Милпорт — ужасный, чертовски засушливый городишко в огромном ничтожестве пыльной дыры Аризоны, и Эндрю его пиздец как ненавидит.

Он уже несколько недель выслеживает орду Мантикор, и разве это не смешно? Полукровка, вынужденный гоняться за монстрами. Он начинает чувствовать себя одним из охотников Рене, когда Эндрю почти уверен, что мерзкие кошки–скорпионы должны хотеть убить его больше, чем он хочет убить их.

Может быть, заманить его задницу в никуда, чтобы надрать её – это один из способов сделать это. Это невероятно, так как в последний раз, когда Эндрю заметил их, одна из мантикор посмотрела ему прямо в глаза, прежде чем отвернуть свою львиную голову, размахивая скорпионовым хвостом, как будто обиделась, что Эндрю все еще там.

Теперь, возможно, это первое официальное задание — ну... технически это было Аарона, но все же. За эти годы у Эндрю был изрядный опыт общения с монстрами, мистическими или нет, и это неестественное поведение для этих тварей.

Мантикоры, за которыми он охотится, даже не гуманоиды. Они меньше своих собратьев с человеческим лицом, и у них отсутствуют кожистые крылья, что делает их неспособными к сложному мышлению. Что бы с ними ни происходило, это должно быть чисто инстинктивно.

До сих пор Эндрю сузил свои предположения до двух возможностей: они либо убегают от чего-то более опасного, чем Эндрю, либо они преследуют более опасного человека, чем он.

В любом случае, Эндрю не особенно волнует, что покончить с этим дерьмовым шоу не удастся достаточно скоро.

После всего того шума, который они подняли по этому поводу, он подумал, что отправиться на поиски было бы интереснее.

Не то чтобы он жаждал вернуться в лагерь, где Аарон может винить Эндрю во всех своих опасениях, и у него одни и те же бессмысленные задачи, которые заёбывают его изо дня в день. Не говоря уже о том, что Эндрю должен носить оранжевый цвет на протяжении всего этого. Почему оранжевый? Боги действительно чертовски ненавидят своих детей.

Впрочем, отоспаться после нескольких недель путешествия в приличной постели звучит не так уж плохо.

Вдали от этой фантазии Эндрю бредет по улицам умирающего пустынного города, где глубоко висящее солнце делает все вокруг отвратительно живописным. Кактусы и пальмы прорастают из дорогих поливаемых полос травы, а красный камень выстилает горизонт.

Весна в Аризоне приравнивается к лету в Нью-Йорке, поэтому температура здесь высокая. Здесь также находится соответствующее количество людей, которые наслаждаются окончанием своего рабочего дня и наполняют городскую площадь жизнью.

В своей чёрной одежде с длинными рукавами Эндрю не совсем вписывается в толпу покупателей и людей, идущих куда-нибудь поесть, но это не значит, что он заостряет на себе посторонние взгляды.

Мантикоры должны быть где-то близко, если едва заметная вибрация в ножах Эндрю может что–то сказать об этом. Оружие из прекрасного стигийского железа – единственная полезная вещь, которую Эндрю когда-либо получал от своего благочестивого родителя.

На самом деле, это единственная полезная вещь, которую Эндрю, когда-либо получал от своих родителей.

Как у кого-то может быть две мамашки, полностью забившие на своих детей, на данный момент действительно выше его понимания.

Эндрю следует зову своих клинков по пыльным дорогам, пока в его поле зрения не появляется футбольное поле, за которым следует дерьмового цвета здание местной средней школы.

Поскольку Эндрю сомневается, что мантикоры пришли на урок английской литературы, он вытаскивает одно из жужжащих орудий из своих нарукавных повязок.

Он постоянно носит при себе восемь ножей. Шесть принадлежат к набору, который он получил, когда его объявили, и имеют нелепые имена, которые Эндрю отказывается использовать; два – для тех монстров, которые бессмертны, но у которых остаются только шрамы от этих ножей.

Стигийское железо в его руке черное как смоль; и, чувствуя близость существ без души, кажется, что тьма вытекает из металла. Она окружает клинок оттенком невозможной ночи, приближая Эндрю к стадиону.

Это не занимает много времени, пока он не слышит шипение и грохот из раздевалок.

Несмотря на это, Эндрю не бросается вперед, вместо этого он спокойно достает второй нож и тихо открывает дверь в здание.

Из коридора доносятся звуки драки, раздаются крики, которые Эндрю едва может разобрать из–за щелканья и грохота мантикор, и он на мгновение задумывается, куда он войдет, прежде чем толкает дверь в то, что раньше было залом для спортсменов.

В комнате беспорядок из разорванных, опрокинутых диванов, частей разрушенного развлекательного центра и глубоких порезов в стенах. Не говоря уже о крови. Липкая красная жидкость размазывается по разбитым подушкам и растекается по полу длинной уродливой полосой, смешивая чудовищную пыль и перья.

Другой коридор ведет дальше в раздевалки, но прежде чем Эндрю успевает уследить за звуками драки, его внимание привлекает какое-то движение.

Под одним из диванов наполовину спрятан мужчина средних лет — нет, поправляет Эндрю, когда замечает характерные рога, Сатир.

Их глаза встречаются, и Эндрю не может не думать, что это чудо, что Сатир все еще жив.

Мантикора проделала ужасную дыру в его груди, оставив его рубашку «Милпортские динго» пропитанной красным. Одно плечо и половина лица Сатира были либо отгрызены, либо оторваны когтями, а его дыхание затруднено и прерывистое.

