У Бомгю дрожат руки.
— Как же ты заебал меня со своими розами, хён!
Пальцы невольно сжимают колкий стебель сильнее, позволяя шипам впиться в чувствительную кожу. Бомгю бы хотелось сжать ещё сильнее, чтобы кровь сочилась по ладони и капала на асфальт, звучно ударяясь об него; чтобы боль пронизывала руку до запястья, ведь может тогда она сможет заглушить скопившееся разочарование. Бомгю хочется ударить Ёнджуна по лицу этой несчастной розой, чтобы доказать, насколько его это раздражает.
И отказывать себе в таком желании Бомгю больше не станет.
Внешние лепестки осыпаются от одного взмаха, а Ёнджун жмурится против воли, даже не стараясь прикрыть лицо. Кожи касаются острые шипы, оставляя след — простая царапина постепенно заполняется тонкой полоской крови — а оставшиеся лепестки успокаивающе проскальзывают, смазывая кровавый узор. Бомгю хочется украсить чужое симпатичное лицо шрамами, чтобы каждый кровоточил, а спустя время оставил после себя не более, чем тонкую бледную полоску.
Ёнджун согласился бы на такое не раздумывая, если бы только не хотелось так сильно сжать пальцы вокруг чужой шеи.
— Как же ты заебал меня со своими капризами!
В чём Ёнджун себе тоже, в прочем, не отказывает.
Один шаг вперёд против двух мелких шажков назад — Бомгю задыхается, потому что чёртов Чхве Ёнджун знает, куда давить, знает, как заставить Бомгю успокоиться и замолчать, если даже не упасть к его ногам. Сейчас Бомгю лишь неуклюже оседает на лавку за собой, теряя равновесие. Роза выпадает из руки.
Ёнджун его отпускает.
Взгляд глаза в глаза искрит неприкрытой ненавистью, но где-то за ней, не так уж и глубоко, плещется желание. Бомгю любит чувствовать руки Ёнджуна на своей шее и совершенно этого не боится. И не боится это признавать. Уперевшись руками в край лавки, Бомгю сжимает пальцы до побеления костяшек; ладони саднят от следов прикосновения шипов, кожа начинает чесаться. Бомгю это игнорирует. Взгляд от Ёнджуна не отводит.
— Успокоился? — резко бросает Ёнджун, смотря на младшего сверху вниз. Бомгю упрямится и не отвечает. — Бомгю-я.
— Ещё раз увижу твою блядскую розу, — младший Чхве поднимает руку, указывая Ёнджуну прямо пальцем в грудь, — я тебя жрать её заставлю, понял? Уёбок.
Последнее змеиным шипением разносится по сухому воздуху без шанса для оправданий. Бомгю встаёт с лавочки, которая так удачно спасает его от неприятного падения, пинает остатки упавшей розы мыском кед и уходит вперёд. Он знает, что Ёнджун потупит минуту и пойдёт за ним, а в итоге они пересекутся где-то у подъезда дома Бомгю и жадно искусают друг другу губы. Потому что по-другому у них не бывает.
Потому что иначе они не умеют.
Но в этот раз Ёнджун задерживается в раздумьях, а Бомгю сбавляет скорость, потому что не слышит чуть позади звука знакомой походки. Когда оглядывается, то и вовсе понимает — однажды Ёнджуна сломают эти ситуации окончательно и он пошлёт Бомгю на все четыре стороны. Но пока что, немного погодя, Ёнджун всё же идёт за младшим, не нарушая их общей традиции. Улыбка трогает обветренные губы и Бомгю снова ускоряет шаг, а Ёнджун недовольно фыркает себе под нос.
Вешать ярлыки на отношения для обоих всегда было чуждо, но Бомгю первым постарался сделать для них подобие обычной человеческой жизни — на знакомо шипящее мы типа вместе теперь, что даже не было вопросом, Ёнджун только недовольно хмурится. Но всё равно кивает.
Даже если бы в этой ситуации был иной выбор, Ёнджун на него не согласился.
— И даже не думай, что всегда будешь сверху, — вдогонку тогда бросает Бомгю, прежде чем Ёнджун успевает хоть что-то сказать. — Будем меняться.
— Я забыл спросить твоё мнение, малявка, — огрызается Ёнджун.
Бомгю такое до странного нравится.
И только по этой причине он позволяет Ёнджуну в девяносто девяти процентах случаев зажать себя у стены или придушить прямо на улице; и даже не извиняться за бесконечное количество меток на чувствительной коже внутренней стороны бёдер. Бомгю сам постоянно огрызается, но делает это более изящно, чем Ёнджун — например, роняет чашку горячего кофе прямо на чужие светлые брюки ранним апрельским утром, когда оба опаздывают на учёбу. Их отношениям уже больше десяти месяцев.
— Ой, как неловко.
Бомгю картинно охает и прикрывает рот ладонью — искренним удивлением и раскаянием тут и не пахнет. Зато ёнджуновские новенькие штаны пахнут свежесваренным кофе и украшены тёмными разводами. Бомгю считает, что это искусство — чтобы получить такой рисунок, нужно ещё постараться, под правильным углом наклонить чашку и рассчитать траекторию разлива жидкости по ткани. Только Ёнджун с этим не согласен. Пламя праведного гнева распаляет небольшую комнату до максимальной температуры за долю секунды — эти брюки Ёнджун сегодня не сможет надеть, а так хотелось.
