Глаза у Деда Мороза были подозрительно знакомые.
— Блин… — и голос этот Лебедев тоже определенно слышал не впервые. — Триста девяносто вторая квартира? Да ладно!
Гость резко отступил на шаг, уставился на цифры над дверным звонком. Всматривался долго, будто не доверяя собственным глазам. Потом стянул с правой руки слишком большую, не по размеру рукавицу и дернул вниз белую искусственную бороду.
— Да е… Правда триста девяносто вторая. Забыл, представляете? Если честно, внимания не обращал никогда, просто знал, где дверь и…
— С Новым годом, — сухо поздравил Лебедев.
— А? Да, точно. С Новым годом.
И затих, неловко переминаясь с ноги на ногу, прижав к груди тощий красный мешок и обмотанный серебристой мишурой посох. На кухне, постепенно наращивая громкость, засвистел чайник. Из зала, цокая когтями по ламинату, прибежала Чарра, сунулась было на лестничную клетку, завиляла хвостом, обнюхала край синтетической «дедушкиной» шубы, приветливо ткнулась острой, любопытной мордой в подставленную ладонь. И, посчитав на этом свою дипмиссию исполненной, сразу унеслась обратно.
— Юли нет. Уехала до конца каникул к бабушке, в Краснодар.
— Да я в курсе, — с совершенно убитым видом кивнул Артем. — Только это вот, — он выразительно качнул посохом вверх-вниз, — вообще-то не ей. Это мальчику Вале. Семь лет. Он мне, типа, должен стишок прочесть с выражением. Ну, или как получится. А я ему — конструктор.
Лебедев поперхнулся.
— Еще подумал: сколько у вас тут Валентинов живет, весь дом, по ходу, одних Валентинов…
— Это что, шутка какая-то?
— Да конечно, бля, охренеть смешно же! — почему-то вдруг разозлился Артем. — Ладно, знаете что? До свидания, — отвернулся и, закинув глухо брякнувший мешок на плечо, начал спускаться вниз по лестнице. — Извините! — донеслось уже с пятого этажа.
Лебедев молча закрыл дверь. Выключил чайник. Настенный телевизор очень к месту показывал Женю Лукашина, который, стремительно трезвея, метался по чужой комнате в трусах и водолазке: в прихожей Надя приветствовала Ипполита, еще расслабленного и полного самых светлых предновогодних ожиданий. До конфликта оставались считанные мгновения.
На широком кухонном подоконнике, окруженный свечами и пластмассовыми еловыми ветками, искрился блестящей глазурью пряничный домик: Юлька заморочилась перед отъездом. Избушка под заснеженной крышей, забор, маленькое дерево, плоские фигурки человечков из имбирно-медового теста — все выпекла, собрала, склеила густой сахарной пастой так аккуратно, что никакие «ешь, папа» не могли теперь заставить Лебедева разрушить эту сказочную, родом из чужого, бесконечно счастливого детства красоту. Иногда, склонившись над подоконником, он делал глубокий вдох: после трех переломов нос был практически нечувствительный, но слабый отголосок сладкого, праздничного запаха имбирных пряников все-таки получалось уловить.
В окнах соседнего, через площадку дома переливались разными цветами гирлянды: на седьмом этаже, на двенадцатом, а на двадцатом сразу в двух квартирах. Пригорок между гаражами пересекали черные кривые расчищенных, залитых реагентом дорожек, у шлагбаума собралось с полдюжины человек, горели, рассыпая искры, бенгальские огни, и стоило, видимо, ближе к полуночи ожидать фейерверков — хоть Лебедев и говорил неделю назад со старшим по дому, чтоб не было этого: двор маленький, со всех сторон многоэтажки, захреначат ведь из ракетницы черт-те куда, спьяну-то.
Ни пять, ни десять минут спустя человек в красной шубе из подъезда так и не вышел. Охваченный смутными подозрениями, Лебедев снова распахнул дверь на лестничную клетку.
Артем сидел на ступеньках. Без шапки, и борода уже болталась на шее как галстук, а из-под полы длинной шубы показались джинсы и высокие ботинки на шнуровке. В левой руке Артем держал наполовину скуренную сигарету, правой что-то быстро и ловко печатал в телефоне. Мешок с подарками лежал у него на коленях, посох торчал между прутьями перил.
— Что? — с вызовом произнес Артем, резко вскинув голову. — Я вам мешаю?
Ему, как вдруг обнаружилось, нанесли макияж: густо нарумянили нос и скулы и чем-то липким, похожим на мастику выбелили брови.
