Сидеть напротив друг друга в креслах, пока в камине потрескивал огонь, а вино так и просилось в рот, было неловко. Люцерис избегал смотреть на Эймонда, а Эймонд медлил и, кажется, наслаждался каждой секундой рядом.

Стража оставила их. Слуги оставили их. Семья оставила их. Они не виделись около двух месяцев, но как будто всё ещё были там, в непроглядной темноте Драконьего Логова.

— Как думаешь, — наконец произнёс Эймонд, — будет ли удачной помолвка Эймы и Джейхериса?

Люцерис подскочил как ужаленный и поднял на Эймонда возмущённый взгляд.

— Так у власти однажды будет чёрная королева, — пожал Эймонд плечами и отпил из своего кубка.

— И месяца не прошло с её рождения, — напомнил Люцерис хриплым голосом. Он прочистил горло и продолжил: — Ещё рано думать о помолвке. Я не хочу, чтобы Эйма выходила замуж против своей воли.

Эймонд согласно покачал головой, на которой всё ещё покоилась корона Завоевателя. Её надели на него лишь сегодня утром, но он носил ее так, словно он в ней родился.

— Ты прав, Люк, конечно. Нельзя закрывать глаза на желания детей. Я просто рассматриваю возможности, чтобы зелёные и чёрные не были больше разрознены. Моя задача как короля — поддерживать единство государства. Междоусобная война только ослабит нас.

"Да, поэтому ты сделал Джейса бастардом Строгов и никак не женишься на Бейле," — с раздражением подумал Люцерис. Его пальцы сжались на подлокотнике, он старался сдерживать рвущиеся наружу дерзкие слова. Люцерис отпил вина и остудил свой разум. Он больше не мог действовать опрометчиво, он отвечает не только за себя. Теперь он — глава своего дома, если не всей чёрной партии, и этот разговор с Эймондом — ни что иное как переговоры. Нужно быть осторожным, нужно быть хитрым, нужно перехитрить того, кто учил его хитрить.

Шумно выдохнув через нос, Люцерис парировал:

— Давай поговорим о других браках. Когда ты намерен вступить в брак с Бейлой и сделать её королевой?

Брови Эймонда приподнялись, а глаз непонятно сверкнул и будто сузился.

— А ты этого хочешь? — спросил он, не скрывая своего удивления.

Люцерис непонимающе заморгал.

— Причём здесь то, что я хочу?

Из груди Эймонда вырвался смешок. Он откинулся на спинку кресла и хлебнул вина. Его голос был полон самодовольства, когда он сказал:

— Притом, что я король, Люк. Я могу делать то, что захочу. И ты теперь тоже.

Непреодолимое раздражение заставило Люцериса скривиться. Он преодолел порыв плеснуть вино Эймонду прямо в его заносчивое лицо и сбить эту спесь ударом. Он начал говорить спокойно, хотя, наверное, недостаточно хладнокровно:

— Ты не просто король, Эймонд. Ты узурпатор. Тебе нужна поддержка. Ты не можешь делать, что хочешь, как и я. Ты добился своего, ты не принц более, которому было многое простительно. Хочешь мира, поддерживать единство государства? Тогда повзрослей, Эймонд. Женись на Бейле или подбери другую выгодную партию, устрой наконец свадьбу Хелейны и Джейса, найди замену деснице, разберись с предателями. Мир не будет ждать долго. На Ступенях снова проблемы, и тебе будет нужен Корлис Веларион и его наследник.

Эймонд смотрел на Люцериса пару мгновений, чуть ли не разинув рот. Он сглотнул, медленно осознавая, что сказал Люцерис.

— Эйгон был прав. Ты действительно изменился, — прошептал Эймонд и допил своё вино.

— Что ты имеешь в виду?

Они на пару мгновений поймали взгляды друг друга. В Эймонде читалось изумление и нерешительность. Он отставил кубок, задумчиво потёр подбородок и встал. Люцерис не встал следом, хотя теперь по этикету должен был. Он просто сидел и смотрел, как Эймонд сокращает расстояние между ними в два широких шага и тянет к нему свою мраморно-белую руку, чтобы вздёрнуть его за подбородок.

— От тебя взаправду веет смертью, — заключил Эймонд поражённо. — Что с тобой произошло на Драконьем Камне?

— А что с тобой случилось в Королевской Гавани? — вернул ему Люцерис дерзко.

Слабая улыбка тронула губы Эймонда, или это просто тень от огня легла так. Его большой палец скользнул дальше, опасно к губам Люцериса, но не коснулся их.

— Много чего. Я убил человека.

— Я тоже.

— Я убил Аддама в бою. А ты?

— Мейстера. Скормил его Арраксу за то, что он шпионил для тебя.

"А ещё позволил разрезать мою мать, держал её руку, пока её убивают, и её крик снится мне в кошмарах".

Эймонд покачал головой. Люцерис скорее почувствовал это движение, чем увидел.

— Ты раздал милостыню первее меня.

— Ты меня вынудил, — перешёл в защиту Люцерис, и это, вероятно, было ошибкой. Перед Эймондом нельзя было показывать слабость.

— Вынудил? Не думаю.

Шершавый палец прошёлся по губам Люцериса, слегка их приоткрывая.

— Ты хочешь, чтобы я повзрослел. Прекрасно. Давай договоримся как взрослые люди. Ты же посол чёрных, верно?

Рука Эймонда исчезла, и Люцерис против воли почувствовал в себе искры недовольства этим.

— Да.

— Заключим мир, тогда. Чего ты хочешь?

"Наконец-то мы говорим о деле," — подумал Люцерис и тоже встал из кресла, дерзко не отводя взгляд. Они стояли почти вплотную, сверля друг друга глазами.

— Возвращение моего брата в очередь на трон, — потребовал Люцерис.

— Исключено.

— Рейна должна быть наследницей Дрифтмарка.

— Хм... Это можно рассмотреть. Ты всё-таки не желаешь стать его лордом?

— Это последнее, что я желаю.

Губы Эймонда усмехнулись, но это веселье не тронуло его взора. Он склонился к Люцерису и прошептал, с удовольствием вызывая у него мурашки:

— А первое?

— Возвращение моего брата... — хотел повторить Люцерис, но Эймонд прервал его заправляя непослушные тёмные волосы за изуродованное ухо.