Что ж, по крайней мере, теперь Эндрю знает, откуда берется вся кровь.

Боль, которую испытывает Сатир, должна быть неизмеримой, но он все равно пытается что-то сказать Эндрю. Что бы он ни глотал, это не более чем тяжелые, рваные глотки воздуха, но он из последних сил пытается указать вниз, в коридор.

Может быть, в булькающем дыхании было слово «защити», прежде чем глаза Сатира из умоляющих и мучительных превратились в стеклянные, но Эндрю не может быть уверен.

Затем Сатир перестает двигаться, и Эндрю наблюдает, как листья захватывают его волосы. Они продолжают прорастать у него изо рта и груди, и в считанные секунды тело Сатира покрывается свежей зеленью, восстановленной природой.

Неприятная тяжесть оседает в животе Эндрю. Наблюдать за чьей–то смертью никогда не доставляет удовольствия, особенно если это зрелище навсегда запечатлелось в твоем мозгу, но Эндрю больше беспокоит то, что символизирует Сатир.

Велика вероятность, что этот человек был разведчиком, пытавшимся доставить полукровку в лагерь. Проблема в том, что эти полукровки почти всегда дети в возрасте до двенадцати лет, и это не то, с чем Эндрю может справиться в любом случае.

Мог ли этот полукровка быть тем, за чем все это время охотились мантикоры? Нет ничего неслыханного в том, что монстры, движимые инстинктами, тянутся к могущественным полукровкам. И этот ребенок должен быть могущественным, чтобы мантикоры игнорировали кого-то столь сильного, как Эндрю, так близко.

Приготовившись, Эндрю сильнее хватается за рукоятку своих ножей и спускается вниз, как указал Сатир. Он уже представляет себе испуганного ребенка с широко раскрытыми глазами, о котором ему придется заботиться поверх монстров.

По его мнению, все они выглядят одинаково, когда приходят в лагерь: без сомнения, травмированные и совершенно подавленные, но в то же время возбужденные и любопытные.

Эндрю никогда так не выглядел, и именно поэтому он предпочел бы не быть ничьим желанным гостем в поганой жизни полукровки, но не похоже, что Эндрю может просто оставить их здесь. Ни один ребенок не заслуживает этого.

Ни один ребенок не заслуживает того, чтобы его разорвали на части мантикоры, поэтому Эндрю ускоряет шаг, надеясь, что еще не слишком поздно.

Есть несколько дверей, ведущих в разные раздевалки, и клинки Эндрю настолько настойчивы, что ему не понадобился бы режущий слух скрежет металла о металл, чтобы знать, куда идти.

Когда мантикора набрасывается на него с острыми зубами и чересчур драматичным шипением, в ту секунду, когда Эндрю распахивает нужную дверь, он готов.

Нож, который бросает Эндрю, попадает прямо между глаз монстра, и у него нет времени наблюдать, как он превращается в пыль, прежде чем мантикоры номер два и три следуют за ним. Теперь Эндрю потерял половину своих стигийских железных ножей, и за рядом шкафчиков раздается нечестивый визг. Определенно не человек.

Думая о потенциальном ребенке, запертом там, Эндрю перепрыгивает через одну из скамеек и сворачивает за угол — только для того, чтобы увидеть, как взрывается последняя оставшаяся мантикора.

Всплеск золотой пыли ослепляет Эндрю, но внезапная тишина делает приближающееся тяжелое дыхание еще громче.

Итак, когда из останков монстра выбегает тень, Эндрю реагирует.

К несчастью для ребенка, разум Эндрю все еще настроен на борьбу, и, хотя у него достаточно здравого смысла, чтобы бросить нож в руке, следующее лучшее доступное оружие – метла. По крайней мере, к такому выводу приходит мозг Эндрю, когда он замечает его рядом с опрокинутой тележкой уборщиков.

Следующее, что он помнит, это то, что Эндрю обхватывает руками метлу, и она сильно ударяется о живот ребенка.

Вот только… человек, кряхтящий снизу, вовсе не ребенок, по крайней мере, не больше, чем Эндрю.

Трудно сказать, когда другой мальчик хрипит, свернувшись калачиком на земле, но ему не может быть меньше пятнадцати. Через окна все еще проникает достаточно естественного света, чтобы Эндрю мог разглядеть темно-каштановые волосы и мешковатую поношенную толстовку.

Он на секунду приходит в замешательство, прежде чем мальчик поднимает глаза, и Эндрю чувствует себя так, словно кто-то ударил его метлой в живот.

Пылающие глаза нереального голубого оттенка сверлят дыру прямо в любой связной мысли, которая могла бы возникнуть у Эндрю. Тем не менее, красота другого мальчика не останавливается на достигнутом: гнев окрасил его прекрасные скулы в красный цвет, буквально вызывая умопомрачительный румянец, а из-за хмурого взгляда его губы выглядят пухлыми.

Может быть, легкие Эндрю работают неправильно.

Великолепно просто недостаточно, чтобы описать мальчика, стоящего перед ним. Даже с отросшими волосами и одеждой, из-за которой он кажется тощим, он выглядит как … ну, молодой греческий бог.

Теперь не осталось никаких сомнений в том, что мальчик – полукровка. Такая красота не может исходить только от крови смертных. Это просто невозможно. Эндрю не может не задаться вопросом, не нашел ли Ники кого–то нового, чтобы присоединиться к нему в хижине Афродиты.