— И долго ты тут сидеть собираешься?
— Вам-то что? — уже чуть мягче и на полтона тише. — Особо охраняемая территория? Вешайте табличку тогда: вход только по пропускам.
Лебедев молча смотрел на него, ожидая, пока совсем успокоится.
— Да некуда мне идти. Машина только в час приедет: Рус нас развозит по адресам, потом забирает, когда проплаченное время кончается.
— Тут метро через дорогу. Сегодня работает всю ночь.
— Я как бы в курсе. Ну, там буду сидеть на лавочке — какая разница? У меня в полтретьего еще заказ. Во, — запустив руку в мешок, Артем вытащил продолговатую розовую коробку с прозрачной передней стенкой, сквозь которую на Лебедева уставилась лупоглазая и большеголовая, невероятно уродливая кукла. — Гляньте какая. Это Маше Кузнецовой, ей пять с половиной — и, надеюсь, тут хоть без приколов, не пятьдесят пять на самом деле. Стремная по-моему, но хрен их разберет, этих девчонок.
— К друзьям бы каким-нибудь поехал. Или по центру погулял. На Поклонке, говорят, в этом году много всего интересного.
Ярко-пунцовый румянец в сочетании с рыжеватой щетиной и коротко, под машинку остриженными волосами должен был выглядеть комично, но почему-то не выглядел. Артем нервно облизнул губы, бросил быстрый взгляд на телефон — там ему, очевидно, не отвечали, и пришлось дальше разговаривать с Лебедевым.
— Шуба на рыбьем меху вообще-то. В смысле, она нихрена не греет — чисто декоративная. От машины до подъезда добежать норм, а вот с прогулками уже не прокатит. Яйца себе отморожу — охуительный будет праздник.
Лебедев нахмурился. Хотел сделать замечание, но передумал: все равно ведь не подействует, чего без толку воздух сотрясать? Отступил в сторону, толкнув плечом дверную створку, кивнул в сторону собственной прихожей.
— Зайди.
Пару мгновений Артем колебался, потом коротко дернул плечами и подчинился. На ступеньках остался лежать пестрый длинный конверт, уже на пороге Артем оглянулся и, спохватившись, вернулся за ним: поднял, небрежно отряхнул хлопком по бедру.
— Это Юлька, я думаю, прикалывается. Больше некому.
— Или в вашей конторе адрес перепутали, — ровным голосом, без намека на злость предположил Лебедев. — Так случается.
— Вот ни разу. Сами смотрите.
Он протянул Лебедеву слегка истрепанный конверт: фирменный, без марок и нетронутой полоской защиты по клейкому краю — его не вскрывали, просто не запечатывали. Внутри оказался сложенный втрое лист бумаги.
«Дорогой Дедушка Мороз! Пишет тебе твой друг Валя. Надеюсь, помнишь меня. Как ты поживаешь? В этом году мне исполнилось семь лет, и я теперь учусь в школе. Учусь хорошо, на одни пятерки. Привези мне, пожалуйста, конструктор Лего с Дартом Вейдером. И сделай еще так, чтобы на Новый Год было много снега».
— И тебя не смутило, что письмо отпечатано на компьютере? Не говоря уже о том, что семилетний ребенок вряд ли смог бы правильно расставить все запятые.
В отличие от письма, адрес на конверте был выведен от руки округлым старательным почерком. Может быть, и правда юлькиным: Лебедев вдруг поймал себя на том, что едва ли смог бы угадать почерк собственной дочери. Когда он, кстати, последний раз открывал ее дневник?
— Так часто бывает. Если детки маленькие, пишут плохо или совсем не умеют, за них родители обращаются, — опять проверив телефон на наличие входящих, Артем прислонил посох к стене и наклонился расшнуровать ботинки. — Я попробовал уточнить, кто в офисе заказ оплачивал, хотя бы как человек представился — паспорт мы не спрашиваем. Но там сейчас все заняты, пока не ответили.
Лебедев рассеянно кивнул и с конвертом направился в юлькину комнату. Графолог из него, конечно, был так себе, но стоило во всяком случае попытаться: сравнить с тем же дневником или любой тетрадкой. Артем, разувшись, но оставив при себе зачем-то и шубу, и мешок, пошел следом.
— С чего вдруг ты — и Дед Мороз?
— Ну, а че нет-то? — снова напрягся Артем. — В праздники мало кто поедет в автосервис, вся страна бухает, машины нахрен никому не сдались. Разве только таксистам. А тут бабла поднять можно: не прям золотые горы, но лишним не будет. Мы в позапрошлом году уже так делали, и норм получилось, все довольны. Детишки тоже вообще без претензий.
