Опухоль неоперабельна. Труднопроизносимые слова с таким простым смыслом! Диагноз. А ещё то, с чем придётся смириться.
Мне восемнадцать, у меня опухоль мозга, я лежу в хосписе, жить мне осталось максимум месяц.
Боюсь ли я смерти? Сложно сказать. Мысли о том, что я скоро умру, не пугают, но вот о том, что будет после… или не будет. Я умру, глаза закроются, и я больше не смогу их открыть, не увижу этого синего неба в окне, этого белого и бесконечно высокого потолка палаты… А что дальше? Мир не изменится, ничего не изменится, просто меня в нём больше не будет. Но если меня не будет здесь, где я буду? И буду ли вообще? Что ждёт меня дальше и есть ли это что-то? От таких мыслей леденеет внутри, как будто сердце сжимает чья-то холодная рука… рука смерти?
Но я, пожалуй, смирился, вернее, принял мысль о том, что умираю. Мне в любом случае легче: я умру, и всё для меня окончится. А родителям каково? Знать, что они ничем не могут мне помочь… вынуждены день за днём наблюдать, как их ребёнок угасает. Врачи могут лишь ненадолго продлить мою жизнь… нет, существование! Я отказался от лечения, когда понял, что это бесполезно. Родители были в шоке от моего решения, но я честно сказал им, что хочу умереть спокойно. Ведь я всё равно умру, так хоть без мучительных процедур. Хватит и обезболивающего.
Я уже и боль-то с трудом чувствую. Временами накатывает дикая головная боль, режущая и рвущая мозг в клочья, но всё чаще слабость, и тогда я засыпаю или теряю сознание (я и это уже не различаю). И эти недолгие моменты между провалами и есть моя жизнь.
Ко мне подключена сложная аппаратура, непрерывными сигналами сообщающая о всех изменениях в моём состоянии. Я научился различать их, так что знаю: с каждым днём мне становится хуже. Родители тоже это знают и всеми силами стараются меня приободрить и побаловать, принося фрукты и сладости. Но я почти ничего не ем (ни аппетита, ни сил) и отдаю всё медсестре, которая за мной присматривает, чтобы не расстраивать родителей. Они так радуются, когда видят пустые тарелки! Как я могу лишить их хотя бы этой радости?
Бо́льшую часть бодрствования, когда нет посетителей или врачей, я просто лежу и смотрю в окно. Там качаются на ветру деревья, там поют песни глупые птицы, там синеет небо, по которому бегут облака, там… там всё то, чего больше нет у меня: там жизнь.
На прошлой неделе моё состояние резко ухудшилось: я потерял сознание и несколько дней провёл в коме. Я даже не понял, как это произошло. Просто вдруг потемнело перед глазами, и сознание выключилось: щёлк! и всё. И очнулся тоже неожиданно. Вроде бы всё пошло по-прежнему после этого… вот только у меня начались галлюцинации.
Это было так странно. В ушах стоял какой-то шорох, будто кто-то всё время нашёптывал что-то неясное на ухо, да и соображал я хуже, чем до комы. А потом галлюцинации начали материализоваться.
Я очнулся после очередного обморока и увидел, что на столике возле койки стоит свеча. Обыкновенная свеча, какие продают дюжинами в бакалее. И поскольку ничего необычного в ней не было, я лишь удивился, для чего её сюда принесли, и спросил у медсестры:
— А свеча зачем?
Медсестра посмотрела на меня с тревожным недоумением:
— Какая свеча, Коу?
— Вот эта. — Я показал на свечу, потом вдруг почувствовал тревожный холодок в животе и добавил: — Ты что, не видишь её?
Медсестра положила мне ладонь на лоб:
— Коу, там нет свечи. Тебе показалось.
— Но… вот же она… — Я вытянул руку, но никак не мог до неё дотянуться отчего-то. — Я вижу её… эту свечу…
Медсестра вызвала врача, и тот объяснил, что никакой свечи нет, это всего лишь вызванные опухолью галлюцинации. Мне вкололи успокоительное, я закрыл глаза и задремал. Всего лишь галлюцинация…
Но пробуждение ничего не изменило: свеча по-прежнему была здесь. Стояла себе на столике, даже тень от неё была, как от настоящей свечи. Я вытянул руку, сползая боком на самый край койки. Хотелось убедиться, что это всего лишь галлюцинация, как уверяли врачи, но… я смог коснуться свечи, ощутил пальцами её гладкую поверхность, а когда поднёс пальцы к лицу, то почувствовал и пряный запах воска. На душе стало прохладно: либо я окончательно свихнулся, либо это вовсе и не галлюцинация. Но тогда что?!
Кроме меня никто эту свечу не видел, все отвечали одинаково: нет никакой свечи. Но свеча была и перемещалась по столику! Сам я этих перемещений не видел, но замечал, что иногда свеча стояла чуть дальше или чуть ближе, чем накануне. Как будто кто-то переставлял её с места на место. Скорее всего, это происходило, пока я спал. Я пытался бороться со сном, чтобы проследить за этой странностью, но в итоге всё равно засыпал или отключался, а наутро свеча оказывалась передвинутой.
