The quiet and all-consuming

Первое, что заметил Кэйя: холод. Жгучий холод пронизывал все его тело, обжигал нервы и замораживал сухожилия, делая конечности тяжелыми и неподатливыми, когда он пытался проснуться. Альбериху потребовалось неимоверное усилие, чтобы приподняться на локтях, и еще больше, чтобы принять сидячее положение, где он смог стряхнуть с себя остатки бессознательного состояния и притянуть колени к груди, чтобы сохранить то скудное тепло, которое у него осталось.

      В Мондштадте стояла ужасная сырая зима, поэтому не было ничего удивительного в том, что он проснулся замерзшим. Однако ему было больно, и земля под ним была твердой, и как только эти детали отпечатались во все еще мутном сознании, нахлынули воспоминания событий минувшей ночи. Смерть мастера Крепуса; признание; убийственная ярость Дилюка; появление его Глаза Бога. Он проиграл бой, видел, как Дилюк ударил кулаком в спину, и теперь он…

      Кэйа поднял глаза и оглядел свое тускло освещенное помещение. Его встретили четыре неприметные каменные стены и одна большая, внушительного вида дверь. Высоко наверху, несмотря на отсутствие ветра, мягко покачивался фонарь; должно быть, это была магия, а значит, никому не нужно было спускаться сюда, чтобы возобновить огонь. Эта мысль вызвала дрожь. Синеволосый не знал, зачем его сюда бросили, но то, что он застрял в каменной комнате с вечно горящим фонарем, говорило о том, что он пробудет здесь какое-то время. Если, конечно, он не сбежит. Что он будет делать после того, как освободится, и как он будет обращаться к тому, кто привел его к необходимости освободиться, — это то, о чем он будет беспокоиться позже.

      С беспокойством, подавившим озноб, он поднялся с дрожью, которая была скорее результатом беспокойства, чем холода; звук чего-то, тащащегося по полу, испугал его прежде, чем он смог добраться до двери. Его плечи напряглись, когда он опустил глаза на источник звука, и только тогда увидел цепь. Толстая железная цепь тянулась от его лодыжки до середины комнаты, где была прикреплена к крюку, который, похоже, не поддавался, сколько бы Кэйя ни пытался. Он недолго пытался; на самом деле в этом не было никакого смысла, потому что беглый взгляд на конструкцию показал, что это путь к бегству, поэтому он перешел к осмотру кандалов, опоясывающих его лодыжку. Он надеялся найти замок, который можно взломать. Вместо этого он обнаружил следы спаивания, идущие вдоль борта, такие, что это наводило на мысль о применении неконтролируемого пламени. Дилюк, должно быть, соединил наручники на его лодыжке своим Глазом Бога.

      «Я буду здесь какое-то время», — снова подумал Альберих, и каждое слово камнем проваливалось в него.

      Он судорожно вздохнул и снова сел, чтобы получше рассмотреть кандалы, пытаясь просунуть под них два пальца. Когда это не удалось, Кэйа сделал несколько поворотов в надежде создать какое-то пространство между кожей и железом, но их посадка была настолько плотной, настолько идеальной, что все, что ему удалось сделать, это натереть кожу до крови. Дилюк явно приложил много усилий. Не было ни малейшего шанса, что синеволосый сможет освободиться, выскользнув наружу, и, взглянув на цепь, он понял, что она не выглядит более многообещающей. Он все-таки дополз до середины комнаты и пару раз хорошенько дернул за цепь, но, как и предсказывал, это ему не помогло.

      Признав свое поражение, Кэйа снова обратил внимание на окружающую обстановку, изучая пол, стены и потолок. Хотя он не нашел ничего полезного, он заметил, что воздух слабо пахнет ферментированным виноградом и цилиндрические тени по краям комнаты предполагали, что бочки когда-то были сложены там, что означало, что он все еще был на винодельне. У него не было иллюзий насчет того, что Дилюк поместит его где-нибудь, где горничные могут услышать, как он зовет на помощь, но Альберих, по крайней мере, чувствовал себя лучше, зная, что находится где-то в знакомом месте. Во всяком случае, что-то знакомое. Он никогда не заходил так далеко в подвал. У него никогда не было для этого причин, а мастер Крепус держал это место запертым, когда мальчики были достаточно маленькими, чтобы захотеть спуститься сюда.

      Кэйа попытался согреть руки и ноги, прежде чем приблизиться к двери, делая осторожные шаги, чтобы не споткнуться, когда цепь натянется. Неудивительно, что, оказавшись совсем рядом, даже вытянутой рукой он не смог коснуться двери. Он обнаружил, что может дотянуться только до одной; хотя это было только в том случае, если он потянется достаточно сильно, что его плечо угрожало вывихнуться.

      Куда он мог пойти отсюда? Был потолок и лампа, но не было никакой возможности дотянуться до нее, и он не мог себе представить, как это поможет. Лампа не будет достаточно горячей, чтобы прожечь его цепь, даже если ему каким-то образом удастся сорвать ее. Он смотрел на нее, нахмурив брови, когда дверь резко распахнулась с такой силой, что ручка ударилась о стену. Кэйя в тревоге подскочил, переключив внимание на Дилюка, который ворвался внутрь с чем-то толстым и громоздким под мышкой.

      ─ Дилюк, ─ начал Кэйа, но он даже не взглянул на него, прежде чем бросить предмет на землю. Это оказалось красивое толстое одеяло, и Кэйе потребовалось все самообладание, чтобы не зарыться в него. ─ Дилюк, ─ повторил он, на этот раз более настойчиво, делая шаг к мужчине, но только один. После того, как он испытал ярость этого человека, у него не было ни малейшего желания подходить ближе. Даже этой близости было достаточно, чтобы заставить его горло пульсировать в напоминании о драке, о том, как легко Дилюк душил его и избивал до тех пор, пока он не мог двигаться.

      Он никогда раньше не видел Дилюка таким разъяренным, таким безжалостным. Его кожа болела от воспоминаний.

      ─ Знаешь, в Мондштадте есть вполне рабочие тюремные камеры, ─ сказал он, рассеянно ощупывая пальцами свои многочисленные синяки. ─ Не понимаю, зачем тебе понадобилось запирать меня в подвале.

      ─ Ты — моя ответственность. Я поступлю с предателем так, как сочту нужным, ─ Дилюк поднял голову и холодно посмотрел на него.

      Предатель. Он обвинял Кэйю в этом во время боя, но это звучало намного хуже, когда он говорил спокойно и твердо.

      ─ И какой же план? ─ спросил он, не выказывая ни малейшего намека на свой внутренний разлад. После жизни, полной обмана и лжи, для него было легко скрывать свои чувства. ─ Ты собираешься стать моим палачом? Или ты собираешься приговорить меня к пожизненному заключению? ─ Две эти вещи он определенно заслужил; он не стал бы подвергать себя ярости Дилюка, если бы думал иначе, но это было не тем, что его инстинкт самосохранения позволил бы ему принять просто так.

      ─ Я еще не решил. ─ Дилюк вернулся к двери, ненадолго скрывшись из виду, прежде чем снова появиться с ведром. ─ У меня пока есть более важные дела.

       ─ И сколько времени это займет? ─ Комментарий задел его, но Кэйя подавил гримасу.

      ─ Не знаю, ─ ответил Дилюк. Он швырнул ведро в угол, и Кэйя сморщил нос, когда понял, для чего оно. ─ Есть… много дел, связанных с моим отцом и рыцарями. ─ Произнеся дрожащим голосом, Дилюк отвернулся от Кэйи. Его плечи заметно дрожали. ─ Я не оставлю тебя без еды и воды, так что не беспокойся об этом, но всю следующую неделю я буду занят похоронами отца.

      ─ Я… ─ Кэйя запнулся, его маска осыпалась. Он не предпринял ни малейшей попытки восстановить ее, как делал обычно, потому что не мог, не должен был быть осторожным на эту тему. Немного искренности было наименьшим, что заслужили мастер Крепус и Дилюк после всего, что они для него сделали. ─ Прости, Дилюк, ─ сказал он. ─ Мне действительно жаль. Обо всем. ─ Извинения не казались адекватными, учитывая чудовищность того, что произошло между ними, но больше он ничего не мог придумать, чтобы сказать. На этот раз его слова подвели его; это была единственная ситуация — единственный человек — с которым его слова путались.

      ─ Поздновато для этого, тебе не кажется? Ты должен был открыто заявить о своей преданности задолго до вчерашней ночи ─ ночи смерти моего отца. ─ Дилюк тяжело и устало вздохнул.

      ─ Я знаю, ─ сказал Кэйя, чувствуя себя виноватым. ─ Я знаю, что должен был рассказать вам — тебе и мастеру Крепусу — о цели моего пребывания в Мондштадте много лет назад, но есть причина, по которой я никогда этого не делал, пока был на вашем попечении. Неужели это ничего не значит?

      ─ Не в сочетании со всем остальным, ─ сказал Дилюк. Он выпрямился и повернулся к Кэйе, его поведение было ледяным и компенсировалось только темными, усталыми пятнами под глазами. ─ Мы с отцом дали тебе почти десять лет признания, любви и верности, и этого было недостаточно, чтобы убедить тебя, что мы стоим твоей честности. Ты останешься здесь, пока я не решу, что делать.

      ─ Дилюк, ─ повторил Кэйя, и он не успел больше ничего сказать, как Дилюк ушел и захлопнул за собой дверь. Звук защелкнувшегося замка, казалось, отразился от самого Кэйи.

      Снова остался один. Он уже начал скучать по присутствию других людей, какой бы плохой компанией они ни были в данный момент. Некоторое время Альберих смотрел на дверь, смутно надеясь, что Дилюк вернется, хотя бы для того, чтобы сделать ему выговор, но бездействие тянулось до тех пор, пока холод не стал настолько сильным, что Кэйя больше не мог его игнорировать.

      Он опустился на одеяло, подтянул колени к груди и завернулся в него. Это было одно из тех толстых одеял с перьями, которые лежали в спальнях, и вскоре оно начало «съедать» холод, окутавший его. Завернувшись в ткань, он сделал несколько глубоких согревающих вдохов, и выглянул наружу только после того, как его дрожь начала утихать, и снова посмотрел на крюк, прикрепленный к полу, просто чтобы убедиться, что он не проглядел никаких его слабых мест. Их, конечно, не было, хотя вокруг основания он заметил частицы камня, которых раньше не заметил.

      Дилюк так тщательно подготовил эту комнату. «Клетку», — поправил он себя, чувствуя, как сердце забилось сильнее.

      Это была клетка. Дилюк приготовил для него клетку.

***

      В тишине комнаты Кэйя ходил по кругу и думал. Он думал о Мастере Крепусе; он думал о Дилюке; он думал о своей Родине и отце, который бросил его много лет назад, и он думал о том, что мог и должен был сделать, живя с Рагнвиндрами. Это были не особо полезные мысли, но в его клетке больше нечего было делать, кроме как двигаться и думать. Это действительно ужасно — настолько скучно, что ты не можешь подавить желание сосредоточиться на самых болезненных вещах.

      Без неба, с помощью которого можно было бы отследить ход времени, он понятия не имел, как долго он ходил и размышлял о своем жалком прошлом и бурном настоящем, но в конце концов он начал испытывать жажду, его слюна стала жидкой, а горло болело. Он попытался вспомнить, когда в последний раз что-нибудь пил, но прошло уже достаточно времени, чтобы ничего не пришло в голову. После смерти мастера Крепуса он был слишком взволнован, чтобы есть или пить, так что, вероятно, это было, по крайней мере, сутки назад.

      Чтобы не усиливать жажду, он перестал ходить и сел в гнездо из своего одеяла, плотно завернувшись в него. «Дилюк рано или поздно вернется с едой и водой, » — сказал себе Кэйя, пытаясь избавиться от нарастающей паники. Он обещал не дать Кэйе умереть от голода или обезвоживания. После всего, через что он прошел, чтобы приковать здесь Кэйю, было маловероятно, что он просто оставит его умирать.

      Убедить себя в этом было не очень трудно, но его примитивный задний мозг не был столь же сговорчив, и он холодно и настойчиво цеплялся за его сердце, мешая ему полностью рассеять страх. Он ничего не мог с этим поделать, так что это был еще один дискомфорт, с которым ему придется смириться.

