Опыт романтических признаний у Темы был примерно никакой.
Ну, то есть раньше он своим девочкам-однодневочкам говорил всякое, но ведь не всерьез же, не от самой, чтоб ее, простой как червонец пацанской души — а значит и не считается. Чтоб от души, чтоб в каждое слово («я», «тебя», «люблю») — по клятве вечной преданности, по тонне обожания, по куску всего, чем Тема до сих пор был и чего хотел бы добиться когда-нибудь — вот такого не случалось ни разу.
Даже родителям не говорил. Хотя маме — может быть, просто теперь уже не помнил. А отцу как-то недосуг было: когда тебя по ребрам ногами пиздят, мысли о любви из головы вдруг сами собой выветриваются и ничего, кроме боли и глухой, мутной злобы там не остается.
«Я вас люблю, Валентин Юрич».
В общем, как это сказать, доверить, выдавить из себя сейчас, Тема понятия не имел.
А очень было надо. Позарез.
Тема пробовал уже, прямо даже вслух и достаточно громко (хотя с того расстояния Лебедев и шепот бы без проблем услышал). Когда, ну. В общем, когда трахались они — сразу после. Дыхалку в порядок приводил немного и говорил. Только это тоже вряд ли могло считаться, Лебедев ему в койке тоже много чего говорил настолько фантастического, что в шпионов с планеты Нибиру поверить было проще. Известная ж тема: кровь от мозга вниз отливает, тут на кайфе чего только не ляпнешь, какой бы не был мудрый и опытный. Ну и нет смысла уши развешивать.
Надо было в спокойной обстановке, в здравом уме и трезвой памяти, лицом к лицу. И каждый раз, как Тема себе это пытался представить, воображаемый Лебедев в ответ устало прикрывал глаза, качал головой и отворачивался. И при самом благоприятном стечении обстоятельств, потом всем просто удавалось забыть, что Тема вообще когда-нибудь заикался о своих дебильных чувствах.
По-хорошему, от добра добра не ищут.
У них же почти семья была… да ну все, как в обычных семьях, только без официалки (и кому она нахрен сдалась в третьем тысячелетии). И не каждому расскажешь. Секс охуительный. Киношки с пивом по пятницам. Ремонт в коридоре. Ладонь горячая на спине между лопаток и взгляд такой, словно не один человек на тебя смотрит, а весь, сука, бескрайний, всезнающий космос.
Стал бы Лебедев «девочку»-однодневочку к себе переселять? Да нет, конечно. Он хоть и упоротый был слегка на тему ответственности, но не настолько же. Вот и чего, спрашивается, Теме не хватало? Чувства собственной важности?
Лебедеву он был важен. Лебедев его слушал. Вот и зачем обязательно прямо такие вещи обозначать? И без этого ведь понятно.
Но зачем-то все-таки было надо.
«Я вас люблю, Валентин Юрич».
И воображаемый Лебедев закатывал глаза. Сухо ронял «допустим» и сразу переводил тему. Грубовато отшучивался. Глубоко вздыхал, произносил с ощутимым напряжением «так» и максимально серьезно начинал (опять) мучительный разговор про разницу в возрасте и жизненных ценностях, про бесперспективность и пустые фантазии.
Воображаемый Лебедев был иногда ужасно правильный мудак. Но Тема любил его все равно.
Ни один момент не казался ему достаточно подходящим, чтобы получить от ворот поворот, и тот самый «космический» взгляд в процессе точно добавил бы кошмаров в общий котел. Поэтому в конце концов Тема выбрал щадящий вариант: признание по телефону.
Это тоже, наверное, не совсем считалось, но хоть немного больше, чем пламенный речитатив в ухо, пока стоишь раком и скулишь в ладонь от чужих ритмичных движений.
— Да, — Лебедев всегда пропускал «алло» и всегда немножко командовал, толкал речь с трибуны перед ротой на плацу: такой уж у него был рабочий режим, только дома переключался.
— Не сильно отвлекаю? Можете говорить?
— Могу. Что случилось?
Тема редко ему на работу звонил (потому что смотри пункт «толкал речь перед ротой», с Лебедевым в фазе командира трудно было общаться), для пустого трепа ждал вечера, если совсем припекало, слал смски. Звонок не то чтобы автоматом значил катастрофу, но уже довольно прозрачно намекал. И не надо было видеть лицо Лебедева, чтоб знать точно: весь подобрался, нахмурился, между бровей опять проявилась глубокая вертикальная морщина, губы плотно сжались, взгляд застыл, заледенел, сделался тяжелым и напряженным.
— Да ниче не случилось! Про макароны напомнить хотел, — на заднем плане у Лебедева вдруг завизжало-заскрежетало: третий день в кабинете ремонт делали, все какие-то коммуникации тянули, отчего к вечеру у товарища полковника стабильно начиналась мигрень. — Вы ж домой через «Пер*кресток» поедете? Не передумали? А то я вообще-то могу…
Как ни странно, с подобной херней Лебедев его сразу не послал. А ведь мог бы, вежливо, аккуратно: «Я занят сейчас, все помню, если что-то еще надумал, скинь списком». Нет. Терпеливо поддержал треп ни о чем еще на две минуты (видать, правда ремонт им весь график похерил), пока Тема, обмирая внутри, не выдал:
— Ну, ждем тогда. Люблю вас, Валентин Юрич.