Так я вряд ли бы смог чего-нибудь добиться, поэтому изменил тактику. Вечером, когда все ушли, я забрал свечу к себе на койку и накрыл её ладонью. Теперь-то я точно во всём разберусь! Никто не сможет вытащить её и остаться незамеченным, я непременно почувствую и проснусь. Довольный собой, я закрыл глаза и погрузился в дрёму: эта недолгая активность меня вымотала.
Сквозь эту дрёму я почувствовал холод, по коже отдалось мурашками, выхолодило внутренности. Будто ворвался в палату сквозняк из внезапно распахнувшегося окна (чего быть не могло: на окнах задвижки). Меня передёрнуло, я открыл глаза и увидел то, чего, наверное, никто ещё не видел. Палата выцветала на глазах, становясь серой, от стен ползли тени, поглощающие цвет. Тени добрались почти до самой койки и застыли на полу. Я сглотнул, не в силах отвести от них взгляд. Очередная галлюцинация?
Тени заколыхались и поползли вверх, словно поднимались по невидимой стене, становясь объёмными. И из этих теней материализовался человек… или не человек… бесцветный, выцветший, как и тени позади него… в длинном топорщащемся за спиной плаще, похожем на крылья, и изодранной одежде. Он сделал шаг вперёд, тени как будто остались позади, и всё в палате стало обычным: вернулись цвета, и этот человек тоже стал обычным и вполне реальным. Он наклонился и протянул ко мне руку. От него повеяло холодом, я вжался в подушку, костенея от страха, потому что понял: никакая это не галлюцинация, всё происходит на самом деле!
— Не стоило так делать, Коу. — Его голос был ровным, лишённым каких-либо выражений или оттенков, — какой-то потусторонний голос!
Он приподнял мою руку, — а меня вновь пронзила дрожь, потому что пальцы у него были ледяные, — и забрал свечу, водворяя её обратно на столик.
— Кто вы? — просипел я. — Откуда вы знаете моё имя?
— Пусть стоит здесь, — проговорил он и дотронулся до свечи пальцем, та фыркнула и вспыхнула синим светом.
Синим светом?! Приборы зашкалило, когда они отреагировали на взбесившееся сердце. Человек обернулся на звук, положил ледяную ладонь мне на лоб:
— Успокойся, Коу, вот так…
Странное дело, сердце моментально улеглось, аппаратура смолкла и вернулась к обычному мерному отсчёту моего времени. Я в ужасе поднял на него глаза, человек отдёрнул ладонь и быстро сказал:
— Не бойся.
— Кто вы? — беззвучно спросил я.
— Можешь звать меня Ши. — Он улыбнулся уголками губ, но глаза остались серьёзными и на мгновение вспыхнули красными огоньками. — Я твой шинигами.
— Шинигами? — сдавленно повторил я. — Значит, моё время пришло?
— Ещё нет. Твоё время закончится, когда догорит эта свеча, поэтому не трогай её, не вмешивайся в течение времени.
Я стеклянным взглядом уставился на свечу. Она была достаточно длинная, да и это пламя не походило на огонь, как будто она не горела, а просто светилась. Сколько времени пройдёт, прежде чем она догорит? И почему именно свеча? Я облизнул пересохшие губы и выдавил:
— Вы шинигами… и… вы заберёте мою душу?
— Нет, твою жизнь, — поправил меня Ши. — Меня не интересуют души, я ведь не демон. Я всего лишь забираю жизни людей, оканчивая их земное существование.
И с этими словами шинигами развернулся и, видимо, собирался покинуть палату тем же способом, каким и попал сюда, но я почему-то приподнялся на локте и поспешно сказал:
— Подождите! Не уходите! Останьтесь.
— Зачем? — Ши обернулся.
— Не знаю… у меня… столько вопросов, — пробормотал я, откинувшись на подушку без сил и морщась от накатившей головной боли.
Шинигами вернулся и снова положил руку мне на лоб. На этот раз его ладонь не казалась холодной, скорее прохладной, и это прикосновение утихомирило боль в висках. Я закрыл глаза и выдохнул. Как же хорошо!
— Будешь просить меня продлить тебе жизнь?
Я открыл глаза. Он сидел на краю койки, по-прежнему держа ладонь на моём лбу.
— Нет. Я просто хотел спросить о том… что будет там.
— «Там»? — переспросил шинигами.
— Ну… когда я умру… — Я беспомощно посмотрел на него, не в силах объяснить свои тревоги и сомнения.
— Об этом я ничего не знаю, я всего лишь забираю жизни, — уклончиво ответил Ши, пытаясь встать. — Прости.
— Тогда… — Я удержал его за руку. — Просто побудьте со мной.
— Ты… не боишься меня? — с запинкой спросил шинигами.
Я осознал, что это на самом деле так: я не боюсь его. Как странно, учитывая то, кто он!
— Нет.
— Какой необычный мальчик! — сказал Ши и впервые улыбнулся мне по-настоящему. У него была красивая и вполне человеческая улыбка.
Шинигами просидел со мной несколько часов. Я не знал, о чём говорить или о чём спрашивать, он тоже молчал. Но сейчас он казался мне ближе всех на свете!
— И как вы это делаете? — спросил я и тут же поспешил добавить: — Нет, это не праздное любопытство, просто хочу знать… чего ждать.
— Пока тебе этого знать не нужно, в своё время узнаешь. Но… это не больно, не волнуйся. А теперь мне пора.
— Вы… вы придёте завтра? — Я приподнялся, с надеждой вглядываясь в его лицо.