      Он был знаком с голодом и жаждой. Он выучил их еще в детстве, когда бежал из Каэнри’ах вместе с отцом, не имея ничего, кроме сумки, полной охотничьих припасов. Есть дикую пищу было нелегко, особенно когда голод и обезвоживание лишали тебя сил. К тому времени, как они добрались до дома Рагнвиндров, он был истощенным и костлявым и жадно ел каждый кусочек, который давал ему Крепус. Может быть, именно поэтому он в конце концов взял Кэйю к себе вместо того, чтобы отдать его в приют: он был самым жалким существом, маленьким, худым и потрепанным после путешествия. Крепус увидел нуждающегося ребенка и решил дать ему лучшую жизнь. Не многие бы так поступили. Собственный отец Кэйи, конечно, не стал бы этого делать, когда он так охотно отдал своего сына чужому.

      Он должен был плакать, когда мастер Крепус умер.

      Кэйя уткнулся лбом в колени и подумал, что больше не хочет ни о чем думать. Сон казался лучшим способом достичь этого, поэтому он лег, используя одеяло, чтобы смягчить как можно больше твердой, неподатливой земли. Матрас был не слишком удобен. Он все еще отчетливо ощущал пол, холод, исходящий от него через толстое одеяло, но каким-то чудом ему удалось задремать.

      Спустя какое-то неопределенное время он был жестко разбужен болезненно пересохшим горлом, ноющим желудком и иголками, пульсирующими в руке, на которой он лежал. Со стоном он перекатился на спину и несколько раз сжал кулак, пытаясь вернуть кровообращение в норму, затем опустил другую руку к ноющему животу. Семья Рагнвиндр всегда удовлетворяла все его потребности, и он уже давно не чувствовал такого голода и жажды. Даже на работу, которую с Дилюком ходили в деревню, они всегда ходили с достаточным количеством еды и воды.

      Если бы у него оставалось достаточно слюны, у него, вероятно, потекли бы слюнки при мысли о вкусной горячей еде, которую они с Дилюком готовили во время работы. Шампуры с грибами и курицей, картофельные оладьи, яичница, холодные мясные блюда, жареные шарики из редиски, различные супы и тушеные блюда — он подтянул колени к груди, когда его желудок запротестовал против этой мысли сердитым урчанием.

      Где, черт возьми, Дилюк? Он подумал, не постучать ли в дверь, но вряд ли добьется чего-нибудь, кроме еще большей жажды. Ничего больше не оставалось, как лечь на бок, голодный, измученный жаждой и несчастный. Может быть, это было то, что он заслужил после того, как обманул единственных людей, которые любили его безоговорочно, но это, конечно, не делало ситуацию легче, и это не мешало ему искать способы сбежать из комнаты, чтобы наполнить свой желудок едой и водой. Его огромное чувство вины не полностью подавило инстинкт самосохранения.

      Он перекатывался, пока не оказался лицом к крюку, и сомкнул пальцы вокруг каждого болта, поворачивая их. Не почувствовав никакого движения, он все равно продолжал пытаться, так как это было единственное, что отвлекало от растущего дискомфорта. Пальцы начали болеть, он ухитрился сломать ноготь, но продолжал давить, потому что это тоже было приятным отвлечением от голода и жажды.

      Казалось, прошла целая вечность, прежде чем дверь со скрипом отворилась. Кэйа резко выпрямился, повернув один большой голодный глаз на Дилюка и выдохнул с облегчением, увидев, что тот несет бурдюк с водой и поднос с едой. Только хлеб, сыр и немного сушеных фруктов, но Кэйя был так голоден, что даже они пахли деликатесами. Он встал на колени, когда Дилюк протянул ему воду.

      — Пей медленно, — сказал он, но Кэйя проигнорировал его и сделал три глотка, как только ему удалось открыть емкость.

      Как и следовало ожидать, вода попала в дыхательные пути, и несколько минут он отчаянно кашлял, сотрясаясь всем телом. Бурдюк с водой был взят у него из рук, когда Альберих был не способен протестовать, и Дилюк сам прижал его ко рту Кэйи, вместо того чтобы вернуть ему.

      — Пей медленно, — повторил Дилюк, опрокидывая бурдюк с водой так, чтобы Кэйя успел сделать несколько глотков. Когда емкость опустела, Дилюк отложил его в сторону и начал рвать хлеб на куски, как будто Альберих был младенцем. Даже малышам доверяли есть самим.

      — Я и сам могу это сделать, — раздраженно сказал Кэйа, но Дилюк проигнорировал его, протягивая ему сыр и хлеб. Он, казалось, думал, что Альберих подавится, если будет есть в своем собственном темпе. Честно говоря, это почти произошло, но Кэйа все еще злился. Несколько секунд он хмурился, глядя на Дилюка, прежде чем боль в животе заставила его начать есть, слишком усталый и голодный, чтобы упрямиться. Для этого будет время позже, когда его желудок не будет одной большой ноющей пустотой.

      После четвертого глотка дискомфорт утих настолько, что он смог начать разговор.

      — Ты мог бы просто дать мне тарелку, — сказал он, затем положил кусочек сыра прямо на язык, чтобы оценить вкус, прежде чем жевать и глотать. Это был сыр хорошего качества. В этом доме не было ничего, кроме самого лучшего…

      Дилюк покачал головой.

      — Ты можешь попробовать сделать что-нибудь глупое с тарелкой, — когда хлеб и сыр почти закончились, он перешел к сухофруктам и орехам, предлагая Кэйе горсть.

      — Как будто тарелка может сравниться с твоим Глазом Бога, — сказал Кэйя. Даже его собственного Глаза было недостаточно, чтобы помешать Дилюку подчинить его.

      — Я бы не хотел, чтобы ты выставлял себя дураком, — сухо сказал Дилюк, протягивая Кэйе еще одну горсть фруктов и орехов.

      К концу «ужина» у него все еще немного болел живот и пересохло горло, но он чувствовал себя настолько лучше, что не мог жаловаться. По крайней мере, не об этом. Что касается его положения в целом, то у него было много возражений.

      — Голод и обезвоживание были специально подстроены, или ты действительно был так занят, что не смог прийти раньше? — спросил Альберих.

      — Я организовывал похороны отца и присутствовал на них. У меня не было времени разбираться с тобой, — Дилюк поднял уже пустые бурдюк и тарелку и встал.

      — Тогда передай меня рыцарям Фавония. Пусть они решают, что со мной делать, — Кэйя отвернулся.

      — Опять же, я отвечаю за тебя, — сказал Дилюк. — Я буду приходить сюда несколько раз в день, чтобы принести еду и воду. Я был просто слишком занят, чтобы сделать это сейчас.

      — А что потом? — спросил Кэйя, нахмурив брови. — Что ты будешь делать, когда тебя пошлют на работу куда подальше? Пока ищешь ответы о смерти своего отца? Значит, ты оставишь меня здесь умирать с голоду?

      Последовала долгая пауза, прежде чем Дилюк ответил.

      — Я все устрою, — просто сказал он, что нисколько не обнадеживало. После того, как его оставили здесь Бог знает на сколько времени без чего-либо, Кэйа не верил, что Дилюк не оставит его гнить, пока он занят другими делами.

      — Ты не можешь обращаться со мной как с животным, Дилюк, — сказал Кэйа, поднимаясь на ноги, чтобы они были в равном положении. — Ты же знаешь, что это неправильно. Ты должен знать.

      — Я убил собственного отца, Кэйа, — сказал Дилюк, и его голос снова стал холодным, холоднее, чем Альберих когда-либо слышал. Это было тревожное зрелище для человека, который провел большую часть своей жизни улыбаясь. — Мои приоритеты изменились. Теперь я знаю, как долго нужно поддерживать тех, кто рядом с тобой, а ты… — Он быстро коснулся пальцами глаз, словно собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. — Ты — все, что у меня осталось, Кэйа, и я не позволю никому другому справиться с тобой. — Он шагнул за пределы досягаемости Кэйи и повернулся к выходу. — Во время моей следующей встречи с Эрохом твоя история будет объяснена рыцарям, и твое отсутствие будет приписано твоему бегству. Ты будешь официально изгнан. Тогда ты будешь моей заботой, и только моей.

       — Ты хоть представляешь, насколько все это безумно? — У Кэйи перехватило дыхание. По рукам поползли мурашки, и он был благодарен, что рукава скрывают их.

      Дилюк оглянулся на него через плечо, на лбу появилась небольшая морщинка.

      — Я принесу тебе несколько книг, как только у меня будет время, — сказал он вместо ответа.

      — А что я должен делать в это время? — Спросил Кэйя, говоря быстро из-за того, что Дилюк потянулся к дверной ручке. — Это равносильно пытке — заставлять меня сидеть здесь часами без дела.

      — Упражнения, — сказал Дилюк и ушел.

      Кэйя провел ладонями по лицу и опустился на пол, снова в теплые объятия своего одеяла. Без воды физические упражнения были последней вещью, которую он должен был делать, о которой Дилюк явно не думал — казалось, это была единственная вещь, о которой он не думал. Как неудивительно, что это связано с комфортом Кэйи.

      Теперь больше, чем раньше, Кэйя понимал, что Дилюк не собирается отпускать его в ближайшее время. По крайней мере, в ближайшие месяцы. Годы, если Кэйе исключительно не повезет. Смерть мастера Крепуса очень повлияла на Дилюка так, что рассуждения Кэйи не могли пронять его. Он должен найти выход отсюда. Альберих не думал, что сможет вынести месяцы — и уж точно не годы — в каменной комнате, не имея ничего, кроме книг. Он был настолько общительным человеком, что время, проведенное здесь, уже рушило его самообладание.

      Нет ни малейшего шанса, что он сможет выбраться, сломав оковы. В комнате не было ничего, что могло бы этому способствовать. Но, оглядевшись вокруг, Кэйа увидел ведро, которое было слишком тонким и хрупким, чтобы быть полезным, но с тонким куском металла, обернутым вокруг него. Металл, который он мог превратить в оружие. Если ему удастся застать Дилюка врасплох, ранить его, то, возможно, он сумеет лишить его Глаза Бога.

      Он поднял ведро и кидал его на пол, пока оно не развалилось, затем вытащил кусок металла и повертел его в руках. Не так густо, как хотелось бы, но для его целей вполне достаточно. Он не собирался серьезно вредить Дилюку, просто обездвижить на время, достаточное для того, чтобы лишить Глаза. Если он не сможет драться без него (Альберих слышал, что это возможно, хотя бы немного), Дилюк, по крайней мере, будет обезоружен, и он сможет попытаться использовать его в качестве рычага для освобождения.

      У него получилось разломить метал на две части, несколько раз согнув, а потом стал просто тереть о землю, пока не образовалось лезвие — правда, очень тупое. Пилящее движение быстро заставило руки гореть и ныть, но он продолжал тереть, преодолевая дискомфорт, стремясь закончить до возвращения Дилюка. Он не хотел знать, как отреагирует Дилюк, когда увидит, как Кэйя мастерит оружие.

      Закончив, он облегченно вздохнул и опустил ослабленные руки. Однако времени на отдых не было: ему все еще нужно было спрятать сломанное ведро, что он и сделал, собрав его в кучу и засунув под одеяло. Это давало ему меньше одеяла, которым он мог бы укрыться, но все шло хорошо, и это не будет проблемой после следующего визита Дилюка.

      Спрятав клинок в рукаве, Кэйя ждал.

***

      Как обычно, Дилюк пришел без какого-либо объявления. Именно дверь объявила о его присутствии, скрипнув на петлях, когда он вошел. Обе его руки были заняты, и это было прекрасно. Это гарантировало бы успех первого удара Кэйи.

      Он терпеливо ждал, стоя на коленях, пока Дилюк пересекал комнату, его импровизированный клинок согревал кожу на запястье. Сначала Дилюк протянул ему бурдюк с водой, как и раньше.

      — Помедленнее, — напомнил ему Дилюк, приближаясь еще на шаг, и в этот момент Кэйя нанес удар.

