Когда вся привычная жизнь Питера полетела под откос и началась неразбериха между родителями и правительством, он ощущал себя потерянным и забытым, даже не на перепутье, а словно в невесомости. И он барахтался в ней, как перевёрнутый вверх ногами жучок, и не мог вернуть твёрдую землю под ногами. Мерзко и противно. И одиноко. Ведь он здесь, всё ещё любит их обоих: и Тони, и Стива. А они будто напрочь забыли о существовании сына.
Он их не винил, старался, по крайней мере. Потому что это наверняка очень больно и ужасно, когда родной и близкий человек не слушает и не слышит тебя, уверенный в своей правоте. Но детская обида и в некотором роде эгоизм давали о себе знать, как бы Питер ни сдерживал себя.
Выбирать сторону он не хотел, от самой мысли об этом впадал в оцепенение, но это случилось, и так незаметно для него, что понимание и осознание случившегося просто свалилось на голову, лишая покоя. Да, он любил Тони и в какой-то степени поддерживал его точку зрения, но он любил и Стива и совершенно не хотел идти против него, понимая, что движет им теперь. Он, будучи мальцом, открыв рот, слушал рассказы о замечательном и преданном друге Баки, надеясь, что и он сам когда-нибудь обретёт такого же.
Питер понимал, как сильно хочет отец защитить пусть уже не того самого Баки, но кого-то похожего на него, хоть и отдалённо. Потому что в те самые минуты, когда Стив делился историями о своём детстве, юности и годах в армии, Пит видел, как глаза его застилает пелена тоски и грусти, а ещё вины. В этом ведь весь он, и переубеждать его было бесполезно.
Но Пит определённо не понимал, почему ради спасения Барнса его отец жертвовал, ладно уважением граждан, но семьёй, мужем, а главное, им, Питом, сыном, когда можно было пойти на компромисс, который предлагал Тони. Тони, который ужом вертелся и пытался найти такое решение, такой выход, который устроил бы всех. Да, не сразу, да, пришлось бы побороться и постараться, но разве ради близких это так трудно сделать?
Мир вокруг становился вязким, липким, как клейстер. И очень сильно Питеру хотелось просто бросить всех и вся, закрыться в своей комнате, где всё как и раньше, и не выходить из неё, пока родители не угомонятся. Вот только было страшно, что они не успокоятся, а окончательно разругаются, если его не будет рядом с ними. Они ведь такие глупые порой и слепые, как новорождённые котята, и не видят, как рушится семья и жизнь вместе с ней. Не замечают, как всё меньше и меньше становится путей решения проблемы тихо и без крови.
От мыслей о жертвах внутренности скручивало. Ведь никогда ещё в этом мире не было так, чтобы всё обходилось без них, как бы сильно об этом ни молились люди своим богам, как бы сильно ни желали этого. Питу не хотелось терять никого, даже этого бесившего Лэнга, которого видел первый раз в жизни, не говоря уже о ком-то близком, как тётя Нат или дядя Клинт. А о родителях и думать было ужасно, что сразу начинало тошнить и леденели пальцы.
И эта карусель событий раскручивалась так быстро, что рябило в глазах. А когда она резко остановилась, Пит увидел, что половина Мстителей в тюрьме, Роуди не может ходить, Стив и Баки пропали в неизвестном направлении, а он остался с Тони.
Это так неправильно, так просто не должно быть! Ведь они втроём всегда должны были быть рядом, вместе. Завтракать, обедать и ужинать за одним столом, смотреть фильмы, развалившись на диване в гостиной. Тони и Стив должны отчитывать его за плохие отметки, перебивая друг друга, ругаться из-за таких разных методов воспитания и ещё делать много того, что делают в обычных семьях.
А теперь что? Он должен смотреть, как Тони пытается не сойти с ума, как старается не запить, погружаясь в работу над протезами для Роуди, как он из последних сил берёт себя в руки и занимается компанией?
Пит пытался поддерживать его, ведь кто ещё у Тони остался? И нет, он не хотел уйти, даже не допускал мыслей об этом. Но смотреть на побитого и сломанного отца больно, и хотелось закричать что есть мочи, лишь бы выпустить эту боль из себя, которая зверем раздирает за грудиной.
