Перед глазами бесчисленное количество белых сапог и длинных светлых одежд, слепящих своей чистотой и мягким духовным светом. Прежде этот свет вызывал спокойствие, сейчас же от него хочется зажмуриться и отвернуться. Наверное, он и правда стал слишком грязным для него.
— Дитя моё, ты признаёшь свою ошибку? — спрашивает Бог.
Тэхён стоит на коленях. Красивый, бледный, практически раздавленный. Его скованные магическими цепями руки заведены назад, а на спине, окрашенной в алый, виднеются две рваные дыры с обломками крыльев и ошмётками плоти.
— Признаю.
Окружающие его ангелы разочарованно качают головами. Надо же, был таким хорошим, благородным и добрым, а теперь что? Пал. Перед ними на колени, перед Богом и Священным судом.
Пал так низко.
Тэхён стоит, не поднимая головы. Каждая частичка его изломанного тела болит и кровоточит, желает быть исцелённой, но Тэхён знает, что не достоин никакой помощи. Это тело сегодня ночью плавилось под руками демона, было везде им исцеловано, а эти губы, зажатые между зубов, так грязно подставлялись под другие, утопая в грехе. И ничего другого, кроме наказания, оно не достойно.
Он пал, по доброй воле вступил в эту огромную лужу и искупался в ней, и стирать свои белоснежные одежды ему придётся самому, поэтому... Именно поэтому...
— Пожалуйста, — его голос звучит глухо и надтреснуто, но в окружающей тишине его слышат если не все, то многие, — не наказывайте его...
Стоящие позади демоны цокают языками.
— Ха? Да этот ангелочек с ума сошёл: беспокоится о Чоне, когда сам на волоске от смерти?
— Это вполне в характере этих крылатых.
— Да у него и крыльев-то теперь нет, а-ха-ха.
Тэхён закрывает глаза и пытается абстрагироваться от их разговоров и смеха, полного злобы и язвы. Ему безразлично на чужое мнение, единственные, перед кем он действительно должен стоять на коленях, — его братья и ученики. Братья, которые растили его и верили в него, и ученики, которые брали с него пример и считали его достойным.
— Дитя, — с печалью обращается к нему Бог, — не я властен над тем, по кому плачет твоё сердце, и не я буду вершить его судьбу.
Тэхён вжимает голову в плечи.
— Я понимаю.
Ангелы не имеют право пятнать себя, тогда как демоны не должны очищаться. Тёмное должно быть тёмным, светлое — светлым, и если они меняются местами, то ничего хорошего не происходит. Тэхён знал об этом и всё равно сбегал в объятия Чонгука каждый раз, когда тот наведывался в Небесную столицу. Но теперь Чонгук никогда не переступит границу Небесных врат, а Тэхён никогда не принесёт им горячий чай, чтобы согреться и вместе восхититься людьми и их поэзией. Всё это в прошлом.
Неуспокоенные души умерших, обитающие в ущелье между Царствами, воют так же громко, как падающий на колени Сокджин, когда Священный суд выносит приговор и приступает к его исполнению.
Тэхён не боится. Он переживает за брата, который плачет настолько сильно, что вот-вот потеряет сознание, переживает за Намджуна, который наверняка будет винить себя во всём произошедшем. Думает о Ёнджуне, о том, как тот теперь без него и сможет ли он и дальше видеться с Субином, с которым так подружился за это время. Думает о Чонгуке.
Но не боится.
И только собственный голос с надломленным «Он в порядке?», обращённый к сестре Чонгука, прерывает шум в ушах и звук разрываемой плоти. Дальше он видит одну темноту.
***
Тэхён распахивает глаза и резко садится в постели. Его дыхание сбито, он чувствует, как сильно болит шея и как внутри всё переворачивается от картинок, которые он только что видел во сне, и уже в следующее мгновение он несётся в уборную, зажимая рот ладонью.
Его рвёт желчью и водой так сильно, что начинает кружиться голова, но он не позволяет себе отключиться и лишь сильнее цепляется за края унитаза, заходясь в очередном спазме и желая выблевать все свои внутренности, лишь бы это скорее закончилось.
Этот странный сон снится ему каждый год в один и тот же день. И в каждый такой раз он проводит половину ночи на холодном плиточном полу, ненавидя своё слишком яркое воображение и то, что с ним сделали в этом кошмаре. Как не покрути, а умирать подобным образом даже во сне слишком жестоко и невыносимо, особенно, когда его самовнушение играет с ним в злую шутку и до самого рассвета ему чудится, что у него болит область между лопаток.
Когда тошнота, наконец, отступает, Тэхён с отвращением стягивает с себя липкую от пота одежду и забирается под холодный душ, находясь под упругими струями воды до тех пор, пока всё тело не начинает трясти, а зубы — стучать.
После он передвигается по маленькой съёмной квартире в темноте, не желая включать свет, и останавливается только возле зеркала, чтобы взглянуть на своё продрогшее отражение благодаря свету фонарей, попадающего в помещение через не зашторенное окно.
— Ради кого же ты пожертвовал собой? — спрашивает он у зеркального себя. Тот ожидаемо молчит, но Тэхёну и не нужен ответ. Он невесело усмехается, обнимает себя за голые плечи и скашивает взгляд в сторону, всё ещё глядя в зеркало. Зрачки его сужаются. — Ради тебя, я прав?
Стоящий за его спиной Чонгук молчит. Тэхён оборачивается к нему, преодолевая странную боль в теле и крупную дрожь. Ему немного страшно от тёмной ауры вокруг этого человека (демона), да и огромные рога не внушают доверия, но он почему-то знает, что ему не навредят.
— Я тебе снюсь, — говорит демон, но Тэхён с едва заметной улыбкой качает головой.
— Нет, не снишься.
Чонгук хмурится, сводя брови на переносице и принимая суровый вид.
— Тогда почему ты не боишься меня?
Тэхён жмёт плечами и спешит стянуть со стула халат, чтобы наконец скрыть свою наготу.
— Просто... — он завязывает пояс и поднимает глаза на внимательно слушающего демона, который выглядит немного нервничающим.
— Просто что?
Не ответив и не вняв инстинкту самосохранения, Тэхён делает шаг вперёд и кладёт холодную ладонь на горячую грудь. Чонгук оказывается в замешательстве, а потому не сразу соображает, что надо отступить, ведь ему запрещено касаться человека, когда тот видит его.
— Просто твоё сердце реагирует на меня, — наконец тихо договаривает Тэхён, чувствуя, как его шея снова начинает болеть.
Может, это всё и правда сон?