      Он вонзил клинок в бедро Дилюка, удерживая его там, пока тот отшатывался назад и кричал от боли и шока. Бурдюк с глухим стуком упал на землю, а тарелка с едой разбилась об камень, хрустя и отлетая в направлении выхода. Кровь окрасила одежду, теплая и скользкая, и поползла по пальцам Кэйи, но он держал крепко, его пальцы начало жечь от усилия. Свободной рукой он поспешил схватить Глаз Бога, который прикреплен к поясу, — только чтобы обнаружить, что его нет. Он посмотрел вниз, пытаясь найти его, но его там не было. Его там не было. Дилюк снял его — знал ли он? Понял ли он, что собирается сделать Кэйя? Конечно, нет, но ему не за что было ухватиться, и Дилюк быстро пришел в себя, спотыкаясь, отшатнувшись от Кэйи. Импровизированный клинок, наконец, выскользнул, когда спина Дилюка уперлась в стену.

      Цепь зацепилась, когда Кэйя рванул, чтобы снова схватить его, и он с силой ударился о пол, ударившись подбородком о камень. У него едва была возможность прийти в себя и встать перед Дилюком, идущим на него с кулаком, в то время как другой отбросил свое оружие из поля зрения.

      Драка закончилась еще до того, как началась: у Дилюка не было цепи, сковывающей его движения, так что он мог легко выскользнуть из зоны досягаемости Кэйи и ударить, пока тот еще ориентировался. Он ударил в живот Кэйю и схватил его за волосы, швырнув через всю комнату, затем ударил ногой в колено, прежде чем тот успел ответить, отправив его обратно на землю, внезапный толчок вызвал крик.

      Хоть Кэйя и глубоко вонзил в его бедро свое оружие, это нисколько не замедлило Дилюка; он был все так же проворен, как и всегда, и уложил Кэйю на землю почти до того, как тот смог понять, как это получилось. Его широкие, сильные руки прижали его руки к спине, в то время как колено опустилось на поясницу, гарантируя, что у него не будет ни единого шанса освободиться. Паника заставляла Кэйю продолжать борьбу, изо всех сил вырываясь из рук Дилюка, брыкаясь ногами, но это было бессмысленно, и в конце концов он устал до такой степени, что просто не мог больше сопротивляться.

      Он проиграл.

       — Не делай этого, — Кэйя едва сумел сдержать стон.

      — Ты только что ударил меня ножом, — невозмутимо сказал Дилюк. — Это я должен был сказать.

      — Не надо… — начал он, но был оборван, когда Дилюк вцепился пальцами в его волосы и ударил лбом в землю достаточно сильно, чтобы оглушить его. Пока он приходил в себя, Дилюк нашел обломки ведра, которое тот спрятал под одеялом, и бросил через дверь.

      — Неужели с тобой так трудно? — спросил Дилюк с явным раздражением. — Ты бы вышел отсюда быстрее, если бы вел себя нормально, Кэйя.

      В висках пульсировала боль. Позже появится синяк и, скорее всего, шишка.

      — Я не хочу, чтобы меня оставляли здесь на несколько месяцев. Дилюк, я не могу. — Он медленно опустился на колени, его голова раскалывалась от начинающейся головной боли. Боль была почти желанной: если бы она не отвлекала его, он был бы гораздо более эмоционально уязвим. За эти годы он стал настолько самодовольным, что не мог сдерживать свои эмоции, как в детстве, и, конечно, не тогда, когда столкнулся с такой ситуацией. — Ты требуешь от меня слишком многого, — сказал он, не в силах подавить умоляющий тон.

      Дилюк помассировал глаза, его раздражение было очевидным. Он, казалось, был не намного счастливее от этого соглашения, чем Кэйя, несмотря на то, что был тем, кто его реализовывал.

      — Тогда я облегчу выполнение требований, — с этими словами Дилюк вышел из комнаты, и сердце Кэйи застряло в горле от обещания в этих словах.

      Он потащился к своему одеялу и на один короткий, детский миг пожалел, что не может спрятаться под ним. В детстве он часто прятался в своей постели от любых воображаемых (а иногда и реальных) чудовищ; в десять лет она казалась неприступной крепостью, куда даже самые мерзкие звери не захотели бы ступить. Конечно, теперь, когда он стал взрослым, Кэйя знал, что это было только так, потому что его опекуны прогнали любую опасность для него, и теперь, когда он перешел во взрослую жизнь, Кэйя был ответственен за его собственную безопасность или отсутствие ее.

      Он ничего не мог поделать, поэтому сидел и ждал.

      Дилюк, должно быть, залечил рану: он не хромал, когда вернулся. Он также, к большому огорчению Кэйи, вернулся с набором наручников, таких же толстых, как и тот, что был на его лодыжке. Единственным утешением было то, что эти были с замком. Кэйя инстинктивно отпрянул назад, когда Дилюк двинулся вместе с ними, прекрасно понимая, что тот собирается делать.

      — Здесь нет ничего, что я мог бы использовать в качестве оружия! В этом нет необходимости! — запротестовал Кэйя.

      Дилюк сократил растояние между ними, схватив Кэйю за плечо, откинул его назад, пока тот не распластался на земле. Альберих попытался ударить Дилюка кулаком сначала в грудь, а потом в бок, и когда это не помешало Дилюку ударить коленом по одной из его рук, удерживая ее, он вонзил свои ногти как можно глубже.

      — Довольно! — взревел Дилюк, защелкивая наручники на одном из запястий и выворачивая руку так сильно, что кость заскрипела. Кэйя взвизгнул и скорчился от боли. На волосок от того, чтобы вывихнуть плечо; он вынужден был уступить.

      Дилюк перевернул его на спину и защелкнул другой наручник на его свободном запястье. Он оказался в большей ловушке, чем когда-либо. Он даже не сможет поесть без посторонней помощи.

      Кэйя стиснул зубы, борясь с желанием зарыдать, стараясь превратить его в гнев. Но, боже, после такой огромной неудачи он просто не мог. Его уныние было дремучим и навязчивым.

      — И что же это был за план? — спросил Дилюк, и в его голосе послышался гнев. — Ты собирался убить меня?

      — Нет, — грубо ответил Кэйя. — Я хотел ослабить тебя и заставить действовать силой, забрав твой Глаз Бога. Я думал, что смогу добиться чего-то, но, похоже, ты легко победил меня и без этого. — Не было смысла скрывать свои намерения. У Дилюка не было Глаза с собой, а Кэйя знал, что он не расстанется с ним без веской причины. — А где он?

      — Пропал, и скоро заменят, — сказал Дилюк, отпуская Кэйю и оставляя его лежать на животе. — Отказ от моего Глаза Бога, похоже, случился в благоприятное время. Это было бы очень неудобно, если бы он попал в твои руки.

      — В твоем ответе отсутствует контекст. — Разочарование и отчаяние Кэйи усилились еще больше, и он зажмурился.

      — Рыцарь хотел скрыть, как умер мой отец, — сказал Дилюк. — Я не согласился.

      Он отказался от своего Глаза из принципа — как это на него похоже. При других обстоятельствах Кэйя, возможно, нашел бы эту преданность успокаивающей. Он на несколько мгновений сосредоточился на своем дыхании, чтобы немного прийти в себя, прежде чем заговорить снова.

      — Благородно с твоей стороны, — сказал он, стиснув зубы и медленно поднимаясь на колени, что было немного менее унизительным положением для разговора. — Могу я спросить, как глубоко мы под винодельней? — Поскольку Винокурня Рассвет снабжала различные места по всему Тейвату, подвал был достаточно просторным, чтобы люди могли заблудиться. Ненадолго, но достаточно часто, чтобы это стало чем-то вроде шутки вокруг виноградника.

      — В тихом уголке, — сказал Дилюк. — «Там, где тебя никто не найдет», — осталось невысказанным, но тем не менее понятным.

      — Неужели я ничего не могу сделать, чтобы изменить это? — Кэйя пожалел, что он спросил, потому что ответ ему не понравился. От него по венам побежал лед, а сердце подпрыгнуло.

      — Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — сказал Дилюк, и Кэйя позволил молчанию послужить уступкой. Дилюк поднял с пола еду и бурдюк с водой и прижал их к груди. — Я дам тебе немного времени, чтобы пересмотреть приоритеты.

      Еще одно ведро было брошено в угол, прежде чем Дилюк закрыл дверь. Это было сделано из тонкого, хрупкого дерева и ничего больше, и Кэйя с несчастным видом посмотрел на него, прежде чем перевернуться на спину, чтобы попытаться просунуть ноги в пространство между руками. После нескольких неудачных попыток вытянуть руки вперед он решил, что лучше сохранить сухожилия в целости, чем хоть как-то освободить руки, что вряд ли поможет, если он все равно их искалечит.

      Сон был его единственной оставшейся передышкой, и он искал его сейчас, закрыв глаза и завернувшись в одеяло, насколько это было возможно. Было трудно заснуть со скованными за спиной руками, одна из которых постоянно зажималась под его телом во всех позах, в которых он любил спать, но время победило все, и постепенно его разум начал погружаться в сон. Его дыхание выровнялось, и все мышцы расслабились, многие из которых, он даже не осознавал, что напрягались.

      Его сон был прерывистым, наполненным мечтами о его детстве, о расшнурованных ботинках, и оцарапанных коленях, и улыбающемся румяном Дилюке, который обнял его чуть крепче и держал чуть дольше, чем следовало.

***

      До настоящего момента Кэйа и не подозревал, что его желудок может издавать столько звуков. Когда он был мальчиком, путешествующим по опустошенным землям, он слишком часто был в движении, чтобы по-настоящему оценить, как звучит голод, или боль, которая сопровождает его, если уж на то пошло. Такие вещи были пустяками во время бегства от смертельных угроз.

      Он обнаружил, что, подтянув колени кверху, дискомфорт в животе немного уменьшается, но с постоянно растущей жаждой ничего нельзя было поделать. Его горло снова пересохло и болело, а язык во рту стал толстым и тяжелым, цепляясь за небо, когда он глотал. Наверное, прошло несколько дней с тех пор, как он в последний раз пил воду, но ему казалось, что прошли недели. Ему так хотелось пить, что он практически чувствовал запах воды за пределами своей клетки. Он знал, что вода задействована в производстве вина, так что, вероятно, целые бочки были за пределами его досягаемости. И вино тоже, конечно.

      Если Дилюк уходит так надолго, он, должно быть, действительно зол. Конечно, Кэйя ударил его ножом, поэтому неудивительно, что он не спешил вернуться. Он, вероятно, надеялся, что лишение убьет любое сопротивление, оставшееся в нем, и откровенно говоря… это сработало, потому что Кэйя сделал бы почти все, что бы ни попросил Дилюк за еду и воду. Он этого не хотел, но его надоедливый маленький задний мозг быстро схватил поводья.

      Изнемогая от собственных страданий, он размышлял, скучает ли по нему кто-нибудь в Фавонии. У него никогда не складывались близкие отношения ни с кем, кроме Дилюка, которого отталкивала от людей тяжесть лжи, но с теми, с кем он регулярно путешествовал, у него была определенная степень товарищества. Джинн, казалось, была к нему благосклонна. Несколько стражников тоже, особенно когда они все вместе пили в «Доле Ангелов». По крайней мере, может быть, он занимал мысли некоторых людей, и он был бы рад этому, даже если бы мысли, о которых идет речь, были негативными, какими они, скорее всего, стали после объявления Дилюка.

      Он не должен был тратить все свое время на Дилюка. Если бы он завел друзей среди рыцарей, если бы отдаленная отцовская мольба не диктовала ему светскую жизнь, возможно, кто-нибудь из них заметил бы что-то неладное и отправился бы его искать. Рыцари были определены ненасытным стремлением выполнить свой долг; возможно, они искали бы достаточно долго, чтобы найти его, спасти — или взять его на суд, но даже это было предпочтительнее, чем быть запертым в этой каменной комнате без ничего. Заключенные в Мондштадте, по крайней мере, получали предметы первой необходимости.

      Что ж, теперь уже слишком поздно что-то менять. Дальновидность была двадцать на двадцать, как говорится.

      Несмотря на то, что усталость отняла у него последние силы, Кэйя все же поднялся, чтобы пройти из одного конца комнаты в другой. Подсчет шагов немного отвлекал его от смешения голода, жажды и скуки и отвлекал от бурных мыслей. Вскоре он еле волок ноги, но он был так истощен, что едва замечал это.