Питер понятия не имел, что именно случилось там, в холодной Сибири, и даже знать не хотел. Что могло так сильно подломить сильного и всегда держащего себя в руках Тони? Слишком страшно узнать правду и, возможно, разочароваться в Стиве. Его мир и так расшатан до безобразия, а он всего лишь подросток. И знать что-то, что разрушит его веру в семью, в близкого человека, что окончательно сломает хрупкий мир, не было никакого желания. И хоть от предположений Пит порой не спал ночами, ворочаясь и сжимая в кулаках одеяло, лучше так.
Он решил постепенно вытащить отца из пучины боли и отчаяния, заставить увидеть, что ещё не всё разрушено, не всё потеряно, есть они двое, и этого пока достаточно, чтобы держаться на плаву. А потом всё наладится, придёт в норму. И Пит поддерживал Тони, помогал, чем мог, готовил ужин к приходу, приносил всякие вкусности, пока тот сидел в мастерской. Вот только Тони словно ослеп, не видел, как сильно нуждается его сын в поддержке. Ведь и ему плохо, ведь и его тоже бросили. Но очень сложно разглядеть хоть что-то вокруг, когда перед глазами темнеет от того, как сильно разрывается сердце.
В день, когда Тони получил посылку от Стива, он напился впервые за всё это время. Напился в хлам, как и в прежние, такие далёкие времена. Не стало лучше, наоборот, лишь тяжелее на сердце. И ощущение собственной никчёмности затопило с головой, заставляло захлёбываться воздухом и судорожно, всхлипами пытаться вздохнуть.
Да, Тони не святой, он совершил в жизни много ошибок, даже слишком много для одного человека, но разве так можно? Разве он заслужил в качестве извинения этот жалкий клочок бумаги и доисторический телефон?
Он не позвонит, и это было решено в ту самую минуту, когда раскладушка оказалась в руках, даже если будет настолько хреново, что скрутит все внутренности, он не наберёт этот номер. И не потому, что гордость и чувство собственной правоты и достоинства не позволят. Просто слышать полный сожаления голос, который будет просить прощения, а может, и не будет, слышать какие-то просьбы и мольбы не было никаких сил. И желания. Он больше не сможет. Ни доверять, ни подпустить.
Да, Тони и сам не раз давал обещания, которые не выполнял, но только не Стиву. А тот клялся на чём свет стоит, что будет рядом, несмотря ни на что, твердил, что через все тяготы они пройдут вместе.
И не хотелось слышать голос Стива, потому что было страшно поверить снова во все эти сказки. Так же наивно, как и раньше, быть готовым следовать куда угодно и ни секунды не сомневаться в правильности его решений.
Пятница сообщила, что Питер вернулся домой, и слёзы мгновенно собрались в уголках глаз.
Питер, его Пити тут с ним. Заботится и старается помочь, как может. От понимания, что его взрослый, но ещё такой маленький сын со всей своей природной неуклюжестью пытается хоть как-то сохранить остатки их семьи, захотелось разрыдаться. Но вместе с тем появлялась ненависть к себе самому и Стиву за то, что они не смогли выполнить самое главное в жизни ─ родительский долг. Не уберегли семью, если не ради себя, то ради ребёнка. Замечательного и самого лучшего.
И слишком часто после всех этих размышлений закрадывался страх, что Пит жалеет, что он сейчас тут, с непутёвым папашей Старком, который сутками торчит где угодно, но не дома, где должен быть. Страх, что Пит сомневается в своём выборе стороны и хочет уйти.
Тони не хотел, чтобы его сына ставили перед таким выбором, не хотел, чтобы он разрывался между двумя родителями, но отпустить к Стиву не смог бы, потому что если он останется тут один…
─ Пап? ─ вихрастая макушка показалась в дверном проёме мастерской, а следом за ней и Питер целиком. ─ Пап, чем… ─ но стоило только ему увидеть на полу рядом со столом пустую бутылку, а за самим столом Тони, который в руках держал наполовину полный бокал с янтарной жидкостью, осёкся. Этого он боялся больше всего, настолько сильно, что даже хотел спрятать всё содержимое бара в доме. Не успел.
─ Пит, ─ на выдохе как-то жалобно и горько прошептал Тони, поднимая голову и поворачиваясь лицом к сыну. ─ А я тут немного… Прости.