— Да пошел ты, — мальчик задыхается с пола, поднимаясь на четвереньки.— Ты только что ударил меня метлой?

Эндрю смотрит на чистящую утварь, которую он все еще сжимает в руке, и отбрасывает ее, пожав плечами.

— Совет по выживанию. Не бросайся на того, кто в гуще драки. – Эндрю растягивает слова, подбрасывая нож в воздух, чтобы поймать.

Может, он немного выпендривается, ну и что? Мальчик очень симпатичный, а Эндрю очень веселый.

Очевидно, мальчик также чертовски быстр, потому что прежде, чем рука Эндрю успевает сомкнуться вокруг рукояти ножа, мальчик выхватывает его из воздуха. Его очень красивое лицо внезапно оказывается очень близко, и гнев на нем выглядит убийственно хорошо.

Блять, да он горяч.

Эти голубые глаза потрескивают, как сердце пламени, достаточно интенсивного, чтобы заставить Эндрю поверить, что он может сгореть от одной только близости. Никогда раньше он не был так уверен, что что-то будет проблемой. Даже когда Хиггинс рассказал ему о таком же двенадцатилетнем мальчике, которого он только что привел в лагерь полукровок, успешно оторвав Эндрю от Спирс на лето.

— Кто ты, блядь, такой? — шипит красавчик на Эндрю, кончик его собственного ножа направлен ему в грудь. — А где Эрнандес?

— Эндрю, — ответ приходит автоматически, потому что мозг Эндрю, по-видимому, не может вычислить, что происходит, в то же время, испытывая гей-кризис.

Приятно это знать. Приятно это знать.

— И если ты говоришь о Сатире, то, боюсь, он мертв. Превратился в колючий на вид куст.

Красавчик тихо ругается, смирение борется с горем.

— Я сказал ему. Я знал … Ебаный в рот. Он должен был просто... — покачав головой, он снова берет себя в руки, по-видимому, откладывая свою реакцию в пользу того, чтобы окинуть взглядом стигийское железо в своей руке, а затем Эндрю. – Ты полукровка, — он говорит, и это не вопрос.

Значит, он знает, что это такое, думает Эндрю. Интересно. Большинство полубогов совершенно ничего не понимают, пока не прибудут в лагерь. Поза красавчика не теряет своей напряженности, когда он держит нож поднятым.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Лицо Эндрю остается безжизненным, зная, что апатичное выражение выдает достаточно.

— На вечернюю прогулку вышел, конечно. Просто наслаждаюсь солнцем.— Он саркастически машет рукой, совершенно очарованный тем, что раздражение делает с лицом красавчика. Он фыркает.

— Ебать, ты шутник, конечно, – заявляет он мгновением позже. — Ты выглядишь так, как будто ни дня в жизни не видел солнца.

— Я из Калифорнии, – невозмутимо отвечает Эндрю, просто чтобы поспорить. Он знает, что бледен, как молоко.

— Кого это ебёт? – язвит красавчик. — Я хочу знать, что ты здесь делаешь.

Эндрю просто наклоняет голову в притворном раздумье, прежде чем один раз прищелкнуть языком.

— Нет, – просто говорит он.

Удивительно, но красавчик делает полшага назад.

— Нет? – растерянно спрашивает он.

— Нет, – повторяет Эндрю, очарованный эффектом, который произвело на мальчика это простое слово. Он задается вопросом, сработает ли это снова. Как далеко он может зайти? — Ты задаешь много вопросов, почему я должен продолжать отвечать?

На лице красавчика мелькает задумчивость, и Эндрю задается вопросом, что он сейчас придумает. Это забавно.

— Я мог бы просто заставить тебя ответить, – говорит красавчик, задумчиво прокручивая нож между пальцами пару раз. Это больше похоже на вопрос, так что Эндрю не волнуется. Кроме того...

— Я сомневаюсь, что ты смог бы.

Тень улыбки появляется на лице симпатичного мальчика, и это не очень приятно.

— В этом я сомневаюсь, — скромно говорит он Эндрю.

В ответ по его спине пробегают искры. Это так, так саморазрушительно, но этот уверенный, дразнящий тон быстро притягивает Эндрю.

— О? – произносит он, наблюдая, как крошечный изгиб губ складывается в ухмылку, прежде чем исчезнуть.

— Что бы ты взял за свои ответы? – спрашивает красавчик, переворачивая нож и возвращая рукоятку Эндрю.

Это... поразительно. Отсутствие истерики. Может быть, просто Эндрю так привык к этому от Аарона, что это застает его врасплох. Никто никогда не останавливается только потому, что Эндрю велит им это сделать. Это ведь не так работает, не так ли?

Всегда есть толчки и торг, за которыми следует гнев, когда Эндрю не в состоянии удовлетворить ненасытные требования отдать что-то бесплатно. И даже когда он это делает... это никогда не бывает правильно. Никогда не был достаточно хорош для Аарона.

— Правда за правду, – предлагает Эндрю, выхватывая свой нож и добавляя его к тем, что снова появились у него под повязками. На его вкус, ответ дается слишком просто, но красавчик и его способность слушать заинтриговали его сверх всякой разумной причины.

Услышав об условии Эндрю, другой мальчик слегка запнулся. Нерешительность присутствует и исчезает менее чем за мгновение, но Эндрю этого не замечает. Он говорит себе, что не стоит обнадеживаться, что желание чего-то приводит только к разочарованию, но красавчик берет себя в руки и кивает.