      Его шаги достигли последних сотен, прежде чем дверь наконец распахнулась. На полушаге Кэйя чуть не упал, торопясь повернуться к Дилюку, нетерпеливо поглядывая на бурдюк с водой, зажатый в одной руке, и тарелку с едой, балансирующую на другой. У него было слишком мало сил, чтобы не выглядеть нуждающимся, как он, дрожащим, когда Дилюк принес еду в пределах досягаемости.

      — Вниз, — сказал Дилюк, склонив голову к полу. — Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь. На колени.

      Кэйе хотелось возразить, ему хотелось возмутиться, но он не мог заставить себя откладывать еду и воду достаточно долго, чтобы продемонстрировать свое неудовольствие. Он упал на колени перед Дилюком, не обращая внимания на боль в ногах. Дилюк последовал его примеру, отодвигая еду в сторону, пока он открывал бурдюк с водой.

      — Скажи «пожалуйста», — сказал Дилюк, и Кэйя заморгал.

      — Что? — прохрипел он. Его голос звучал ужасно, как будто он говорил через полный рот ватных шариков.

      — Скажи «пожалуйста», — повторил Дилюк, не отрывая взгляда от лица Кэйи.

      — Пожалуйста, — сказал он, и щеки его вспыхнули от стыда. Желание возразить вспыхнуло в Кэйе, он, как и прежде, проигнорировал его.

      Дилюк потянулся и обхватил рукой затылок Кэйи, направляя его в наклон, который позволил Дилюку опрокинуть немного воды между губами Кэйи. Он хотел выпить все целиком, но с рукой Дилюка, зарывшейся в его волосы, он не мог, и это, вероятно, было к лучшему. Под руководством Дилюка ему удалось избежать потери нескольких капель, которые Дилюк стряхнул с его подбородка, прежде чем перейти к блюду.

      Это был сыр, хлеб, сухофрукты и снова орехи. Еда явно пресная, но Кэйя смотрел на нее с таким интересом, с каким смотрел бы на липкое медовое жаркое. Из-за отсутствия свободных рук у парня Дилюк должен был кормить его каждым кусочком, осторожно кладя каждый кусочек на язык и ожидая, пока он прожует и проглотит, прежде чем дать еще. Это было глубоко унизительно, из-за чего красный цвет на лице Кэйи стал ярче, но он не смел жаловаться, по крайней мере, Дилюк решил лишить его слова.

      — Надеюсь, ты не заставишь меня сделать это снова, — сказал Дилюк. — Мне это тоже не понравилось.

      — Да, такая борьба, что твой пленник умер бы от голода и обезвоживания. — Теперь сытый и напившийся, Кэйя не смог сдержаться.

      — Ты жив, не так ли? — раздраженно спросил Дилюк. — В любом случае, я сделаю все необходимое, чтобы побудить тебя проявлять терпение.

      Кэйя хотел сделать еще одно сухое замечание, но Дилюк скрестил руки на груди и прищурился, и это успешно заставило его молчать. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь будет бояться Дилюка. Он был защитником на протяжении всей своей жизни, всегда готовый предложить свою постель испуганному Кэйе или держать его за руку в трудную минуту; всегда готовый броситься головой вперед в опасность для Кэйи и пойти на крайние меры, чтобы Кэйя был готов к любым угрозам. Но Кэйя боялся. Теперь Дилюк был стражем Кэйи, и Кэйя боялся его.

      Когда Дилюк ушел, Альберих отвернулся, ожидая услышать, как хлопнет дверь. Когда этого не произошло, он оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дилюк тащит деревянную ванну через порог, его бицепсы напряглись под тяжестью. Учитывая, что он мог поднять клеймор, не было ничего удивительного в том, что у него не было проблем с переносом гигантской ванны в комнату. Вода выплеснулась за борт, когда он подтянул ее к тому месту, где сидел Кэйя, затем Дилюк вырвал одеяло из-под него и бросил в угол.

      — Не садись пока, — сказал он, прежде чем направиться обратно в комнату, где его поглотила темнота.

      Кэйя посмотрел на ванну и воду в ней и задумался, можно ли ее пить. Она выглядела отфильтрованной, но об этом трудно было судить по одному только виду, и он не хотел кончить тем, что заболеет и выгонит из себя то немногое, что у него было. Утолить жажду еще немного не стоило такого риска. В любом случае, Дилюк быстро вернулся в комнату и вылил два ведра горячей воды в ванну, прежде чем повернуться к Кэйе с ножом в руке, который быстро прогнал все мысли о жажде.

      — Я не причиню тебе вреда, — сказал Дилюк, но Кэйя все равно отпрянул, успев сделать лишь несколько шагов, прежде чем Дилюк сократил расстояние и навалился всем своим весом на бедра Кэйи, чтобы предотвратить дальнейшие движения. В конечном итоге он не причинил Кэйе физической боли; он, однако, разрезал ножом его рубашку, что нанесло удар его достоинству. Лезвие задело его бедра, когда он снимал брюки и нижнее белье Кэйи, разрезая ткань от лодыжек до самых бедер и срывая их с невероятной легкостью. Кэйя никогда не стыдился своего тела, но он не мог не покраснеть, когда его интимные части оказались под пристальным взглядом Дилюка, который, казалось, совсем не был обеспокоен этим видом.

      Как только с него сняли последний элемент одежды, Дилюк сунул клинок за пояс и просунул руки под плечи и ноги Кэйи, подняв его с земли, как будто он был не тяжелее камешка. Затем он посадил его в ванну, заставив отплевываться и брыкаться, ища опору, которую он не мог найти со связанными за спиной руками. Он не останавливался до тех пор, пока Дилюк не прижал его к краю ванны рукой, одной рукой сжав под подбородком, чтобы не дать ему захлебнуться водой, которую он выплескивал.

      — Успокойся, — прошипел он. — Ты все испортил!

      Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и откинул с лица мокрые пряди. И действительно, как только он достаточно успокоился, чтобы заглянуть за край ванны, он обнаружил, что пол блестит от луж. В таком холоде им понадобятся дни, чтобы высохнуть. Ему придется спать в углу, чтобы не намочить «постель».

      Это была самая худшая ванна, которую он когда-либо принимал, включая те, которые он принимал во время работы, когда он погружался в замерзшие пруды и реки. Вода была достаточно теплой, а ванна достаточно большой, чтобы она стала приятным опытом, но любая приятность, которую он предлагал, была испорчена тем, что Дилюк намылил тряпку и натер кожу почти до крови, не обращая внимания на корчащегося и ворчащего от дискомфорта Кэйю. Он провел тряпкой по грудной клетке и под мышками, затем по спине, в конце концов, рискнул проникнуть между ног Кэйи, которые тот сомкнул с пылающим от негодования лицом. При других обстоятельствах он не возражал бы против того, чтобы Дилюк прикасался к такому интимному месту, но не тогда, когда мужчина обращался с ним так бессердечно, как с животным.

      — Если бы ты только ненадолго расстегнул наручники… — начал он, но Дилюк оборвал его.

      — Я мог бы просто вылить на тебя ведра с водой. Не жалуйся на мои любезности.

      Он раздвинул ноги Кэйи, это было легко. Будучи без еды и воды бог знает сколько времени, Кэйя истощился, и после тонкой угрозы его следующей ванны, состоящей в том, чтобы вылить на него ведра воды, он все равно не решался сопротивляться. Кэйя закрыл глаза и отвернулся, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь, кроме явного унижения от того, что Дилюк помоет его нижнюю часть тела. Дилюк предпочел уклониться от органа, но ткань приблизилась настолько, что Кэйе захотелось свернуться калачиком от смущения.

      Закончив скрести каждый дюйм кожи, Дилюк отбросил тряпку в сторону и начал намыливать волосы Кэйи. Его пальцы были нежными, взбивая пену медленными, внимательными движениями, вместо того, чтобы растирать кожу головы, как он делал это с остальной частью тела. Это настолько не вяжется с его прежним поведением, что Кэйя заставил себя открыть глаза сквозь стену мыла и воды, чтобы взглянуть на Дилюка, глядя на него достаточно долго, чтобы определить виноватый изгиб его бровей. Должно быть, он заметил стыд Кэйи; должно быть, он чувствовал себя плохо из-за того, что был источником этого, и это заставляло Кэйю стыдиться еще больше, но он все еще чувствовал облегчение от того, что Дилюк не был полностью безжалостен.

      Возможно, он неправильно подходил к этой ситуации. Если бы он вел себя хорошо, если бы делал все, о чем просил Дилюк, и вызывал доброту и доверие, это, вероятно, создало бы больше возможностей для побега, чем продолжающееся сопротивление. Это было не идеально; он, конечно, не хотел проводить месяцы подряд только с Дилюком в качестве компании, но попытка бороться только привела к тому, что привилегии были отняты.

      Кэйя оставался тихим и неподвижным, пока Дилюк ополаскивал волосы ведром, и он не выходил из ванны, пока Дилюк не разрешил ему. Он стоял, дрожа, когда Дилюк ушел за полотенцами, затем как можно шире развел руки и ноги, чтобы Рагнвиндр мог вытереть его насухо. Его прикосновения были все еще немного грубыми и оставили несколько розовых пятен на коже Кэйи, но они были мягче, чем раньше. Затем появилась одежда, которая снова потребовала от Дилюка действовать вместо рук Кэйи. Тот боролся с рефлексом отпрянуть, когда Дилюк одел нижнее белье.

      — Я ненадолго развяжу тебе руки, — сказал Дилюк, шагнув за его спину, и боги, потребовалось все, чтобы Кэйя оставался спокойным, пока он не мог видеть Дилюка. После того, как его морили голодом, обезвоживали, избивали и терли, пока кожа не покраснела, нервы не натянулись, и он снова подумал о том, как нелепо, что он боится Дилюка.

      Кандалы упали, и Кэйя сжал руки в кулаки, чтобы подавить желание потереть запястья. К его удивлению, Дилюк провел по ним пальцами, успокаивая боль нежным разминанием, затем он заставил Кэйю поднять руки и начал одевать джемпер через голову. Он стянул его вниз по туловищу Кэйи, до талии — ниже талии, поправил себя Кэйя, потрясенно глядя вниз, когда понял, что на нем не джемпер, а платье. Длинное голубое платье с изящным рисунком, с оборками внутри, которые царапали его голые ноги. Он вопросительно посмотрел на Дилюка, который пожал плечами и беззастенчиво оглядел его с ног до головы, казалось, почти оценивая.

      — Это единственная одежда, которую я смог найти для тебя, учитывая… — Он бросил взгляд на цепь. — Ситуацию.

      — Это… — Он прикусил кончик языка, чтобы заглушить жалобу. — Все в порядке. Я ведь не в первый раз надеваю платье, а? Ты заставлял меня играть принцессу в детстве так часто, что я начал привыкать.

      — Что-то я не припомню, чтобы ты так уж часто протестовал, — заметил Дилюк. Что-то промелькнуло на лице Дилюка, слишком быстро, чтобы Кэйя успел понять, что именно.

      — Ну, у тебя был глаз наметан на наряды. Хотя неприятности у нас начались как только горничные застукали нас ворующими их вещи… — Он прищелкнул языком и улыбнулся. Настоящая улыбка, на этот раз. — Не думаю, что с тех пор вокруг было так много слухов.

      — Впрочем, я тоже, — сказал Дилюк, и невозможно было не услышать его неловкий тон. Это был самый дружеский разговор с самого начала его пленения. Неужели он уже делает успехи? Он должен был сделать это раньше.

      — Это само собой разумеется. Ты всегда вел себя лучше меня, — Он усмехнулся. — Во всяком случае, по большей части.

      — У меня были свои моменты, — сказал Дилюк, бросая полотенца на землю и пытаясь вытереть мокрое. Кэйя наклонился, чтобы помочь, прежде чем вспомнил о своих руках и о том, что на нем было относительно длинное платье.

      — Кэйя, — сказал Дилюк. — У меня есть вопрос.

      — Ну, — сказал Кэйя, забавляясь тем, что это прозвучало почти как вопрос Дилюка о разрешении. — Я далек от того, чтобы отказать тебе. Что это?

      — Относительно отца и твоей исповеди. — Дилюк бросил на него косой взгляд. — Почему ты сделал это в день его смерти? Мне казалось, что даже у тебя больше такта.

      Вопрос стер улыбку с лица Кэйи. За несколько секунд им удалось добиться чего-то почти дружеского.