— Языком отмывать будешь, — рычит старший; на чужой спектакль ни капли не ведётся.
— Где именно? — Бомгю, в пару шагов сокращая расстояние между, накрывает ладонью чужой пах и сжимает. — Здесь?
Когда чуть погодя рука скользит ниже к внутренней стороне бедра, Бомгю знает точно — ему пиздец. Потому что Ёнджун звереет, хватая младшего за запястье. Сжимает болезненно и без капли сожаления, отводя руку в сторону — выходки Бомгю ему так сильно надоели. Сам Бомгю молча наблюдает в ожидании ответа; уголок его губ чуть дёргается от сдерживаемой улыбки, когда ёнджуновская свободная рука забирается под широкий вязаный свитер младшего.
Победил.
— Здесь.
Ногти проходятся по коже прямо рядом с соском, вынуждая невольно вздрогнуть — ещё одно чувствительное место, которое Бомгю позволяет стимулировать только перед разрядкой. Он держит непробиваемую маску похуизма на лице, пока старший с садистским удовольствием сжимает чужой сосок между пальцами. Тихий стон слетает с губ против воли несколько секунд спустя.
— Ещё хочешь поспорить? — ёнджуновская улыбка совсем не кажется доброй, но Бомгю больше пугает чужая рука на собственном торсе. — Или хочешь что-то добавить?
Бомгю за словом в карман никогда не полезет.
— Хочу.
— И чего именно хочешь, Бомгю-я?
— Тебя.
Возражать Ёнджун не собирался с самого начала, поэтому свитер Бомгю очень быстро оказывается скинут прямо на испачканные брюки, а пальцы сцепляются в крепкий замок где-то на задней стороне ёнджуновской шеи, когда под бёдра резко подхватывают и прижимают спиной к стене. Каждый поцелуй жалит, словно пчелиный укус, никто не собирается уступать — младший опускает руки, без предупреждения забираясь пальцами под тонкую ткань боксеров, от чего Ёнджун невольно двигает бёдрами навстречу. На пары они либо сильно опоздают, либо и вовсе не попадут.
Бомгю клянётся, что лучший секс с Ёнджуном именно тогда, когда он злится.
Через несколько дней Ёнджун снова топчется в кампусе университета Бомгю, но уже с тремя розами. Изнутри распирает щекочущее предвкушение реакции, а воображение услужливо подкидывает варианты выражения чужого лица, основываясь на полученном опыте. Чхве Ёнджун абсолютно точно знает, что делает и с какой целью. Играть с огнём — его любимое занятие.
Бомгю вылетает из дверей главного здания разве что не окрылённый; вокруг солнце ещё слепяще яркое, что на его фоне Бомгю кажется в разы счастливее. Ёнджуну даже на пару мгновений хочется выкинуть цветы в ближайшую урну и хоть раз провести с Бомгю время так, как делают обычные люди.
Но Ёнджун с Бомгю не обычные люди. Рутина им чужда, как и клишированное поведение влюблённых. Ёнджун так считал с того самого момента, как пересёкся взглядами с младшим на одной из вечеринок первокурсников. Бомгю уже тогда был слишком необычен для своей компании — одна чёрная юбка поверх укороченных лосин чего стоила, а зажатый в пальцах фильтр сигареты как никогда манил прикоснуться губами. Ёнджун и прикасается, но не к нему, а к губам Бомгю — бесцеремонно растолкав компанию пьянющих перваков, Ёнджун делает то, что хочет, и ни на секунду не чувствует укола совести. Почти стлевшая сигарета, прежде чем улететь за балкон на теплеющую улицу, угольком выжигает Ёнджуну маленькую точку на предплечье. Бомгю пьяно улыбается — чужая боль от собственных действий ему не очень-то и важна.
— С тобой будет интересно, — влажный язык пробегается по пересохшим губам, пробуя чужой вкус; у Ёнджуна во рту знакомый привкус табака мешается с отголосками какого-то алкоголя. — …хён?
— Ёнджун, — поправляет старший, — Ёнджун-хён.
— Ёнджун-хён? — переспрашивает Бомгю и коротко хихикает. — Как скажешь, Ёнджун-а.
С этого момента Ёнджун клянётся, что не позволит рутине проглотить их с потрохами, потому что не для этого они были созданы — не для обычной жизни.
И сейчас, наблюдая, как с некогда счастливого лица Бомгю спадает улыбка по мере того, как он приближается к старшему, совсем не пугает. Ёнджун получил ожидаемую реакцию и в ближайшем будущем получит не менее ожидаемую ответку. Так у них всё устроено.
— Для тебя, — в шутливом поклоне Ёнджун вытягивает руку с цветами вперёд и старается не смотреть младшему в глаза — так и в камень превратиться недолго.