— Зачем? — Кажется, он смутился моему вопросу.
— Я… не знаю… просто… — стушевался я. — Придёте?
— Приду… проверить свечу. — И шинигами исчез.
Странное дело, я никогда в жизни ещё не был так рад… рад тому, что встретился со Смертью? Все мои тревоги разом улеглись, меня больше не тревожила неизвестность. Пусть я и не получил ответов на вопросы, но теперь я точно знал, что будет дальше. Что это «дальше» просто будет.
Утром, когда пришло время осмотра, врачи удивлённо заметили, что моё состояние улучшилось — на какую-то толику! Я взглянул на свечу. Она оплавилась, но в целом горела ровно, хотя и слабо. Значит, это моя оставшаяся жизнь? Я дотянулся до свечи, от пламени повеяло на пальцы прежней прохладой. Врачи сделали вид, что не замечают этого. Да, они по-прежнему думали, что у меня галлюцинации. Я улыбнулся и закрыл глаза. Главное, что я знаю правду.
Ши не обманул. Он пришёл на другой день поутру. Правда, я так и не понял, откуда он появился на этот раз. В палате стоял сумрак, и шинигами будто воплотился из полумрака.
Ко мне ещё не заходили врачи, поэтому я попросил его открыть жалюзи. От темноты становилось душно, она давила на грудь, мешая дышать. А ведь где-то там, за окном, было светло и…
Шинигами отчего-то помедлил, потом всё-таки подошёл к окну и отодвинул жалюзи. В палату хлынул солнечный свет, упал лучами ему на руку, и та засветилась странным светом, похожим на первый дымок осеннего утра. Ши отдёрнул руку, спрятал её за спину. На его лице промелькнуло болезненное выражение. Свет причиняет ему боль? Сообразив это, я взволнованно воскликнул:
— Вы не должны были открывать!
— Но ты попросил меня открыть…
— Но ведь вам же больно! Свет… причиняет вам боль?
— Ты волнуешься обо мне? — удивился Ши. — Я ведь шинигами, мне ничего не сделается.
— Не хочу, чтобы кто-то из-за меня страдал!
— И шинигами?
— И шинигами.
Ши задёрнул жалюзи и улыбнулся. В его улыбке была и тихая грусть, и искренняя благодарность, но в сумерках он явно чувствовал себя лучше. Он слегка передвинул свечу, наклонился и положил прохладную ладонь мне на лоб — прикосновение, приносящее умиротворение…
Поначалу Ши всё больше молчал, но через несколько дней всё-таки понемногу начал со мной разговаривать. Быть может, и ему было одиноко?
— Иногда люди пытаются подкупить шинигами, чтобы те продлили им жизнь.
— А это возможно?
— Нет, но они всё равно пытаются, это в человеческой природе… А ты, Коу? Ты хотел бы отсрочить смерть? Есть ли то, о чём ты сожалеешь?
Это походило на последнюю исповедь. Я разволновался, Ши поспешил меня успокоить:
— Нет-нет, пока не время, я просто спросил.
— Пожалуй, сожаления есть, — ответил я, криво улыбнувшись. — Почему я должен умереть в восемнадцать лет?
— Должно быть… ты выполнил своё предназначение. — Шинигами как будто смутился моему вопросу: или не знал ответа, или знал, но не мог мне рассказать по понятным причинам.
— Да я вообще ничего не успел сделать! Всю свою жизнь кочевал из больницы в больницу, ни с кем не дружил, никаких отношений не было, даже не целовался… Обидно умирать, не попробовав ничего такого… — Я выдохнул. — Но мне не нужна отсрочка, пусть уж всё закончится, когда и должно.
— Ты смелый мальчик! — сказал Ши и вдруг заторопился: — Я должен уйти. Но я приду завтра, не волнуйся.
***
— Вы пришли! — обрадовался я, когда Ши снова появился в моей палате.
— Можешь говорить мне «ты», — заметил шинигами. — Я ведь к тебе приписан.
Мне очень не понравилось это «приписан»! Слишком уж зловеще оно прозвучало.
— Закрой глаза.
— Зачем?
— Просто закрой.
Я смежил веки, напряжённо ожидая, что произойдёт дальше. Холодные губы коснулись моего лба, задержались на нём ненадолго, и Ши сказал:
— А теперь открой.
Я открыл глаза, и мне показалось, что я ослеп. Вокруг плескалось бесконечное белое пространство, ничего больше не было, и моя койка будто покачивалась в нём, как на волнах.
— Это… это Иной Мир? — восхищённо воскликнул я.
Ши покачал головой:
— Нет, ты по-прежнему в больнице. А то, что ты видишь сейчас, — всего лишь часть тебя. Мы в твоём сознании.
— Как это? — не понял я.
Сознание в моём представлении было чем-то нематериальным, а тут… Я пощипал себя за руку, пощупал койку — всё вполне осязаемо. Шинигами, очевидно, догадался, о чём я думаю, и коснулся моей щеки ладонью:
— Не уверен, что смогу объяснить… но это не физическое тело в привычном понимании.
— Душа? — нерешительно предположил я.
— Жизнь.
— То, что… ты заберёшь? — выдохнул я.
Ши бледно улыбнулся и кивнул.
Это белое сияние — неужели это и есть жизнь? То, что утекает из меня с каждым новым днём… то, за что борются врачи… то, что люди так боятся потерять…
— И всё это во мне?