      Прежде чем ответить, он на мгновение собрался с мыслями. Он не хотел говорить ничего такого, что могло бы расстроить Дилюка.

      — Я не смог бы горевать вместе с тобой, — начал он медленно, задумчиво и честно. Несмотря на все, что сделал с ним Дилюк, он заслуживал откровенности в том, что касалось его отца. — Это то, что ты заслужил, и я виноват, что не смог не огорчить человека, который был такой путеводной силой в моей жизни, не предложить тебе утешение. Я сказал тебе тогда, потому что в то время это… это казалось правильным, но, очевидно, я сделал неправильный выбор.

      — Это… — голос Дилюка стал громче. — В то время мне казалось жестоким, что ты пытаешься забрать семью, оставшуюся у меня в день смерти отца. Ощущение было такое, будто втираешь соль в глубокую свежую рану. — Медленно выдохнув, он поднял мокрые полотенца и повесил их на предплечье. — Спасибо за честность.

      — Это не меньше, чем ты заслуживаешь, — сказал Кэйя.

      Дилюк, казалось, рассматривал его мгновение, прежде чем повернуться, чтобы забрать ванну и уйти, и Кэйя наблюдал за ним, пока закрывшаяся дверь не оторвала Дилюка от его взгляда.

***

      С Кэйей, пытающимся быть послушным, они впали в нечто вроде рутины. Сначала Дилюк посещал его один раз в день, который затем перерос в три раза, в течение которых он приносил еду и воду и периодически купал Кэйю. Путы не снимались до его восьмого визита, когда он осторожно наблюдал за Кэйей, пока тот ел и пил со свободными руками. Он старался не делать ничего, что могло бы убедить его снова вернуть наручники.

      Во время одного из визитов он привез три книги: первый том «Мондштадтской башни», сборник «Ветер среди леса» и «Сказки с волн». Кэйя уже читал сборник стихов (он был романтиком, в конце концов) и слышал отрывки из «Мондштадтской башни», но он был рад любой форме развлечений после нескольких недель, когда его поддерживали только прогулки и короткие разговоры.

      Он старался не торопиться с книгами, читая их от начала до конца, давая себе время между каждой главой, чтобы проверить свою память на ключевые события и попытаться предсказать, что последует дальше. Ему потребовалось всего несколько дней, чтобы закончить каждый из томов, но они помогли облегчить бремя скуки, и он был намного счастливее от этого. Он начинал привыкать к заведенному порядку — и понимал, что это не к добру. Он был так подавлен, что даже нескольких книг было достаточно, чтобы облегчить его состояние.

      Его попытки придумать план побега возобновились после осознания, и когда он в следующий раз увидел Дилюка, он украдкой оглядел бедро в поисках кобуры с ножом. Он был там; Альберих мог только разглядеть выпуклость, и Кэйя был уверен, что он будет достаточно прочным, чтобы использовать его в качестве пилы на цепи. Он просто должен был быстро использовать его, потому что отсутствие ножа не было чем-то, что могло бы надолго ускользнуть от внимания Дилюка.

      Он прикусил нижнюю губу, обдумывая способы подобраться достаточно близко, чтобы украсть его. Это будет нелегко, это точно.

      — Кэйя? — спросил Дилюк, и это вывело того из задумчивости.

      — Я просто… — Он помолчал, в голове у него зародился план. — Восхищаюсь твоей мускулатурой, — продолжал он, стараясь говорить как можно кокетливее. Было немного странно флиртовать с Дилюком, которого он никогда всерьез не рассматривал в романтическом или сексуальном плане; в конце концов, это было бы неприлично для двух «братьев», хотя это не означало, что он вообще не питал никакого интереса к Дилюку. Дилюк был красив, и он давно это понял. — Мне нравятся мужчины с небольшой мускулатурой, — сказал Кэйя. — И я могу сказать, потому что ты владеешь клеймором.

      Щеки Дилюка порозовели, и Кэйя улыбнулся. Это было многообещающее начало.

      — Ты здесь не так давно, чтобы прибегать к этому, — сказал Дилюк, касаясь пальцами разгоряченного лица. — Мы практически семья. — Пауза, затем он поправился. — Были практически семьей.

      — Я ни к чему не прибегаю, — сумев подавить гримасу, сказал он, что не было ни в малейшей степени правдой, но лгать он умел очень хорошо. — И поскольку мы больше не «практически семья», я не понимаю, почему ты должен сопротивляться мысли о том, что меня влечет к тебе.

      Дилюк смотрел на него не мигая, с интересом, что наводило на мысль, что его протесты были чисто символическими. Интересно, как долго Дилюк питал к нему интерес? Конечно, он был очень физичен на протяжении всего их воспитания, и его часто ловили на том, что он пялился на Кэйю (до этого момента он приписывал это чрезмерной заботливости), но тому никогда не приходило в голову, что это было что-то, кроме платонического.

      Как удобно.

      Он решил показать немного кожи в качестве дальнейшего убеждения, потянув v-образную линию своего платья вниз ровно настолько, чтобы открыть грудные мышцы. Это был не первый раз, когда он делал что-то подобное, хотя это будет первый раз, когда это приведет к чему-то более существенному, чем тяжелые ласки. Большинство людей в Мондштадте не были открыты для интрижек, и Кэйя не был настолько отчаянным, чтобы встречаться с кем-то, чтобы обойти этот барьер.

      Кадык Дилюка дернулся, и он заерзал на месте, его растущее возбуждение было заметно по складкам брюк. Улыбка Кэйи стала еще шире. Дилюк оказался гораздо более восприимчивым к его либидо, чем он ожидал.

      — Похоже, это взаимно, — сказал он.

      — Ты меня дразнишь. — Дилюк облизнул губы.

      — Ну да, — сказал Кэйя со звонким смехом, подходя к тому месту, где стоял Дилюк. Цепь звенела при каждом его шаге. — В последнее время ты очень нервничаешь. Может быть, еще немного времени со мной поможет с этим.

      — Ты дразнишь меня, — снова сказал Дилюк, поднимая плечи. Его взгляд блуждал от груди Кэйи вниз, казалось, он не мог ничего с собой поделать. — Если ты ни к чему не прибегаешь, тогда что это? Ты развлекаешься?

      — Конечно. — Кэйя слегка коснулся пальцами плеча Дилюка, на которое тот настороженно посмотрел, прежде чем снова посмотреть на него самого. Не самая обнадеживающая реакция, но то, что он не пожал плечами, было чем-то. — Я действительно не могу придумать никого другого, кто бы меня развлекал.

      — Хоть раз в жизни будь откровенен. Скажи мне точно, чего ты хочешь. — Дилюк прищурился.

      Усмехнувшись, Кэйя сократил расстояние между ними и поднес губы к уху Дилюка, его дыхание прошлось по теплой ушной раковине:

      — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — это прозвучало достаточно прямо, чтобы скрепить сделку.

      Долгое, тревожное мгновение Дилюк молчал, продолжая настороженно наблюдать за ним, а потом вдруг подхватил Кэйю на руки и понес к одеялу. Кэйя взвизгнул в ответ на это, что было не тем звуком, на который он был способен до сих пор. Не слишком-то осторожно Дилюк опустил его на землю и устроился между его ног, его руки нырнули под складки платья, чтобы собрать его вокруг бедер, чтобы это не было барьером для секса.

      — О, — сказал Кэйя, хихикая. Все происходило гораздо быстрее, чем он ожидал. Но, с другой стороны, это, казалось, было темой этой встречи. — Я… я не ожидал, что ты проявишь такой энтузиазм. — Он приподнял бровь, глядя на Дилюка. — Ты долго этого ждал, не так ли?

      — Это не имеет значения, — сказал Дилюк, почти рыча. Он провел длинными мозолистыми пальцами по бедрам Кэйи и скользнул ими вверх по гладкой мускулатуре. Румянец остался на его щеках, но смущение, казалось, ничуть ему не мешало. — Повтори еще раз.

      — Прости? — Кэйя моргнул, глядя на него.

      — То, что ты сказал раньше, — уточнил он, его большие пальцы скользнули дальше под платье, скользя вдоль впадин бедер Кэйи, так мучительно близко к чему-то гораздо более чувствительному.

      Кэйя вздрогнул. Он не мог решить, что его больше возбуждало или удивляло. В любом случае, его член встал, и он не ожидал, что этот вопрос останется в силе, как только Дилюк начнет прикасаться к нему. И это хорошо, потому что ему не особенно хотелось вдаваться в такие глубокие размышления.

      — Я хочу, чтобы ты т-т-р-а… — Дилюк провел пальцами по члену Кэйи, на мгновение лишив его способности говорить. — Т-ты трахнул меня.

      Вместо словесного ответа, Дилюк сорвал нижнее белье — достаточно легко — и сомкнул руку вокруг основания члена. Кэйя издал испуганный, хриплый стон, когда Дилюк провел ей сверху вниз; стимуляция была, может быть, немного жесткой, немного слишком быстрой, но все равно это было чертовски приятно.

      Все это время Дилюк смотрел на него так, словно он был кроликом, пойманным его лапами, — выражение, которого он никогда раньше не видел у Дилюка, и было странно, насколько смерть отца изменила его за такой короткий промежуток времени. Гораздо более злой и безжалостный, и бесстрастный, когда он не был, но, о, Кэйя не мог действительно жаловаться на те вещи, которые касались секса. Его очевидный голод возбуждал Альбериха. Он находил привлекательность в том, чтобы быть желанным до такой степени, и иногда даже одевался, чтобы привлечь такое внимание в течение того небольшого времени, которое у него было для себя.

      Теперь на нем почти не было участков тела, прикрытых одеждой, даже с платьем, задранным до бедер, но он не думал, что когда-либо чувствовал себя более уязвимым. Дилюк смотрел, смотрел и прикасался к нему так, как никто другой, и это было невероятно притягательно, но он знал, что тот ярко краснеет и корчит странные довольные гримасы, и это знание побудило его прикрыть рукой пылающие щеки. Это была часть близости, с которой он никогда не был достаточно далек, чтобы иметь дело: ваш партнер видит вас в вашем самом уязвимом, самом открытом положении. Для человека, который большую часть жизни прятался и лгал, было трудно снять столько защитных слоев.

      — Кэйя, — тихо сказал Дилюк, просовывая свою свободную руку в руку Кэйи и отрывая ее от его лица, прижимая к земле. — Не делай этого. Я хочу видеть.

      Это была еще одна рука, которой он мог воспользоваться, чтобы достать клинок Дилюка, но он был слишком ошеломлен, чтобы сопротивляться, как следовало.

      — Ты можешь пожалеть об этом, когда я сделаю смешное лицо, — сказал Кэйя, стараясь быть легкомысленным. Он не был уверен, насколько ему это удалось, потому что его голос задрожал под взглядом Дилюка.

      — До сих пор мне нравились твои гримасы, — сказал Дилюк, наклоняясь так близко, что Кэйя почувствовал его дыхание. — Это мой первый раз, Кэйя, и, полагаю, твой тоже. Ты знаешь, я… — Его голос затих, и он погладил Кэйю вместо того, чтобы объяснять, поглаживая подушечкой большого пальца по члену Кэйи у основания и невольно прикладывая восхитительное давление к чувствительному гребню там. Кэйя хотел бы настаивать на конце его предложения, но ему было слишком трудно говорить, как только Дилюк понял, что он нашел точку, приносящую удовольствие, и начал использовать ее в своих интересах. Дилюк легонько нажимал на гребнь большим пальцем, посылая приятную маленькую волну вверх по всей длине члена к его тазу, где она излучалась в виде покалывания вдоль поверхности его кожи.

      Он схватился за бок Дилюка, пытаясь сосредоточиться, вспомнить свою цель, но его разум разворачивался с каждым движением, и теперь он мог чувствовать очертания члена Дилюка на внутренней стороне бедра, так близко к чему-то гораздо более интимному.

      — У меня нет масла, — пробормотал Дилюк. — Со слюной все будет в порядке?

      — Э-э. — сказал Кэйя, борясь с подступающим головокружением. — Да. Да. — Он был не растянут, но был достаточно расслаблен, чтобы не ожидать, что Дилюку будет трудно войти.