— Я спрашиваю, чего ты хочешь, а не чего хочет твоя семья, Люк, — настаивал Эймонд. — Я могу дать тебе всё.

Люцерис тяжело выдохнул, подавляя возникший трепет, и его взгляд невольно зацепился за валирийский кинжал на поясе Эймонда.

"Грядет Обещанный принц от крови моей, и гимном его будет Песнь Льда и Пламени," — зазвенел в голове голос Рейниры в ту же секунду. Люцерис моргнул, пытаясь понять, что напомнило ему о пророчестве.

— Нравится? Мне тоже. Всегда любил этот кинжал, хотя отец никогда не давал его мне даже подержать, — говорил Эймонд, вытаскивая его из пояса вместе с богато украшенными ножнами. Сталь приятно блеснула в свете огня, когда он оголил клинок. — Чистейшая валирийская сталь, его носил сам Эйгон Завоеватель.

В то же мгновение кровь бросилась в лицо Люцерису и разом отхлынула к сердцу. Он так побледнел, что у Эймонда тут же бы закрались подозрения, не будь он сам увлечён кинжалом.

— А можно мне его? — выпалил Люцерис.

Эймонд поднял на него удивлённый взгляд, который быстро растопился в любопытный. Он склонил голову вбок.

— Зачем он тебе?

— У зелёных теперь слишком много валирийской стали, не думаешь? — быстро сообразил Люцерис. — Нужно, чтобы всё было честно.

— Хм... Почему не "Тёмная сестра"?

— Ты и сам знаешь, моё оружие — кинжал, — сострил Люцерис. Эймонду это понравилось Он прыснул, слегка откланиваясь. — Что? Ты спросил, что я хочу, и я ответил.

— Этот кинжал всегда был у короля, Люк.

Люцерис ответил на его улыбку натянутой усмешкой в пол, пока его разум судорожно работал. Всё это могло плохо закончится, Люцерису нужно было срочно остановить Эймонда. Он был слишком умён, чтобы в конечном счёте не догадаться и не найти пророчество Эйгона где-то в узорах кинжала.

— Это значит, мне нельзя его взять? — решил отшутиться Люцерис и положил руку Эймонду на плечо.

Зрачок Эймонда быстро метнулся от кинжала к Люцерису, который теперь беззастенчиво поглаживал его руку, перемещаясь всё ближе и ближе к шее. Он оценивающе пробежался по его выражению лица и сказал:

— Если он тебе так нравится, можешь забрать себе.

— Правда?

— Конечно. Валирийская сталь должна принадлежать драконам. Но сначала скажи мне, Люк... — Эймонд вновь приблизился и говорил почти Люцерису в губы: — Ты же прекрасно знаешь, что милостыню первее короля может подавать только один человек. Скажи мне, дорогой, любимый Люк... Кто этот человек? — спросил он так ласково, будто водил шёлковой лентой по его телу.

Эймонд хотел, чтобы Люцерис это сказал. После этого пути назад не будет.

— Королева.

— Ве-ерно, — протянул Эймонд. — Зачем же мне Бейла, если у меня есть ты? Зачем же мне десница, если у меня есть ты? Зачем мне наследник Корлиса, если у меня есть ты?

Люцерису хотелось раздражённо закатить глаза и сказать Эймонду, что он сошёл с ума, но вовремя удержался. Ему не стоило сейчас сердить Эймонда, когда он так близко к тому, чтобы заполучить кинжал. Иного кинжала быть не могло, именно его имела в виду Рейнира.

— Ни за чем, — спокойно сказал Люцерис, обнимая Эймонда за шею.

Кинжал был между ними, и в любой момент Эймонд наверняка мог повернуть его и проткнуть Люцерису грудную клетку.

Эймонд улыбнулся так широко, что подобный оскал многих мог бы напугать. Люцерис был не из их числа.

— Спасибо. Это тот ответ, который я хотел услышать, мой Люк. А теперь, будь хорошей королевой и поцелуй своего короля.

Рот Люцериса дрогнул то ли в отвращении, то ли в страхе...

То ли в тупом мерзком желании.

Люцерис схватил Эймонда за воротник и поймал губы Эймонда своими. Кинжал упал на пол с лязгом и отскочил куда-то в сторону. Эймонд надавил и прижал Люцериса обратно к креслу. Колено Эймонда быстро раздвинуло ноги Люцериса и потёрлось о его пах так, что он к своему собственному удивлению застонал в поцелуй. Это окончательно уничтожило все препятствия между ними. Эймонд зарычал, кусая губу Люцериса, а Люцерис зарылся руками в волосы Эймонда, больно их оттягивая.

Их поцелуй был больше похож на ещё одно сражение, которое быстро переросло в полномасштабную битву. Дублеты полетели на пол, треща вылетевшими пуговицами. Затем они сами оказались на ковре, перекатываясь по земле как животные и ударяясь о ножку столика в борьбе за верхнюю позицию. Столик пошатнулся и упал, разбивая бутылку с вином. Корона сползла с Эймонда и покатилась куда-то в угол. Но им уже было плевать. Всё застилала долго томившаяся страсть. В итоге, они оба оказались на боку.

Нетерпеливые руки Эймонда расшнуровали бриджи Люцериса и огладили член, заставляя откинуть голову. Эймонд усмехнулся твёрдости Люцериса. Ему наверняка это льстило, и он кусал свои искусанные губы так, что из них брызнула кровь. Люцерис поспешил её слизнуть, опускаясь языком до подбородка, пока рука Эймонда медленно двигалась вверх-вниз по его длине.

Люцерис не оставался в долгу, быстро скользнув рукой к паху Эймонда. Послышался сдавленный всхлип, Эймонд невольно подался навстречу ласкам, что вызвало у Люцериса улыбку. Эймонд снова просил без слов, и Люцерис снова делал, как тот хочет.

— Ты, оказывается, попрошайка, — не упустил возможность заметить Люцерис, проходясь пальцем вокруг головки члена Эймонда.

Эймонд же задержал дыхание от этих движений и даже невольно остановил собственную руку.

— А ты чёртов демон, Люк!

Эймонд резко надавил и перевернул Люцериса на спину. Таргариен навис над ним и перехватил его запястья, прижимая к полу. Они оба пару секунд просто смотрели и дышали друг на друга, бездумно улыбаясь. Мир как будто перестал существовать — вернее, они послали реальность к чёрту и просто отдались чувствам.

