То, что он крупно влип, Фолке понял только тогда, когда что-то менять уже было поздно. Ведьма чуть его не убила — убила бы, если бы не вовремя подоспевший наставник. Старший охотник появился в самый последний момент, пресёк летальный магический удар и добил Серую одним точным выстрелом. Фолке рухнул на землю одновременно с ней — от усталости и облегчения. Биться пришлось добрых полдня: с перерывами на смену укрытия и утомительную погоню. Сердце теперь грозилось выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось, а боль в изнемождённых мышцах медленно, но верно подбиралась к критической отметке.
— Ранен? — непривычно холодно поинтересовался Эймонд. Фолке посмотрел на него снизу вверх, отрицательно мотнул головой, не в силах сказать ни слова. Затянутое тёмными тучами небо почему-то кружилось, словно он угодил в водоворот. — Жить надоело?!
— Да не кричи ты…
— Я тебе сейчас так покричу, что мало не покажется! В одиночку на изголодавшуюся Серую… совсем уже?! Да если бы я только знал, что ты задумал, я бы тебя в комнате запер и еду под дверь просовывал! Тоже мне, герой выискался.
На обвинительный тон Фолке сердито насупился. В последнее время ссорились они с наставником часто, но ничем серьёзным, кроме, разве что, обидных оплеух и грязной работы с останками, они не заканчивались.
По совету Инги Фолке с самого начала путешествия выдвинул Эймонду свои требования. Он — ученик по доброй воле. Взрослый и имеющий собственное мнение. Его нельзя бить, как деревенского мальчишку, и тем более нельзя запрещать ему делать то, что ученик охотника делать обязан — практиковаться. Этому Эймонд, как всегда и вопреки, препятствовал больше всего: не брал его на, как он считал, особенно опасные вылазки, не предоставлял важных сведений, не разрешал уходить одному и завершать охоту самостоятельно — вот как сейчас.
Фолке это злило. И не только потому, что он жаждал продемонстрировать полученные за два года учёбы навыки — это Эймонд время от времени ему всё-таки позволял. Больше всего его злило то, что наставник сам подвергал себя ненужной опасности каждый раз, когда запрещал Фолке помогать ему.
Эймонд мог уйти без предупреждения. Мог тихо собраться посреди ночи и пойти искать Серую по каким-то одному ему известным наводкам, а мог и прямо сказать, что собирается устроить засаду. Сколько бы Фолке не напрашивался, сколько бы не пытался тайком прокрасться следом — каждый раз он слышал один и тот же ответ:
«Это слишком опасно. Жди здесь и не смей ввязываться, даже если я не вернусь».
Эти слова прочно засели в голове и всплывали каждый раз, стоило заподозрить охотника в желании вступить в опасную схватку в гордом одиночестве. Фолке ничего не мог с собой поделать, ему хотелось помочь, хотелось прикрыть наставнику спину и убедиться, что всё пройдёт гладко. Он ненавидел бездействие, он не мог спать, зная, что соседняя кровать пустует.
Он ненавидел одиночество.
— Спрашиваю ещё раз. О чём ты думал? — будто у неразумного ребёнка поинтересовался охотник. Фолке наконец сел и обиженно спрятал взгляд, не желая вновь объяснять ему элементарные истины. Рядом маячила собака. Фолке заметил её только сейчас: чёрная, с белой грудью и дурацкими висячими ушами она была похожа на бракованную овчарку. — Хотя, о чём это я? Думать ты так и не научился. Какого вурдалака тебя сюда потянуло?!
Вместо ответа юноша решил изучить обстановку. Серая выглядела отвратительно — простреленная голова её совершенно не красила. К разорванному платью прицепились осенние листья, редкие русые волосы наполовину упали в лужу. От немногочисленных бомб поле боя местами покрылось неглубокими воронками взрывов. Общая картина казалась впечатляюще жестокой.
— Фолке.
— Что?
— Я задал тебе вопрос.
— А мне обязательно отвечать? Ты ведь и так всё прекрасно знаешь. Ты у нас герой и народный любимчик, а я так… мальчишка, которого вечно нужно спасать из беды. Смотри не подавись своим самолюбием.