      Дилюк резко отпустил член и расстегнул пуговицы на брюках. Когда Кэйя взглянул вниз, размеры Дилюка ошеломили его, вернув некоторое понимание. Его член был длинным, красным и толстым, почти размером с запястье Кэйи. Он выглядел так, будто готов разорвать его надвое, но Кэйя не смутился, когда Дилюк отодвинул его нижнее белье в сторону ровно настолько, чтобы приставить головку к дырочке Кэйи. Его нервов было недостаточно, чтобы побороть возбуждение — как и осознания того, что это был его единственный выход из клетки.

      — Я войду медленно. — Дилюк нанес большое количество слюны на свой член, прежде чем навалился на Кэйю, удерживая его на месте одной рукой, крепко обхватив бедро, а другой упершись рядом с головой Кэйи.

      Как и было обещано, когда он начал входить, он делал это постепенно, двигаясь не более чем на сантиметр с каждым нажатием, чтобы дать Кэйе немного времени привыкнуть. Это была невероятная растяжка, граничащая с болью. Единственный раз, когда у него там что-то было, это во время мастурбации, когда он любил глубоко засунуть пальцы, стимулировать простату, и они были ничем по сравнению с членом. Член Дилюка не только занимал каждый дюйм свободного пространства, но и был достаточно большим, чтобы создать новое, растягивая Кэйю, и, боги, Барбатос, его невероятная длина и обхват быстро лишали Кэйю всех мыслей.

      Когда член был полностью внутри, Кэйя ошеломленно посмотрел вниз и обнаружил легкую выпуклость на его животе. Дрожащей потной рукой он провел по ней пальцами, почувствовав сквозь кожу очертания члена Дилюка, и одного этого было достаточно, чтобы заставить его подпрыгнуть от угрозы надвигающегося оргазма. Теперь он знал, почему Дилюк носил брюки, которые были свободны в области промежности. Он, без сомнения, выглядел бы так, как будто ходит с постоянным стояком, если бы носил одежду, которую носил Кэйя.

      Слабая улыбка появилась на губах Дилюка, когда он тоже заметил выпуклость. Он скользнул назад на несколько дюймов, затем ударил снова, наблюдая, как этот подъем появляется снова, а затем бросил взгляд на лицо Кэйи, когда тот издал крик и задрожал.

      — Не слишком ли много? — спросил он с придыханием. Беспокойство в его голосе заставило Кэйю захотеть плакать и улыбаться одновременно.

      С немалым трудом Кэйя покачал головой.

      — Это… это хорошо. — Даже слишком. Он изо всех сил старался держаться за свой план кражи ножа. В таком положении он был в пределах его досягаемости, и вскоре Дилюк будет слишком взвинчен собственным удовольствием, чтобы помешать Кэйе взять его в руки. Единственным препятствием было то, что он должен держаться достаточно осознанно, чтобы использовать свой план.

      Дилюк начал двигаться, толкаясь неглубоко, как раз достаточно, чтобы перекатить головку своего члена над сладким местом Кэйи и послать удовольствие, парящее через него. Оно проникло в каждый нерв и заставило его сжать пальцы рук и ног, и через несколько минут его план начал рушиться. Он думал ошеломленными, почти неразборчивыми фрагментами, что, может быть, оставаться в этой комнате было бы не так плохо, если бы его трахали каждый день; может быть, он мог бы прожить свою жизнь так и быть совершенно счастливым. Секс был намного лучше, чем он мог себе представить.

      Его голова ударилась о землю, когда Дилюк начал набирать скорость, его глаза закатились, когда последняя нить его сознания оборвалась. Он уперся локтем в пол, чтобы дать себе достаточно рычагов, чтобы качаться назад в каждом толчке бедер Дилюка, втягивая его глубже, так глубоко, как только мог, жаждущий каждого дюйма, который он предлагал. Его тело было таким горячим, что его почти лихорадило, а щеки и кончики ушей жгло от напряжения. Вниз по шее и по груди жар поднимался с такой же силой, и Кэйя был смутно удивлен, потому что он даже не знал, что грудь была тем местом, которое может покраснеть — и все же он был там, пятнами покрывая его грудь, окрашивая его теплую кожу в красный цвет.

      Дилюк прильнул к шее Кэйи сбоку, сильно укусив, когда Кэйя наклонил голову в сторону, чтобы дать ему больший доступ. Одна рука вернулась к члену Кэйи, лениво поглаживая его, и тот практически всхлипнул от того, как всепоглощающе удовольствие добавилось ко всему остальному. Неосознанно он крепко обхватил ногами талию Дилюка и раскачивался в каждом его толчке, так близко к концу, что в глазах начало темнеть. Затем Дилюк снова провел большим пальцем по чувствительному гребню, и это было все — он напрягся вокруг Дилюка и кончил, его сперма брызнула в ладонь, которую Дилюк сомкнул над головкой его члена.

      На какое-то мгновение мир исчез, исчез из поля зрения и из сознания, его тело потряхивало. А потом нечувствительность начала уступать место нечеткому послетлению. Кэйя открыл глаз; он не заметил, что закрыл его, и посмотрел на Дилюка сквозь ресницы, наблюдая, как тот раскрасневшийся упивается пост-оргазмическим состоянием Кэйи. Он чувствовал себя бескостным, беспомощным, не сумевшим сделать ничего, кроме как стонать и корчиться, когда Дилюк продолжал толкаться в нем, его член теперь проходился по набухшей, чувствительной простате.

      Наклонившись, Дилюк погладил Кэйю по члену, оставляя его гладким и блестящим, и боже, это было горячо. Кэйя сглотнул, во рту непривычно пересохло, и с трудом попытался подняться достаточно высоко, чтобы видеть, как Дилюк входит и выходит из него. В конце концов ему понадобился Дилюк, чтобы держать его прямо, предплечье Дилюка втиснулось ему под плечи, но он не мог заставить себя смутиться из-за этого, наблюдая, как розовый ободок непристойно растягивается вокруг члена Дилюка.

      — Ты выглядишь… — Дилюк судорожно вздохнул. — Так красиво рядом со мной, Кэйя.

      Кэйя сглотнул. Ему не нужно было как-либо соглашаться, потому что его член заметно затвердел в ответ. Обычно ему требовалось несколько минут, чтобы прийти в себя, но, по-видимому, Дилюк резко сократил этот период.

      Дилюк начал поглаживать его в такт толчкам, и снова удовольствие начало нарастать, пронизывая его тело и проходясь по нервам. Вскоре он снова превратился в корчащееся, стонущее, покрасневшее месиво, и ему удалось кончить еще раз, прежде чем толчки Дилюка резко прекратились, густое, липкое тепло распространилось внутри Кэйи. Все еще содрогаясь от пережитого оргазма, Дилюк опустился к губам Кэйи и стал небрежно целовать его, продолжая до тех пор, пока усталость и самодовольство не охватили его, чтобы делать что-либо, кроме как лежать на Кэйе и внутри него.

      Пальцы Дилюка все еще были переплетены с его собственными. Его ладонь была потной и теплой. Кэйя слабо сжал ее и не получил ничего в ответ; Дилюк, очевидно, был слишком истощен для этого, и именно тогда, когда они лежали там в пост-оргазмическом блаженстве, Кэйя, наконец, вспомнил о ноже. Он должен был схватить нож. Это была хорошая возможность, когда Дилюк лежал на его груди, уткнувшись лицом в его шею, такой усталый, что, казалось, вот-вот заснет. Не так идеально, как, скажем, во время оргазма, но действовать во время него было для Кэйи невозможно, так что это был его единственный шанс.

      Медленно, одной дрожащей рукой, он рискнул заглянуть под куртку Дилюка, осторожно ища нож и пытаясь сделать вид, что он просто возбужден и ищет контакта, на случай, если Дилюк все еще достаточно сознает, чтобы чувствовать его движения. Он нащупал ручку, провел по ней пальцами, потянулся, чтобы вытащить ее — и вместо этого обнаружил, что его рука вырвана и откинута на землю, прижата к голове.

      Дилюк определенно все еще был в сознании. Он сглотнул.

      — Правда? — спросил Дилюк грубым, обиженным голосом, и Кэйя сразу же почувствовал себя ужасно из-за своего обмана, несмотря на необходимость.

      — Ты винишь меня за то, что я пытаюсь? — спросил он слабым голосом.

      — Я надеялся… — Дилюк закрыл глаза. Он не закончил фразу, но в этом и не было необходимости. Кэйя понял, что он хотел, чтобы это было искренне и —

      — Это не обман, — настаивал он, встряхивая себя, чтобы рассеять затянувшуюся дезориентацию. — Это было прекрасно. Это было отлично, Дилюк.

      — Правда? — настороженно спросил Дилюк. Он двинулся дальше вверх по телу парня, его член вонзился глубже в Кэйю, и тот издал сдавленный стон. — Ты действительно этого хотел?

      — Я бы не согласился, если бы не хотел, — дрожащим голосом сказал Кэйя. — Ты был первым человеком, которого я рассматривал в сексуальном контексте, и в первый раз я всегда предпочел бы тебя кому-либо другому. — Он сам удивился своей искренности. Он хотел поделиться этим с Дилюком, и когда это произошло, появилось ужасное, удушающее чувство потери. Не при таких обстоятельствах это должно было произойти; не так должен был пройти его и уж точно не их первый раз. Это было чисто формально, от отчаяния, и ему было не все равно. Было смешно (истерично), что отчаяние может защитить от тебя.

      — Дилюк, я хотел-, — Он не мог закончить. На глаза навернулись слезы, и он закрыл глаза, стиснув зубы, чтобы не показать еще больше своей уязвимости. После того, как ее так основательно распутали, было трудно держать себя в руках.

      — Кэйя? — тихо и с любопытством спросил Дилюк.

      Кэйя попытался ответить, сказать одну из своих стандартных острот, но вместо этого все, что вышло, было всхлипом. Он так сильно хотел, чтобы Дилюк любил его, как раньше, чтобы их союз был основан на этой любви, но этого не было, и он знал, что этого не было, и от этого нельзя было спрятаться.

      — Кэйя, — снова сказал Дилюк, полный беспокойства, и от этого он зарыдал еще сильнее, слезы скатились по его щекам. Он услышал стук; ему не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что это Дилюк выбрасывает нож за пределы досягаемости, затем нежная рука легла на его лицо, баюкая. — Ты меня ненавидишь? — тихо спросил он.

      — Я люблю тебя, — сказал Кэйя, покачав головой, чувствуя соленый привкус на губах, когда снова потекли слезы.

      Большой палец Дилюка погладил его по щеке, вытирая скопившуюся там влагу. Когда Кэйя приоткрыл глаз, он смог разглядеть сквозь пелену слез теплое, нежное выражение лица Дилюка, выражение, которого он не видел с тех пор, как проснулся в этой комнате, и он не хотел закрывать глаза, боясь, что оно исчезнет навсегда, как только Дилюк уйдет.

      — Я тоже не ненавижу тебя, Кэйя, — сказал Дилюк, отпуская другую руку Кэйи, чтобы вплести ее в свои волосы… — Я тоже тебя люблю.

      Не то чтобы он не знал того, что услышал от Дилюка, но после всего, что Дилюк сделал с ним, презрение пронзило его, как гвозди. Он несколько раз сглотнул, желая, чтобы его горло не сомкнулось до такой степени, что он лишился дара речи.

      — Не так, как раньше, — выдавил он срывающимся голосом, и Дилюк грустно улыбнулся.

      — Нет, не знаю, — признался он. — Я не думаю, что мы когда-нибудь вернемся к тому, что было, но я люблю тебя в каком-то смысле, и разве этого недостаточно?

      Это было все равно что спросить плотника, который когда-то владел лесом, достаточно ли одного дерева, чтобы прокормить его. Кэйя ничего не ответил, и Дилюк вздохнул.

      — Все будет хорошо, Кэйя, — сказал он мягко и успокаивающе. — Поверь мне, все будет хорошо.

      Кэйя не думал, что за всю его жизнь все было хорошо, но он все равно позволил Дилюку притянуть себя ближе и погрузился в теплые объятия Дилюка.

***

      Несмотря на попытку Кэйи украсть оружие, он не был наказан, и книги продолжали приносить. Дилюк давал по три штуки в неделю, потом по четыре, и Кэйя с энтузиазмом читал каждую. Секс тоже продолжался; Дилюк трахал его на четвереньках, трахал, пока Кэйя сидел у него на коленях, трахал через край деревянной ванны, а иногда они даже стояли, делая это, его руки и ноги крепко обхватывали Дилюка, в то время как мужчина использовал гравитацию, чтобы тот подпрыгивал на его члене. Секс давал краткую передышку от обстоятельств. Он не обращал на это внимания, даже если обычно начинал плакать и становился немного сентиментальным, как только угасали приятные ощущения.