— Да.
— Красиво… и невероятно.
— Помни: этого не происходит на самом деле, это всего лишь иллюзии твоей не истраченной жизни.
— А?
Шинигами наклонился ко мне, повеяло холодом, и я почувствовал, что мои губы немеют. Поцелуй смерти… Страшно не было. Я ведь знал, что моё время ещё не пришло. Но почему он меня поцеловал? Я подался вперёд, захваченный какими-то новыми, до сих пор неведомыми мне чувствами. И хотя от этого поцелуя я продрог насквозь и почти перестал чувствовать губы, мне казалось, что ничего лучше я в жизни не испытывал. Сердце у меня зашлось. Шинигами поспешно отстранился:
— Ты в порядке, Коу?
Я обвил его шею руками (он вздрогнул), ожидая продолжения. Мне как-то не верилось, что всё закончится одним только поцелуем. Шинигами поцеловал меня снова, и на этот раз поцелуй уже не казался холодным. Даже если это было всего лишь иллюзией… подольше бы это не кончалось!
Ши скользнул ладонью под мою больничную рубашку, задирая её почти до самых подмышек. Его холодные губы заскользили по моему телу, и оно успокаивалось и словно бы засыпало под этими поцелуями. Так приятно… Я выдохнул и зажмурился, пространство прямо-таки сияло теперь! Такое томное чувство тяжести в животе и одновременно лёгкости во всём теле… Его пальцы сомкнулись вокруг моего пениса, я тихо стонал, кусая пересыхающие губы и сжимая коленями его руку. А потом будто обожгло всё тело разом горячей волной, поплыло туманом перед глазами, окатило прохладцей… Смутно привиделся Ши, подносящий пальцы к губам и проводящий по ним языком… И всё куда-то исчезло.
— Не оставляй меня, Ши… — прошептал я в забытьи.
Очнулся я в палате и поначалу подумал, что мне вообще всё это приснилось: и то сияющее пространство, и сам шинигами… Но он был здесь, сидел рядом со мной, поглаживая мою ладонь длинными холодными пальцами. Я попытался приподняться, приборы опять зашкалило.
— Тише, Коу. — Шинигами поцеловал меня в лоб. — Не волнуйся.
— Так мне это не приснилось?! — Я сжал пальцы поверх его руки, словно хотел убедиться, что всё это реально.
— Не приснилось. — Он наклонился и положил подбородок на мою голову.
— Почему ты ничего не сделал? — сглотнув, спросил я.
— ?
— Почему мы вернулись так быстро? Почему ты остановился? Почему мы ничего другого не сделали? — Мне безумно хотелось попасть обратно в тот самый момент, когда всё начало исчезать.
— Нельзя.
— Но почему?!
— Посмотри на свечу.
Я повернул голову. Свеча оплавилась и стала на полдюйма ниже.
— Такие «путешествия» в сознание не проходят даром. Они сокращают твою жизнь. Мне вообще не стоило… — Шинигами встал и заходил по палате. — В любом случае такого больше не повторится.
— Нет! Я хочу снова побывать там! — воскликнул я, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди.
Он обернулся и удивлённо посмотрел на меня:
— Ты что, не слушал меня? Это укорачивает твою жизнь, Коу.
— Да какая разница! Я и так полутруп… — Я приподнялся на локте, сжимая лоб рукой, голова вновь наполнилась тяжёлой бурлящей болью. — Я снова хочу туда, вернее, я хочу туда с тобой! Укорачивает жизнь, ты говоришь? И пусть, если это лучшие мгновения моей жизни!
— Да как ты не понимаешь…
— Понимаю! И… я люблю тебя.
То, что я влюбился в него, я осознал ещё там, в сияющей неге. Я люблю шинигами. Но всё же, когда я сказал это вслух, — не задумываясь сказал, — по телу прокрался холодок и затаился где-то в душе.
Воцарилось молчание. Шинигами поражённо смотрел на меня, ничего не говоря в ответ. И это молчание казалось таким долгим! Но он всё же сказал глухо и сдавленно:
— Ты не понимаешь, что говоришь.
— Я тебя люблю!
— Любишь? Ты даже не знаешь, какой я! — Шинигами оказался возле кровати — молниеносно, я даже не понял, как он так быстро передвинулся, — и за подбородок приподнял моё лицо. — Ты ничего не знаешь и говоришь такие вещи Смерти!
— Что значит: «какой»? — Я поёжился. — Я знаю, кто ты.
— Показать тебе мой настоящий облик? — усмехнувшись, спросил Ши.
Я сглотнул, но ответил утвердительно. Он с сожалением смотрел на меня:
— После этого ты… не то что о любви говорить — вообще со мной разговаривать не захочешь.
— Я хочу тебя увидеть… настоящего тебя, — едва слышно проговорил я.
— Смотри тогда.
Я вздрогнул, потому что он перевоплотился. То, какой он был на самом деле… сухое зловещее крылатое существо… как из фильма ужасов. Вот только глаза были прежние, тихие и грустные.
— Доволен? — глухо спросил он, закрывая лицо когтистой ладонью.
