В комнате темнота, ни свечи не горит, шторы плотно задёрнуты, Луны совсем не видно, стучат часы, за окном слышится шёпот листьев. Проснулся от топота в коридоре, словно маленький ребёнок испугался своего отражения в большом заловом зеркале и ищет мамочку, которая успокоит и спать уложит. Дверь в спальню хлопнула, я приоткрыл глаза. Ко мне на кровать прыгнули со всего разбега, болезненно стукнувшись о мою грудную клетку. Человечек крепко прижался ко мне, подрагивая и тяжело дыша, я обнял его одной рукой, а другой помог себе сесть на постель. Кроха в огромной пижамной рубахе никак не отреагировал, лишь теснее подобрался ко мне, ухватившись пальчиками за мою ночную рубашку.
— В чем дело, кудряшка? — как можно нежнее спрашиваю у мальчонки, уже зная, кого ко мне принесла нелёгкая. Чувствую, как он старается выровнять дыхание после долгого бега и страха. Я могу предположить, что ему опять показалась страшной колонна, или что люстра прицеливается, чтобы упасть на него, но лучше спросить. Мы обговаривали.
— Я шёл к тебе. Я шёл к тебе и испугался. Там... Твой дом злой, — паренёк опять выдаёт странные фразы, понятные лишь ему самому, я уже привык. Обнимаю его двумя руками, стараясь успокоить, немного покачиваюсь.
— Никто не сделает тебе здесь больно намеренно. Я обещаю тебе, — крошечные, по сравнению с моими, ладошки сжимают мою рубашку крепче. Одну руку укладываю на кучерявую макушку, зарываясь ими и носом в волосы. — Ты не веришь мне?
Я знаю, его большие глазки сейчас готовы расплакаться, но стойко держатся, он хочет быть сильным рядом со мной. Тонкие губы шепнули в грудину "Верю". Глажу его по спине. Слезы скатываются по щечкам, рубашка мокнет, он вытирает ей свои глаза, я не возражаю. Ему сейчас надо успокоиться, я подарю ему свою защиту, свои объятия, свою любовь.
Он плачет так тихо, что стук настенных часов кажется громче его. Целую его в макушку, в висок, над ухом, ближе к затылку, сам затылок. Изгибаться приходится, спина чуть ноет, но мне так хочется его побаловать. Тянусь к тумбе, на ней свеча и спички. Ночные "бега" уже перестали быть редкостью.
— Там... — паренёк начинает, прекратив плакать, иногда хлюпая носом. — Там такое страшное чучело в окне было. Оно глазело на меня.. Клянусь, оно хотело меня съесть! Оно смотрело на меня, как дикий волк на отбившегося ягнёнка! — карие глазки с маленькими золотыми самородками уставились на меня, они такие испуганные, такие большие, и такие влажные. Суженые зрачки подрагивают, ищут во мне поддержки.
Он уже взрослый юноша, но в это мало кто верит. Низенький, худенький, с большими глазами и пушистыми ресничками, его волосы до плеч часто распущены и мило вьются, такой пугливый, словно барышня, такой неловкий. В свои семнадцать он скорее походит на девочку. Кроха.
— Тебя никто рядом со мной не тронет, просто не посмеет, — я бы мог сказать, что это всё выдумки, он взрослый уже, но разве я могу ему это сказать? — А если и решится кто, я того, вон, метла, видишь? Отбиться помогу, — глажу по спине, рукой указывая в угол комнаты. Он тихо хихикает, наверно представляет меня с метлой вместо шпаги. Мой хороший.
Обнимает меня за торс, щекой прилегая, неслышно его губы что-то сказали, может поблагодарил, он благодарит даже за самые мелочи. Укладываюсь щекой ему на кудряшки, параллельно стараясь медленно лечь, да так, чтобы ни самому об изголовье не удариться, ни его челюстью о грудину не ушибить. Накрываю нас одеялом, похлопав пару раз ему по спинке, почти неощутимо. Опускаю взгляд на его макушку, лежащую на мне. Он уже закрыл глаза и хочет заснуть. Целую его в пушистые кудри.
— Ты меня точно защитишь?
— Точно, даю слово.
— Спасибо.
Свеча умолкла, комната вновь погрузилась во мрак. Кроха отпустил мою рубаху и ухватился за руку, которой я продолжал его поглаживать, притянул ближе к лицу, обнял и огладил её щечкой. Обнял его покрепче, вновь поцеловав, слушая размеренный шаг часов и думая, что никому не дам причинить моему кудряшке зло.
Примечание
да