      Рутина продолжалась. На этот раз Кэйя не сопротивлялся, потому что знал, что в этом нет никакого смысла. Его последняя попытка сбежать была лебединой песней его решимости. Было так много раз, когда он претерпевал неудачи, прежде чем стало очевидно, что Дилюк всегда будет на шаг впереди него. Этого следовало ожидать от самого молодого капитана рыцарей.

      Когда в одну из книг, оставленных ему Дилюком, был вплетен металл, он долго смотрел на нее, размышляя, прежде чем просто отложить в сторону. Дилюк вернулся на следующий день и многозначительно просмотрел стопки книг, и Кэйя не пропустил его улыбку, когда он увидел книгу с металлической обложкой совершенно невредимой.

      — Я рад, что на этот раз ты не напал на меня, — сказал Дилюк, и Кэйя грустно улыбнулся.

      — Похоже, в этом нет особого смысла.

      — Спасибо, — пробормотал он. Опустившись на колени, Дилюк притянул его к себе и поцеловал в уголок рта. — Спасибо, что ты так добр ко мне, Кэйя.

      Похвала должна была быть унизительной; она должна была рассердить Кэйю, но он впитывал любую доброту и одобрение, которые Дилюк давал. Он терпеть не мог возвращаться к тому, что было до секса, когда Дилюк едва мог дотронуться до него или посмотреть на него. Это было лучше, и он не хотел рисковать и потерять его, будучи враждебно настроенным.

      — Ты ведь любишь меня, правда, Кэйя? — Подсказал Дилюк, что он часто делал с тех пор, как Кэйя признался ему в своих чувствах в тот момент уязвимости, как будто он боялся, что время разрушит привязанность Кэйи к нему. Он полагал, что после такой большой потери, как родитель, было разумно иметь такие страхи, и это добавляло дополнительный контекст к тому, почему Кэйя был заперт в подвале, а не отдан кому-то другому. Даже когда Дилюк не испытывал к нему ничего, кроме отвращения, он боялся потерять его.

      Кэйя откинулся назад, чтобы посмотреть ему в глаза, его улыбка все еще была на месте.

      — Конечно, Дилюк.

      Иногда он жалел об этом.

***

      Бывали случаи, когда Дилюк оставлял его с достаточным количеством еды, воды и развлечений на некоторое время, и говорил Кэйе, что он уедет на несколько дней, самое большее на неделю, а затем исчезал. Кэйя всегда боролся во время этих отлучек. Это было ужасно -не иметь ничего, кроме бумаги, и торчать в тихой маленькой комнате со своими собственными мыслями и страхами часами напролет, а достаточное количество еды и воды могло только поддерживать его довольным так долго.

      Иногда, если отсутствие Дилюка затягивалось достаточно долго, ему казалось, что он что-то слышит, что-то видит. Только на периферии и только шепотом что-то смутно разборчивое, но он все равно закрыл уши руками и закрыл глаза от этих тревожных событий. Он где-то читал — он был начитан настолько, что не мог вспомнить, где именно, — что мозг плохо реагирует на изоляцию, начинает что-то придумывать в отсутствии активности, но знание того, что происходит, мало успокаивало его беспокойство. Он содрогнулся при мысли о дне, когда его хватка на реальности была настолько слабой, что он начал видеть и слышать убедительные видения.

      Он всегда испытывал облегчение, когда Дилюк переступал порог, и сегодня он испытал особое облегчение, потому что чуть раньше ему удалось разглядеть фигуру боковым зрением.

      — Продуктивная поездка? — спросил он, страстно желая поболтать.

      — Не так много, как мне бы хотелось, — сказал он, вздохнув, и желудок Кэйи сжался.

      — Ох, — он заломил руки в знак беспокойства. — Значит, ты скоро снова уедешь? — Он снова подумал о тишине, о голосах, о чем-то мелькающем вдали, и сглотнул.

      — Ты в порядке, Кэйя? — Дилюк долго смотрел на него, прежде чем ответить.

      — Я… не совсем. — Врать не было смысла. После стольких лет, проведенных вместе, Дилюк научился видеть его насквозь. — Твое отсутствие не очень хорошо сказывается на моем состоянии, вот и все, — сказал Кэйя. — Изоляция делает все более трудным, но я не могу заставить тебя остаться здесь ради меня.

      — Ты должен был сказать об этом раньше, — сказал Дилюк таким нежным голосом, что Кэйя не мог не расслабиться. Он пересек комнату, где стоял тот, его руки сомкнулись на худых плечах. — Пока ты будешь в этой комнате, я сведу свои отъезды к минимуму. У меня нет никакого желания видеть тебя психически больным.

      Выпустить его было бы лучшим способом убедиться в этом, но ничего не добьешься, указав на очевидное. Он выдавил улыбку и, позволив Дилюку подвести себя ближе, лбом уткнулся в плечо. Как всегда, он был восхитительно теплым, прогоняя холод, который поселился глубоко в костях Кэйи за время его отсутствия.

      — Спасибо, — сказал он; не из тех, кто в последнее время отказывает Дилюку в благодарности.

***

      Как и было обещано, отъезды прекратились, и они вернулись к прежней рутине. Дилюк приходил три раза в день с едой, водой и книгами, а между ними были секс, ванны и пустая болтовня. После того, как, казалось, он проживал один и тот же день снова и снова, Кэйя спросил, как долго он здесь. Дилюк сделал паузу, отваживаясь отвести взгляд, скорее задумчивый, чем неловкий, затем снова обратил свое внимание на Кэйю.

      — Чуть меньше шести месяцев, — сказал он, и сердце Кэйи слегка сжалось в груди. Честно говоря, казалось, что прошло больше времени, но все равно было удивительно слышать, что прошло почти полгода. Он был заперт в маленькой каменной комнате, где не было ничего, кроме книг и Дилюка, почти полгода. Ему снова захотелось плакать, но в последнее время ему хотелось плакать слишком сильно, и он научился это подавлять.

      — Дилюк, — тихо сказал он. — Не мог бы ты принести мне книги с картинками? Или, может быть, картины? Я скучаю по небу.

      — Ох, — сказал Дилюк, казалось, на мгновение потеряв дар речи. Его лицо стало мягким и сочувственным, и он шагнул ближе к Кэйе. — Я могу это сделать, но ты не останешься здесь навсегда, Кэйя. Ты снова увидишь небо.

      — Но когда это будет? — Кэйя попытался улыбнуться. Не найдя в себе сил, он просто отвернулся.

      — Раньше, чем ты думаешь, — сказал Дилюк.

      Кэйя резко повернул голову к Дилюку, его глаз был широко раскрыт, а зрачок — как булавочный укол. Он не должен надеяться. «Скоро», возможно, не означало для Дилюка того, что значило для Кэйи; это могли быть месяцы, годы, но это была единственная нить надежды, предложенная ему за последние месяцы, и он не мог не ухватиться за нее, как за спасательный круг.

      — Что ты имеешь в виду? — спросил он с придыханием в голосе.

      — Я имею в виду именно то, что сказал, — сказал Дилюк. — Ты скоро выйдешь из этой комнаты. Я никогда не собирался держать тебя здесь вечно, Кэйя, и я наконец решил, что хочу с тобой сделать.

      — Что именно? — спросил Кэйя.

      — Разрешу тебе вернуться в мою жизнь, — просто сказал Дилюк. — Чтобы я мог позаботиться о тебе, как следует.

      Кэйя заставил себя не слишком волноваться, не слишком надеяться, потому что опять же: он не знал, когда именно это произойдет.

      — Не мог бы ты сказать, когда примерно? — спросил он.

      — Трудное время (*), — сказал Дилюк, и уголок его рта слегка дернулся, прежде чем снова опуститься.

      Кэйя демонстративно закатил глаза и улыбнулся в ответ, прежде чем снова подтолкнуть его: «Ну?»

      — Может быть, неделю или две, — сказал Дилюк, медленно и задумчиво проводя пальцами по руке Кэйи. — Я все еще занимаюсь приготовлениями.

      — Так… ты уже давно планируешь? — В этом был смысл. Дилюку нужно будет принять меры по реинтеграции, так как жители Мондштадта будут более чем удивлены, узнав, что предатель Кэйя вернулся. Его сердце немного упало при мысли, что его больше не пустят в рыцари; он будет изгоем, к нему будут относиться с недоверием, но у него есть Дилюк, и Дилюка будет достаточно, чтобы он прошел через это. Несмотря на все, что с ним сделали, несмотря на все его сопротивление и борьбу, он не мог себе представить, чтобы ради этого вырваться из жизни Дилюка. Он действительно любил этого человека. Он действительно любил. И сейчас это казалось менее обременительным, чем когда-либо за долгое время.

      — Неделю или две. — Он вздохнул с облегчением, щека коснулась шеи Дилюка. — Ты обещаешь? — он спросил. Это был большой риск, но-

      — Я обещаю, Кэйя, — сказал Дилюк, и дыхание покинуло Кэйю долгим счастливым выдохом. Дилюк был не из тех, кто отказывается от своих слов.

      Он почти чувствовал себя глупо из-за всех предыдущих попыток сбежать. Если бы он подождал, как просил Дилюк, то, вероятно, выбрался бы гораздо раньше. Единственное, чего он достиг своими попытками, — это более длительного заключения, и, честно говоря, за годы лжи шесть месяцев заключения не показались ему такими уж плохими; в конце концов, он пошел на свое признание, полностью ожидая, что Дилюк убьет его.

      Руки Дилюка сомкнулись вокруг него, рука скользнула в его волосы, пальцы скользнули по голове.

      — Я обещаю, — повторил он, его голос звучал тепло и ободряюще над ухом Кэйи. — Ты любишь меня, Кэйя?

      — Конечно, — сказал Кэйя, и его ответ был более искренним, чем когда-либо за долгое время.

***

      С обещанием освобождения дни стали тянуться дольше обычного. Кэйя обнаружил, что не может сосредоточиться на чтении, и вместо этого ходил из одного конца комнаты в другой, полный нервной энергии, которую даже длительный секс не мог ослабить. Его мысли были бурными, полными надежды и пессимизма одновременно, и иногда стоило Дилюку встать на его пути, чтобы Кэйя заметил, что он вошел.

      Его жизнь была сведена к этой комнате на долгое время, и как только он появится снаружи, все будет по-другому. Те же лица и те же строения, конечно, но он больше не будет рыцарем и не будет пользоваться благосклонностью горожан. Он станет изгоем за долгие годы обмана и, вероятно, будет полагаться на Дилюка в качестве источника средств к существованию. Все будет по-другому, несмотря на ощущение, что все должно было остановиться, пока он был скрыт от мира.

      Мастер Крепус тоже исчезнет. Он пропустил похороны и не до конца осознал его смерть, не оплакал ее. Он был не в том состоянии духа, чтобы размышлять об этой потере. Может быть, если позор не будет слишком велик, если он сможет хоть немного простить себя, он посетит могилу мастера Крепуса и возложит цветы.

      Что же касается более позитивного на повестке дня — на котором он действительно пытался сосредоточиться, вместо того чтобы погрузиться в меланхолию, — он вбил себе в голову, что как только получит свободу, одним из первых, что он сделает, будет хорошая еда и хорошая выпивка. Однако Дилюк опередил его, принеся ему маленькие бесплатные бутылки вина и свежеприготовленную еду. Это стало ежедневным явлением, и, боже, как хорошо снова есть теплую пищу. Он наслаждался каждым кусочком, независимо от того, какой была еда.

      Особенно ценил вино. Не только из-за вкуса, но и из-за кратковременной передышки от властных мыслей и безграничной энергии. Он начал пить совсем недавно (точнее, в свой восемнадцатый день рождения), но это всегда согревало его и успокаивало. Это была его обычная привычка — выпить стакан перед сном. Только один, чтобы на следующий день у него была ясная голова.

      Дилюк оставил его с бутылками, когда он не закончил их до того, как тот должен был вернуться на работу. Бутылки, которые он легко мог разбить, превратились в оружие, и ему было приятно, что Дилюк снова доверяет ему, и у него не было причин нарушать это доверие.