Слабая пощёчина мгновенно привела его в чувства. Фолке совсем такого не ожидал и уставился на наставника с обидой и непониманием. Схватившись за горящую щёку, он ещё долго молчал, не в силах поверить, что это действительно произошло. Так Эймонд не бил его никогда.
— Это подростковый бунт, или ты головой ударился? — будто ничего не случилось, поинтересовался наставник. — Всё же было нормально. Ты ведь прилежно учился и не совал свой чересчур любопытный нос, куда не следует! Что изменилось? Что тебе в голову стрельнуло? Ты хоть осознаёшь, что ещё секунда, и твоя голова разлетелась бы на кусочки?!
— Почему ты кричишь на меня?!
— Почему я кричу? Ты сейчас серьёзно?! — Эймонд, не глядя, указал на мёртвую ведьму. Странная собака как раз пыталась обнюхать её лицо. — Это, по-твоему, нормально? Ты чуть не умер! Понимаешь ты это или нет?!
— Не понимаю!
— Тогда поймёшь меня. Поднимайся.
Догадаться, о чём идёт речь, было несложно, но вот поверить — ещё как. Фолке всё же поднялся. Голова немного кружилась, ноги подкашивались от волнения. Осознание произошедшего только-только начало доходить в полной мере, но было уже слишком поздно.
— Собери всё, что нужно, и идём домой, — всё также холодно приказал Эймонд. — Точно не ранен? У тебя взгляд какой-то несфокусированный.
— Нормально всё.
— Тогда пошевеливайся.
Сам охотник помогать не стал, хотя всегда этим и занимался. Фолке даже стало обидно, что его вот так бросили, но поделать что-то он с этим не мог, поэтому пришлось смириться и вырезать необходимые для изучения внутренности самостоятельно. Собака мешалась рядом и то дело пыталась напрыгнуть на него и облизать руки. Фолке не решился спрашивать, откуда охотник её притащил.
Домой шли молча, хотя напряжение между ними так и искрилось. Фолке сказать было нечего, да и выслушивать не меняющиеся из года в год нотации он желанием не горел. Эймонд ни капли не изменился — разве что стал ещё ворчливее и сварливее. Его непрекращающиеся упрёки и запреты только мешали Фолке развиваться, да и вообще жить. Он давно уже понял, что судьба заперла его в круговорот одного и того же: сначала боящиеся каждого шороха родители, затем помешавшаяся на нём Анита, а теперь не доверяющий ему Эймонд. Желанная свобода снова оказалась недосягаемой, отобранной очередным всезнающим взрослым. Интересно, если бы он остался с Ингой, она бы вела себя также?
Нет, она бы ему всё разрешала.
— Иди помойся, — брезгливо мотнул головой Эймонд, стоило им оказаться в тесной для двоих комнате. Собака, к счастью, осталась на улице. — Вода ещё тёплая, можешь использовать всю.
От Фолке и правда несло грязью, смертью и, кажется, экскрементами какого-то животного, решившего навалить кучу прямо у него на пути.
— А ты, значит, так и будешь вонять?
— Поговори мне ещё.
Фолке хмыкнул, радуясь маленькой победе. Выбешивать Эймонда изо дня в день доставляло ему хоть какое-то удовольствие в этом забытом богом месте. Поселиться в глухом лесу — тоже была идея охотника, так что его было совсем не жалко.
Вода оказалась прохладной. Фолке ополоснулся в спешке, лениво потёр спину щёткой и, одевшись, так и застыл у двери в коридор.
Что сейчас будет? Эймонд его выпорет? Он уже давно этого не делал, и Фолке почти успел забыть, каково это.
Унизительно, несправедливо и точно очень больно. Нельзя ему это позволить, Фолке уже достаточно взрослый, чтобы постоять за себя. Начнёт хватать и скручивать — даст отпор. Пусть знает, что, как раньше, у них не выйдет. Почти два года прошло, его теперь не обманешь.
Когда он наконец собрался с духом и вышел, Эймонда в комнате уже не было. Фолке растерянно осмотрел каждый закуток, выглянул на улицу, но охотника и даже собаки нигде не нашёл. Пошёл в лес за розгами?
Но и спустя полчаса и даже час Эймонд так и не вернулся. Фолке уже начал переживать, его съедало совершенно непонятное чувство вины за собственный поступок, и он места себе не находил, поэтому всё никак не мог унять разыгравшуюся тревогу.
