Бледная леди

Мертвенно-бледная пелена тумана стелилась у самой кромки воды. Едва заметная в ночном сумраке, она делала привычные заводи, которые окружали Морфал со всех сторон, устрашающими, потусторонними. Будто стоит моргнуть — и из глубин полезут те сотни и тысячи утопленников, о которых так любят рассказывать городские мальчишки.

Игритт поежилась. Конечно, она была уже слишком большой, чтобы верить в такие сказки. И мурашки, что бегают по ее спине, конечно же не от страха, а от холода, что коварно пробирался под одежду. И все же Игритт, сжав в руках потертый амулет Талоса — последний подарок папы — прошептала себе под нос небольшой оберег, которому ее обучила бабушка, еще до того, как отправилась в Этериус. Но слова, что всегда помогали ей справляться с накатывавшими страхами, сейчас отчего-то не работали. Всхлипнув, Игрит утерла рукой потекший нос. Сейчас ей очень хотелось заплакать. 

На самом деле она совсем не планировала уходить далеко от города. Просто сидеть в Зале Высокой Луны и слушать крики и споры взрослых в какой-то момент стало настолько невыносимым, что Игритт, воспользовавшись тем, что про нее саму все забыли, выскользнула прочь на улицу и оттуда побрела куда глаза глядят. То был ранний вечер, и Игритт, давно облазившая все места вокруг Морфала вдоль и поперек совсем не боялась потеряться... пока неожиданно не спустилась ночь, и она не поняла, что совершенно не представляет, где оказалась. Она еще долго шла туда, где, как ей казалось, должен быть город, пока ноги, месившие грязь и мокрый снег, совсем не отказались идти. Окончательно выбившись из сил, Игритт уселась на ближайшую корягу и так там и осталась сидеть, гипнотизируя темную, кое-где покрытую тонким льдом воду. 

Хотелось домой. К отцу, всегда суровому, но с такими теплыми объятиями, к маме, мрачной и строгой, но тоже способной на ласку и добрые слова, в теплую и сухую кровать, где точно было безопасно и не было слышно далекого волчьего воя. Замерзшая, уставшая, Игритт чувствовала себя такой маленькой и одинокой, что уже готова была расплакаться, когда сверху раздался женский мелодичный голос:

— Ты потерялась?

Игритт подняла голову. Над ней чуть наклонившись стояла эльфийка невероятной и необычной красоты. Бледная как снег, с серебряными волосами, которые почти светились в лучах Секунды, в тонком кружевном и совершенно не зимнем платье, мерка была настолько прекрасной, что девочка на секунду даже забыла о собственных невзгодах. Тонкий меч с инструктированной рукоятью, висевший на искусно вышитом ремешке, казался совершенно лишним, но даже он будто бы добавлял женщине какой-то загадки. За всю свою недолгую жизнь девочке не довелось еще встречать никого подобного.

— Наверное, — ответила Игритт, наконец собравшись с мыслями. — Вы тоже?

— Нет, — незнакомка печально покачала головой. — Я ищу свою дочь. Может ты видела ее?

— Вы первая, кого я встретила, — девочка опустила голову. Почему-то ей было стыдно разочаровывать столь красивую женщину. — Но я здесь совсем недолго. Может она прошла здесь чуть раньше?

Лицо эльфийки дрогнуло, и на секунду девочке показалось, что на точеной щеке женщины мелькнула слеза.

— Может быть, — тихо согласилась она. — На самом деле ты тоже первая, кого мне довелось встретить за очень много дней.

Игритт проглотила так и рвавшийся наружу вопрос о том, почему такая красивая и хрупкая женщина решила искать свою дочь совсем одна, да еще в такое время. Должно быть были очень веские причины, почему столь красивая женщина, напоминавшая девочке принцессу из далеких заморских краев, решилась на что-то подобное. Вместо этого, она неожиданно вспомнив, что обычно любила спрашивать у своих гостей мать, выдала:

— Может вы хотите присесть? 

И тут же покраснела от такого, как нелепо прозвучало это вслух. Кто вообще будет предлагать посидеть на старой облезлой коряге?! Да еще зимой посреди леса! Но незнакомка, вопреки ожиданиям, не оскорбилась, не окатила ее взглядом, полным едкого презрения, как делали это желтолицые эльфы, ездившие к ярлу Идгрод. А ведь они даже не были и в половину так красивы и изящны как эта незнакомка! Вместо этого эльфийка мягко улыбнулась и села рядом с Игритт, у которой от стыда пылали щеки.  

— Меня зовут Аумриэль, - тихо представилась мерка. — А тебя?

— Игритт.

— И часто ты так теряешься, Игритт?

— Нет, — девочка почувствовала, как от стыда загорели щеки. — На самом деле я хорошо знаю все места вокруг Морфала, просто сейчас темно, и я задумалась, и теперь... не знаю, куда идти. 

— С приходом зимы всегда темнеет быстрее и раньше, чем обычно, — покачала головой Аумриэль. — Поэтому детям не стоит гулять на улице допоздна. Твоя мама, должно быть, уже с ног сбилась, пытаясь тебя найти. 