Я зажмурился. Чтобы не пугать меня, Ши всегда приходил в человеческом обличье. Он с самого начала обо мне заботился! Так почему же я его боюсь? Нет, что это я! Я открыл глаза и вполне спокойно взглянул на него. Бояться? Уж точно не его! Разве Смерть и не должна быть такой? Немного пугающей, но… бесконечно одинокой. Да, одинокой. Это читалось во взгляде. Это было ясно с самого начала, иначе бы шинигами и не заговорил со мной в тот день. Одинокий…
Я приподнялся и обвил его шею руками, пряча лицо на этом сухом плече:
— Какая мне разница, как ты выглядишь? Я люблю тебя, каким бы ты ни был.
— Ты и теперь… не боишься меня? — с запинкой спросил Ши.
— Нет, не боюсь, — прошептал я, прижимаясь к нему так крепко, насколько хватило сил.
— Странный мальчик… — едва слышно пробормотал он, и я почувствовал, что его тело становится прежним, человеческим.
Шинигами уложил меня обратно на койку, прикоснулся губами к моему лбу:
— Отдохни, Коу. Хватит с тебя потрясений на сегодня.
— Но завтра ведь мы вернёмся туда? — промямлил я, чувствуя, что погружаюсь в сон. — Вместе?
Ответа я уже не услышал.
Проснулся я в компании врачей.
— Хуже стало? — едва ворочая языком, спросил я.
Врач, воровато отводя глаза, стал говорить, что это был очередной обморок. Но я-то знал причину!
Следующие два дня я провёл в полусне под действием лекарств. Шинигами не появлялся, свеча горела себе, как и раньше. Моё состояние снова стабилизировалось, хотя голова стала болеть иначе: острая боль, накатывающая временами, превратилась в тупую, ноющую боль. Врачи перешёптывались об увеличении опухоли, но эта новость не вызвала во мне никаких эмоций.
Всё, о чём я мог думать сейчас…
Я думал о Ши. Придёт ли он снова? Может, я не должен был говорить ему, что люблю его, не должен был заставлять его показываться мне? Быть может, шинигами нельзя привязываться к тем, чьи жизни они должны забрать? Эти вопросы мучили меня сильнее боли в голове. Но я не жалел, что признался ему, ведь шинигами подарил мне всё то, чего я был лишён из-за болезни: первый поцелуй, первый оргазм, первая привязанность… нет, любовь.
— Приди… приди… — беззвучно шептал я в полузабытьи.
И он пришёл.
Я привстал, насколько позволили силы, и даже боль, казалось, отступила, когда я увидел его.
— Ши!
— Коу…
Шинигами опустился на край койки, покрывая моё лицо быстрыми поцелуями, привлёк меня к себе, поглаживая по голове. Я крепко ухватился за его плечо. Не отпущу больше!
— Где же ты был?! — прошептал я.
Шинигами не ответил, а я не стал настаивать.
— Ты отведёшь меня туда снова, Ши?
— Я ведь говорил…
— Пожалуйста! Ещё один раз, всего один раз! — Я умоляюще жался к нему, пока он не сдался.
— Но ты ведь понимаешь, что свеча станет ещё короче? — Ши грустно и серьёзно заглянул мне в лицо.
Я закивал. Какая теперь разница! Если я смогу побыть с ним… Шинигами прижал меня к себе, и мы словно растворились в нахлынувшем сиянии. Здесь я чувствовал себя хорошо: никакой слабости, никакой головной боли! Ощущение невесомости и безграничного счастья.
— Ши! — Я подставил губы для поцелуя.
Шинигами поцеловал меня, и я потянул его на себя, страстно желая, чтобы на этот раз всё было по-настоящему. Он легко улыбнулся, опускаясь на меня (его тело казалось очень лёгким, я практически не чувствовал его веса) и покрывая поцелуями моё дрожащее тело. Я вздрагивал поначалу, потому что иногда эти поцелуи были совершенно бесстыдны, но потом расслабился и отдался во власть его ловких пальцев и умелых губ.
— Ши, мы ведь сделаем это сейчас? — пробормотал я, нерешительно касаясь его волос.
— Я ведь говорил, что нам нельзя, это опасно! — Шинигами поднял голову и строго посмотрел на меня. — Ты можешь умереть, если я это сделаю с тобой. Вспомни, как твои губы реагируют на мои поцелуи, а тело — на прикосновения!
— Леденеет… — пробормотал я.
— Вот видишь, ты и сам понимаешь, что…
— Но ты говорил, что всё это происходит лишь в моём сознании, значит, это не на самом деле, так? — Я пытался уцепиться за соломинку.
— Коу, всё не совсем так… — Он болезненно поморщился. — Это сложно, правда. Да, с твоим телом ничего не произойдёт, но твоя жизнь… Я не могу так рисковать.
— А я хочу рискнуть! — почти с вызовом возразил ему я. — Всё равно мне терять нечего. И если я под тобой умру, то я не буду сожалеть.
— Коу… — Ши погладил меня по щеке. — Я слишком люблю тебя, чтобы… — Он нахмурился и сухо докончил: — Мне нельзя так говорить. И делать такое нельзя, понимаешь?
Я порывисто обхватил его за шею:
— Прости, но я всё равно хочу рискнуть. Пусть это будет… моим последним желанием. Я ведь могу и не очнуться больше, понимаешь? Последнее желание, Ши.
— Как пожелаешь, — совершенно неожиданно уступил шинигами.
