и я тебя, Арс

— Я женюсь, — Антон улыбнулся, широко, во все свои «тридцать два», и так искренне, что Арсений проглотил всё, что хотел сказать, затолкал поглубже в глотку вместе со своим никчёмным признанием; растоптал, наступив на горло своему самолюбию.

Он улыбнулся ему в ответ, едва сдерживая дрожь в уголках губ. Улыбка, наверняка, вышла поганой, совсем не настоящей, жалкой, но Шастун поверил — засветился ещё сильнее, и счастливые искорки заплясали в зелёных, мать его, глазах.

— Поздравляю, Шаст, — Попов хлопнул его по плечу. По-дружески хлопнул, едва касаясь, боясь задержать ладонь хоть на одну лишнюю секунду, как будто это выдало бы его, раскрыло всё, что он так старательно теперь заталкивал поглубже, лишь бы не расстроить Антона. — Это же круто, будешь теперь «муж».

Антон прыснул, рассмеялся, прикрывая глаза так, что образовывалась тонкая сеточка морщин в уголках глаз. Красивый, счастливый, живой — он радовался искренне, по-детски, как будто это правда было чем-то по-настоящему смешным.

— Звучит странно, — он призадумался, прокатил новое звание на языке, растягивая гласную. — «Муж», — улыбнулся тому, как это звучит.

— Привыкнешь.

— Будешь моим свидетелем?

И мир рухнул к ногам Арсения. Только не это, только не он — не здесь, не сейчас, не в этой жизни. Никогда и ни за что на свете он не согласился бы на такое, ни за что не пересилил бы себя.

— Что? — Арсению показалось, что Антон сейчас всё поймёт, узнает, услышит, как дрогнул его голос.

— Хочу, чтобы ты был свидетелем. Это давно уже не официально и всё такое… Но ты реально мой самый близкий друг. Хочу, чтобы ты прошёл это вместе со мной.

Как там? «Никогда не говори никогда»? Арсений не может ему отказать, не может сказать «нет», когда Антон так сбивчиво и смущённо поясняет своё желание, когда смотрит на него так неуверенно, вопрошающе, ожидая услышать его, Арсеньевское, «да».

— Конечно. — он кивнул для уверенности в собственных словах. — Конечно, буду.

— Спасибо.

Арсений плясал на своих собственных чувствах: прыгал изо всех сил, безжалостно растаптывая их ногами и оставляя на когда-то такой чистой влюблённости грязные следы своих же кроссовок. Где-то глубоко под черепом «я люблю тебя, Антон» смешалось с грязью.

Он ещё тогда не знал, что это не самое паршивое, что он испытает.

На свадьбе приходилось улыбаться, растягивать губы в вымученной улыбке, со стороны наблюдая за тем, как трепетно Антон держит не его, чужую ладонь в своей; как плачет от счастья Ира, когда тоненький золотой ободок наконец находит своё место на худом безымянном пальчике с идеальным маникюром.

Под грохот хлопушек с блестящим золотым конфетти и коллективный возглас «Горько!» неистово захотелось курить. Арсений уже сбился со счёта, сколько раз он обещал себе бросить это дело — он ведь даже курить не любил, морщился каждый раз от крепкого табачного запаха и кисловато-горького привкуса никотина во рту, а всё равно всегда носил с собой потрёпанную пачку Винстона с парой сигарет внутри.

Дима, встретивший его на улице за свадебным шатром, где едва ли можно было расслышать грохотание попсовой музыки, тактично промолчал, когда Арсений попросил зажигалку. Завёл какой-то бессмысленный разговор, изредка поглядывая на притихшего Арсения. Он курил молча, в пол уха слушая Димин монолог о ремонте и Савине, выучившей в детском саду пару ругательных слов. Даже здесь, в сгущающихся весенних сумерках, где-то в лесистом пригороде Москвы, он не мог расслабиться: всё вспоминал, как Антон слушал его поздравление, придерживая Иру за талию. Она тогда расплакалась, бросилась его обнимать, радостно щебетала благодарности за поздравление и за подарок, а Арсений смотрел только на Антона, смущённо жавшегося за спиной невесты.