Душа Люцериса желала этого, этих прикосновений, этой близости. Это было одновременно странное и родное ощущение. В паху словно копилось что-то горячее, выворачиваясь в сладкой истоме. Люцериса пробила дрожь, и он сжал пальцы ног, громко выдыхая.

Таргариен сразу задал быстрый темп, пока Люцерису оставалось лишь впиваться пальцами в плечи Эймонда и зарываться в волосы, скуля. Он случайно задел повязку на глазу, и она сползла. Эймонд с раздражением откинул и её тоже. Они оба словно куда-то торопились, бежали, как будто кто-то всё ещё может отнять их друг у друга.

Они ещё долго целовались и тёрлись друг о друга, дразняще отдаляя достижения оргазма. Люцериса эти игры возбуждали, но его не хватило на долго:

— Э-эймонд, я... Я сейчас...

Вероятно, Эймонд чувствовал это и не отстранился. Люцерис излился ему на бедро, выдыхая стон. Спустя несколько секунд, Эймонд наконец приподнялся — с шальным взглядом и припухшими губами.

— Моя очередь, Люк, — сказал он, наклоняясь и слегка кусая шею.

Люцерис пьяно рассмеялся, откинул прилипшие на лоб волосы и вдруг обхватил бёдра Эймонда ногами. Из груди Таргариена послышался что-то нечленораздельное. Люцерис начал медленно двигаться, касаясь пахом члена Эймонда, и когда тот потерял бдительность, мягко перевернул его на спину и оседлал. Эймонд не возражал, теряя контроль, когда его собственный оргазм подходил так близко.

Спазм и гусиная кожа выдали Эймонда раньше, чем он наконец сломался и рассыпался словно драгоценный камень. Их семя и пот слились в одну дурно пахнущую липкую жидкость, пока они тяжело дышали в приёмной короля, лёжа вместе на полу.

Люцерис об этом пожалеет. Но это было хорошо.

Пару секунд вечности спустя они вытирались мокрыми тряпками и как могли приводили себя в порядок. Они делали это скорее неосознанно, всё ещё прибывая в сладком забытье. В этой комнате всё ещё был воздух, который не был потревожен зимними ветрами. Этого было достаточно, чтобы забыть.

Стоя у зеркала, Люцерис не слишком аккуратно пытался застегнуть пуговицы дублета, а Эймонд уже надевал повязку. Они не говорили, было ощущение, что если они заговорят, всё снова развалится.

В тот момент, когда Люцерис застегнул последнюю пуговицу и провёл рукой по запутавшимся жёстким кудрям, что-то сверкнуло и отразилось солнечным зайчиком ему в глаза. Он сморщился и попытался понять, что это было. Взгляд упал на раскалённый в камине валирийский клинок. Рубины и алмазы в рукоятке блеснули с новым снопом искр в огне. Люцерис медленно подошёл к камину и опустился на колени.

Эймонд тоже это заметил солнечный зайчик, но сначала увидел свою корону, укатившуюся в угол комнаты. Он подобрал её и подошёл к Люцерису со спины, сонно протирая глаз кулаком. Когда Люцерис потянулся к рукоятке и стал вытягивать раскалённый кинжал, Эймонд словно очнулся от сна и схватил его за запястье, пытаясь отдёрнуть.

— Что ты делаешь, Люк?! Ты обожжёшься!

— Не обожгусь, — покачал головой он, хмурясь.

Люцерис уже вцепился в кинжал, заворожённо наблюдая за проявившимися на нём узорами. Сквозь чёрные разводы, типичные для валирийской стали, появлялись каллиграфические буквы. Его окатила ледяная волна, когда он понял, что это валирийский.

"Грядет Обещанный принц от крови моей, и гимном его будет Песнь Льда и Пламени," — прочитал Люцерис про себя. Он сглотнул и опустил кинжал, буквально чувствуя, как бледнеет, как онемели пальцы на руках и ногах. Ему еле хватило сил не упасть. Он не запомнил, как встал с колен.

Губы Эймонда сжались на упёртость и внезапное безразличие Люцериса. Он хотел привлечь внимание Люцериса обратно к себе.

— Я начинаю ревновать, Люк.

С этими словами Эймонд подал ему ножны.

— Я взаправду могу дать тебе Тёмную Сестру. Я могу дать тебе всё, — прошептал Эймонд, пытаясь вновь завлечь его. Люцерису бы даже стало больно на мгновение от того, что его держат за корыстолюбца, если бы валирийский не захватил его сознание.

Эти слова врезались в него даже спустя месяц. Ему казалось, что они уже выжжены на внутренней стороне его века, а рука матери ещё держит его, ещё заставляет его сказать "клянусь".

"Передай это единственному истинному королю," — шептали листья, свист воздуха в парусах, плеск волн и сопение Эймы по ночам.

Тёплые руки Эймонда опустились на талию Люцериса, а губы нашли его изуродованное ухо.

— Всё в порядке? Ты словно одеревенел, — спросил Эймонд, слегка отстраняясь, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Да, просто устал, — отрешённо отозвался Люцерис, и его взгляд вновь притянул кинжал.

— Тогда пойдём, — предложил Таргариен, за руку потянув его в покои. Когда Люцериса не удалось сдвинуть или хотя бы вызвать его негодование тем, что его тащат в королевскую постель, он слегка возмутился: — Да что ты так смотришь на него? Будто тебя с ним разлучили!

Люцерис же будто застрял в отражении кинжала. Оно захватило его, вернуло обратно в тот промозглый день так живо, что ему показалось, что на его лице вновь морские капли. Однако это были лишь слёзы.

В исступлении он помедлил с ответом. Тогда Эймонд в ярости выхватил у него кинжал и тут же уронил его, не рассчитав, насколько тот ещё горячий.

Медленно возвращаясь к настоящему, Люцерис поморгал и постарался больше не показывать своего интереса к кинжалу, оставаясь стоять прямо и отчуждённо, пока Эймонд раздражённо поднимал кинжал за рукоятку через платок с вышитым пауком.

— Как ты его держал? Ты точно не обжёгся? — уточнил Эймонд, хотя его внимание уже тоже привлекли буквы. — Хм... Я раньше не замечал этих узоров... Это?..