─ Пап, ты ведь обещал, ты обещал, что не будешь, ─ Питер быстро подошёл к отцу и отобрал бокал, отставляя его как можно дальше. Он коснулся его плеча и раздражённо выплюнул: ─ Неужели ты не понимаешь, что легче не станет? ─ Внезапно накатила злость на Тони. Как он может? Почему из раза в раз забывает, что не ему одному плохо, и уходит в себя? ─ Ты постоянно сидишь здесь или ещё где-то пропадаешь. Да, тебе плохо, но и мне тоже. Я, может, тоже хочу напиться и всё забыть. Но я здесь, с тобой, и я хочу, чтобы и ты был со мной, слышишь? Ты не один! У тебя есть я, твой сын! Так почему ты думаешь только о себе?
Хотелось плакать, но Пит зло сморгнул слёзы и посмотрел прямо в глаза отцу, надеясь, что тот наконец услышит, поймёт, что ему одиноко и хочется заботы и тепла родного человека рядом.
─ Только о себе?! ─ Тони резко поднялся и подошёл к Питеру. ─ Ну да, я плохой папа, да? Стив куда лучше, Стив всегда делает всё правильно, а я только порчу, так ведь? Ты, небось, жалеешь, что приходится торчать здесь, с непутёвым папой, а не с таким хорошим Стивом! ─ он размахивал руками и почти кричал, туман опьянения не позволял ясно соображать, и слова срывались с губ, прежде чем мозг хоть немного их обдумывал. ─ Так что же ты к нему не побежал, а? Я тебя не держу, знаешь ли, и подачки и жалость мне не нужны!
Пит застыл, слушая всё, что говорит Тони, и не мог поверить, что это правда. Мышцы горла свело, а в глазах собрались слёзы обиды. Ведь он не из жалости здесь, а потому что любит его и хочет быть с ним, хоть и тоскует каждый день и каждую минуту по Стиву.
─ Можешь бежать к своему любимому папе, вперёд! Что стоишь? Неужто стыдно? Или, может, при мне не хочется? Ну так ничего, ─ Тони обошёл его и пошёл к двери, шатаясь и пытаясь не упасть. ─ Я сам уйду, ─ и скрылся, крича по пути в комнату ругательства.
Стало так тихо, что Пит слышал тихий шум работающих процессоров и собственное громкое и быстрое стучание сердца. Он осел на пол, пряча лицо в ладонях, и не смог сдержать слёз. Один. В огромном доме, который в эту секунду стал неприятным и неуютным. А ведь в детстве он так любил прогуливаться по большим и просторным коридорам и помещениям, точнее, пробегаться, а порой и кататься на роликах и скейте. Один раз даже на велосипеде. Ему тогда исполнилось семь, и родители подарили крутой скоростной байк, который был немедленно опробован в деле.
Питер поднялся с пола, сел в кресло, где ещё несколько минут назад был Тони, и потянулся к бокалу с виски. В это самое мгновение показалось, что поможет, хоть немного отпустит, ведь почему-то многие решают так проблемы. Его взгляд зацепился за коробку со знаком службы доставки, а потом и за лист бумаги с древней раскладушкой. В письмо он не вчитывался, но пары строк хватило, чтобы узнать почерк. И сразу же в голове всё сложилось, а рука потянулась вместо выпивки к телефону. Он открыл список контактов и, найдя лишь один номер, нажал на кнопку вызова, ещё не совсем понимая, что делает. Пока в динамике звучали гудки, Пит не дышал и не двигался.
─ Тони?
─ Пап? Пап, я не могу больше, ─ всхлипнув, Питер сильнее сжал телефон в руке и подтянул колени к груди. ─ Пап, я хочу к тебе, пожалуйста, можно?
─ Питер? Пит, всё в порядке? Я… ─ было слышно, как Стив волнуется и громко дышит, пытаясь успокоиться. ─ Да, конечно, да. Только как ты?.. Подожди пару минут, ладно? Я сейчас, я перезвоню тебе, только подожди пару минут, хорошо?
─ Л-ладно, да, я подожду, ─ Пит опустил голову на колени и, когда связь прервалась, захлопнул раскладушку и, встав и положив телефон в карман брюк, пошёл к себе. Он увидит Стива, возможно, сегодня. Питер ему нужен, его там ждут.
На автомате собирая вещи, немного, лишь самое необходимое, он проверял каждые несколько секунд, не было ли звонка. И на задворках сознания всплывал Тони. Что будет с ним, если он останется здесь один? Но снова и снова эхом отдавались колкие и бьющие прямо в сердце слова, заставляя слёзы вновь катиться по щекам. Пусть, он ведь сам сказал, что не нуждается в ком-либо.
