До начала очередного концерта остаётся всего несколько минут. Воздух за кулисами сотрясается рёвом огромной, невероятно огромной толпы… тот, кто привык к постоянным выступлениям, не будет напуган: наоборот, ожидание перед выходом будет только отягощать его. Но тот, кто только пробует на вкус жизнь суперзвезды, будет невероятно напуган. Колени дрожат, руки тоже — шутка ли, выступать перед многотысячной толпой, способной порвать тебя на куски в случае малейшей ошибки!
Впрочем, Меттатону этот страх чужд. Никогда он не теряет самообладания: он — звезда со стажем, даже если что-то пойдёт не так, он всегда найдёт выход из положения, да ещё и умудрится получить удовольствие от неожиданной даже для него самой импровизации.
А Напстаблук — наоборот. Даже несмотря на долгую карьеру ди-джея, он всё ещё боится допустить малейшую ошибку. Вдруг из-за его неправильного бита вся музыка будет испорчена? Вдруг Смурена собьётся и всё шоу пойдёт под откос?
В такие моменты лучше всего отвлечься от выступления и задуматься о чём-то совершенно постороннем… или о ком-то, кто тебе дорог. Такой совет когда-то дал сам Меттатон, а значит, нет никаких причин не следовать ему. Но на что лучше всего отвлечься? Кажется, сам воздух пропитан криками толпы и волнением группы.
Сам робот с азартом поглядывает на сцену, предвкушая минуту славы, Бургерпэнтс репетирует танец, а Смурена…
Она дрожит. В её глазах плещется страх. Блук понимает: она чувствует тоже самое, что и сам призрак. Он осторожно оглядывается, опасаясь, что пора выходить, и быстро, пока не настала пора выходить на сцену (или пока его собственная душа не треснет от волнения?) подлетает к Смурене.
Наверное, он должен сказать что-то подбадривающее, но его собственный голос его не слушается. Когда Напстаблук хочет открыть рот, он тут же оглядывается на Меттатона и Бургерпэнтса, и, понимая, что его шёпот может отвлечь их, не говорит и слова. Но даже если бы он мог сказать хоть что-нибудь, он лишь издал бы несколько нечленораздельных звуков.
…наверное, Напстаблук ужасный друг.
Но Смурена думает по-другому. Как только она поднимает голову, заметив Напстаблука, она медленно начинает приобнимать его своими тоненькими, дрожащими ручками, словно боясь, что Блук растворится в воздухе, навсегда исчезнув, если она не попытается хоть как-то его удержать.
— Всё хорошо… — шепчет она своим тихим певучим голоском. — С тобой мне ничего не страшно…
— Всё будет хорошо… — гладит её Напстаблук, начиная немного улыбаться. — Всё будет хорошо…
Блук не видит лица Смурены, но готов поспорить, что она тоже улыбается от его слов — пусть наивных, детских, но таких тёплых.
Бургерпэнтс, ставший свидетелем этой сцены, с улыбкой до ушей поднимает большой палец вверх. Меттатон тоже не может сдержаться: его панели показывают сердечко, сложенное из красных огоньков.
Спустя секунду он поворачивается спиной, панели загораются чуть ярче, и фанаты затихают. В это мгновение Блук понимает: Меттатон мог и раньше вытащить всех на сцену, но дождался этого мгновения. Воистину, Метта — самый лучший кузен…
Пора выходить.
Первым появляется Меттатон. Он приветствует собравшихся фанатов, веселясь и отшучиваясь так, что и Смурена с трудом сдерживает смех. Что уж говорить о фанатах! Но он тут же просит тишины, говоря о том, что звёзды гламура могут вызывать самые разнообразные эмоции: от смеха, до молчаливого восхищения.
Свет исчезает.
Пора выходить остальным.
И наступает тишина. Глубокая, непробудная тишина. Спустя всего пару мгновений её нарушат голоса Смурены и Меттатона, лёгкий бит Напстаблука и лёгкие звуки шагов Бургерпэнтса. Потом, уже после выступления, Меттатон скажет, что Смурена с Напстаблуком выступили лучше всех. Что они заслужили отдых наедине, что им давно пора открыть свои чувства.
После концерта они обязательно всё обсудят, ну, а пока Смурена будет петь, а Блук — играть музыку. Но на этот раз они будут стараться не сколько ради фанатов, сколько ради друг друга.
Ведь пока они будут поддерживать связь между собой, они будут сиять ярче всех.