Люцерису оставалось лишь с молчаливой тревогой наблюдать, как меняется выражение Эймонда, как разглаживается морщинка на его лбу, как раскрываются его глаза в изумлении, как к нему приходит осознание.

— Как ты думаешь, что это значит? — взволнованно спросил Эймонд, уловив, что и Люцерис всё понял.

— Не знаю... как-то запутанно звучит, — слабо отозвался он, делая к нему шаг.

— Принц! Принц! Не припомню такого в словах Хелейны. Надо будет спросить у неё, да?

Эймонд впитывал каждый узор, каждый исчезающий завиток, словно от этого зависела его жизнь.

— Может, это как-то связано с Завоевателем? — быстро предположил он. — Кинжал принадлежал ему и другим королям...

Люцерис бессильно сжал руки.

— Уже поздно, Эймонд. Лучше подумать об этом завтра.

***

Завоёвывать доверие Эймонда было сложно и времязатратно. Но всё оправдывало себя, когда Эймонд прислушивался, едва заметно улыбаясь, сидя за своим столом. Ему, видимо, очень нравилось, когда Люцерис оказывал своё влияние на него, особенно, если кто-то был рядом. Это больше укрепляло слухи о них, чего Эймонд и добивался.

При дворе ему уже прочили место десницы, ведь Отто Хайтауэр в ближайший год должен был снять с себя полномочия и предоставить список кандидатов на своё место. Люцерис бы стал самым молодым десницей за историю государства, если бы его действительно назначили. В народе же ему прочили разве что постель короля.

— Чёрные хотели чёрную королеву, и они её получили, — ядовито шептали и в Красном Замке, и в Блошином Конце.

Хотя были и те, кто до сих пор помнил его милость и кукольное лицо его новорождённой сестры. Её невинность как будто бы распространялась и на него, когда дело доходило до совсем уж грязных непристойностей. Известно было также, что нескольких болтунов нашли демонстративно зарезанными в переулке, после чего сплетни о Люцерисе стали осторожнее и обтекаемее.

Эймонд же правил кнутом и пряником. Кнут — позорный суд над Деймоном. Пряник — свадьба Джекейриса и Хелейны. Кнут — Бейла сослана на Дрифтмарк за кругленькую сумму в казну. Пряник — указ об узаконивании Алина наконец обнародован. Пряник — Алисенте, Джекейрису и Эйме было позволено отправиться на Драконий Камень. Кнут — Гвейн Хайтауэр и юный Гармунд Хайтауэр вместе с отрядом отправлены следом. Для безопасности, конечно.

Очевидно, суд над Деймоном был полным фарсом и больше походил на публичную порку всей партии чёрных. Весь город знал, что Деймон виновен в смерти больше сотни человек, похороненных под завалами. На слушании присутствовали родственники погибших, которые поносили Деймона на чём свет стоит, а он сидел и ухмылялся, несмотря на боли во всём теле. Он не выражал никакого сожаления, как всегда.

Бейла, Люцерис и Джейкерис были вынуждены не просто присутствовать, но ещё и свидетельствовать против Деймона. Они согласились на это только потому, что нужно было восстановить честь остальной партии, иначе, даже если когда-нибудь у них получится вырвать у зелёных власть, им будут припоминать Принца-Палача, который не получил по заслугам.

— Как только принц Деймон вернулся с охоты на драконе, он сказал, что нам нужно атаковать Королевскую Гавань, — рассказывал Люцерис, с трудом погружаясь в подробности того дня. Он держался расслаблено, но его выдавали руки, вцепившиеся в кафедру.

— И ты не пытался остановить принца Деймона, Люк? — мягко спросил Эймонд с Железного трона во время допроса. Он специально говорил именно таким тоном, специально обращался к нему по имени, не терпя, однако, иного обращения как "ваша Светлость". Они заведомо были неравны, и Эймонд этим пользовался с большим удовольствием.

— Я пытался, но он отмахнулся от меня. Я бы хотел сделать всё, чтобы предотвратить ту ужасную беду, которая случилась с добрыми людьми Королевской Гавани, но в тот момент моя мама... Нуждалась во мне.

— Пожалуйста, принц Люцерис, — обратился Отто со стула рядом с королём, — поясните, как именно она в вас нуждалась. Мы с советом хотели бы иметь полную картину.

Люцерис кинул Отто взгляд полный ненависти, но скрыл его для трибун.

— Из-за новости о смерти покойного короля Визериса у неё начались роды. Они были очень тяжёлыми.

— Конечно. Она боялась умереть как её мать, разрезанная пополам во время родов, — процедил Люцерис, оголяя клыки. Он чувствовал, что выходит из себя, почти звереет там, на этой кафедре, под пристальным взором заранее осудивших его людей. Он заведомо проиграл. — И если вы считаете роды лёгким и приятным занятием, лорд Уайлд, спросите любую в этом зале, и она расскажет вам, что наследники не вылетают из женщин как пушечные ядра.

Он услышал одобрительный смех женщин позади себя и глубоко выдохнул, стараясь успокоить клокочущий гнев.

— Уверен, лорд Уайлд не хотел оскорбить принцессу Рейниру или любую другую женщину, — поднял Отто руку, прежде чем Уальд не сказал ещё что-то тупее. — Он лишь интересуется деталями, которые неизвестны мужчинам. Принцесса была уверена, что умрёт, Ваше Высочество?

— Да. Она звала именно меня, умоляла быть с ней, позаботиться о принцессе Эйме, — говорил Люцерис, ощущая, как тяжело даются слова. — Я полагал, что моя кузина, принцесса Рейна, сможет справиться со своим отцом, но из-за шторма разбушевались драконы острова. Сиракс удалось утихомирить только с помощью Серого Призрака Рейны. И на её ответственность остались младшие принцы. Она уповала на разумность принца Деймона.

— Но её, очевидно, не было? — подал голос Эймонд. В его взгляде Люцерис видел одновременно и сочувствие, и насмешку.

— Не было, — глухо согласился Люцерис, опуская взор.

Затем Джекейрис передал то, как они с королевской семьёй были вынуждены прятаться и спасаться во время сражения, доказывая, что они не имели никакого понятия о том, что задумывал Деймон, а Бейле ко всему прочему пришлось рассказать о его вспыльчивом характере и страсти к выпивке. Затем в зал выкатили секретное оружие Эймонда — его младшего брата, Дейрона, который до этого дня не показывался на публике.