Телефон зазвонил, и Стив сообщил, что скоро за ним прилетит джет, но ему надо будет выбраться за город, и Питер, быстро закинув рюкзак за плечи, открыл окно и отправился в указанное место, лишь на секунду застыв на подоконнике.
***
Голова болела невыносимо, словно её стянуло железным раскалённым обручем, а при каждом резком движении простреливало, как ударом тупого проржавевшего гвоздя. Почему гвоздя и именно ржавого, Тони и сам не понял, но ощущение было такое. Он почти на ощупь шёл в сторону кухни, не решаясь открыть глаза из-за яркого света, иногда спотыкаясь об углы и ругаясь при этом.
Время было раннее, обычно именно тогда Пит собирался в школу, почти всегда забывая ланч-бокс на столе, а порой и несколько тетрадей, если доделывал уроки за завтраком. И всегда гремел посудой, слишком громко опускал в раковину кружку или захлопывал шкафчики и холодильник.
Сейчас было тихо, и сразу что-то нехорошее зародилось под сердцем. А стоило только вспомнить вчерашний разговор, а точнее сказать, ссору, как стало тревожно. Головная боль отступила, но теперь всё кругом плыло и размывалось, а шаги давались с ещё большим трудом.
Тони зашёл на кухню и посмотрел в раковину, а не найдя в ней тарелки с остатками завтрака и кружки, направился быстрым шагом в комнату сына. Постель была заправлена. Или даже не расправлена. Школьного рюкзака на месте не было. Он же не мог просто уйти куда-то? Да, порой после особенно громких скандалов Пит уходил гулять, но всегда возвращался уже через час-другой, потому что знал, что его родители те ещё паникёры и поднимут на уши весь город. Только вот вчера была не та ссора, причиной которой были плохие отметки, замечания преподавателей или даже желание Питера стать Мстителем. Вчера было то, что дети запоминают на всю жизнь. Уж Тони-то об этом знал.
Господи, как же он мог вчера наговорить всё это?
Дрожащим голосом он спросил Пятницу о местонахождении сына и, получив ответ, что тот, если она правильно поняла разговор Питера и Стива, уже находится с ним, сполз по дверце шкафа на пол.
Что ж, этого следовало ожидать, того, что в один момент терпение его кончится и он просто опустит руки. А Тони, видимо, и правда чем-то заслужил всё, что происходит с ним всю его жизнь. Он понимал, что так будет лучше. Не для него, разумеется, а для Пита, что со Стивом он будет счастлив, ведь там ему не придётся переживать за нерадивого отца, который даже о себе-то не может позаботиться, не то что о сыне. Там Питер будет в безопасности, там он сможет жить и не терзать себя тревогами. Да и Тони понимал, что отец из него никудышный, наверное, это черта Старков. И пусть Пит был почти его копией, но лучше сына понимал именно Стив.
И Стиву тоже так будет лучше.
А Тони… Ведь когда-то он уже был один, и ничего, не сошёл с ума, не упился вусмерть, не лез в петлю, когда было хреново. Значит, и сейчас получится, а нет, так и жалеть-то никто не станет. Разве что Роуди. Но даже ему так будет лучше, ведь все проблемы в жизни Джеймса появлялись лишь по вине Тони.
Нет, мыслей о суициде не появилось, всё-таки, как бы дерьмово ни было, упрямство и жажда доказать всем и себе самому, что он сможет, что хрен кто дождётся от него того, что он расклеится, никуда не делись. Он будет работать над собой, приведёт свою жизнь в порядок всем назло и начнёт прямо сейчас.
Вот только сделать это намного труднее, чем подумать. И, когда за рёбрами тянет и ноет, кажется задачей непосильной. Стены словно под стать ситуации начали давить, и Тони ощутил себя таким мелким и незначительным в этом огромном доме. И кому он нужен, этот дом, если нет больше никого здесь? Стало немыслимым, как он раньше мог жить здесь один. Сейчас всё казалось таким пустым, голым, словно нет ни мебели, ни даже обоев на стенах, лишь серый бетон кругом, как там, в Сибири.
Те воспоминания снова ударили по памяти, заставляя ещё сильнее сжаться и почти лечь на пол. Грудная клетка начала произвольно сокращаться, а лёгкие то слишком резко наполнялись воздухом, то выталкивали его, словно пытались выплеснуть боль из груди. Тони прикрыл рот ладонями, сильно прижимая их к губам, лишь бы не начать, как рыба, выброшенная на берег, глотать воздух, и начал раскачиваться взад-вперёд, успокаивая себя.
