Спустившись по резной лестнице на первый этаж терема, Иван поймал подвернувшегося под руку знакомого мальчишку (то ли Митьку, то ли Сеньку), и велел привести к заднему крыльцу хорошего коня. Не Бурку, нет. Бурка пусть отдыхает. И рассказывать об этом никому не надо. Если кто спросит, скажи: Илья Муромец гонца с письмом отправляет. Остальное не твое дело.

Парнишка закивал и бегом кинулся исполнять. Судя по округлившимся глазам, он очень опасался, что Иван-колдун за непослушание превратит его во что-нибудь непотребное. Приехали. Боятся - значит уважают? Да ну, нафиг такое уважение.

Не успел он выйти на заднее крыльцо, как ему уже вели вполне подходящую лошадку, простую, серенькую. Но самое главное - это была совершенно обычная, не волшебная лошадь.

Иван порылся по карманам и сунул мальцу в руки каким-то чудом завалявшийся там шоколадный батончик. Пояснил на всякий случай:

- Бумажку сорвешь, там, это... лакомство заграничное. Очень вкусно.

Потрепал расплывшегося в улыбке мальчишку по голове. Накинул на плечи старенький какой-то плащик, чтобы не выделяться среди других горожан, вскочил в седло и направил лошадку прочь из столицы. Путь предстоял долгий, это тебе не на Сивке-Бурке, перемещающемся почти мгновенно. Да и поискать дорогу придется. Как тогда стражник рассказывал? Прямо, потом налево, потом опять прямо, и направо... Найду.

На заброшенную дорогу он выехал ближе к вечеру. Причем, через Тихоструйную речку, которую Бурка перемахивал, даже не замечая, пришлось перебираться спешившись - хлипкий, давно не ремонтированный мост грозил обрушиться каждую минуту. 

Вскоре Иван добрался до места. И подумал, что фонарь взял с собой очень кстати. В подступающей тьме Железная гора высилась над ним бесформенной черной громадой. Он привязал лошадку к какому-то дереву, и пошел к воротам. Железные створки и на этот раз распахнулись перед ним, будто перед хозяином.

Фонарик был хороший, мощный, с ним бродить по замку оказалось гораздо интереснее, чем со смартфоном. Если это мрачное место осветить как следует, то получится вполне ничего себе так готика. Только вот тишина давила на уши, темнота за кругом фонарного света навевала жути. 

Однако, в каждом замке должно быть свое подземелье, где держат неугодных. Интересно, много ли сидельцев имелось у царя Кощея? Говорят, суров был мужик. А как насчет смертных казней? Как-то не мог Иван представить себе карающего Кощея, ну никак не получалось. Для него он был другим... Совсем другим.

Выход на нижние этажи обнаружился далеко не сразу. Перед этим пришлось солидно поплутать разными коридорами. Здесь нашлись и пустые зарешеченные камеры, и дежурка, и пост охраны. Вот только людей не было. Никого. Не было и Марьи Моревны.

Иван дошел до самого конца коридора и уперся в тупик. Ну вот, приехали, выходим. Так, еще раз. Он знал от Бурки, что Кощей запер колдунью где-то в Железной горе. Судя по картинке с зеркала, возле нее не было ни одного источника освещения. Эх... Получается, нужный каземат просто находится где-то в другом месте. Пойти назад, попробовать отыскать коридор, который в темноте пропустил?

Он устало облокотился на пересекающую коридор стену и... Узелок за пазухой нагрелся, а стена вдруг дрогнула и поехала в бок. Иван чуть не упал. Отскочил, направив на подвижную стену луч фонарика. Ну конечно! Это было бы неоправданно просто для Кощея - спрятать пленницу на самом видном месте. Этот проход мог открыть только хозяин замка.

Шагнув в новый коридор, он внимательно прислушался. Где-то в глубине коридора тихо капала вода. И воздух здесь не был таким затхлым, застоявшимся, как там, за спиной. Образовавшийся сквозняк нес откуда-то свежий, уличный ветерок.

Короткий коридор, потом несколько ступенек вниз. Сбоку вспыхнуло яркое пламя факела, с другого боку - еще одно, и дальше пошла цепная реакция, осветив округлое помещение так ярко, что Иван на минуту зажмурился.

- Ой! - сказал чей-то тоненький испуганный голосок.