— Ладно. Но не здесь. Мне бы хотелось иметь место, за которым я мог бы наблюдать немного лучше. Давай.

Он двигается, но снова оборачивается, когда замечает, что Эндрю не последовал за ним.

— Что? – спрашивает он.

— Я еще не узнал твоего имени. Идти куда-то с незнакомцем опасно. – Эндрю издевается. Это призвано вызвать у мальчика еще одну скорченную рожицу, и, судя по выражению, появившемуся на его лице, Эндрю удалось, по крайней мере, удивить его.

— Серьезно?

Эндрю приподнимает бровь, скрестив руки на груди.

Это вызывает малейший намек на смех у другого мальчика, который прикрывает рот рукой. Его большие голубые глаза на секунду становятся беззащитными, как будто он не может поверить в звук, который только что издал, и о…

Тот взгляд, который он бросает на Эндрю в этот момент, может быть проблемой, если ощущение трепета в его животе является каким-либо признаком.

— Нил. – Красавчик уже взял свое лицо под контроль, когда Эндрю выходит из гей-паники.

Он быстро погружается в хорошо известную апатию и кивает, протискиваясь мимо Нила и выходя из раздевалки.

— Эй. – Он слышит, как Нил с проклятием карабкается за ним, заставляя крошечный пузырь юмора всплыть в его горле. Этого не должно быть ни в коем случае. Эндрю ничего не чувствует. Ему все равно. Он не хочет.

Это всего лишь факты.

Так почему же, когда Нил идет в ногу с ним, возмущенно нахмурив брови, эти заверения вызывают у него неприятный привкус?

*

Нил выбирает старомодную маленькую закусочную в дальнем конце главной улицы Миллпорта. Это в основном в стороне, но с достаточным количеством посетителей, чтобы никто не смотрел на них дважды. Огромные окна по углам окрашены в желтовато-коричневый цвет и отлично подходят для наблюдения за людьми.

Это идея, думает Эндрю, когда Нил проскальзывает в угол кабинки, откуда открывается хороший вид как на ресторан, так и на вход.

Он достаточно далеко на краю своего сиденья, чтобы в любой момент сорваться с места, но Эндрю предпочитает не комментировать это и устраивается напротив него.

Официантка принимает их заказы, и Эндрю использует затишье в действии, чтобы понаблюдать за Нилом. Его глаза цвета морской воды играют в салочки со всеми возможными выходами и всеми возможными угрозами, чтобы проанализировать это место.

При ближайшем рассмотрении Эндрю может разглядеть шрам, идущий сбоку от шеи Нила — какое-то ожерелье, исчезающее под одеждой, которое проходит поверх него. Там, где его руки выглядывают из слишком длинных рукавов уродливой толстовки, шрамов больше, но они меньше.

Если они такие же старые, как у Эндрю? Он подавляет внезапное желание протянуть руку, сердцебиение ускоряется при одной только мысли.

У Нила в волосах все еще мерцающая чудовищная пыль, и что-то настолько жуткое не должно выглядеть так завораживающе. За окнами садится аризонское солнце, и Нил выглядит, как дома на теплом фоне заката в пустыне.

Отстраненно Эндрю задается вопросом, не является ли Нил сыном одной из Гесперид. Несомненно, то, что он потомок богинь вечера и золотого света, может быть единственным объяснением того, как волосы Нила приобретают оттенок потускневшей меди, а его лицо идеально раскрашено контрастными тенями.

Их еда приходит достаточно скоро, и Нил, наконец, немного успокаивается. Когда он смотрит на Эндрю поверх своей картошки фри, в его взгляде сквозит откровенное любопытство.

Эндрю пьет воду, пока не почувствует, что в груди снова стало просторно.

— Итак. Ты собираешься отвечать сейчас? – спрашивает Нил, жестикулируя вилкой. – Что ты здесь делаешь?

Эндрю закатывает глаза.

— Охота на мантикор. Как насчет тебя? – ему удается звучать скучающе и вызывающе одновременно.

Намек на озорство играет в чертах лица Нила, скрытый, но не настолько, чтобы остаться незамеченным.

— Бег от мантикор. – Он отвечает. – Итак, кто сказал тебе идти преследовать монстров? Ты думал о том, что ты им не нравишься?

Эндрю фыркает. Никто не говорил ему гоняться за монстрами. Аарон был выбран для этого задания, но даже после того, как они сильно поссорились два с половиной месяца назад, не было ни единого шанса, что Эндрю отпустит его.

— На самом деле, люди специально говорили мне не делать этого.

Он не упоминает, что этим людям он тоже не нравится.

— Ах, бунтарь. – кивает Нил, откусывая дольку апельсина, которая украшала его тарелку.

Эндрю бросает на него равнодушный взгляд.

— Ты знал, что я полукровка. Как? – хочет знать он, чтобы не отвлекаться от своей очереди задать вопрос.

— Ты не первый, с кем я имел удовольствие встретиться. – Нил пожимает плечами. – Ты также убил трех мантикор, не моргнув глазом, и ты сражаешься оружием, сделанным из стигийского железа. Это была не такая уж большая головоломка.

Справедливое замечание, Эндрю должен признать, но…

— Если ты знаешь, что мы существуем, почему ты не в лагере?

Нил морщит нос с явным отвращением.

— Во-первых, моя очередь, придурок, но неважно. Мой ответ лагерям – громкое «нет, спасибо». Я тоже пытался сказать Эрнандесу, чтобы он отвалил, но он не захотел слушать.