Изуродованный и перебинтованный, лишённый руки и ослабевший, пока что он мог перемещаться только на носилках. Люди выражали ему своё сочувствие, тихо молились, несколько человек даже заплакало, увидев его.

— Я был на своей драконице — Тиссарион, когда всё произошло. Наш с братом план... То есть...

— Ничего страшного, Дейрон, продолжай, не стесняясь такими формальностями, — покровительственно попросил Эймонд.

— Наш импровизированный план состоял в том, чтобы в первую очередь увести Караксеса от города. Было очевидно, что он представлял угрозу. Мы вылетели из Драконьего Логова и попытались отвлечь Караксеса на себя. В тот момент он уже пожирал стражников, по несчастью оказавшихся рядом.

— И что произошло, когда вы попытались это сделать, мой принц? — важно спросил Тиланд Ланнистер, будто он что-то здесь решал.

Люцерис невольно начал прислушиваться к рассказу, потому что воочию не видел первого сражения драконов между собой. До него доходили лишь бедные слухи.

— Принц Деймон рассмеялся и демонстративно приказал Караксесу сесть на дома.

— А что случилось потом?

— Мы всё-таки смогли привлечь Караксеса с помощью Тессарион. Наши драконы начали брачный танец, но потом появился Морской Дым... — Дейрон запнулся, хмурясь. Кажется, это имя ещё долго будет приносить ему боль. Он никогда не сможет снова спокойно летать на Тессарион, никогда не сможет поднять меч или выстрелить из лука, даже писать пером ему придётся учиться заново другой рукой. Такая участь для молодого подающего надежды принца была хуже смерти. — И он... Подлетел сзади и... вырвал мою руку зубами по приказу Аддама-бастарда. Вроде бы он... Кричал, чтобы Дым съел меня целиком...

Дейрон выдохнул, стараясь успокоить надвигающуюся панику.

— Всё хорошо, брат, мы тебя поняли. Если не хочешь, можешь не продолжать.

— Нет, — твёрдо решил он, сумев собраться. — Всё это произошло потому, что принц Деймон подговорил бастардов Велариона. До этого они, согласно нашему плану, должны были выступать с нами бок о бок против Деймона.

— Воистину, всё было так, как говорит принц Дейрон, мой король, — склонив голову, сообщал Алин, когда настал его черёд. — Принц Деймон прислал нам весточку, и мы с моим братом из его письма решили, что такова воля лорда Корлиса. Мы беспрекословно отправились подчинять драконов, но у меня ничего не вышло. Как видите, я даже получил ожоги. Но у Аддама, к сожалению, вышло. Если бы мы знали, что всё это значило на самом деле, мы бы никогда так не поступили. Надеюсь, добрые горожане простят нам нашу простоту в интригах высокого света.

В этот момент Деймон громко фыркнул. Эхо разнеслось по всему залу.

— Подсудимый, проявите уважение к суду, — попросил Отто, повернувшись к Деймону в цепях.

Тот сделал ещё более расслабленно-скучающее выражение, словно судили вообще не его.

Не предоставив подсудимому последнего слова и не откладывая решение на послеобеденное время, Эймонд объявил в конце слушания:

— Корона признаёт принца Деймона... виновным.

Толпа облегчённо вздохнула как один человек. Ни один мускул не дрогнул на лице гордого Деймона, готового к казни от рук узурпатора. Но он не был готов к тому, что его жизнь уже выторговали вчера, лёжа в постели.

— Мы отправляем его на Стену как опытного воина и талантливого военоначальника. Вы должны быть благодарны короне, дядя.

Глаза Деймона тут же метнулись на Люцериса, и едва заметно скрипнули его зубы. Люцерис ответил ему вздёрнутым подбородком. Он не хотел мстить Деймону за безрассудство и неподчинение, но, кажется, этого и добился, не испытывая ни капли сожаления. Если бы не безумие Деймона в тот день, они бы были совсем в другом месте сегодня.

Может быть, никто бы даже не умер.

Что было честью и спасением для обычного человека, то было хуже смерти для Деймона Таргариена. Однако, он должен был проглотить этот дар. Позорная жизнь в Ночном Дозоре была возможностью отомстить, а казнь была лишь глухой могилой. Это Люцерис пытался внушить Деймону перед его отправкой, когда отцу позволили побыть со своими дочерьми и двумя пасынками. На его намёки Деймон лишь отмахнулся, перемешивая валирийский с общим в присутствии охраны:

— Сохрани сладкие речи для своего короля, Люк. Чёрный должен восстать из пепла, и если для этого нужно, чтобы я отморозил задницу на Стене, так тому и быть.

Следующей на очереди была долгожданная свадьба Джекейриса и Хелейны. Ночью в кругу семьи они стали мужем и женой перед валирийскими богами, а на утро — в глазах Семерых. Торжество не было таким богатым и на нём было не так много гостей, но улыбка Хелейны была ярче всего, что у неё было при первом замужестве. Мягко и не своими руками, но она пробила свой путь к счастью.

Смотря на молодожёнов, залитых светом и усыпанных лепестками роз, которыми игрались дети, Люцерис даже почувствовал себя на мгновение спокойным и счастливым, впервые за долгое время. Рядом с Люцерисом стояла Алисента и плакала, лишь слегка сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. Он не знал, плакала ли она от счастья, что её дочь наконец обрела любящего человека, или от зависти, что сама она никогда не сможет разделить этого с Рейнирой, или просто плакала, потому что теперь Алисента плакала каждый день.

В какой-то из вечеров, когда Эймонд и Люцерис отдыхали за чтением в королевской гостиной после тренировки, к ним постучалась Алисента. Её глаза снова были красные и воспалённые, а на платье остались следы от долгого стояния в молитве. Едва она заговорила, обращаясь к Эймонду, Люцерис понял, что она окончательно помешалась:

— Позволь Деймону увидеться с Рейнирой.

Эймонд и Люцерис настороженно переглянулись. Эймонд встал и поднял руки, как будто от Алисенты могла исходить какая-то угроза. Люцерис же остался сидеть, всё дальше и дальше подмечая тёмные круги под глазами, истерзанные ногти, безумный, одержимый взгляд.