Иван открыл глаза. Помещение делила пополам тяжелая кованная решетка, лишенная каких-бы то ни было дверей. А у самой решетки стояла, вцепившись пальчиками в железные прутья, худенькая девчушка лет пятнадцати, хлопала на Ивана большими глазищами. Одежда на ней не русская - какие-то яркие, разноцветные шаровары, просторная белая рубаха, коротенький кожаный жилетик. По плечу, чуть не до самых коленок чернющая коса.

- Дяденька... - девочка всхлипнула, - Выпустите, дяденька! Пожалуйста! Выпустите! - по ее лицу двумя ручьями побежали слезы. 

- Ты... кто? - Иван сделал к решетке шаг, и остановился. - Как ты сюда попала?

- Меня злой дядька из дому украл и здесь запер.

- Какой злой дядька? - Иван оторопело замотал головой, увидеть здесь такое он точно не ожидал, - Кощей?

- Кощей! Кощей! - закивала девочка, - Выпустите меня, дяденька! Я домой хочу-у-у! Ма-ма-а! - она горько зарыдала, закрывая личико руками.

Бог его знает, как закончилась бы эта история, если бы на месте Ивана-богатыря оказался, например, Иван-царевич. Или Иван-дурак. Ну, или любой другой Иван, которому Кощей ни разу не спасал жизнь. Не говоривший с ним в долгом пути о жизни и смерти, о дружбе и одиночестве. Не видевший боли и искреннего сочувствия в глазах бессмертного, когда плакала в сторонке Василиса-лягушка над своими печалями. И не знавший, как и за что погиб Кощей. Словом, именно это, а вовсе не логические рассуждения, пришедшие в голову Ивана чуть позже, остановили его от опрометчивого шага.

- Тебе сколько лет, лапушка? - спросил он, наоборот, отступая назад, - Кощей тридцать лет в застенках у Добрыни провел. Так это сколько тебе сейчас должно быть, получается? И каким-таким волшебным образом ты тут до сих пор не загнулась без кормежки?

Девочка мгновенно перестала плакать, отняла ладони от совершенно сухого лица, ухмыльнулась не по-детски:

- Ну, надо же было попробовать, верно?

И вскинула в сторону Ивана мгновенно и непомерно удлинившуюся правую руку. На пальцах сверкнули острые когти. Парень едва успел отшатнуться к противоположной стене. А когда колдунья захохотав, втянула руку обратно, на месте симпатичной девочки уже стояла высокая, статная бабища с пышной грудью, с распущенными черными волосами, облаченная в доспехи, очень похожие на те, что носила киношная Зена, только ноги у этой воительницы были обтянуты кожаными брюками. В волосах сверкал золотой венец, усеянный разноцветными камнями. Она хохотала.

- А ведь я ждала тебя, Иван, сын Ильи Муромца, мой освободитель! - торжественно произнесла Марья Моревна, отсмеявшись.

- Шиш тебе. - спокойно ответил Иван. - Посидишь еще чуток. Пусть с тобой Кощей разбирается.

- Разве ты знаешь, как его вернуть? - наигранно удивилась Марья.

- Пока нет. Но ты мне сейчас расскажешь.

- С чего бы это? - Марья выгнула черную бровь. - Так дела не делаются, Иван-богатырь. Ты - мне, а я - тебе. Выпустишь меня - расскажу, как Кощея возродить.

- Нет. - парень отрицательно мотнул головой, - Я хоть и Иван, но далеко не дурак. У Белогорья и так дофига проблем, я не собираюсь добавлять еще одну. Давай так сделаем, когда Кощей... вернется, я постараюсь его убедить, чтобы он тебя выпустил. Разумеется с условием, что ты уберешься куда подальше, и не вернешься никогда. Уж он-то найдет возможность это проконтролировать. Поэтому рекомендую облегчить душу чистосердечным признанием и добровольной помощью следствию.

- А если не помогу? - Марья игриво надула губки.

- Ну, значит будешь тут конопатиться еще неизвестно сколько. Может, до скончания веков. Мне, собственно, торопиться некуда. А тебе, похоже, тут понравилось. Газетку принести? Кроссвордики, там, рукоделие какое? Или хлебного мякиша килограмм, будешь из него чернильницы делать.

Глаза колдуньи зло сверкнули, но мгновенно погасли. Она решила попробовать еще один способ. Притиснулась полной грудью к решетке, улыбнулась игриво, провела ладонью по бедру, спуская пальчики по ягодице, облизнула яркие губы:

- А хочешь, Иван-богатырь, я за свою свободу по-другому расплачусь? Поверь, не пожалеешь!