Надо взять себя в руки. Нельзя. Нельзя эмоциям взять верх.
Чтобы остановить начинающуюся истерику, Тони начал биться затылком о шкаф, с каждым ударом сильнее и сильнее, до звёздочек перед глазами и звона в ушах. Головная боль отзывалась снова и снова, заставляя вздрагивать, потому что это было невыносимо. Но дышать стало легче.
Ощутив, как от всего тела словно разом отхлынула кровь, а во рту собралась вязкая слюна, он резко поднялся и побежал в ванную, еле успев поднять крышку унитаза, прежде чем его вырвало.
Стало чуть легче, конечности наполнились свинцом, становясь неподъёмными, но где-то в груди будто лопнул шар, а из головы всё разом улетучилось. Лишь звенящая пугающая пустота. Он лёг на ледяной кафельный пол, положив голову на коврик, и погрузился в липкий беспокойный сон.
***
Ваканда встретила Питера теплом, ярким солнцем, чистым без единого облачка небом и пением птиц. Воздух приятно пах незнакомыми травами и казался таким густым и плотным, что словно оседал на языке, оставляя на нём терпкий пряный привкус. Здесь было много света, ярких красок и пространства, что после Нью-Йорка, закованного в бетон, металл и стекло и полного серых туч и дождя, всё казалось ожившей иллюстрацией к какой-нибудь сказке.
Пит не мог надышаться, вдыхал глубоко полной грудью, и через несколько секунд начала кружиться голова. Он не мог перестать улыбаться, потому что тут была свобода, простор для жизни и полёта, и чудилось, что, стоит раскинуть руки в стороны и закрыть глаза, можно взлететь высоко-высоко, туда, где летают пёстрые птицы.
Стив наблюдал за сыном со счастливой улыбкой и, не удержавшись, крепко обнял. Уже в который раз. Как долго он хотел этого: услышать звонкий и задорный голос, увидеть блеск зелёных глаз и вечную улыбку, почувствовать, как маленькое сердце его уже такого взрослого сына бьётся рядом.
Он не спрашивал, что случилось дома, потому что понимал, как это всё нелегко Питеру, но как же хотелось. Ведь Тони там сейчас один. Да, он сильный и стойкий, да, он выдерживал многое в жизни, но даже у вибраниума есть предел прочности, а у простого человека тем более. Эти мысли Стив старался отгонять, иначе не удавалось держать себя в руках. Но видит Бог, он даже так не мог угомонить сердце и не спал ночами, терзаемый виной и сожалением, а потом мучил себя этими мыслями днём.
Но теперь его Пит здесь, и уже легче дышалось, стоило только увидеть в родных глазах жадность до всего вокруг и любопытство, позволяя себе ненадолго забыть о Тони. Хотя бы пара дней беззаботности и радости.
Когда спустя три дня Питер обследовал всё, до чего смог добраться, вдоволь подурачился с Клинтом, поболтал с Вандой и Сэмом, а после, уставший, заснул, Стив зашёл к нему и сел аккуратно на кровать, боясь разбудить. Он поправил волосы, подоткнул одеяло и, поцеловав в щёку, пошёл к себе.
Сон не шёл, хотя и было достаточно поздно. На сердце было тяжело, а от бивших ключом эмоций никак не удавалось успокоиться. Радость оттого, что Пит здесь, и тревога, что Тони там один. Они сменяли друг друга, и от такой резкой и частой перемены настроения начали дёргаться пальцы.
Три дня Тони там один. Три дня о нём никаких новостей в газетах и по ТВ. Боже, и как тут не свихнуться?
Призрачное спокойствие давал лишь факт, что завтра у него должна быть пресс-конференция. И можно будет увидеть, услышать, пусть и через экран. Но только этого так мало, ничтожно просто. Сколько раз Стиву хотелось плюнуть на всё и вернуться домой, что и не сосчитать. И раньше останавливало лишь то, что Питер там, а значит, он позаботится, приглядит за Тони, не даст ему отчаяться. А теперь Пит здесь, а Тони остался один и, чёрт знает, что надумал. Хотя и без чёрта Стив знает, что он сейчас ненавидит себя, считает, что заслужил уход сына и мужа, думает, что всё произошедшее ─ только его вина, что он должен был сделать больше, лучше, чтобы избежать того, что случилось.