Небрежно, как бы между прочим, само собой, не получилось. Получилось хрипло, сдавленным горлом, с дебильно-жалобно-требовательной интонацией. Как у бомжа при церкви, который лапу к тебе грязную тянет, а сам поклоны бьет: давай, типа, хоть пятак, зря что ли того чувака наверху дергаем.
— Артем, ты не…
Что-то дохрена затянулась пауза. И когда заговорил все же товарищ полковник, парадно-трибунность с него вдруг разом слетела, и намека не осталось.
На заднем плане очень вовремя начали сверлить.
— В смысле, тут ведь нет… — трубка снова утробно загудела, потом Лебедев тихо выругался, и Тема уже ждал, что вот сейчас будет «Господа рабочие! Просьба всем покинуть помещение!», но товарищ полковник, конечно, сдержался. — Давай дома поговорим.
— Ладно.
— Я заеду в магазин.
— Ага, без проблем. Как хотите.
— Не думай, пожалуйста, что… Мы вечером поговорим. У тебя ведь нет никаких планов?
Даже если б и были — как же тут не послушать, что ты милый, конечно, мальчик, стараешься, но нехуй замки воздушные строить. Площадка у тебя, Тема, максимум под ларек.
Он, в общем, и сам догадывался. Но послушать теперь было тоже важно. Почти настолько же, как раньше — сказать.
— Не, Валентин Юрич. Фигня вопрос. Вечером так вечером.
Но вечером тоже не срослось.
Сначала Лебедев где-то застрял: не то на работе, не то между стеллажами с крупами и мучными изделиями. Уточнять Тема не рискнул. Предупреждать, что задержишься, дежурно сообщать в конце смены, что едешь домой, да и в принципе регулярно отчитываться о своих перемещениях — нормальная, вроде бы, привычка, но только не для Лебедевых, в этой семейке сроду ничего подобного не практиковалось. Юлька (всегда очень раздраженно) делилась информацией только по прямому требованию, а товарищ полковник и подавно гулял как кот, сам по себе.
Однажды у него на неделю затянулась командировка, телефон для личных звонков оказался недоступен — а служебный Тема тогда еще не знал — Юлька философски пожала плечами и выдала: «С папой так бывает». Вечером второго дня Тема уже сидел в машине и собирался гнать под Владимир, даром что точных координат не имел, конечно. Но тут Лебедев, наконец, сподобился глянуть на сто тысяч пропущенных вызовов.
«Охренели вообще? У вас там вторжение пришельцев что ли, вот никак, типа, нельзя было хоть сраную смску отправить? Юлька ж с ума сходит!»
«Юлька».
На взгляд Темы, сарказм в тот момент был охренеть как неуместен. И ни намека на раскаяние не звучало в голосе Лебедева, только легкое изумление. Ну, дела: люди хотят быть уверенными, что с их близкими не произошло никакого жуткого дерьма; кто-то хочет знать, что с вот именно с товарищем полковником Валентином Юричем Лебедевым не произошло никакого жуткого дерьма, кому-то это реально важно, прямо жизненно необходимо. Удивительное рядом.
Тема вот всегда звонил или писал, если надо было в автосервисе допоздна зависнуть. Зря, наверное.
Потом вдруг на горизонте нарисовались Питон и «выгодное вложение». Знакомый знакомого продавал убитую «кию» на запчасти, совсем задешево. Питон же при осмотре прикинул, что тарантас еще можно поставить на колеса и перепродать затем чуть подороже, поднять кусков семьдесят чистой прибыли. И Тема теперь должен был тоже оценить риски, а еще занять денег. Почему нельзя было сделать это утром, так и осталось загадкой, но Тема все равно сказал «ага, нет проблем».
Что толку ждать в пустой квартире? Юлька последний месяц каникул впахивала на даче у бабушки. А Лебедев, по ходу, читал все подряд составы и инструкции по приготовлению на упаковках, лишь бы не возвращаться домой и не начинать неприятный разговор.
— Мне по делам надо отъехать, Валентин Юрич, извините. Я у кого-нибудь из пацанов, наверное, перекантуюсь сегодня. Ну, потому что, если вдруг поздно, чтоб вас не будить, хорошо?
Какое там, блядь, «хорошо», Тему от самого себя тянуло блевать как на отходняке после трех подряд кальянов.
— Хорошо. Но ты постарайся все же вернуться, пусть даже поздно.