Возможно ли, что «последнее желание» — это то, в чём шинигами не могли отказать? Возможно ли, что их правилами было установлено выполнять последнее желание тех, к кому они «приписаны»? Хотя у меня и так оказалось слишком много выполненных желаний…
— Правда? — с замиранием сердца спросил я. Пожалуй, сейчас я волновался больше, чем, скажем, когда думал о грядущей смерти.
— Правда, Коу.
Шинигами встал, его пальцы прошлись по пуговицам, соединяющим плащ с плечами. Зашуршала ткань, падая куда-то вниз и растворяясь в световом пространстве. Полупрозрачная кожа, россыпь родинок тут и там, темноватый треугольник внизу живота… Я невольно покраснел: первый, кого вижу голым…
— Боишься? — Ши поставил колено на койку.
— Нет. Неловко немного… — Я поёрзал по койке, не зная, как себя вести.
— Забудь обо всём.
Его тело обдало меня волной холода, когда он лёг сверху. Я невольно поёжился, но сомкнул руки на его талии, удивляясь, насколько приятной на ощупь она была. Как будто дотронулся до тюльпанного стебля. Шинигами поцеловал меня в лоб, и этот поцелуй словно ввёл меня в транс: я перестал чувствовать холод, хотя дрожь усилилась, не мог пошевелиться и с каждым новым поцелуем всё дальше уносился от реальности, страхов, воспоминаний… На какой-то момент я даже забыл, как меня зовут.
— Ши? — слабо пробормотал я.
Шинигами поднял глаза, они светились неярким красноватым светом, теряющимся в общем сиянии этой белой комнаты. И это выглядело жутковато, надо признаться. Но как будто это имело значение! Его губы сомкнулись и разомкнулись, произнеся какое-то слово, которого я не расслышал. Лёгкая боль… Я невольно сжался и очень ясно ощутил внутри себя его член, такой твёрдый… Стало отчего-то стыдно и… страшно, я попытался оттолкнуть Ши. Его руки прокатились по моим коленям, скользнули по ягодицам, возвращая мне прежнее ощущение транса. Мои руки ослабли и соскользнули с его плеч. Да, если он будет касаться меня так, я смогу выдержать остальное… Шинигами, должно быть, понял это или снова прочёл мои мысли, но с этого момента его руки ни на секунду не прекращали танец вокруг моего тела. Но страшновато всё-таки было, особенно когда эта твёрдая штука внутри начала двигаться. Я вскрикнул, залился краской и постарался приподняться, чтобы удержать её в себе и остановить скольжение; но Ши улыбнулся и прижал меня за талию к койке, не позволяя тянуться за ним. Но что-то внутри меня сопротивлялось всему происходящему. Это больно, совсем не так, как я это себе представлял. Зачем он делает мне больно? Мои губы задрожали.
— Коу? — Ши приостановился, положил ладонь мне на щёку. — Помнишь, о чём я тебе говорил? Ничего не происходит, это всего лишь иллюзии сознания. Если ты не можешь контролировать себя, пожалуй, нужно всё это прекратить. Я не хочу тебя ранить.
То есть я «придумал» боль? Я закрыл глаза. Возможно, это был даже не страх боли, а чего-то нового, неизвестного… Но если это всего лишь мои иллюзии, то почему же я не могу сделать их лучше? Как глупо с моей стороны придумать боль…
— Нет, я не хочу, чтобы это прекращалось, — пробормотал я. — Мне хорошо с тобой, Ши.
Я постарался принять его ритм и расслабиться. Да, я просто надумал всякого, не так уж это и больно… Я выдохнул и обвил его шею руками, приподнимаясь навстречу его медленным и осторожным движениям.
— Посмотри на меня, Коу.
Его глаза были прикрыты, губы изогнуты в полуулыбке. И, как бы странно это ни прозвучало, от него веяло необыкновенной теплотой.
— Не бросай меня, Ши… — выдавил я, потому что мне показалось, что он растворяется в этом белом сиянии.
Шинигами дёрнулся, будто ему со всего размаху воткнули нож в спину, потемнел лицом, потом стал прежним и быстро сказал:
— Не брошу, не беспокойся. Никогда, слышишь? — И прежде чем я успел что-то сказать в ответ, он накрыл мои губы поцелуем, как будто не хотел дальнейших расспросов.
Это ведь было пустое обещание, понятное дело. Он не бросит меня? Он заберёт мою жизнь в итоге — вот что произойдёт. Глупо было говорить такие вещи, очень глупо с моей стороны. Должно быть, я причинил ему боль.
— Люблю тебя… — Его хрипловатый шёпот вдребезги разбил мои мысли.
— Ши…
За его спиной высветились два крыла. Не такие, как раньше, не изодранные ветрами и временем, а большие красивые крылья… которые свернулись и словно бы укутали нас обоих в какое-то очень мягкое тёплое покрывало, похожее на кокон шелкопряда.
— Тепло… — пробормотал я, прижимаясь всем телом к Ши.
— Всё хорошо, всё хорошо… — слышался его удаляющийся шёпот. — Не волнуйся, всё будет хорошо…
Почему так трудно дышать? Я захрипел, силясь открыть тяжёлые веки, и смутно различил белый потолок. Палата? Маска на лице? Я пошевелил пальцами, под ними была больничная простыня. Какой противный шипящий звук… Что это? Я скосил глаза — кислородный баллон. Кто-то рядом… врачи, родители, кто-то ещё… голоса как из-под земли…
И свеча на столике почти догорела: от неё остался лишь маленький огарок, а пламя вылиняло из синего в совершенно прозрачное.