— Мне все равно, что ты делаешь, – замечает Эндрю, и это правда.

— Хорошо, – Нил произносит это слово, агрессивно откусывая свой сэндвич с курицей.

Не то чтобы Эндрю никогда не думал о том, чтобы покинуть лагерь, на самом деле, он сказал своему собственному Сатиру сделать это чьей-то проблемой. Но потом был Аарон и снижение выживаемости взрослеющих полукровок. Жить, как Нил – кочевать, постоянно в бегах, но свободно…

Во всем существе Нила что-то трепещет, пробуждаясь к жизни за ребрами Эндрю, и это не проходит, когда он борется с этими макаронами с сыром.

Из соображений самосохранения он называет это интересом. Не хочу.

Эндрю Миньярд не хочет.

— Где находится ваш лагерь?

Эндрю смотрит на него, приподняв бровь.

— Думал, ответ был «нет, спасибо»?

— Так и есть, – соглашается Нил. – Но это правда за правду, и ты должен мне две.

Он подпирает голову рукой и самодовольно смотрит на Эндрю. Боги, этот мальчик — неприятность.

— Лонг-Айленд, Нью-Йорк, – говорит Эндрю, немного смущенный, когда ответ мгновенно поднимает настроение Нила. Он даже не осознавал, насколько настороженным все еще был Нил.

Насколько рассеянным он позволил себе быть?

— Отлично. Второй вопрос: разве эти задания по уничтожению монстров обычно не являются работой нескольких человек? Типа... ты их кинул в кусты по дороге, или их съели, или что-то в этом роде?

Эндрю забавляет отсутствие такта. Не каждый бы спросил вас об этом прямо, если бы вы наблюдали, как умирают ваши друзья, через тридцать минут после знакомства с вами.

— Как я уже сказал, – протягивает Эндрю, сохраняя вид, что он не впечатлен.– Я не должен был идти. К тому же групповые занятия отвратительны.

На это Нил тяжело кивает.

— О, блять, да. Групповые задания – отстой. – Он соглашается, заставляя Эндрю вздрогнуть.

Крошечная, рефлекторная реакция оставляет тяжелую яму в животе Эндрю. Он не может так реагировать на Нила, это противоречит всему, чем он заставляет себя быть.

— Так вот почему ты здесь один, даже если ты слишком стар для этого? – Спрашивает он. Может быть, если он будет вести себя так, как будто Нилу не удается вернуть к жизни запретные для Эндрю чувства, это прекратится.

Охуеть, план надежен, как швейцарские часы.

По крайней мере, так оно и есть, пока вопрос не заставляет позу Нила измениться на что-то нерешительное. Это напоминает Эндрю о том, как кто-то пытается скрыть вывихнутую лодыжку или больную мышцу, и похоже, что Эндрю просто надавил прямо на то место, где болит.

Промах мимолетен, но он сразу же заставляет все ростки надежды в Эндрю замереть. Конечно, он сумеет сделать так, чтобы это было неловко и некомфортно.

Вот почему даже зачатки привязанности или интереса опасны. Эндрю не должен был позволять им это только потому, что Нил предложил разговор, который наводит на мысль, что он думает, что Эндрю на самом деле человек.

Он думал, что сможет продержаться так больше десяти минут. Отлично, а теперь он звучит просто жалко.

— Нет, не совсем. – Когда Нил поднимает взгляд от своей недоеденной тарелки, в его глазах появляется пустой, размытый блеск, который напоминает Эндрю коряги. Нил пытается отвлечься от этого, криво скривив рот, но уловка не срабатывает.

Возможно, это сработало бы на ком-то другом, но Эндрю точно знает этот оттенок отчаяния. Как он не мог? Его мир покрыт этим.

— Кто? – Эндрю спрашивает, потому что он знает. Он знает боль Нила, его потерю и замешательство. Борьба за то, чтобы держаться за неуклонно истончающуюся нить, потому что отпустить ее – просто не вариант.

На секунду Эндрю убежден, что Нил убежит, что он выбежит за эту дверь и исчезнет. Вместо этого что-то в нем ломается.

— Моя мама. – Он шепчет.

— Монстры? – Эндрю догадывается.

Нил медленно кивает, решив передать часть себя Эндрю в этот тяжелый момент.

Эндрю, у которого перехватывает дыхание от робкого проявления доверия, которое позволяет себе другой мальчик. Это первый раз, когда ему не нужно умолять или выпытывать это у кого–то.

— Циклопы. – Нил с готовностью соглашается. – Они были дикими и жестокими; поймали ее пару месяцев назад. Мы не знали, что их было двое, и позволили загнать нас на побережье. Второй вышел из воды, он застал врасплох нас.

Эндрю принимает этот ответ кивком, задаваясь вопросом, могла ли мать Нила видеть сквозь туман, или она даже не знала, что в конце концов убило ее.

Он не может предложить никакого сочувствия в любом случае, но он может отплатить за правду, которую дал ему Нил, своей собственной.

— Я убил свою смертную родительницу два года назад. Она была для меня еще меньшей матерью, чем моя благочестивая. На самом деле, она совершила там настоящий подвиг.

Нил молча пропускает это мимо ушей, в то время как Эндрю готовится к реакции. Может быть, Нил разозлился бы из-за отсутствия такта у Эндрю или обиделся бы на то, как он отмахивается от смерти своей матери. Не то чтобы Эндрю не знал, как это происходит. Все всегда предполагают худшее, потому что его подход к вещам не является общепринятым.