Где-то в глубине души он понимал, что вполне заслуживает наказания. Их отношения в последние месяцы испортились настолько, что Фолке стал позволять себе откровенную грубость и бесконечное хамство. В большинстве случаев он верил, что наставник этого заслуживает, но иногда, когда Эймонд находил в себе силы игнорировать его выходки, Фолке чувствовал, как его разрывает изнутри.
Вернулся охотник в одиночестве и только к глубокой ночи. Фолке ждал его, сидя на крыльце, и совсем не удивился, наткнувшись взглядом на пучок свежих прутьев.
— Это на завтра. Ты должен был отдыхать.
— От тебя? Это займёт больше времени.
Эймонд лишь устало покачал головой. Пройдя мимо, он молча вошёл внутрь, оставив дверь открытой в качестве приглашения. Фолке раздумывал ещё с минуту прежде чем пойти следом.
— Ты не будешь меня бить, — заявил он, упрямо скрестив на груди руки. Наставник на него даже не смотрел. — Я ничего плохого не сделал. Ты обучаешь меня уже два года, я имею право принимать решение самостоятельно.
Эймонд вновь проигнорировал его. Вытащив из кладовки небольшое ведро, он сунул прутья подмышку и отправился на кухню. Фолке не отставал.
— Ты бы снова сделал всё сам и не дал мне и шанса! — возмутился он наставнику в спину. Тот зачерпнул ведром воду из бочки, поставил его на пол, свалил внутрь прутья и прислонил их к стене. — Какой толк с того, что ты разрешаешь мне их выслеживать, а затем оставляешь дома, как маленького?! Я уже сталкивался с ведьмой. Ни один раз! Ты должен был сделать из меня охотника, а не ищейку! Кто я, по-твоему, бассет-хаунд?!
Хлопок открытой ладони по столу заставил Фолке отпрянуть. Эймонд выглядел взбешённым.
— По-моему, — начал он сердито, — ты тянешь лишь на карликовую таксу! Что ты устроил?!
— Нет… что ты устроил?! Выброси эти палки, я не… я уже взрослый!
— Если ты думаешь, что моё терпение железное, ты глубоко ошибаешься. Лучше уйди по-хорошему, пока твоя задница не пострадала сильнее, чем нужно.
Всё внутри кричало о том, что нужно послушаться. Фолке знал, что наставник не шутит. Правда по поводу терпения Эймонд всё же заблуждался — оно у него было крепкое, раз они умудрились дойти до этого только спустя несколько лет. Фолке выводил его часто и достаточно изощрённо.
— Я же сказал, я не позволю себя бить! — выплюнул Фолке наставнику прямо в лицо. Глаза Эймонда кипели такой яростью, что юноша боялся, как бы его и правда не убили прямо на месте. — Почему ты мне не доверяешь? Все Серые одинаковые, мы убивали их много раз! Изголодавшаяся или нет, у меня достаточно навыков, чтобы справиться с любой из них!
— Довольно.
— Нет! У меня всё получалось: я её выследил, раздразнил, чтобы она потратила всю свою магию, и даже ранил, а ты пришёл и всё испортил! Специально!
Вместо ответа охотник резким выпадом схватил его за плечо. Фолке вскинул руки в попытках защититься, но Эймонд оказался сильнее. Как бы он не старался вырваться, его всё равно довольно быстро уложили носом в столешницу.
— Отпусти меня!
Несколько тяжёлых ударов рукой приземлились пониже спины. Фолке яростно вжался лбом в холодное дерево, не прекращая пинаться. Эймонду это не слишком мешало. Перехватив сжатые в кулаки руки у Фолке за спиной, он выставил вперёд свою ногу, чтобы помешать тому брыкаться и продолжил нелепую порку.
На удивление, удары рукой оказались даже слишком болезненными. Кожу быстро начало припекать, от каждого нового удара хотелось увернуться. Фолке сопротивлялся недолго, в конце концов, он и без этого очень устал. Обмякнув на столе, он смирился со своей участью и не заметил, как начал плакать навзрыд, будто его и правда секли розгами.