Но страшнее этих догадок была ещё одна ─ Тони считает, что не был любим или был недостаточно любим, чтобы бороться за него.
И Стив проклинал себя за то, что дал повод ему так думать. И не один.
Он хотел позвонить, ещё в первый день после приезда Пита, вот только телефон, который был отправлен Тони, вернулся сюда. И больше не было никаких безопасных и защищённых способов связаться с ним.
Стив сжал кулаки ещё сильнее и ударил по кровати.
Он так и не смог уснуть.
Утром он чуть не пропустил репортаж со встречи Тони и прессы и, когда вошёл в гостиную, увидел, что Пит сидит в кресле, держа в руках планшет, где шёл прямой эфир той самой конференции. Ну конечно же, он не мог это пропустить, хоть и был наверняка обижен. Но сейчас обида прошла, и на её место пришла вина. Ведь, как бы то ни было, он переживал и беспокоился за отца.
Услышав шаги Стива, Пит перевёл взгляд с экрана на него, и в глазах читались тоска и сожаление. Стоило Стиву самому посмотреть, как всё стало моментально понятно и ему.
Тони осунулся, черты его лица стали резче. Кожа не просто побледнела, а стала сероватой, и тёмные круги не удалось спрятать даже за гримом. Глаза поблёкли и тускло блестели лишь от вспышек фотокамер. Его голос сел и стал тише, а вся жизнь, хоть какая-то заинтересованность пропала. Он сухо и бесцветно отвечал на вопросы, всё чаще хмурясь, словно в эту самую секунду ему было физически больно.
В какой-то момент вопросы из делового перетекли в личный характер, и Тони крепче сжал край кафедры. Он не мог больше смотреть в камеры, взгляд его был направлен в пол, и с неохотой, через силу отвечая на вопросы, он периодически пожимал плечами, будто пытаясь стряхнуть неудобство.
В один момент кто-то из последних рядов выкрикнул что-то, слов было не разобрать, но и по интонации стало понятно, что это нечто гневное и яростное. А потом раздались громкие, почти оглушающие хлопки. И Стив слишком хорошо был знаком с этими звуками, чтобы сердце остановилось.
Глаза Тони резко распахнулись, рот открылся, словно он пытался вдохнуть. А по кипенно-белой рубашке расползалось ярко-красное пятно.
***
─ Я должен вернуться, как ты не понимаешь? Это из-за меня, если бы я был с ним, то ничего бы не случилось! ─ Питер смотрел прямо в глаза Стиву и вытирал ладонью слёзы со щёк.
─ Я понимаю, Пит, и я тоже хочу прямо сейчас полететь туда, но не могу. Меня всё ещё разыскивает правительство. И я не за себя волнуюсь, но ведь своим появлением я подставлю Т'Чаллу, да и команду, ─ Стив сжал плечи сына и пытался успокоиться сам и успокоить его. Он не мог лететь, не мог просто сорваться и подвергнуть риску людей, доверившихся ему. Если бы на кону стояла только его свобода, то да, не раздумывая ни секунды, он рванул бы к Тони, даже если бы после пришлось сесть в тюрьму.
Питер застыл в его руках и неверяще смотрел в глаза, его губы дрожали, и с них срывалось сбивчивое дыхание.
─ Ты?.. ─ он закрыл рот и сглотнул, отстраняясь и качая головой. И просто не мог поверить в услышанное. Стив беспокоится о команде, это ясно, но ведь Тони сейчас ранен, а если это смертельно, что если он там умрёт? А Стив просто будет отсиживаться здесь? И что, даже на похороны не придёт? Пит вздрогнул и повёл плечами, отгоняя страшные мысли, а после снова посмотрел на отца. ─ Он бы к тебе пришёл, даже не раздумывая, он бы наплевал на всё, но не оставил вот так. А ты снова его бросаешь.
Стив потянулся к нему, попытался обнять и просить прощения за это, судорожно придумывал, как безопасно для команды и Т'Чаллы ему выбраться к Тони, потому что слова Пита заставили взглянуть на ситуацию с другой стороны, ужаснуться тому, как они правдивы. Но Питер сделал шаг назад, отстраняясь от отца.
─ Отсиживайся здесь, если хочешь, хоть всю жизнь прячься, но я не буду, ─ его голос был тихим, но ровным и полным уверенности в собственной правоте. ─ Мне вообще не надо было оставлять его там одного, это было ошибкой.