Что ж, похоже, Нил больше всего на свете хочет быть исключением из всех гребаных правил, которые Эндрю давным-давно принял за правило.

Что-то похожее на величие и понимание мелькает в его глазах, это взгляд, который потрясает сами основы, на которых Эндрю построил свое понимание мира. Это похоже на то, как если бы Нил только что послал гравитацию к черту и ожидал, что Эндрю прекрасно справится без нее.

— Она заслужила это? – у Нила хватает наглости такое спрашивать.

— Иначе я бы этого не сделал.

И Нил … Нил просто кивает. Он принимает слова Эндрю как абсолютную истину, без вопросов, без сомнений, даже несмотря на то, что он ничего не знает об Эндрю.

От этого его тело сводит судорогой от гнева. Что это за дурацкий прикол? Он довел Аарона до того, что тот разорвал их сделку, и теперь есть кто-то, кто ему верит? Его собственный гребаный близнец был бы счастлив никогда больше его не видеть, если бы их попытка стать братьями была списана на неудачу. Что он должен делать с этим чертовым незнакомцем, который смотрит на него так, будто понимает его?

Нил, насколько Эндрю знает, может быть видением, созданным из чудовищной пыли и солнца пустыни. Не более чем несбыточная мечта, созданная разбитым разумом Эндрю, чтобы справиться с одиночеством, которое гложет его с тех пор, как Аарон расторг их сделку.

Он сражается с монстрами и лазает по крышам, когда хочет почувствовать себя живым. Это заставляет его чувствовать себя неконтролируемым, но в Ниле нет ничего контролируемого. Он ненавидит это. Ненавидит его.

Даже то, что Нил сейчас находится на периферии его внимания, похоже на падение, когда Эндрю хочет только одного – чтобы это прекратилось. Боль, такая глубокая и старая, что Эндрю забыл о ней, шевелится. Однако он ни за что не повторит эту ошибку снова.

Он молча возвращается к запихиванию в горло тостов с макаронами и сыром. Он ничего не чувствует на вкус, но Нил уважает его невысказанное требование тишины, и они заканчивают трапезу, не сказав больше ни слова.

*

Через два часа после выхода из закусочной Эндрю ждет на автобусной остановке. Наступила ночь, а вместе с ней и холод, который слишком быстро сменил поверхностное тепло, с которым Эндрю боролся.

Дурацкая Аризона с ее дурацкими переменчивыми температурами.

Эндрю знает, что его плохое настроение происходит от попыток убедить себя, что он все еще не чувствует того странного беспокойства, которое началось, когда Нил ушел.

Благодаря дерьмовому дару, которым является его эйдетическая память, он даже не может притвориться, что забыл об этом. Нет, образ Нила, исчезающего на улице, навсегда застрял в его голове, точно так же, как точная интонация его голоса и все оттенки синего, смешанные в его глазах. Каждую веснушку и каждую чертову прядь волос.

Нил, вероятно, забудет об их встрече через несколько недель, но Эндрю не может позволить себе такой роскоши. Просто одно из замечательных преимуществ, которые дает наличие богини равновесия, возмездия и мести в качестве матери.

Недостаточно того, что он помнит всю свою гребаную травму с полной ясностью, отныне этот красивый, нервный незнакомец будет вечно преследовать его в глубине души.

Если бы это не было так опасно, Эндрю проклял бы богов за то, что они не держат члены в своих штанах. Как бы то ни было, ему приходится довольствоваться проклинанием Тильды, которая определенно совершила ошибку в своём прошлом.

Как, блять, ей вообще удалось привлечь внимание такого человека, как Немезида? Он хотел бы, чтобы тупая сука ещё тогда умерла от шока, узнав, что забеременела от секса с женщиной.

Забавно, не правда ли? Она убегала от своей гомофобной семьи, потому что она не такая гетеросексуальная, какой они хотят ее видеть, а потом у нее появляются двое детей, которых она никогда не хотела.

Теперь Эндрю приходится иметь дело с этой ебаной жизнью. Трагедия.

Вздрагивая как от холода, так и от жужжания, которое Нил оставил у него под кожей, Эндрю снова проверяет время. Автобус появится только через сорок минут.

Он пытается думать о возвращении в лагерь, о том, чтобы снова увидеть Аарона и Ники.

Брат, который не хочет иметь с ним ничего общего, и двоюродный брат, который понятия не имеет, как с ним даже разговаривать.

На протяжении многих лет Эндрю был свидетелем того, как бесчисленное множество людей возвращались с заданий, и радость и празднование, охватившие весь лагерь, всегда были одинаковыми.

Его собственное возвращение будет совсем не таким, он не питает там никаких иллюзий.

Может быть, Аарон закатит еще одну истерику из-за того, что Эндрю «украл» его задание, прежде чем тот исчез со своей последней девушкой. Ники мог бы попытаться вытянуть из него несколько историй, прежде чем появится что-нибудь более интересное. Единственное, что он знает наверняка, это то, что Ваймак будет ругать его за то, что он ушел сам.

После этого все вернется к обиженным взглядам и напряженному молчанию между ним и остальной частью лагеря.

Конечно, есть Бетси, которая регулярно приглашает его в свою пещеру выпить горячего шоколада и посплетничать. Оракул, возможно, единственный человек, который всегда искренне рад его видеть – ну, кроме Рене. Но, как лейтенантка охотников Артемиды, Рене прямо сейчас бродит по лесу со своей избранной богиней. Могут пройти месяцы, прежде чем он снова ее увидит.