- Зря стараешься, - усмехнулся парень, - Такие тётки, как ты, не в моем вкусе. И вообще, постыдилась бы! В твоем возрасте полагается внучикам пинетки вязать, а не перед малознакомыми мужчинами прелести оттопыривать... фальшивые.

Марья зашипела, на мгновение обратившись такой старой, страшной каргой, что Бабе Яге до нее расти и расти. Тут же вернулась в образ дородной соблазнительницы, оскалилась в презрительной ухмылке:

- Знаю я, кто в твоем вкусе! Если ты здесь, то знаешь, как действует живая вода. И поскольку ты Кощею совсем не родня... 

- Ты о чем это? Он мой друг! - все же Иван немного смутился.

Она расхохоталась во все горло:

- Скажи, Иван, сколько раз он... был тебе другом? А тебе ведь понравилось! Так понравилось, что ты еще хочешь, и еще!

- Да пошла ты! - парень не выдержал и развернулся уходить, - Дура старая!

По коридору протопали чьи-то быстрые шаги. Иван замер. Кто это? Вот, черт! Надо было ворота запереть!

По ступенькам в камеру торопливо сбежал Бурка. Остановился, с тревогой оглядываясь:

- Ваня! Ты чего? Ты чего один? Меня не взял! А если что случится, а меня рядом нет? - и тут заметил за решеткой Марью Моревну, - Это она?

- Она-она. - кивнул Иван. - Зря ты пришел. Дамочка не хочет сотрудничать. Я решил дать ей время обдумать ситуацию.

- А как же Кощей? - поразился Бурка, - Ты же хотел...

- А у нас времени хоть отбавляй. - Иван тайком подмигнул ему, - Пусть посидит. Лет через десять может и передумает. А не передумает - еще десять лет ей дадим.

- Ох, Ваня. - Бурка с сожалением поморщился, отступая к стене, покачал сокрушенно головой, - Не хотел я. Вот, правда, не хотел.

В его поднятой руке оказался серый шарик. Бурка бросил его Ивану под ноги, а сам закрыл нос рукавом. Иван же закрыться не успел. Он ведь не думал, что стоит от Бурки закрываться. Серый шарик гриба-дождевика, стукнувшись о каменный пол, взорвался зеленым дымом. Иван хотел кинуться прочь, но не успел. Зеленый туман окутал его целиком. В голове зазвенело, камера закружилась, он покачнулся и рухнул на пол, теряя сознание.

Он не мог двигаться, не мог видеть. Звуки доносились до него будто издалека. Чей-то бойкий разговор:

- Тебе расскажу. С тобой-то можно иметь дело.

- Рассказывай.

- А выпустишь?

- Выпущу, обещаю. Скажи, что делать надо.

- Часть тела нужна, любая.

- Есть - прах.

- Живая вода.

- Есть.

- Часть души.

- Есть - игла заколдованная.

- А еще любовь нужна, милый. Большая любовь. И кровь того, кто любит. В мертвом теле ведь крови нет.

- И это найдется. Что делать нужно?

- Проще простого, милый. Иглу в кровь окунешь, в прах опустишь. А после - живой водой сбрызнешь.

- И все? Я думал, еще какая редкая диковина нужна.

- Любовь сама по себе - диковина. Тем более к такому... как Кощей. Уж куда диковенней-то?

- И слов волшебных не надобно?

Смех.

- Уж кто бы про волшебные слова спрашивал! Сам знаешь, без толку слова, если силы нет в том, кто их говорит и в том, кто эти слова слышит. Теперь дверь отопри.

- Еще кое-что.

- Что? - голос томный, соблазнительный.

- Да уж точно не это. Венец отдай.

- Ох, а я его другому обещала.

- Я ему сам передам.

- Ну что ж, держи.

Металлический звон, катится что-то по полу. И скрипучий старческий голос:

- Отпирай, как обещал!

- Сейчас.

Иван почувствовал, как его переворачивают на спину, шарят по карманам. Узелок! Не дам! Иван попытался отодвинуться, но лишь слабо шевельнулся. Через несколько мгновений раздался железный лязг.

- Вот спасибо, милый. Век не забуду. Надеюсь, встретимся еще?

- Встретимся. Не сомневайся. Уж тогда не уйдешь.