Я дотянулся до маски и снял её.
— Коу! — Врач попытался надеть маску обратно.
— Нет, не надо… — Я отстранил его руку. — Что со мной? Что произошло?
Три дня в коме? Я улыбнулся, подумав, что это невысокая цена за то, что получил, и вздрогнул, потому что вдруг повеяло холодом и напротив койки появился Ши, молчаливый и бесцветный, как тень. Его крылья распростёрлись почти на полпалаты.
— Пора, да? — пробормотал я сдавленно.
— Что ты говоришь, Коу? — Родители всполошились, наклонились ко мне.
Я не видел их лиц. Я видел лишь бледное как полотно лицо шинигами.
— Время пришло, — сказал он.
Я сглотнул, по коже пошла холодная волна страха. Последний момент жизни… эти секунды прямо сейчас и есть мои последние секунды на этом свете… Я ведь знал, что так и будет, так почему мне страшно? Почему так страшно, что зубы стучат, как будто я насквозь промёрз на морозе? Я выдохнул, нервно набрал в грудь воздуха и перевёл взгляд на родителей:
— Я хочу поспать. Чувствую себя таким усталым…
— Конечно, Коу, мы зайдём попозже.
Дверь за ними затворилась. Дверь за моей жизнью…
Шинигами подошёл к изголовью, положил ладонь мне на запястье:
— Мне не стоило делать так. Твоя свеча сейчас погаснет… из-за того… что я…
— Ши… — Я стиснул его руку и поцеловал её. — Я ни о чём не жалею и снова поступил бы точно так же. Я люблю тебя.
Его губы скривились. Что означала эта гримаса?
— Пора, Коу.
Шинигами сжал пальцы на моём запястье и рывком поставил меня на ноги… Нет, это не так… как странно… Я обернулся. Моё тело по-прежнему лежало на койке и казалось бесконечно чужим, как будто я смотрел на нелепо раскинувшую конечности марионетку. Он… вытащил мою жизнь одним лишь прикосновением? Тело и я соединялись лишь тонкой нитью, идущей от моих ног к ногам тела.
Аппаратура сошла с ума, её зашкалило, и линия на мониторе стала прямой. Я видел, как в палату вбегают врачи, что-то пытаются сделать с умирающим на их глазах телом… и так странно было чувствовать, что я… ничего не чувствую. А ведь это наверняка больно, когда через тебя пропускают электрический ток, пытаясь запустить сердце!
Пальцы Ши вытянулись, превращаясь в лезвия ножниц. Я замер, внутри стало липко и тягостно от страха. Лезвия подцепили нить, приподняли её… Всё, конец, одно движение и… Но почему он медлит? Я перевёл взгляд на шинигами и вздрогнул. Его рука ходила ходуном, он просто не мог перерезать нить.
— Ши? — выдохнул я. — Что с тобой?
По его щекам потекли слёзы. Смерть плакала! Слёзы стекали по его щекам и падали, рассыпаясь в пыль.
— Не… не могу… — выдавил он, — я не могу этого сделать!
— Ши…
Шинигами мотнул головой и резко толкнул меня в грудь. Я задохнулся от пронзающей боли, когда меня втянуло обратно в тело. Монитор мигнул, и я очнулся, хватая воздух пересохшими губами и пытаясь сорвать маску, которую на меня спешили надеть. Сквозь полуобморочную пелену я увидел, как Ши подошёл к столику и лезвиями ножниц подправил свечу. Она стала гореть ровно и ярко, как и прежде. Потом он исчез. Или это я отключился.
Неделю я пролежал без сознания, а когда очнулся, то чувствовал себя относительно лучше, чем прежде, что не могло не удивлять. После того «припадка», как называли это врачи, боли прекратились, но усилилась слабость и усилилась так, что я едва мог шевелиться. Должно быть, так на меня повлияло то, что произошло между мной и шинигами…
Свеча по-прежнему стояла на столике и горела, горела, горела, но не уменьшалась. Как будто время остановилось.
Меня не слишком радовал тот факт, что я до сих пор жив. Это всего лишь отсрочка, потому что шинигами просто не смог забрать меня тогда.
Эти слёзы… слёзы, катящиеся по щекам шинигами и обращающиеся в пыль… Он плакал из-за меня, потому что не хотел забирать мою жизнь… жизнь того, в кого влюбился.
Где же ты, Ши? Ши… Ши… Я повторял его имя как заклинание. Что с тобой? И что будет со мной? Неизвестность — хуже всего.
Одним утром мне приснился сон. Дурной сон, обжигающий душу… и потом в него влилась какая-то приятная прохлада.
— Ши… — сквозь сон пробормотал я, ещё не осознавая, что его холодная ладонь лежит на моём лбу.
Когда я осознал это, я распахнул глаза. Как бы я хотел подскочить, обхватить его и прижаться к нему всем телом! Но сил на это не осталось.
— Где ты был, Ши? — одними губами спросил я.