Единственная причина, по которой он отправляется в обратный путь, даже не отдохнув ночью, заключается в том, что он не уверен, что не наделает глупостей, если останется. Например, отправится на поиски определенного мальчика с голубыми глазами.

Еще один взгляд на время говорит Эндрю, что осталось еще тридцать три минуты ожидания. Он вздыхает, теребя лямки походного рюкзака, который прихватил перед уходом.

Где-то под одеждой у него лежит батончик «Сникерс», и Эндрю обдумывает все «за» и «против» попытки найти его в темноте, когда в переулке позади него что-то грохочет.

Пальцы Эндрю неподвижны. Кроме кактуса причудливой формы дальше по улице, вокруг никого и ничего нет. Миллпорт мертвее мертвого, единственное, чего не хватает, чтобы подчеркнуть это – одного из тех перекати-поля, которые всегда появляются в западных фильмах.

Настороже, Эндрю вытаскивает один из своих ножей из нарукавных повязок. Он бесшумно приближается к переулку, выставив вперед клинок и прислушиваясь к любым подозрительным звукам.

Технически, это может быть бездомное животное, но он полубог. Одна из первых вещей, которые вы узнаете, столкнувшись с этой судьбой, заключается в том, что в девяноста девяти процентах случаев это не самый безобидный вариант. На самом деле, это, вероятно, ужасный, опасный вариант, который вы еще даже не рассматривали.

Имея это в виду, Эндрю удивляется, когда единственная вещь в переулке – это мешки для мусора. Он моргает, обшаривая взглядом выцветшие стены и потрескавшийся тротуар, но ничего не происходит.

Не доверяя всему происходящему, Эндрю пригибается, его ботинки едва издают звук, когда он приближается к мешкам для мусора.

Сначала он видит ногу.

Если бы не его память, возможно, Эндрю даже не вспомнил бы о кроссовке. Как бы то ни было, он отбрасывает осторожность на ветер и чуть не спотыкается о свои ноги, чтобы как можно быстрее добраться до рухнувшего тела Нила.

Его мозг на самом деле не улавливает движений его тела, но Эндрю отбрасывает все сомнения, как только видит темные пятна на боку Нила. Это безошибочно кровь.

— Нил. – Другой полукровка в сознании, но совершенно запыхался. Эндрю чуть не задыхается от порыва чистого облегчения, которое пронзает его при виде того, что он проснулся.

Его поспешные движения заставили Нила резко сесть, его голубые глаза расширились и испугались, пока не остановились на Эндрю.

— Ой. Привет, Эндрю. Что ты здесь делаешь? – Нил пытается выглядеть в порядке, морщась от боли, которую причиняет каждое движение. – Ты знаешь, оказывается, шляться в темноте действительно опасно.

Эндрю просто поднимает бровь, не впечатлившись, и наблюдает, как потный, взъерошенный мальчик прижимает руку к ребрам и шипит.

— Я оставил тебя вне поля моего зрения на два часа. – Он произносит нараспев. – Как, во имя всех богов, тебе это удалось? – Эндрю кивает на травму.

Нил смотрит вниз, как будто впервые видит рану, затем пожимает плечами.

— Сегодня... не мой день. – Он осторожно подбирает слова.

Эндрю воздерживается от того, чтобы закатить глаза, но это близко к истине.

— Ты очевидный идиот. Что, твоя мама раньше убивала всех монстров, а теперь ты не знаешь, как это работает? – может быть, вспоминать о его покойной маме – не самый умный поступок, в конце концов, Эндрю не слишком ладил с этой конкретной темой в прошлом. Но прежде чем Эндрю успевает начать беспокоиться о реакции, Нил фыркает.

— Она могла постоять за себя. – Он отвечает, и это звучит почти... шутливо? Мрачный, недобрый юмор, пронизанный горечью. – Обычно я тоже могу, но я был здесь слишком долго, и я думал, что достиг лимита нападений на сегодня. Очевидно, это ошибка.

— Ты не просто идиот, ты наиглупейший идиотище, – соглашается Эндрю, злясь на Нила за его беспечность. И почему он злится?

— Ну, выжить намного сложнее, если кто-то не прикрывает твою спину.

Тон Нила раздраженный, но слова что-то зажигают в Эндрю; искушение, которое вспыхивает так быстро, что у Эндрю перехватывает дыхание.

Что-то в нем хочет защитить этого мальчика, и даже мысль о том, чтобы поддаться этому ужасно глупому порыву – самая опасная вещь, которую Эндрю когда-либо делал.

Он знает лучше. Он знает. Такие вещи всегда заканчиваются катастрофой, но он ничего не может поделать с тем, как Нил втягивает его в это дело.

Ради собственного здравомыслия Эндрю не сомневается в этом, когда снимает рюкзак и роется в нем, пока не находит тщательно завернутые квадратики амброзии. Они входят в каждый базовый набор для заданий, хотя до сих пор Эндрю в них не нуждался.

— Вот, ешь, – приказывает он, протягивая пакет Нилу, чтобы тот взял.

Другой мальчик просто изучает обертку лавандового цвета, которая делает ее похожей на конфету, и хмурится.

— Что это?

— Амброзия, – и когда Нил не реагирует, Эндрю медленно произносит это по буквам: – для твоих ран.

Все еще сбитый с толку, Нил качает головой.

— Почему ты дал мне это?

Эндрю моргает.

— Ты ранен. – Он констатирует очевидное.