Добив несколько особенно грубых ударов, Эймонд вздёрнул его на ноги и, развернув, притянул в крепкие объятия. Это стало такой неожиданностью, что Фолке и не подумал сопротивляться. Вместо этого он прижался к наставнику сильнее и продолжил рыдать, не в силах успокоиться.
— Долго же ты это копил, — удивился Эймонд, гладя его по затылку. От этого жеста Фолке разрыдался только больше. — Если уж так невтерпёж выплеснуть на кого-то агрессию, мог бы сделать это на заднем дворе, постреляв в чучело.
Они оба чувствовали себя ужасно неловко. Фолке ощущал это в каждом движении, которое охотник пытался делать осмысленно. Они все были медленные, неуверенные. Будто через силу.
— Иди спать, пока мы не поубивали друг друга. Завтра поговорим.
В ответ Фолке смог выдавить из себя лишь невнятное угуканье. Он отлип от наставника и, не глядя ему в глаза, развернулся, чтобы поскорее уйти. Слёзы стекали по лицу, заливая рубаху, но оставаться в одной комнате с Эймондом Фолке совсем не хотелось.
Он вытер глаза носовым платком, высморкался в него же, быстро скинул с себя лишнюю одежду. Когда охотник вошёл в комнату, чтобы погасить лампу, Фолке уже вовсю притворялся спящим.
***
Утром Эймонд вёл себя так, будто ничего не случилось. Он разбудил Фолке достаточно рано — солнечные лучи едва начали проникать в комнату, в лесу вовсю пели птицы.
Они молча позавтракали, выпили чай. Фолке то и дело косился на так и оставленные в ведре розги, про которые Эймонд будто бы совсем забыл.
— Ничего не хочешь сказать? — спросил охотник, когда Фолке собрался было уйти из-за стола. Сказать ему вообще-то хотелось многое, но начать самостоятельно он не решался. — Что это вчера было?
Фолке опустился обратно на стул. Парочка синяков после вчерашней порки всё же осталась, но они не причиняли ему никакого дискомфорта в отличие от горящих от долгой беготни за ведьмой мышц и парочки ссадин.
— Я просто хотел справиться самостоятельно. Тебе не обязательно постоянно опекать меня… будто если бы я умер, тебе было бы до этого дело.
Охотник прожёг его взглядом, отдалённо напоминающим вчерашний. Фолке нервно сглотнул. Почему-то сейчас он не чувствовал себя таким храбрым, каким пытался казаться.
— Мне было бы до этого дело, и ты это знаешь, — твёрдо заявил Эймонд. Фолке слабо верил ему. В конце концов, они были друг другу никем. У Фолке не осталось живых родственников, чтобы о нём кто-либо переживал. — То, что ты вчера вытворил — это безрассудство. Ты всё ещё мой ученик и должен делать только то, что я тебе говорю. Никакой самодеятельности.
— Если бы ты делал только то, что тебе говорил твой отец, ты бы сейчас убивал невинных людей.
— Это другое. Ты делаешь то, к чему ещё не готов.
— А когда я буду готов?! — Фолке не заметил, как вновь начал закипать. Вчерашняя ссора явно не помогла ему успокоиться. — Сколько ещё лет мне таскаться за тобой, будто собачонка?!
— Снова хочешь покричать? — Эймонд попытался приструнить его взглядом, но Фолке не собирался сдаваться окончательно. Он упрямо смотрел в ответ, давая понять, что не отступится. — Ты будешь готов тогда, когда я тебе об этом скажу. Это может занять год, два, а может и десятилетие, если ты так и не научишься здраво оценивать риск. Разве ты справился вчера в одиночку? Перестань обманывать себя и подумай о том, что было бы, долети до тебя тот магический шар.
Это было тяжело признавать, но наставник был прав. Фолке точно знал, что мог умереть. Он должен был умереть вчера.
Осознание этого пришло вместе с мыслью о том, что случись это, Эймонд и правда бы переживал. Возможно, не так сильно, как переживали бы родители, скончайся Фолке от той ужасной болезни, которой переболел в детстве, но охотник бы точно винил себя в случившемся.
Ну и пусть. Возможно, только таким образом всезнающие взрослые способны признать собственную неправоту. Если бы Эймонд брал его с собой каждый раз, когда «собирался не вернуться», у Фолке бы и мысли не возникло гоняться за Серой в одиночестве. Он хотел знать, что происходит! Сидеть в хижине, пока единственный близкий тебе человек рискует жизнью и отказывается принимать помощь — это худшее, что только можно почувствовать.