В его глазах было тогда что-то странное, но Попов всё никак не мог понять, что именно. Казалось, что это была тоска. Антон явно не жалел о своём выборе, тоска эта была не как Арсеньевская, не было в ней грусти — только какое-то липкое чувство чего-то упущенного и невозвратимого. Так обычно смотрят на старые студенческие фотографии, на детские игрушки, найденные где-то на родительской антресоли, на бывших друзей-одноклассников во время встречи выпускников. Антон не жалел, нет. Он просто чувствовал, что Арсения в его жизни больше не будет. Он своего самого лучшего и близкого друга оставил где-то позади, и теперь Арсений будет только блеклым воспоминанием, какой-то старой фотокарточкой, которую он найдёт в коробке с документами через пару лет и тепло улыбнётся.

И глядя на то, как Ира плавно качается с Антоном в такт в центре зала, Арсений думал лишь о том, что это лучшее, что он мог ему дать.

Он за Антона правда рад, поэтому, когда тот встречается с ним глазами в толпе, Попов улыбается ему, поднимает бокал, даже шутливо подмигивает. Шастун расплывается в ответной счастливой улыбке, в благодарной улыбке.

«Спасибо» за то, что рядом; что успокаивал перед концертами, хватая за нервно дрожащую коленку, что рассказывал глупые анекдоты несколько часов подряд в душном автобусе во время тура, что выручал во время неудачных шуток на «моторах», что так искренне радовался на пилотном выпуске нового сольного проекта, хлопая громче всех. В глазах и приподнятых уголках губ, во всём — «Спасибо» с лёгким привкусом тоски и ностальгии.

Арсений правда за него рад. Но со свадьбы уходит тихо, «по-английски», не дождавшись даже торта и праздничного фейерверка. Прощается только с Димой и Серёжей, который ободряюще сжимает его плечо в широкой ладони.

Зачем-то берёт с собой бутылку шампанского с праздничного стола, уже кем-то открытую и противно тёплую. Он ведь даже шампанское не любит, терпеть его не может, но по дороге к такси всё равно прикладывается губами прямо к горлышку бутылки, наплевав на брезгливость.

Шастунец

Ты чего так рано ушёл?

И хочется выть волком на проклятую луну, в проклятую майскую прохладу, заглушая какие-то далёкие отголоски музыки и всеобщего веселья.

                                             Арс

Мне поплохело, Антонио. Напился, как школьник.

Безбожно врёт, едва попадая дрожащими пальцами в клавиатуру. Выпить у него на свадьбе так и не получилось: от вкуса алкоголя на языке трясло только больше прежнего.

                                             Арс

Прости, что так вышло. Я правда за тебя рад.

Люблю тебя.

Закусывая до звёзд в глазах внутреннюю сторону щеки, он с дрожью наживает кнопку «Отправить», тут же блокирует телефон, как будто и не хотел получить ответа. Уже в салоне такси из кармана что-то противно брякает, оповещая о новом сообщении.

Шастунец

И я тебя, Арс

И у Арсения до потемнения в глазах щемит сердце.

Антон его любит, правда любит, как любят старшего брата или лучшего друга. Он любит его, как можно любить только самых родных и близких людей. Антон его любит, вот только женится на Ире. Потому что Иру он любит по-другому, а она любит его в ответ. Так просто и так невыносимо больно, что всю дорогу до отеля свербит где-то под рёбрами.

Он просит таксиста оставить его за пару кварталов от места назначения и протягивает ему пятитысячную купюру — сдачи не ждёт, просто хлопает дверью, оказавшись наконец в отрезвляющей уличной прохладе. Снова прикладывается к бутылке, морща нос от кисловатого вкуса выдохшегося шампанского.

Антон его любит.

Он улыбается, глядя в тёмное небо — ни единой звёздочки в свете ночного города. Глаза слепит желтоватый свет уличного фонаря и, кажется, слёзы.

Антон его любит.