— Матушка, вам пора в постель, — говорил Эймонд, пытаясь вывести под руку Алисенту, но она резко вывернулась и побежала к Люцерису, упав перед ним на колени. Эймонд лишь успел дёрнуться, совсем не ожидая такой прыти от истощённой матери.

По её некогда прекрасным, мягким щекам снова катились слёзы. Теперь они были похожи на соляную пустыню, обласканную всеми возможными ветрами. Это выглядело больно, словно она ковыряла только зажившие раны.

— Люк, ты поймёшь меня, — горячечно умоляла она, хватая Люцериса за руки. Он приложил много сил, чтобы не отпрянуть и не вырвать их у неё. По телу прокатились мурашки. — Ты поймёшь! Я так долго молила Матерь о прощении, и вот она снизошла до меня! Мне было озарение...

— Матушка...

Эймонд попытался оттащить Алисенту за плечо, но она так сильно вцепилась в Люцериса, что это становилось неприятно.

— Позволь ей высказаться, Эймонд, — наконец выговорил Люцерис, снимая с себя оторопь.

— Спасибо! Спасибо! Ты поймёшь, ты всегда понимал.

— Зачем вам это, Ваша Светлость? Разве вы сами не хотите отправиться на Драконий Камень? — как можно мягче поинтересовался Люцерис, пытаясь направлять её к тому, что эта просьба совсем не в её интересах.

— Я хочу. О, я... Очень хочу, — сказала Алисента, яростно кивая, и несколько слёз приземлилось на их соединённые руки. — Но есть нечто выше моих желаний. Понимаешь, Люк, понимаешь?.. — Она говорила взахлёб и чувства порой мешали ей говорить разборчиво. — В нашу с ней последнюю встречу она узнала о том, что это я убила любовника Лейнора. И хоть это не всё, что осталось у неё — у моей милой Ниры — от меня, это было последнее, что она знала обо мне. И я верю, что она бы по-настоящему хотела увидеть Деймона и чтобы Деймон увидел её. Матерь подсказала мне это.

— Матушка, Рейнира больше никогда не проснётся, — холодно заявил Эймонд. — В этом нет смысла.

Алисента отмахнулась от него, как от назойливой мухи, вся сосредоточившись на Люцерисе, как будто это он действительно вершил её судьбу.

— Понимаешь, я не хочу опять быть такой — эгоистичной, как я была тогда с ней. Я хочу быть лучше для неё. Я готова не плыть на Драконий Камень. Пусть плывёт он. Понимаешь?

— Думаю, я понимаю, — задумчиво произнёс Люцерис.

Эймонд и Люцерис весь вечер спорили об этом. В итоге, Таргариен сдался. Отряд, с которым отправился Деймон и другие люди для Ночного Дозора, разделился и свернул с Королевского Тракта.

— Если я позволю вам в последний раз увидеться со своей женой, дядя… — говорил Эймонд, положив ноги на стол, пока изрядно измотанный Деймон вновь стоял перед ним в кандалах. За спиной Эймонда стояли по правую руку Люцерис и по левую Алисента. — Я хочу узнать кое-что взамен. Есть вопрос, который не даёт мне покоя.

— Спрашивай, — сказал Деймон, словно это он шёл навстречу Эймонду.

— Вы явно вылетели из Королевской Гавани до того, как вам могло прийти известие о смерти отца. Ни одна птица не добралась бы в тот шторм. И всё же, мой дорогой племянник Люцерис, письменные показания кузины Рейны и даже ваши собственные слова, дядя, свидетельствуют о том, что вы знали, что мой отец мёртв. Я хочу знать, как вы узнали.

Глаза Деймона сверкнули, он хмыкнул и бросил быстрый взгляд на растерянного Люцериса. Правда была в том, что Люцерис не задумывался, кто это мог быть. А сейчас он понял – по внезапной дрожи, охватившей Алисенту, по аккуратному почерку, по общему языку, которым было написано послание. Паззл сложился с оглушительным хлопком. Люцерис приоткрыл рот от удивления и едва заметно покачал головой Деймону, когда он перевёл взгляд на побелевшую Алисенту.

— Конечно, — Эймонд всплеснул руками, интерпретировав взгляд Деймона по-своему, и убрал ноги со стола, — я бы мог спросить об этом Люка, но мне, в сущности, нечем на него давить. Я не собираюсь убивать или пытать кого-то ради такого пустяка. Но я хочу, дядя, узнать правду от вас и получить ваше полное подчинение.

Эймонд игрался с ними. Он хотел сделать вид, что знает больше, хотя на самом деле, вряд ли он знал. Возможно, у него были подозрения. Но он хотел разобщить их, заставить одного своего противника идти на другого, и в этом он был очень находчив.

— Через моих шпионов, — легко соврал Деймон. — Бледная Пиявка помогла мне с этим, сказала, что Визерис совсем уж плох. Таким же образом я передал послания Аддаму и Алину.

— Мой отец был плох последние пять лет, и каждый день ему пророчили смерть, — произнёс Эймонд, постепенно повышая тон. Он также медленно встал из-за стола, желая казаться угрожающим. Деймон продолжал расслаблено стоять, наблюдая за усилиями Эймонда с холодной усмешкой.

— Пиявка уверила, что тот день был особенным, -- Деймон пожал плечами, брякнув цепями. – Её источников я не знаю, но они всегда оказывались верными. Я бы даже сказал, пророческими. Знаешь, как тот бред, который порой говорила Хелейна, — как будто вскользь упоминал Деймон и махнул рукой. — Было очень похоже. «Король умрёт в начале шторма». Что бы это ещё могло быть?

Брови Эймонда нахмурились. Он не ожидал такого удара. Как и всегда, одно упоминание предсказаний захватывало его с головой, и он уже ни на что не обращал внимание, кроме как расшифровки. Люцерис, предугадав его намерения, протянул ему его зелёную записную книжку, и Эймонд, благодарно кивнув, принял её, сел за стол и задумчиво записал слова.

— Я свободен, племянник? — спросил Деймон пару минут молчания спустя, в которые Эймонд сопоставлял факты, перелистывал на другие предсказания и пытался их соотнести, барабаня по столу.

Эймонд небрежно махнул рукой, разом отпуская их всех и даже не замечая отсутствия соответствующего обращения к своей царствующей особе.

