– Они опасны. – фраза почти срывается с языка. Но вдруг, среди сотен раскочегаренных мыслей вспышкой проносится холодная и здравая: «Виктор тоже из Нижнего города». И, получается, тоже опасен. Несказанное встаёт в горле комом, обдаёт желчной горечью.

Виктор уязвим как никогда. Всё чаще прикрывает рот платком, заходясь кровавым кашлем, кренится, опираясь на костыль. Не в силах вздохнуть, сбросить навалившуюся тяжесть, смотрит в черноту влажными от слёз глазами. О последнем знает лишь Джейс. Как и знает, что нервы партнёра, прежде бывшие стальными канатами, теперь напоминают оголённые провода. Разрядом ударит, стоит только ткнуть неосторожным словом или небрежным жестом. Обожжёт злобой обоих. Джейс дышит глубоко, животом: это успокаивает, если верить леди Медарде. Произносит нейтральное:

– В Зауне сейчас неспокойно.

– Да, но иного выхода у меня не было, – Виктор благодарно опирается на протянутую руку. Позади него нарастает гул. Ремесленники, перекупщики, карманники и контрабандисты – волной они набрасываются на миротворческий берег, разбиваясь о волнорез ограждений. Проклятья летят ядовитыми брызгами. – Нужен был свежий взгляд на проблему.

«В твоём распоряжении светлейшие умы Пилтовера, а ты попёр к какому-то кустарю!» – возмущается Джейс, но исключительно мысленно. Позади, всего в пару метров от них приземляется самодельный снаряд. Пахнет гарью, бензином и потом. Здесь слишком небезопасно, чтобы выяснять отношения.

***

В лаборатории разлит запах озона и химии, но ощущается как ночная свежесть. Особенно после заседания Совета, документов и треклятых интриг. Джейс слегка сутулится (вечная привычка рослого человека), расслабляет галстук. Облегчение. Жаль, удавку обязательств нельзя вместе с ним снять.

Джейс – учёный, не политик, а его запихивают в прокустово ложе, выворачивая суставы морали, ломая кости принципов. Больно. Ум гноится сомнениями, подёргиваясь пеленой недосыпа. Но хуже всего – воспалённая надежда. Кажется, ещё немного, и чиновничьи речи сконденсируются в действия, прольются живительным дождём перемен, омоют Заун и Пилтовер. Но туман слов развеивает ветер, а по загривку Талиса пробегает волна злобы. Снова.

Выбирая химеру общего блага, он оставляет Виктора наедине с болезнью, отчаянием и хекс-ядром. А должен помогать и поддерживать. Джейс даже не знает, в чём заключается «свежий взгляд на проблему». Стыдно, мерзко, а с каждым отложенным разговором на душе всё гаже. Но ничего. Сегодня они поговорят. Джейс решительно открывает дверь.

Раздаётся противный лязг: вечно Скай забывает смазать петли. Виктор не реагирует: что-то ищет в толстенных книгах, пишет заметки летящим почерком. Кудри растрёпаны, кисти бледные кляксами чернильными забрызганы. Красит его вдохновение. Джейс замирает, не решаясь окликнуть: спугнёт мысль – вовек не найдётся. Вдруг Виктор подходит к стеллажу; без костыля или трости, как в начале их совместной работы. Только здоровье у него уже совсем не то.

Джейс шумно сглатывает. В голове смерчем вопросы вертятся, уж не знаешь, за какой первым ухватиться. Виктор оборачивается и, наклоняясь, до колена штанину закатывает. Вместо ноги – анатомическое пособие, по таким связки и мышцы изучают. Материал цветом на металл похож. Партнёр шагает навстречу, и в изгибах всполохи фиолетовые загораются, изрезанный рельеф подсвечивая.

Ещё один шаг, лёгкий, почти неуловимый – Виктор обвивает руками шею, опаляя её дыханьем. Джейс чуть не падает: тяжёлый он, даром что худой, а, попробуй, удержи, когда на тебе виснет. К счастью, Джейс вовремя останавливается, как-то машинально ладонь на талию кладёт. Привлекает к себе. В висках кровь набатом стучит, а в лёгких, кажется, воздух вот-вот закончится.

– Я впервые бегал, представь! Не от Киндред, а по земле, ножками. По брусчатке. Ай, не суть важно…

Виктор словами захлебывается, кашляет и смеётся невпопад, а голос скачет, как на заунских горках. Экзальтация. Джейс как заведённый кивает, гладит его по спине, сквозь влажную ткань все заклёпки корсета нащупывая. Анализировать сказанное даже не пытается. В голове одна мысль крутится: не ведёт себя так Виктор. Неловкие у него объятья, однорукие: слишком страшно упасть, чтоб выпустить трость. Речь партнёра до последнего термина и интонации выверена, а сейчас словно обхимиченный бредит, а не учёный открытие презентует. Сплошное противоречие.

Тяжёлый вздох. Если Виктор кому и противоречит, то исключительно нарисовавшемуся в голове Талиса образу. Слишком Джейс осознанный, чтоб это понимать.

Консенсус найден, а Джейс будто бы пробуждается, силится вникнуть в путанные речи. Они звучат до неверия дико: влей в вены дозу Мерцания, и ядро тебя вылечит. Срастит плоть с металлом, исправит ошибку генетики. Безумие! Но забытый костыль – доказательство твёрже железобетона. И если хекс-ядру посильно такое, то...

– Да Джейс, да-да-да. – Виктор чуть отстраняется; в желтизну глаз примешивается ядовито-розовый. – Справится. Пойдём, нам ещё чемодан собирать!

– Это ещё зачем?

– Как зачем? В Заун пойдём, с хекс-ядром и расчётами. Мне грудную клетку вскрыть надо, чтоб ядром лёгкие облучить. Под местным наркозом: даже тебе операцию контролировать не доверю! Уж извини. Пилтоверские врачи на такой риск не пойдут, заунские – вполне. Ещё и Мерцания достать нужно. Пойдём-пойдём!

– Ночь уже, спят твои врачи. – мягко возражает Джейс. Слегка давит Виктору на плечи, возвращает с небес на землю. Тот ещё порывается куда-то идти, бормочет про знакомого хирурга, что и сейчас примет, стоит только махнуть перед ним обещанием вечной жизни. Джейс добавляет куда твёрже.

– И тебе поспать нужно. На свежую голову расчёты проверишь. От них жизнь твоя зависит!

Последнее Виктора отрезвляет. Он замирает, а во взгляде наконец-то появляется прежняя собранность.

– До завтра. – В голосе слышится лишь бледная тень прошлого восторга.