И Стив от этих слов не просто раскаивался во всём, что сделал, не просто сожалел ─ ему стыдно за то, что его сын оказался гораздо мудрее и, что било сильнее, ответственнее его самого. Он не боялся признавать свои ошибки и не прикрывался кем-то или чем-то, а в открытую сознался в том, что был неправ. Он даже готов забыть свою сильную обиду, возможно, уже забыл, потому что близкому человеку нужна помощь и поддержка, нужно присутствие кого-то родного. Видя, как Питер разворачивается и идёт по коридорам к кабинету Т'Чаллы, чтобы самому объясниться с королём, попросить помощи, Стив чувствовал себя ребёнком, которого только что отчитали родители, и в груди сжимало от невозможности теперь отмотать назад, вернуть всё как было раньше, туда, где в глазах самых дорогих людей не плескалось разочарование, глубокая обида и укор.
Какой же он трус, раз даже извиниться не то чтобы в глаза, а по телефону не смог, отправив письмо. И сидел, ждал, пока Тони позвонит первым, наивно полагая, что он не выдержит, сдастся и перешагнёт через себя. Потому что хотелось верить, что в нём ещё нуждаются так сильно, что его всё ещё ждут и любят. Хотя кто, как не Стив, знал, как трудно Тони даётся доверие, как сложно ему после всего случившегося в его жизни открыться кому-то, позволить заглянуть в глубины души и увидеть всего без прикрас. Ведь Стив лучше всех знал, как много стен выстроено вокруг его сердца, как сложно их преодолеть, но как легко они возводятся после обрушения, ещё прочнее и неприступнее предыдущих.
Наверное, потому Стив и не решился тогда даже позвонить и не мог решиться сейчас сломя голову полететь к Тони: он боялся увидеть эти крепости, которые теперь для него заперты на сотни засовов и которые защищают от него, а не от других, как прежде. Тешить себя надеждой, что когда-нибудь всё наладится и станет прежним, легче, чем увидеть, как долго выстраиваемый мир разрушился по твоей вине и сейчас отстраивается заново, но уже без тебя.
***
Питер сидел на стуле у кровати, на которой лежал Тони, положив голову около его бедра и сжимая его руку. Он сквозь слёзы шептал слова извинения, говорил, что не обижается, что всё понимает, обещал теперь точно всегда быть с ним и прилежно учиться в школе, чтобы отцу не пришлось оправдывать сына перед директором и учителями, поступить в МИТ своими силами, чтобы он им гордился. Только лишь бы он сейчас очнулся и сказал чуть хриплым голосом, что скучал и прощает Питера, что и сам тоже сожалеет и больше не уйдёт в себя, а будет рядом, поддерживать и заботиться.
Но состояние Тони не внушало надежды на скорое восстановление, да вообще на восстановление. Два выстрела в грудь: одна пуля прошла навылет, прострелив лёгкое и раздробив ребро, вторая пробила грудину и почти истёрла в порошок два позвонка. Врач говорил, что их можно восстановить, заменив искусственными, благо технологии теперь позволяют, да и ходить Тони сможет, вот только он был в коме, и никаких гарантий, что выйдет из неё, медики не давали.
Но Пит всё просил и просил открыть глаза, даже на секунду не представляя, как можно жить без отца, как вообще он сможет один, без его тёплых улыбок и подбадривающих слов, без его любви баловать сына, позволять ему творить всякие глупости, потому что когда их ещё творить, как не сейчас, без советов, как общаться с девушками, от которых щёки Пита моментально вспыхивали ─ настолько было неловко, ведь это отец, и он вроде как должен держать дистанцию в таких разговорах, а он говорил об этом, как пусть не подросток, но двадцатилетний парень. И как ему теперь без их совместных бесед о науке и уроков в мастерской, когда глаза и отца, и его загорались огнём любопытства и жаждой знаний.
Стив учил его многим вещам: умению слышать окружающих и уметь к ним прислушиваться, научил помогать нуждающимся и благодарить за помощь. Но Тони… Тони научил гораздо большему: любить жизнь, наслаждаться ею и получать от неё удовольствие, ценить то, что есть здесь и сейчас, а не то, что было когда-то или будет. И порой забывать о себе настолько, что с лёгкостью быть готовым отдать, что есть, ради близких.