— Я же сказал тебе, хён, — Бомгю смотрит на протянутые розы, стискивая зубы, — сожрать заставлю.
Ёнджун демонстративно отрывает крайний красный лепесток и зажимает его между губами; вытягивается к чужому лицу ближе и смотрит так довольно, что у Бомгю почему-то вся злость вдруг испаряется. Но пощёчину старший получает отменную — звук разносится на несколько метров вокруг, а у Ёнджуна, кажется, немеет щека от чужого удара. Часть лепестка отрывается, падая под ноги. Бомгю вытягивает руку, тыча пальцем Ёнджуну в грудь.
— Я предупреждал, — младший Чхве спокойно жмёт плечами, тыкая несколько раз в одно место, будто это может отодвинуть Ёнджуна хоть на сантиметр.
— Я был готов к последствиям.
— Это всё из-за брюк, да?
— Из-за того, что я сильно тебя люблю.
Бомгю столбенеет, переставая отбивать неизвестный ритм по ёнджуновской груди. Руку поджимает к себе ближе и непонимающе хмурится, а когда наконец понимает, то.
— Нет-нет, скажи, что ты пошутил.
Но Ёнджун не шутит.
— Как знать, — жмёт плечами он; розы вложить в чужие ладони всё же хочется, даже если велик риск получить ими по лицу. — Не будь таким серьёзным на эту тему, меня не пугает твоя аллергия и твои специфические замашки.
— Аллергия на цветы или серьёзные отношения? — фыркает в ответ Бомгю, складывая руки на груди.
— И на то, и на другое.
— И именно поэтому ты принёс эти ебучие розы снова и признался мне в любви.
— Но тебя же это взбесило?
— Да.
— Значит, я сделал правильный выбор.
Бомгю хмурится ещё несколько секунд, а потом внезапно понимает — даже если им обоим не подходят обычные человеческие клише, то это ещё не повод так реагировать. В конце концов, он первый предложил Ёнджуну встречаться и ничего в этом страшного не оказалось. Даже интересно. Но так скоро получать признание он не планировал равно как и признаваться самому.
— Мы встречаемся уже почти год, Бомгю-я, — Ёнджун приподнимает свою руку, рассматривая на предплечье памятную метку с самой первой встречи. — И мне плевать, если тебе не хочется этого слышать из-за своего страха. Я хочу тебе это сказать и я говорю.
В глубине души Бомгю всегда ждал этих слов, даже если не готов признаться в этом самому себе. Потому что Ёнджун оказывается прав и это совсем не страшно — это даже приятно и хочется ещё. Намного приятнее, чем нарочно бесить друг друга. Возможно, остатки старых привычек дают о себе знать?
— Не хотелось бы мне связывать свою жизнь с таким долбоёбом, как ты, — Бомгю накрывает рукой чужую метку, вынуждая поднять взгляд. — Но я тоже тебя люблю, поэтому не могу тебе отказать.
Ёнджун добровольно кидает розы куда-то за спину младшего, а сам его обнимает — крепко; так, что хрустят затёкшие после учебного дня кости и ноет где-то под рёбрами. Бомгю коротко улыбается, но бесить Ёнджуна всё равно не перестанет, даже если это будет стоить здоровья их обоих. Ломать традиционные устои — его любимое занятие.
— Ой, как же неловко получилось, — пальцы в сладком креме проходятся сначала по одной ёнджуновской щеке, а затем по второй; Бомгю чертит линию вниз к шее, а когда крем на пальцах заканчивается, повторяет пройденный путь языком. — Мне очень-очень стыдно.
Первую неделю после признания определённо необходимо отмечать спонтанной покупкой набора пирожных.
— Действительно, что ли? — ёнджунова бровь приподнимается, когда он сталкивается с игривым взглядом Бомгю; младший ёрзает на его бёдрах, не имея при этом ни грамма совести.
— Нихрена.
— Какой же ты пиздобол.
— Стараюсь.
Старший не отвечает и цепляет пальцами кусок бисквита — с приглушённым шлепком опускает десерт куда-то на изгиб чужой шеи, чтобы в следующее мгновение бессовестно укусить и пройтись языком. Крошки сыплются прямо на пол, что не имеет совершенно никакого значения прямо сейчас, пока Бомгю звонко вскрикивает от болезненного укуса. Ёнджун, с удовольствием слизав остатки своей ответной пакости, отстраняется с хитрой улыбкой.
— Мне так жаль, — наиграно вздыхает он, обводя пальцем краснеющее место укуса, а затем наклоняется обратно, чтобы поставить первую метку на видном месте. — Очень-очень жаль.
— Ни черта тебе не жаль, — полустоном роняет Бомгю, кусая собственные губы; его рука уже с силой сжимает пряди ёнджуновских волос на макушке, когда едва ощутимые поцелуи начинают щекотать около ключиц. — Скотина.
Ёнджун не может перестать улыбаться, без предупреждения хватая Бомгю за ягодицы.
— Стараюсь.
Ёнджун вытрахает из Бомгю все его страхи и сомнения — даже аллергию на полноценные серьёзные отношения — но вот с аллергией на проклятые розы придётся побороться медикаментозным путём.