Пусть знает, каково ему.
— Как ты понял, где меня искать? — спросил Фолке, желая перевести тему. — Ты так вовремя подоспел… как всегда.
— Радуйся, что оказался слишком предсказуемым. Я взял ищейку у местных охотников — она быстро взяла след.
— М-м.
— Если бы я задержался хоть на минуту, ты бы не выжил. Пойми это наконец.
— Я понимаю.
Эймонд открыл и закрыл рот. Он явно не ожидал, что с ним так легко согласятся.
— Может уберёшь уже эти прутья, — снова сменил тему Фолке в попытках избежать возникшей его чистосердечным признанием неловкости. Ему надоел этот разговор. Он хотел поскорее сбежать и вернуться к привычным делам, чтобы забыть об этом.
— Они нам ещё понадобятся.
— Я не собираюсь больше сбегать.
— Больше и не надо.
Фолке посмотрел на наставника неверящим взглядом. Он догадывался, что вчерашней поркой он не отделается, но до последнего верил, что Эймонд его пожалеет.
— Ты же уже… — начал он, но так и не смог продолжить. Тягучая пауза заставила его неловко потупиться.
— Это было за кое-что другое. Понял, за что?
— За то, что орал на тебя?
— Видишь, ты начинаешь анализировать свои поступки. Иди в комнату и ложись на кровать.
Фолке и сам не поверил, что так легко согласился и с этим. Былая уверенность исчезла без следа, уступая место новому странному чувству.
«Заслужил», — мелькнуло в мыслях нужное слово. Он терпеть не мог боль, но также сильно ненавидел быть слабым. Вчерашняя порка оскорбила его до глубины души. Он вновь почувствовал себя беспомощным, маленьким и абсолютно несчастным. Брошенным.
Сегодня же его преследовало другое чувство. Глядя на заготовленные розги, он не мог перестать думать о том, что они обязательно пойдут в ход. Он боялся их, не хотел, но в тоже время переживал, что Эймонд забудет и оставит всё так, как есть. Что он передумает учить его и не захочет больше тратить время на того, кто продолжает наступать на одни и те же грабли снова и снова.
Это хуже, чем смерть.
Вытянувшись на своей кровати, Фолке уронил голову на скрещённые перед собой руки. Он вслушивался в каждый шорох, в каждый шаг и всплеск воды. Эймонд сам задрал повыше его рубаху, спустил вниз штаны. Фолке лишь поёжился и напрягся всем телом, почувствовав, как на поясницу упала холодная капля.
— Не дёргайся, — предупредил Эймонд и первый раз опустил руку. Фолке едва сдержал крик, переведя его в громкое мычание. Кожу будто ошпарило, боль проникла так глубоко в мышцы и так и не ушла до следующего удара. — В твоём возрасте нормально не воспринимать смерть всерьёз, но вот это — это поможет подумать о сохранности собственной шкуры.
Уже на четвёртом ударе Фолке начал уворачиваться. Из-за этого прут укусил только сильнее, случайно угодив по боку. Фолке замычал и вздёрнул ногами, теперь ругая себя за то, что так просто на это согласился.
Эймонд молча помог ему лечь ровно и стегнул ещё раз, а затем ещё и ещё. Удары с каждым разом спускались всё ниже и на бёдрах стали ощущаться так ярко, что Фолке снова не выдержал и приподнялся на локтях, пытаясь избавиться от жгучей боли.
— Ещё десять, — безжалостно озвучил охотник и припечатал слова новым ударом. Фолке взвизгнул и вжался в мокрое от брызнувших слёз одеяло. — Не вертись, говорю. Раньше надо было думать, прежде чем вытворять.
— А сам-то… ай!
Эймонд удивлённо придержал руку. Фолке шмыгнул носом и обиженно обернулся.
— Постоянно уходишь посреди ночи, твердишь, как это опасно, говоришь, что можешь не вернуться… — еле выдавил он сквозь слёзы. — Это тоже самое!