— Да, но это как бы... царапинка, – Нил пренебрежительно жестикулирует. – Пара швов, и я готов идти. Зачем тебе тратить на это свою амброзию?

Эндрю снова смотрит вниз, туда, где почти половина слишком большой и теперь разорванной рубашки Нила липкая от крови.

— Ешь, – повторяет он.

Нил качает головой.

— Нет. Я в порядке, правда. Прибереги это на тот случай, когда тебе это понадобится.

— Мне это не нужно, тебе нужно, – настаивает Эндрю. – Так возьми это.

Маленькая упрямая складка появляется между бровями Нила, когда он снова качает головой, отказываясь принимать амброзию. Для человека, сидящего в переулке между мусорными мешками, у него определенно есть немного наглости.

Тем не менее, Эндрю знает, когда он проиграл, и споры ни к чему их не приведут. На самом деле это очень контрпродуктивно, поскольку Нил все еще истекает кровью, поэтому Эндрю кладет завернутые квадраты обратно и смотрит на Нила сверху вниз.

— Как насчет того, чтобы я заключил с тобой сделку? – предлагает Эндрю.

Его сердце бешено колотится от того, что он делает. Это повод для разочарования, еще одно приглашение жизни преподать ему урок, потому что, по-видимому, он так и не научился не пробовать что-то подобное снова.

Но Нил интересен. В миллион раз больше, чем все, что может предложить лагерь. Конечно, Эндрю мог бы вернуться к Аарону, но его близнец высказал свое мнение о нем более чем ясно.

Единственное, чего можно было бы добиться – это постоянного напоминания о его неудачах. Это было бы бессмысленное существование.

Как бы он ни гордился тем, что ничего не хочет, быть бесцельным – ужасное чувство. Глубоко, глубоко внутри он отчаянно хочет большего.

— Какого рода сделка? – Нил спрашивает осторожно, но пока не возражает. Что-то живое трепещет в Эндрю. В основном это похоже на проклятие, но часть этого граничит с восторгом. По крайней мере, ему больше не будет скучно, если Нил согласится.

— Ты сам сказал, что выживать легче, когда кто-то прикрывает твою спину. Я могу это сделать. Повернись ко мне спиной, и я даю слово, что не дам чужому ножу даже близко приблизиться к ней.

Рот Нила пару раз открывается и закрывается в шоке, за этим движением следует недоверчивый звук.

— Я... Ты… Я имею в виду – почему? – все-таки говорит он.

Эндрю пожимает плечами, как будто каждая его клеточка не вибрирует от нервов. Вот каково это – выпрыгивать из самолета? Шум в ушах? Покалывание в конечностях? Кульбиты его желудка и сердца?

— Потому что ты прав. Лагеря – отстой. Тебе нужна рука помощи, а мне нужен предлог, чтобы не возвращаться. Смекаешь?

— Я-я не против? – Нил звучит неуверенно, поэтому Эндрю ждет. Может быть, это из-за усталости или боли, но красавчику требуется довольно много времени, чтобы наскрести ответ.

— Но какая тебе выгода от этого? – наконец спрашивает он. – Я имею в виду, да, я не настолько глуп, чтобы думать, что я долго продержусь один, но что я могу предложить взамен, чтобы это была справедливая сделка?

Этот вопрос застает Эндрю врасплох. Обычно люди быстро хватаются за любую возможную выгоду. Даже Аарон едва прислушался к условиям Эндрю, когда они заключали свою сделку, жадный до защиты. Когда это больше не имело значения, присутствие Эндрю стало беспокоить, и Аарон быстро пренебрег обещанием, которое он сам дал в тот день.

— Развлечения, – пожимает плечами Эндрю, – они делают мою жизнь интереснее.

Это чудо, что ему все еще удается казаться невозмутимым, когда Нил постоянно пытается заставить его легкие сжаться.

— Этого недостаточно, – настаивает Нил, понятия не имея, насколько он неправ.

В повседневной жизни Эндрю так редко что-то чувствует. Интриги, которую Нил внушает ему, более чем достаточно, чтобы гарантировать защиту Эндрю.

— Я говорю, что это мое условие, – говорит ему Эндрю, не оставляя места для споров. – Сделка заканчивается, когда мне становится скучно, или ты решаешь, что тебе лучше быть одному. В любом случае мы расходимся, как только вокруг все будет безопасно. Теперь звучит хорошо?

Нил недоверчиво качает головой, прежде чем прислонить ее к стене за спиной. Глядя на Эндрю из-под преступно длинных ресниц, он фыркает.

— Ладно. Тогда ты заключил со мной сделку.

Он согласен.

Эндрю отказывается признавать, как его легкие наполняются гелием при этих словах, как на мгновение становится легко и щекотно дышать, и как это ощущение проникает в его нутро.

Последняя сделка. Он попробует это в последний раз.

Кивнув, Эндрю протягивает руку.

— Тогда давай вытащим тебя отсюда. У меня есть аптечка, которую мы можем использовать, чтобы привести тебя в порядок, и мне нужно перенести свой билет на автобус.

На лице Нила появляется легкая улыбка, как будто он тоже не может поверить в огромную глупость их обещания, но ему все равно.

Безрассудство ему чертовски идет.

— Хорошо, тогда пошли, – говорит он.

Одна рука все еще прижата к боку, Нил хватает Эндрю другой и позволяет поднять себя.

В темном переулке, с кровью Нила, размазанной между их ладонями, как клей, сумма их отчаяния кажется смехотворно похожей на надежду.