Игритт было дернулась, но возражать не стала. Ей совсем не хотелось говорить, что мать ее на самом деле искать не будет: ещё весной, едва получив похоронку из самого Виндхельма за подписью ярла Ульфрика Буревестника, она собрала все вещи и уехала куда-то вместе с невозможно расфуфыренным господином, который смел задирать нос даже в присутствии ярла. Обняла она, правда, Игритт напоследок, сказала, что едет туда, где всегда тепло, где нет голода и денег всегда в достатке. Что когда все устроится обязательно вернётся за ней. Но весна сменилась летом, потом осенью и вот пришли зимние холода. Запасы в опустевшем доме давно истощились, как и деньги, что оставил отец на черный день, а от матушки так не пришло ни письма, ни весточки и ни огромной кареты, которую обещали Игритт в тот весенний день. Вместе с зимой пришло другое письмо, из Каменных Холмов. От тетки матери, считавшей, что ребенок не может сам присматривать за домом. В том же письме упоминался Благородный сиротский приют, но об этом Игритт даже думать не хотела. 

— Нет у меня мамы, — вместо этого сказала она. 

— А отец?

— Помер в стычке с имперцами. 

— Мне очень жаль, — тихо сказала Аумриэль и осторожно, будто бы боясь спугнуть, погладила Игритт по голове. И в голосе эльфийки было столько сочувствия, столько тепла, что девочка невольно потянулась навстречу этой ласке. Ее очень давно уже никто не гладил по голове. — Мой любимый, отец моей дочери, тоже погиб на войне. 

— Простите.

— Ничего, это было довольно давно, хотя порой кажется, что случилось только вчера. 

Возможно это случилось на Великой Войне, о которой так любили сетовать все воины и наемники, которых изредка заносило в Морфал. Все они как один сожалели о том, что не убили тогда больше эльфов. А Игритт с другими ребятами во время игр любили представлять себя великим воинами, которые обязательно придут на помощь императору и перебьют всех эльфов до единого. Сейчас, смотря на печальное лицо Аумриэль, девочке было мучительно стыдно и за свои игры, и за все, что ей доводилось слышать в "Вересках". Словно пытаясь искупить все свое участие в этих жестоких играх, Игритт осторожно придвинулась и обняла эльфийку, напрочь забыв о смущении и осторожности. Желание хоть немного облегчить печаль новой знакомой было куда сильней. Аумриэль не сопротивлялась. Словно была не против, словно ей действительно нужна была такая поддержка от маленькой грязной человеческой девочки. Легко приобняв девочку в ответ, она продолжила тихо рассказывать:

— Моей малышке тогда было лишь год с небольшим. Ей пришлось расти зная отца лишь по моим рассказам, но она все равно росла больше похожей на него, чем на меня. 

— Правда? — спросила Игритт. Обычно она старалась не задавать столь глупые вопросы, но сейчас ей уж слишком хотелось показать, что она внимательно слушает, что ей не все равно. Смотря на то, с каким жаром, с какой затаенной печалью и бесконечной любовью Аумриэль делится своей историей, Игритт думала, что эту эльфийку, наверное, очень давно никто не выслушивал, не жалел, не сопереживал ее горю. Игритт это хорошо понимала и старалась как могла сделать сейчас то, чего, наверное, еще той весной она ждала от той тетки с Каменных Холмов, от вереницы маминых подружек, да хоть от кого-нибудь. 

А Аумриэль все говорила и говорила, и Игритт, согретая в объятиях, тихо засыпала, убаюканная мелодичным голосом эльфийки. 

— Ты засыпаешь, — заметила мерка, прервав рассказ. 

Девочка кивнула, не открывая глаз. 

— Хочешь, я отнесу тебя к тебе домой?

— Спасибо, — Игритт зевнула. Она почти не почувствовала, как ее подняли, и не задумывалась о том, как такая хрупкая эльфийка донесет ее через лес до самого Морфала. — А что вы будете делать, когда найдете свою дочку?

— Когда Идеальные Повелители отпустят ее, я буду следовать за ней и оберегать до тех пор, покуда мне позволит это Аури-Эль. Потому что я мать. А мать всегда будет защищать свое дитя.

— Вот как... — даже сквозь дремоту Игритт почувствовала приступ зависти. Хотела бы она иметь такую любящую мать. — Знаете, я обязательно помогу вам. Я знаю все окрестности вокруг Морфала. Вместе мы ее обязательно найдем. 

— Большое тебе спасибо, Игритт. 

Кажется эльфийка поцеловала ее в лоб, но Игритт этого почти не почувствовала. Она проваливалась все глубже в сон, где, кажется, впервые за долгое время ее не ждали кошмары. 

***

Никто так и не увидел прекрасную эльфийку, уходившую все дальше от Морфала с мертвым ребенком на руках. Черный от холода, будто насмерть замерзший, труп стремительно распадался: сначала кожа, затем мясо и кости стекали на землю шипящими каплями эктоплазмы, оставляя за собой дорожку растаявшего снега, пока от тела не осталось ничего совсем. А Бледная Леди все шла и шла дальше, бережно держа в руках хрупкий комочек света, и дымки стелились у ее ног как верные псы, своим мертвенным светом освещая ей путь.