Уже неделю Питер сутками сидел с отцом, читая ему, рассказывая о делах в школе, что, кажется, у него с Гвен что-то получается, и о том, какая она вообще хорошая и замечательная и как сильно верит в скорое выздоровление Тони. Раз в день, после обеда приходил Роуди, и тогда Пит мог хоть кому-то выговориться о всех своих переживаниях и страхах, потому что Джеймс, всегда собранный и спокойный, вселял необъяснимую уверенность лишь парой слов и мудрым добрым взглядом. Вижен тоже приходил несколько раз, но ему ещё такое поведение было несвойственно, да и получалось проявлять заботу слишком странно и неумело, но даже эти попытки помогали удерживать себя в руках, не позволяя страхам выползать наружу.
Но так хотелось, чтобы Стив тоже был здесь. Обида на него не прошла и даже с каждым днём росла и крепла, потому что Пит не понимал, как он может так поступать, неужели ради них ничего нельзя придумать? Или для него принципы дороже семьи? От этого хотелось снова плакать, а верить, что причина именно в этом, пугала и заставляла считать себя недостойным сыном. Но ведь Стив всегда говорил, что так гордится им, любит, и Тони тоже любит, но как в это верить, если всё вот так получается?
В животе заурчало, и Пит вспомнил, что вообще не ел сегодня, да и вчера перед сном съел всего пару тостов, и то через силу: даже кусочек в горло не лез. Он встал и пошёл в коридор, направляясь к автомату с едой. Да, чипсы и шоколадки не самая здоровая пища, а тем более на голодный желудок, но есть хотелось так сильно, что казалось, живот прилип к спине.
Автомат проглотил купюру и через мгновение сбросил пачки вниз. Питер нагнулся, чтобы достать их, и, распрямившись, повернулся в сторону палаты.
В конце коридора стоял Стив. Один, без охраны. С букетиком белых гиацинтов.
Питер сначала подумал, что ему померещилось, что это всё неправда, просто его вымотанный и уставший мозг играет с ним, подбрасывая то, что хочется увидеть. Он тряхнул головой и крепче сжал пакетик в руке, чтобы острые края фольги больно кольнули и можно было убедиться, что всё реально. Ноги сами понесли вперёд, к отцу, но Пит и сам не знал, для чего: ударить или обнять. Хотелось сделать и то, и другое, сразу, одновременно.
Стив тоже шагнул навстречу и, оказавшись перед сыном, был крепко обнят и сильно прижал его к себе, утыкаясь носом в тёмную макушку.
─ Прости, Пит, ─ целуя его в висок и отстраняясь, чуть слышно прошептал Стив и посмотрел в глаза. Питер закачал головой и, всхлипнув, ответил:
─ Не передо мной надо извиняться, пап. Он… Я… мне так страшно за него, и я рад, что ты здесь. Как ты?..
─ Я подписал Договор. Так просто, конечно, не отделаюсь, но это уже неважно. Я больше никуда не исчезну, правда.
Пит зажмурился, чтобы не заплакать. Он был в постоянном напряжении последние дни и теперь, осознав, что всё и правда может наладиться, ощутив, как с плеч валится часть тяжести всех событий, готов был разрыдаться на отцовском плече, потому что теперь можно хоть немного побыть маленьким, позволить себе переложить ответственность и ношу на кого-то ещё, не всю, но от этого уже гораздо легче дышится.
Он дал родителям время побыть наедине, а сам вышел на улицу, впервые за долгое время любуясь городом, и не почувствовал ставшего уже привычным ощущения, словно он в клетке среди высоток, тысяч машин и людей, бесконечного шума и постоянного движения, спешки. Всё будет хорошо, правильно, по-другому просто невозможно, ведь жизнь всегда возвращает всё в своё русло.
И Тони очнётся через неделю-другую, а Пит и Стив будут рядом в этот момент. И он простит Стива, пусть и не сразу. Снова начнёт ходить, и теперь уже Роуди будет его держать за плечо в такие минуты, потому что муж и сын будут стараться скорее закончить ремонт в доме, чтобы всё стало по-новому.
Пусть память и шрамы будут не раз напоминать о былом, а сердце так и будет сжиматься при этих воспоминаниях, хоть и не так больно, как теперь, пусть порой посреди ночи будет накрывать волной страх, что всё повторится, но с этим можно жить, главное, чтобы рядом с теми, кто поймёт и успокоит. Все последствия тех или иных поступков необратимы, но это не значит, что пути вперёд нет, это значит, что старая дорога больше тебе не подходит и надо двигаться новой, которая приведёт к ещё лучшему будущему, просто не следует идти по ней одному.