— Я занимаюсь этим всю жизнь, — прут снова ударил, заставив Фолке вновь уткнуться носом в постель, — а ты ещё ребёнок, который должен жить и учиться до тех пор, пока инстинкт самосохранения не превысит желание красоваться.
Ещё три удара опустились с маленьким интервалом. Фолке задёргал ногами и громко заплакал не в силах перетерпеть эту боль.
— Я каждый раз только и жду, что ты не вернёшься! — выкрикнул он так отчаянно и громко, что Эймонд вновь задержал руку. — Они все… все умерли, я не х-хочу, чтобы умер и…
Остаток фразы утонул где-то в рыданиях. Эймонд больше не бил его, но Фолке и так было плохо. Всё тело окутала дрожь, он не мог перестать всхлипывать, не мог разжать напряжённые мышцы. Охотник сел рядом с ним, чересчур осторожно погладил по спине свободной от розги рукой, но так ничего и не сказал.
Сколько ещё он проплакал, сказать было сложно. В какой-то момент слёзы просто закончились, а внутри остался лишь горький ком, который невозможно было проглотить.
— Мы возьмём перерыв в охоте, — тихо сказал охотник. Его правая рука всё ещё лежала у Фолке на спине, и это неожиданно помогло почувствовать себя лучше. — Денег на зиму у нас достаточно. Поживём здесь до весны, будешь тренироваться.
— Нет, — Фолке резко перевернулся на бок и тут же пожалел об этом, стоило почувствовать резкую боль в ягодицах.
— Да. Постоянные разъезды мешают сосредоточиться. Давно нужно было осесть и заняться наукой.
Фолке ничего не ответил. Сейчас ему было всё равно на их дальнейшие планы. Он был обижен и глубоко ранен. Не только физически.
— Найдём лекарство, не придётся за ними бегать, — продолжил размышлять Эймонд. — Нужно послать письмо Инге. Возможно, у неё появились новые соображения по этому поводу.
— Вот, ты снова это делаешь! Пытаешься уберечь меня, а сам влезешь в первую попавшуюся авантюру.
— Не влезу, обещаю.
— Я тебе не верю.
По тому, как изменилось лицо наставника, Фолке понял, что его слова не стали пустым звуком. Эймонд отвернулся от него, замолчал. Так всегда делал и папа, когда пытался придумать лучшие объяснения своим необоснованным запретам. В такие моменты Фолке чувствовал себя победителем, но в конечном счёте каждый раз оставался ни с чем.
Взрослые не умеют признавать собственные ошибки.
— Ладно, мы возьмём ещё один заказ, о котором говорили в деревне, а затем переждём зиму в тепле и спокойствии. Я возьму тебя с собой, даже если это будет опасно, но ты должен пообещать мне, что не станешь делать больше, чем я тебе скажу. Ни шагу дальше очерченной линии.
Фолке уже приготовился спорить, но вдруг осознал, что ему только что сказали. Эймонд возьмёт его с собой на сражение с Серой?
— Ну вот, у кого-то уже загорелись глазки. Ты слышал, что я сказал? Без самодеятельности, наблюдать будешь издалека, никакого геройства. Шаг в сторону…
Охотник угрожающе помахал розгой. Фолке почувствовал, как загорелись свежие следы, стоило представить очередной удар.
— Я понял, — смущённо пробормотал он и наконец решился вернуть на место штаны. Эймонд усмехнулся и отложил розгу.
— Это хорошо, — сказал он, хлопнув себя по коленям. — Тогда отдыхай. Вечером сходим за оплатой и расспросим подробнее о новом заказе. Кажется, это недалеко.
— До соседней деревни день пути.
— Говорю же, совсем близко.
Фолке страдальчески застонал и уткнулся носом в подушку. Он слышал, как охотник поднялся, слышал, как тот захватил с собой розги, и совершенно не хотел на это смотреть. Ему хватило впечатлений.
— И не забывай, что тебя ждёт чудесное времяпровождение в подвале. Записывай каждое действие.
— Мг.
— Знаешь, лучше займись этим сегодня. Если завтра придётся отправляться в путь, от этих органов уже ничего не останется.
Фолке отчаянно захотелось швырнуть в наставника подушкой, но он подавил этот истинно детский протест. Он сможет отомстить позже. Например, тогда, когда Эймонду придётся вчитываться в его каракули.