В итоге, Тема посмотрел тарантас и согласился на сделку, а Питон посмотрел на Тему и предложил по пивку (хотя, может, его просто пятницей накрыло и нефиг было на свой счет воспринимать). После двух банок чуток попустило, и на «может, чего посерьезнее? поехали к Русу» Тема тоже согласился. У Руса была бабушкина вишневая наливка в безграничных количествах, штука крепкая и с любовью сделанная: от нее с глаз будто какая-то пелена падала и голова первые полчаса соображала даже лучше, чем по-трезвому. И похмелья наутро практически не ощущалось — сказка, короче, а не наливка.
Вот с первой рюмки этой «сказки» Тема и передумал нажираться.
Воображаемый Лебедев, к которому Тема под утро заявлялся еще малость пьяненький и уже наглухо больной, смотрел одновременно тоскливо и строго. Воображаемый Лебедев заслуживал лучшего, настоящий — тем более. Поэтому в час ночи Тема топтался на коврике перед входной дверью вменяемый до чертиков. Весь хмель окончательно выветрился, пока курил на детской площадке, из-под стального грибочка разглядывая светлые, золотистые окна кухни.
— Вы че, меня ждете? — пристально изучая узор ламината, поинтересовался Тема вместо приветствия. — А я сейчас в душ и спать, не до чего больше. Устал — капец. Давайте все утром.
— Давай.
Казалось, воздух в прихожей вот-вот затрещит от электрических разрядов. Ответ Лебедева прозвучал совсем тихо и сипло, голосом жутко простуженного человека. Товарищ полковник, прямой и несгибаемый как памятник маршалу Жукову, стоял у вешалки, наглухо перекрывая Теме путь в квартиру: чтобы обойти его, коснуться, задеть плечом, требовалась такая охуенная сила воли, которой у Темы и в помине не было.
— Вы поесть купили?
Блядь, да какая разница, Теме бы сейчас кусок в горло не полез даже если б запихивали всем районом. Руки тряслись как у столетнего деда-алкаша с Паркинсоном, не мог кеды подхватить и аккуратно поставить на полку.
— Артем, послушай меня.
— Да ну что такого-то, Валентин Юрич! — моментально разогнавшись от нуля и до ста и резко вскинув голову, перебил Тема. — Ну, сказал я сегодня… Что такого? Мы с вами нахуй живем вместе уже, два месяца, блядь, живем, я ни с одной, никогда, вообще ни одного дня… Мы с вами в этом коридоре утром обжимались, я вас на работу провожал, сука, как верная жена, блядь, в передничке, мы вот тут вот, прям где я стою сейчас, взасос целовались, Валентин Юрич, что вы смотрите, будто у меня хуй во лбу вырос, вот не надо так, я вам не программа «Время». Если вы нет, просто, блядь, так и скажите, или вообще ничего не говорите, я в общем и сам уже понял, не дурак. Нахрена столько сиськи мять?
— Если я нет, — без выражения повторил Лебедев.
— Не любите. Я понял. Ну, че теперь? Насильно мил не будешь, — бабулина наливка толкала Тему в мутные бездны философии. — Бля, нахуй вообще так серьезно? Люди, когда ебутся, запросто про любовь говорят. Люди. Которые. Просто. Друг с другом. Ебутся. Даже не как мы, не… А я сказал вам — и что теперь, все, за порог выставите? Вам же… ну, мы же…
Бабулина наливка сделала Тему до такой степени разумным, что он даже понимал теперь, насколько каждое его следующее слово противоречит предыдущему. И насколько беспомощно и жалко прозвучала вся тирада о совместном проживании, выдавая с головой. Лебедеву, по крайней мере, хватило тактичности не заржать в открытую — и на том спасибо.
— Давайте замнем, короче. Я не говорил ничего. Я ж ничего не требую от вас, Валентин Юрич. Вас же все устраивает, — в последнем Тема не был до конца уверен, и вопросительные интонации добавились сами собой. — Че мы… ну, мы нормально же с вами живем. Насколько это возможно вообще для двух мужиков, которые сексом трахаются в этой стране. Но в целом ведь нормально? Мне похуй вообще, если вы не любите, мне это не обязательно, и так хорошо.
Пожалуйста, товарищ полковник, только не командуйте бойцу на выход.
— Люблю, — просто сказал Лебедев.
И весь бескрайний, бессмертный космос снисходительно смотрел на Тему в полумраке коридора его черными глазами.
— Э-э, вы, то есть… да?
— Да. А когда любишь, хочешь объекту любви самого лучшего, Артем. Даже если сам ничего уже практически дать ему не можешь.
Вот тут товарищ полковник вообще-то охуеть как прибеднялся.
По всем правилам, дальше они должны были упасть и начать трахаться прямо на месте, в коридоре, носом по обоям, сломать к херам дверцы шкафа-купе и в миллионный раз снести с гвоздя и так криво висевший портрет тещи. В принципе, Тема не имел ничего против.
Но да, здесь Лебедев был прав абсолютно: когда любишь, хочешь другому лучшего. Поэтому последних крупиц коллективной сознательности хватило, чтобы они все-таки дошли до дивана.