Воспользовавшись счастливым шансом, королева-мать тоже вступила на борт вместе с Деймоном, продолжающая пополнять залив Черноводной своими солёными слезами. Люцерис похлопотал, чтобы они отправлялись как можно скорее, пока Эймонд ещё был занят своими новыми предположениями и расчётами.

Уже после Эймонд, в милости своей, не стал размениваться такой мелочью и позволил матери пребывать на Драконьем Камне одновременно с Деймоном. И тогда в один, последний день трёхглавая десница снова была вместе. Сломанная жизнью и убитая горем, но она была едина как никогда. Одна из осведомительниц Бледной Пиявки поделилась с Люцерисом, что в ту ночь они спали втроём на одной постели в полной тишине.

Милость короля стоила Джекейрису полугодовой разлуки с младшими братьями и Рейной. За это время Хелейна успела забеременеть, что праздновала вся Королевская Гавань. Алисента вернулась в столицу, Деймон достиг Стены и принял обеты. Только тогда Джекейрису с Эймой было позволено отплыть на Драконий Камень, а Бейле — вернуться на Дрифтмарк, где, судя по сведениям шпионов, Рейнис и Корлис не могли наглядеться на Лейнора, а Алин был принят с распростёртыми объятиями.

Эймонд жонглировал родственниками, перебирая их, меняя местами и создавая новые комбинации, всегда имея при себе один или два рычага влияния против восстания. Лишь один оставался подле него всегда.

— Люк, — шептал Эймонд, гладя его по щеке в темноте королевской спальни или лёжа под чардревом на его коленях головой или позволяя кормить себя с ложечки во время обеда или чувствуя его руку на своём колене во время заседания совета.

Люцериса никуда не отпускали без охраны, словно он действительно мог сбежать и оставить будущего ребёнка Джекейриса в руках зелёных. Безусловно, в заточении в Королевской Гавани были и свои плюсы — влияние Люцериса при дворе росло. Он старался не терять времени, схватывал всё налету, выведывал тайны у Отто и других советников и карабкался, карабкался, карабкался.

Через год у Люцериса было отдельное место в Малом Совете без должности. Он имел голос во время слушаний и прошений, стоя рядом с Железным троном. Он шептал Эймонду: "отстрани Джаспера Уальда, он жесток к своей жене", и его отстраняли. Он просил: "замени Тиланда Ланнистера, он коррумпирован", и его заменяли. Он говорил: "возвращай Морского Змея, иначе у нас будет ещё одна война на Ступенях", и его возвращали. И если кто-то хотел продвинуть какую-то идею в Малый Совет, им стоило обращаться именно к Люцерису.

Он стал так хорош в столичных интригах и делах государства, что Отто всерьёз рассматривал предложить его себе на замену.

— Но не спустя год служения короне, конечно, — полушутя, заметил Отто. — Тебе нужно намного больше опыта, мальчик мой.

Люцерис сразу понял намёк и улыбнулся ему. Услуга за услугу. Отто хотел удержаться у власти. Люцерис ни в коем случае не собирался этого допускать, поэтому следующим десницей стал Таддеус Рован — человек достойный и честный, с хорошей репутацией и, главное, верный чёрным. Люцерису, в частности.

За год Люцерис смог вытравить это пренебрежительное звание чёрной королевы из уст придворных. Он стал чёрной чумой, выкашивающих зелёных придворных при любом неугодном взгляде.

Именины нового короля прошли сдержанно, даже скупо. Гостей было не так много, хотя подарками пытались выслужиться все. Особенно Эймонд усмехался огромному изумруду, присланному от Эйгона из далёких земель. Люцерис со своей стороны уговорил Джекейриса привезти Эйму, зная, как обожал и баловал её Эймонд.

Вместе с ней впервые за долгое время прибыли и подросший Джоффри, Эйгон и Визерис. Люцерис был невероятно рад их видеть, с удовольствием отмечая, что Джоффри действительно может понадобиться всего год, чтобы догнать его в росте.

В ночь, когда Эймонд и Люцерис наконец смогли покинуть высшее общество, они сидели у Железного трона и распевали валирийские песни, пока братья Каргиллы молча охраняли их, терпя их пьяные выходки. Если бы не присутствие белых плащей, они бы точно занялись любовью прямо там, в Тронном зале. Возможно, даже на опасном Железном Троне, на который Эймонд без зазрений совести поволок за собой Люцериса и усадил на свои колени.

— Я хочу, чтобы ты сидел так на слушаниях, — бормотал Эймонд, выцеловывая шею Люцериса и прижимая его ближе бёдрами к себе. — Может, так они станут выносимее.

Руки Люцериса сжимали и мяли плечи Эймонда в его жёстком чёрном дублете. Он кусал губы, чтобы не застонать.

— Пойдём в спальню, — шептал Люцерис голосом разума.

— У меня именины, Люк, дай хоть помечтать, — упрямо ворчал Эймонд и облизнул кадык.

Хихикая, Люцерис попытался вырваться, как когда они играючи полуголые бегали в догонялки по комнате, но это привело только к тому, что Эймонд зарычал и поменял их местами, прижимая Люцериса к трону. Тот ахнул, когда всё так резко поменялось и колено раздвинуло ноги, слегка потираясь о пах. Эймонд самодовольно хмыкнул и слегка отодвинулся, чтобы посмотреть на своё задыхающееся от страсти и пылающее от похоти творение. Люцерис тоже откинулся на Железный Трон и инстинктивно положил ладони на острые подлокотники.

— А тебе к лицу Железный трон, — промурлыкал Эймонд, накрывая его руки своими.

— Да, сижу, как для него создан, — пожал плечами Люцерис, томно улыбаясь.

— Может быть, это и правда.

Эймонд наклонился ближе и оставил порывистый поцелуй на его губах.

— Знаешь, что я хочу сейчас сделать? — прошептал он ему на ухо.

— Оскорбить память предков, я полагаю?

— Именно. После всего дерьма, что мы должны разгребать за них, они это заслужили.

Эймонд обернулся на Белых Плащей.

— Оставьте нас.

За широкой спиной Эймонда Люцерис на мгновение увидел Тронный зал, залитый лунным светом. Высота трона вдруг показалась Люцерису головокружительной. Он поймал взгляд драконов на гербах. Улыбка Люцериса слегка померкла, и он торопливо сказал Эймонду, который уже распутно потянулся за поясом Люцериса и опускался на колени:

— Постой, нет. — Его рука быстро нашла плечо Эймонда и упёрлась в него, останавливая движение. — Здесь легко пораниться. Пойдём в спальню.