      — Полуденная смерть? — Он улыбнулся, когда Дилюк впервые предложил ему бутылку его самого любимого вина.

      — Я знаю, что тебе это нравится, — сказал Дилюк, устраиваясь на одеяле рядом с ним. С сегодняшней едой и сопутствующими закусками, поставленными перед ними, это было почти похоже на пикник. Невероятно негигиеничный. — Это твоя последняя ночь здесь. Обязательно выпей всю бутылку.

      Его последняя ночь. На полнедели раньше, чем предполагалось. Но господи, если бы эти полторы недели не показались ему вечностью. Не в силах сдержать усмешку, Кэйя взял предложенное вино и осторожно снял восковую печать, задержавшись на мгновение, чтобы вдохнуть аромат перебродившего винограда с цветочным оттенком, прежде чем проглотить щедрый глоток. Оно хлынуло ему в горло, согревая, несмотря на то, что его принесли холодным. Вкус был просто идеальным, как всегда, и он издал протяжный гул одобрения.

      Только после того, как первый порыв удовольствия прошел, ему пришло в голову, что Дилюку нечего пить.

      — Ты ничего не принес для себя? — спросил он. — Хочешь, я поделюсь с тобой?

      — Ты же знаешь, я не очень люблю алкоголь, — Дилюк покачал головой.

      — Даже рюмку? Такое странное предпочтение для винодела. — Он щелкнул языком и сделал еще один глоток. Значит, больше для него. Во всяком случае, это была маленькая бутылочка, определенно предназначенная для одного человека. — Мне любопытно, — сказал он. — А что ты делал теперь, когда ушел из рыцарей?

      — Ищу информацию о кончине отца, — бесстрастно ответил Дилюк.

      — Нашел что-нибудь полезное? — Кэйя откашлялся и допил остатки вина.

      — В Мондштадте — нет. Недолгое путешествие в Ли Юэ оказалось полезным, но я не мог оставить тебя надолго, чтобы это было так продуктивно, как мне бы хотелось. — Он наклонил голову к тарелке с липким медовым жаркое, которое принес с собой. — Обязательно поешь.

      — Можешь перекусить, — сказал Кэйя, послушно беря вилку. — Значит, после этого ты намерен продолжить поиски в Ли Юэ? — Он хотел было попросить взять его с собой, но некоторое время порознь, вероятно, было к лучшему. Как бы сильно он ни любил Дилюка, и как бы он ни был важен для Кэйи, последние полгода — ну, теперь они закончились — были мучительными, и ему было бы легче пережить все это, если бы он был один. Только на некоторое время. Он всегда мог наверстать упущенное позже, если понадобится, и всегда были письма.

      — Во всем Тейвате, — сказал Дилюк. — Начиная с Ли Юэ. Я думаю, что мое путешествие будет долгим.

      Цель такого масштаба заняла бы по меньшей мере несколько лет. Во всяком случае, при условии, что Дилюк не получит в Ли Юэ все, что ему нужно. Кэйя не знал, как к этому относиться. Одна его часть испытывала облегчение, другая — тревогу.

      — Тогда захвати побольше пергамента, — сказал он.

      — Я так и сделаю, — сказал Дилюк.

      Кэйе пришлось закрыть глаза, прежде чем ответить. Вино начало действовать, и он становился теплым и пушистым, его мышцы расслаблялись.

      — Надеюсь, ты останешься здесь на достаточно долгое время, чтобы реинтегрировать меня в Мондштадт. Не могу себе представить, что сейчас я там очень популярен.

      — Это не будет проблемой, — сказал Дилюк. — Но Джин казалась особенно разочарованной, если тебе интересно.

      — Почему это не будет… — Вилка выскользнула из его пальцев и ударилась об одеяло, его тело накренилось вперед, как будто к его конечностям был приложен вес. Он растерянно заморгал, безуспешно пытаясь выпрямиться. — Дилюк, я не думаю, что я… — Его тело быстро стало слишком тяжелым, чтобы удержаться в вертикальном положении, и Дилюку пришлось схватить его за плечи, чтобы он не свалился кувырком. Когда он снова открыл глаза, перед глазами все закружилось, черные завитки ползли по краям.

      Вино. Может быть, Дилюк что-то туда подсыпал?

      — Дилюк, — прохрипел он, его голос быстро покидал его. — Что?..

      — Просто спи, — Дилюк притянул его к себе и медленно покачал из стороны в сторону. То, чего он не делал для него с тех пор, как Кэйе было десять лет и его мучили ночные кошмары, когда воспоминания о разрушенном Каэнри’ах были свежи в его подростковом сознании. Вопреки себе, Кэйя обнаружил, что расслабляется, погружаясь все глубже и глубже в забвение. — Все будет хорошо, — продолжал Дилюк, его голос становился все более далеким. — Просто спи, Кэйя.

      — Дил… — Тьма сомкнулась над ним.

***

      Кэйя просыпался медленно, сначала моргая, открывая покрытый коркой сна глаз и пытаясь приподняться на локтях, его разум отстал от тела. Прошло, наверное, несколько секунд, прежде чем он догнал его, и воспоминание о приглушенных словах Дилюка врезалось в его сознание, заставив его дернуться вверх.

      Дилюка не было. Это было первое, что он заметил, прежде чем окинуть взглядом все, что его окружало. Он лежал в постели. Его простыня и матрац были ничем не примечательны, будучи стандартом для дома Рагнвиндра, но толстые красные шторы, окутывающие его, были новыми и умудрялись блокировать даже намек на комнату за ними. Он с трепетом смотрел на этот барьер. Насколько он знал, он все еще находился в подвале винокурни, все еще в той холодной маленькой комнате, и все, что сделал Дилюк, — это обеспечил его удобной кроватью. Это было бы чрезвычайно жестоко, нехарактерно для Дилюка, но он не был самим собой с тех пор, как умер мастер Крепус.

      Он медленно потянулся к занавескам и раздвинул их, вглядываясь в… он был в комнате. Простая деревянная хижина вроде тех, в которых спали работники винодельни. Все напряжение покинуло его, когда он обвел взглядом дощатый пол, стол и стулья, книжный шкаф, комод, а затем позволил ему остановиться на окне в дальнем левом углу комнаты, где он мог видеть только намек на ярко-голубое небо. И все же никакого Дилюка.

      Постепенно его паника начала угасать. Он больше не был в той каменной комнате, как и обещал Дилюк. Возможно, он просто выбрал самый худший способ, чтобы Кэйя не привлекал к себе внимание, пока Дилюк выводил его из подвала.

      Он глубоко вздохнул и, перекинув ноги через край кровати, замер, услышав знакомый стук. Он знал, что увидит, когда посмотрит вниз, и почти не мог решиться, чтобы посмотреть, но он это сделал. Он посмотрел вниз и увидел кандалы. Вероятно, новые, но они были так похожи на те из подвала, что их невозможно было отличить.

      Его кровь превратилась в лед, а желудок скрутило так сильно, что по горлу поползла желчь. Комната начала кружиться. Он зажмурился, пытаясь подавить ужас и истерику, быстро охватившие его.

«Этого не может быть», — бесполезно подумал он. Ужас полз по его синапсам, как насекомые. «Этого не может быть со мной».

      Но он наклонился и дотронулся дрожащей рукой до оков, и те оказались такими же тугими, как и предыдущие. Вывернуться из него было невозможно. Это происходило. Он снова оказался в клетке.

      Я буду здесь некоторое время-

      Ему хотелось закричать, но горло сдавило так, что он не смог выдавить ничего, кроме стона.

      Он долго сидел, дрожа всем телом, пока наконец не собрал достаточно сил, чтобы открыть глаза и встать с кровати. Его сердце продолжало сильно и быстро биться о грудную клетку, заставляя кровь быть жгучей. Он глубоко вздохнул, едва в силах наполнить легкие сквозь стиснутое горло, и медленно двинулся по извилистому пути своей цепи.

      Комната была щедро обставлена, с роскошной двуспальной кроватью, живописными картинами на стенах и коврами, аккуратно разложенными в разных местах по всей комнате. В дальнем конце хижины он увидел голубую коробку, несомненно магическую по своей природе, и когда он отклонился от своего пути, чтобы открыть ее, он увидел, что Дилюк щедро снабдил его едой и водой, сохраненными магией. Хижина была красивой, еда вкусной и свежей — его перевели в новую позолоченную клетку.

      Запустив дрожащие руки в волосы, чтобы ненадолго сжать возле корней, он повернулся, чтобы продолжить следовать за своей цепью, замедляясь, как только он достиг крюка, глубоко вбитого в половицы винтами. У Кэйи, возможно, был бы шанс вытащить его, если бы печать не перекрывала его. Магия выглядела мощной. Даже если бы у него был Глаз Бога, он, вероятно, не смог бы его разрушить.

      Ему потребовалось все, чтобы не рухнуть на пол. Он отшатнулся от печати, волоча за собой цепь, и оперся о край подоконника, закрыв ладонью бледное лицо. Для него был построен целый дом. Дом, наполненный все той же враждебностью, которая ему понадобится, чтобы жить здесь постоянно.

      Судя по тому, что он видел за окном, это место не было построено даже близко к цивилизации. Он подполз к нему, выглянул и подтвердил свои опасения: широкие, вздымающиеся горы, усеянные сладкими цветами, окружали его, и вдалеке он мог почти разглядеть тень Мондштадта на горизонте.

Он был так далеко от дома. Вероятно, на границе с Ли Юэ. Здесь его никто не найдет. И даже если люди отваживались заходить так далеко, он видел ограждение слева и справа от себя, и, без сомнения, оно тоже было запечатано. Дилюк был так же осторожен в этих приготовлениях, как и в комнате.

Он наклонился, упершись локтями в подоконник, и приоткрыл окно ровно настолько, чтобы вдохнуть свежий воздух. Это мало облегчило его страдания, но это был первый глоток свежего воздуха за последние полгода, и в этом была какая-то острота.

      За спиной он услышал скрип двери, затем приближающиеся шаги. Он даже не обернулся. Это мог быть только Дилюк, и он вздрогнул, когда мужчина подошел достаточно близко, чтобы обнять его за талию, за новое синее платье, в которое он одел Кэйю. Он притянул его к себе, и тот не сопротивлялся, потому что в этом не было никакого смысла.

      — Тебе нравится твоя комната? — спросил Дилюк, и Кэйя сглотнул комок в горле.

      — Я… — Он уставился в окно, на прекрасный вид за окном. — Дилюк, я не могу…

      — Я приготовил для тебя еду, — продолжал Дилюк, словно не обращая на него внимания. — И снабдил тебя книгами, письменными принадлежностями и красками. У тебя будет чем заняться во время моего отсутствия.

      Кэйя прикусил нижнюю губу, не в силах сказать что-либо. Что можно сказать в такой ситуации? Гневом ничего не добьешься, и у него, конечно, не было ничего положительного, что можно сказать об этой ситуации.

      — Я также принес алкоголь, — продолжал Дилюк. — Умеренное количество, прошу, не пей все сразу.

      При этих словах Кэйя не смог удержаться от истерического смешка. Алкоголь был, пожалуй, единственным, что могло бы улучшить эту ситуацию.

Рука Дилюка крепче обхватила его.

      — Я принес еду. Поужинай со мной.

      — Дилюк… — Его голос стал скрипучим и низким, но, по крайней мере, он снова обрел способность говорить. — Я не… сейчас я не очень голоден. Меня слишком тошнит.

      — Тошнит? — переспросил Дилюк.

      — Просто… это место совсем не то, что я ожидал. — Кэйя облизнул губы.

      — Ты привыкнешь к этому, — сказал Дилюк, терпеливо вздыхая. — Просто дай ему время.

      Сейчас времени у него было в избытке, и, может быть, он привыкнет к этой уютной клетке через несколько лет или десятилетий, когда его прежняя жизнь станет лишь отдаленным воспоминанием. Все животные в конце концов попадали в плен.

      — Ты все еще любишь меня? — спросил Дилюк.

      Кэйя уставился на блеклую тень Мондштадта, слишком опустошенный, чтобы даже плакать.

      — Конечно, люблю, Дилюк, — как всегда сказал он.

      Дилюк улыбнулся ему в затылок.