Шинигами наклонился ко мне, — его лицо было бледно и серьёзно, — выдернул капельницу из моей руки и посадил меня к себе на колени, гладя по голове и целуя куда-то в макушку. Я подумал, что он всё-таки решился, но на этот раз страшно не было: я слишком слаб, чтобы даже бояться, и слишком счастлив его приходу, чтобы думать о чём-то ещё.
— Я совершил нечто непростительное, — после молчания произнёс шинигами. — Я продлил твою жизнь. Этого нельзя было делать.
— И что теперь? — Я прижался щекой к его груди.
— Я виноват и должен исправить допущенную ошибку. Забрать твою жизнь прямо сейчас… или продлить её окончательно. Что до меня, то я выбираю второй вариант.
— Подожди… — Я смутно чувствовал, что тут не без подвоха. — Неужели всё так просто?
— Нет, конечно. Я продлю твою жизнь, используя мою собственную.
— Как это? Ты что, умрёшь вместо меня? — Я заволновался и попытался заглянуть ему в лицо, но шинигами рукой прижал мою голову к себе, не давая мне на него взглянуть.
— Нет, конечно. Я ведь шинигами, я не могу умереть. Я просто перестану существовать…
— Да какая разница! — Я почувствовал внезапный прилив сил и смог хорошенько стукнуть его кулаком по груди. — Я не хочу, чтобы ты так поступал! Я не хочу жить ценой твоей жизни… не хочу, ясно? Я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе…
— А я тебя слишком люблю, чтобы забрать твою жизнь! — почти сердито прервал он меня. — Я не смогу этого сделать. Разумно будет спасти тебя.
Я понимал, что если он захочет это сделать, то я и опомниться не успею, поэтому надо было действовать быстро. Я вцепился пальцами в его одежду, приподнялся так, чтобы заглянуть в его лицо, и твёрдо сказал:
— Ши, если ты это сделаешь, я тебе клянусь, что сам с собой покончу. В тот же самый момент, как ты это сделаешь!
— Ты глупый ребёнок! — Ши рассердился ещё больше и встряхнул меня за плечи. — Ты не понимаешь, что происходит? Я тебя спасти хочу!
— А может, я не хочу, чтобы ты меня спасал… так? — Я упрямо мотнул головой. — Ты сам не понимаешь… Как я смогу жить, зная, что из-за меня ты умер?! Ты сам глупый, глупый, глупый шинигами! Глупый!
Силы меня покинули, и я просто уткнулся лбом в его плечо, всхлипывая. Шинигами поражённо гладил меня по голове, не в силах вымолвить ни слова.
— Не понимаю людей… — сквозь зубы пробормотал он. — Тогда я просто не знаю… не знаю, что делать. Ну не могу я тебя убить, понимаешь ты это?
— Понимаю, — всхлипывая, ответил я, — но всё равно…
— Что мне с тобой делать! — Шинигами отпустил меня и схватился за лоб. — Никогда я ещё так себя не чувствовал…
— Ши, возьми меня с собой? — вдруг вырвалось у меня. Да, точно, я только что придумал отличное решение!
— Взять тебя? — переспросил Ши недоуменно. — Куда?
— Туда… в твой мир… в мир Шинигами? — Я уцепился за эту идею. — Ты ведь можешь взять меня с собой? Тогда не нужно забирать мою жизнь, и тебе не придётся…
— Ни за что! — Он резко дёрнулся и оскалился. — Ты в своём уме?
— Почему нет?
— Потому что.
— Почему?!
Его затрясло, он до хруста стиснул пальцы и бросил:
— Ты что, забыл, как я выгляжу? На самом деле? Забыл?
— Я помню… но…
— Там всё так выглядит, всё! Весь мир! И ты что, хочешь стать частью такого мира?! Стать таким?!
— Если я смогу быть с тобой, то да, — не раздумывая, ответил я.
Ши опять застыл на месте:
— Ты хоть понял, что сказал?
— Разумеется. Если так я смогу быть с тобой, мне без разницы, где я буду и как я буду выглядеть, — твёрдо повторил я.
— И ты что, думаешь, что я пойду на такое?
— Тогда забери мою жизнь.
Это был аргумент, с которым он бы не смог поспорить.
— Ши…
— Молчи! — Шинигами прошёлся по палате, сжимая лоб и морщась. — Ни слова!
— Ши, пожалуйста!
Он остановился, повернулся ко мне:
— Ты должен понять, что потом уже ничего нельзя будет исправить.
— Не будет такого «потом». У меня нет никаких сожалений.
— А что есть?
— Мои чувства к тебе.
Шинигами вздохнул. Я протянул к нему руки:
— Забери меня с собой, Ши! Ведь ты обещал мне, что не бросишь меня… никогда не бросишь…
— Никогда не брошу… — повторил он.
Шинигами подошёл к койке, сорвал все оставшиеся провода и трубки, — аппаратура жалобно пискнула и отключилась, — взял меня на руки и словно бы разрезал пальцем воздух. Открылась длинная прозрачная щель, из которой потянуло холодом. Дверь в мир Смерти.
Я не сожалел ни о чём. Если я смогу быть рядом с тем, кого люблю, я никогда не буду ни о чём сожалеть. Ни о своей жизни, которую Ши так и не смог отнять. Ни о своей смерти, которой так и не произошло. И уж тем более ни о том, что первой и последней любовью моей жизни стала сама Смерть.
Шинигами, который полюбил меня. Шинигами, который плакал по мне. Мой возлюбленный шинигами.