— Люк, если мы будем осторожны...

— Ты пьян, — настойчивее произнёс Люцерис, полностью становясь серьёзным. — А я не хочу, чтобы ты умер, как твой отец.

Эти слова всегда действовали безотказно. Эймонд выпрямился, укрощённый и слегка обиженный. Люцерис встал с трона, взял его за руку и, мягко улыбаясь, повёл его вниз.

***

Жизнь шла своим чередом. Хелейна родила здорового темноволосого мальчика, которого решили назвать Мейкаром. Дейрон смог сесть на Тессарион и даже ненадолго полетать над столицей, но, конечно, не так уверенно, как раньше. Вхагар оправилась после боя и всё же стала больше спать, мало летала, плохо слушалась, а вот Арракс становился сильнее с каждым днём и мог выносить уже двух всадников, чем Люцерис и Эймонд пользовались, когда Вхагар показывала свой характер. Деймон стал Лордом Командующим Ночного Дозора. Джоффри сделали оруженосцем сира Аррика Каргилла, Джекейриса — Мастером над законами, а Джейхейриса — чашником в Малом Совете. Эйма сказала своё первое слово, и это было слово "длакон", что умилило всю семью и пустило шутку о настоящей валирийке. Рейнира лежала мраморным камнем, а Алисента за ней ухаживала вместе с Алис.

Перед очередным отплытием на Драконий Камень, который Алисента покидала изредка лишь для приличия, она взяла лицо Люцериса в свои руки и нежно поцеловала его в щёку.

— Я была бы рада, если бы ты был моим сыном, — сказала она, улыбаясь, кажется, впервые за всю свою жизнь.

Эти слова неожиданно подкосили Люцериса. Он вдруг снова почувствовал себя маленьким, ощутил неожиданную потребность обнять свою мать, прижаться к её пыльным, пахнущим драконом, юбкам, и разрыдаться.

Весь тот день Люцерис чувствовал себя потерянным. Кинжал с пророчеством так ему и не достался. Он мог брать его, но всегда возвращать на место. Пророчество терзало его порой, он видел знаки и предупреждения там, где никто не видел. Странные страшные сны глубоко пустили в него корни, и он уже прекратил пугаться кошмаров, где он босой идёт по мокрому песку в бурю; летает на Арраксе и теряет управление; или ищет путь домой среди черепов людей и драконов. Непонятная холодная тьма – великая зима, люди без лиц, бесцельно бродящие во мгле. Иногда ему снилась Рейнира, но с каждым сном она становилась эфемернее. Иногда это было просто ощущение её присутствия. Люцерис забывал её лицо, её запах, её мягкий голос, поющий ему колыбельные, хотя раньше ему казалось, что она всегда будет с ним. И он с ужасом понимал, почему она отдалялась. Он не исполнял её волю. Их должно быть двое, всегда двое. Он должен был рассказать эту тайну истинному королю. Но как понять, кто истинный король?

Несмотря на то, что наследником Рейниры был Джекейрис, он всё ещё был бастардом. Это было ясно как день. Люцерис не знал, станет ли Джекейрис хорошим королём. Его готовили к этой роли, но как бы хорошо ни готовился новый монарх к правлению, одни Боги знали, будет ли он или она хорошим правителем. Королевство, кажется, цвело и распускалось во время правления Эймонда, медленно готовилось к зиме и давало плоды. Слегка усмиряемый Малым Советом, Эймонда даже можно было бы назвать хорошим королём. Люди любили его, мелкие стычки и кампании он выигрывал, ставя на места надёжных людей. Врагов он беспощадно наказывал, но знал, когда остановится, или позволял Люцерису его останавливать.

Но вопрос стоял даже не в том, кто хорошо бы выполнил свои обязанности. Вопрос был в том, был ли один из них истинным королём. В этом и была главная загадка воли матери. Она не сказала Джекейрис, она не сказала дядя Эйгон, Деймон, младший брат Эйгон, Джейхейрис или даже Рейнис. Как он должен был расплести этот клубок? Устроить турнир истинности королей? Основываться на словах матери о том, что Джекейрис – наследник, а Люцерис – наследник наследника? Но если так посмотреть, Джекейриса узаконили как сына Харвина Стронга, и он опустился в этой хаотичной очереди на трон. Люцерис теперь считался первым законным сыном Рейниры, и он при любом раскладе наследовал престол раньше своего старшего брата. Фактически, он был наследником и Джекейриса, и Эймонда.

Если он расскажет эту легенду не тому, может произойти что-то ужасное. Люцерис это чувствовал, всё это не было горячечным бредом Рейниры. Но если он никому не расскажет, тайна умрёт с ним и тогда все живые будут обречены.

Их всегда должно быть двое.

Бывали дни, когда Эймонду тоже приходили кошмары. Он, трясясь, рассказывал о смерти Дейрона в зубах Караксеса, зелёном огне, который пожирает город и сжигает Люцериса до тла, тёмных, бесконечных улицах Королевской Гавани, которые ведут его к мёртвой Вхагар.

На следующий день после именин Люцериса, которые праздновали с таким размахом, будто это именины короля, и на которые смогли прилететь больше родственников, чем на именины короля, Бейла и Рейна неожиданно встали со своих мест во время позднего завтрака королевской семьи. Бейла вопросительно посмотрела на замявшуюся Рейну, закатила глаза, получила от сестры дурашливый тычок в бок и объявила:

— Я и моя сестра выбрали себе мужей.

— И кто же это, моя валирийская жёнушка? — с неподдельным интересом спросил Эймонд, поднимая бокал. Все подняли бокал следом, заранее предугадывая и одобряя выбор.

— Алин Веларион, — провозгласила Бейла, салютуя ухмыляющемуся с другого конца стола Алину. — Я возьму себе второго мужа по валирийским обычаям и скреплю его законами Семерых.

— Гармунд Хайтауэр, — зардевшись, призналась Рейна.

Второе заявление слегка привело королевскую семью в волнение, но в конце концов было решено, что такая расстановка сил не лишена смысла. Только успокоив всех и откинувшись на спинку стула, Люцерис оглядел слегка помятые после пьянки лица родственников и вдруг со всей ясностью осознал: они больше не враги. Война окончена.