И снова смех, хриплый, неприятный. Шаркающие шаги мимо.

- Все-таки ты - дурак, Иван. Не видать тебе Кощея. - и еще, едва слышно, так, чтобы только для Ивана, - Никому не видать!

Бурка шарил по карманам куртки, вынимая то, что Иван взял с собой. Очень хотелось врезать ему по роже, но даже руки не мог поднять. Тщетная ярость, слабость и бессилие выводили из себя.

- Так. - повторил для себя Бурка. - Вот прах, вот игла, живая вода... Ах, да, кровь. Прости, Ваня. Я не хотел. Надо было тебе соглашаться с Марьей Моревной.

Ослепший Иван мог только чувствовать, как Бурка приподнял его руку, и чиркнул по ладони чем-то острым. Должно быть, тем самым ножом, отцовским. Резкая боль мгновенно пропала. К звуку капающей воды прибавился стук других капель, густых, тяжелых. Иван с удивлением ощущал, как неправдоподобно быстро слабеет, будто растворяется, теряя кровь из такой, казалось бы, пустяковой, понарошечной раны. 

Он очень хотел остановить Бурку, сказать ему, что тот ошибся, что Марья обманула его... Ведь сильнее, чем страх собственной смерти, его печалило сейчас совсем другое: "Не видать тебе Кощея. Никому не видать!" Это значит - он не оживет. Бурка напрасно истратит и живую воду, и кровь. Кощей, его Кощей, не вернется. Никогда.

Серый, ругая себя за глупость и доверчивость, мчал к черному замку. Лапы мелькали с такой скоростью, что можно было подумать, будто волк летит над землей.

Не выдержав ожидания в лесу, Серый обратился человеком и подался в город. И опоздал. Оказалось, ни Ивана, ни Бурки в столице уже нет. На мгновение страх и тоска сжали сердце. Серый понял, где следует их искать. И понял, что и тут опоздает.

Он промчался по мосту, и по заброшенной дороге. Да, Бурка не велел ходить к Железной горе, но ведь там - Иван. И с ним наверняка что-то случилось. А если там и Бурка, то и с этим вечно лезущим не в свои дела жеребцом - тоже.

У ворот он притормозил. Оттенок знакомого запаха, который он не смог разобрать, встревожил ноздри. Плохой запах, очень плохой. И осторожно, медленно, все время принюхиваясь и прислушиваясь, почти на брюхе пополз внутрь. Он чуял следы Ивана и следы Бурки. Они вели в одном направлении, куда-то в подземелье. Зло царило в этом месте, возникнув прямо сейчас. Зло вжимало в пол и заставляло торопиться одновременно. Позабыв об осторожности, волк бросился вперед. В нос ударил запах крови, и он едва не взвыл - опоздал! Совсем опоздал!

В округлом помещении, перегороженном кованной решеткой, освещенном одним единственным еще не потухшим факелом, он увидел Ивана. И замер в ужасе. Слишком много воспоминаний обрушилось на бедную волчью голову...

Обескровленное мертвое тело, которое совсем недавно было теплым, пышущим жизнью. Пятна крови, густой, сладковатый запах, от которого охота выть и кататься по земле. И страшное осознание до конца - опоздал! Опять опоздал!..

Серый сделал еще шаг, опустив морду к самому полу.

- Иван... Ваня...

И вдруг понял, что глупый, смешной, неумеха Иван, которого одни считали могучим богатырем, а другие - сильнющим колдуном, вечно наряжающийся в какую-то дурацкую одежду, больше подошедшую бы последнему попрошайке, чем сыну Ильи Муромца, скорый на незатейливые, но почему-то смешные шутки... Словом, этот вечно ищущий неприятностей и успешно находящий их парень - жив. Только без сознания, что ли? И рука порезана - вот откуда кровь.

- Потерпи, Ваня, - волк кинулся ему лапами на грудь, с наслаждением вдыхая живой человеческий запах, - Щас помогу!

В первую очередь Серый вылизал порез на ладони, закрывая подсохшую рану, и вскоре от нее не осталось и следа. А после принялся за лицо. Он вылизывал щеки и лоб Ивана, сплевывая поминутно налипшую на них горькую гадость, махнул языком по шее, провел по глазам. И наконец Иван шевельнул рукой, пытаясь отмахнуться, произнес, слабо ворочая языком:

- Отвали Серый, это уже... зоофилия. А я... не любитель...