— «Мы»?
— Я, Рус, Питон, Жека — да все наши. Кто-нибудь один за водителя в машине сидит, остальные заказы между собой делят… Если без водителя — под утро мы без транспорта. По-любому хоть в какой-то хате, но тебя за стол втащат, а дальше — понятно.
Воображаемая бригада гоповатых Дедов Морозов, в красных шубах и тренировочных штанах, Лебедева изрядно впечатлила. А с другой стороны, если непредвзято: ну хорошо ведь ребята придумали, по-умному, очень практично. Артем с практичностью как-то не сочетался — вряд ли его была идея, скорее уж сознательный друг посоветовал. Есть, видимо, у них в компании один более-менее сознательный мальчик.
В юлькиной комнате царил непривычный порядок: ни скомканной одежды на кровати, ни пустых кружек с коричневыми разводами на стенках и давно высохшими чайными пакетиками, ни собачьих игрушек-пищалок на полу — все было прибрано перед отъездом, и покрывало аккуратно расправлено, ни складочки, и на столе чистота, и даже шкаф теперь закрывался. Артем с любопытством оглядывался по сторонам: если и был здесь раньше, то давно и недолго — что Лебедева, по понятным причинам, обрадовало.
— Насчет денег все ясно. Но это же не единственный способ, — упрямо пытаясь найти в истории Артема какой-нибудь подвох, заметил он. — Могли бы, к примеру, таксовать. Для бомбил сейчас золотое время.
— Да мне, по правде говоря, нравится с детьми, — чуть смущенно отозвался Артем. — Бывают, конечно, противные, капризные, а среди родителей попадаются вообще наглухо отбитые. Но в основном все норм, все радуются, очень тепло нас встречают. Мелкие, они ж верят еще в волшебство: загадывают желания, письма пишут от души, ждут. И прихожу, значит, я, такой весь разряженный, и из мешка — оп! достаю конструктор, о котором пацаненок год мечтал. Или куклу стремную, тут главное: ничего не перепутать. Знаете, как у них глаза округляются?
Неопределенно пожав плечами, Лебедев продолжил сличать почерк на конверте с конспектом по астрономии, который лежал самым верхним в безупречно ровной стопке тетрадок на краю стола. Конспекты Юлька вела как курица лапой, буквы сливались, наползали друг на друга, то и дело меняли уклон и высоту. Может, если она старалась, выходило что-то похожее на строчки с конверта, но Лебедев бы за это не поручился.
Примерно через четверть часа он окончательно сдался, положил конспект на место, и, повернувшись, с удивлением обнаружил Артема перед зеркалом с юлькиными сережками-кисточками в руках: пушистыми, ярко-красными, сантиметров по пятнадцать в длину. Артем зачем-то прикладывал их к собственным ушам, вертел головой, сам себе строил глазки, картинно хлопая ресницами — одним словом, развлекался вовсю.
Поневоле вспомнилась Оксана из старой, советской «Ночи перед Рождеством»: «Нет, хороша я! Ах, как хороша!»
— Сдурел?
— Да че такого? Смешные штуки. — Оттенок синтетической шубы с сережками гармонировал замечательно, а румянец на щеках добавлял общей картине пикантности. — Брелок для ключей был бы прикольный.
— Верни сейчас же на место. Испортишь — убьют нас обоих.
Черт с ним, по большему счету, решил в конце концов Лебедев, с таинственным заказчиком. И правда Юлька скорее всего, просто потому что действительно, ну кто еще? Чай на кухне давно остыл, надо было греть снова. До Нового Года оставалось ровно двадцать четыре минуты.
Перед холодильником Артем застыл как вкопанный, тоскливо взглянул на Лебедева чуть исподлобья.
— А у вас, ну… поесть что-нибудь можно?
По телевизору Женя Лукашин как раз давился заливной рыбой. Лебедев молча выставил на стол два больших пластиковых контейнера с салатами, кусок запеченного в духовке карбонада и кастрюлю с картофельным пюре. Тарелку Артем без стеснения взял из настенного шкафчика сам, быстро сделал себе «горку» из двух салатов, довольно замычал, распробовав первую порцию.
— Где покупали?
— Что?
— Ну, готовые. Очень вкусно, совсем как домашние. Не вы ж их нарезали, — Лебедев насмешливо дернул уголком рта, на выразительном лице Артема медленно проступало самое искреннее изумление. — В смысле, блин? Это вы сами?.. Ого.
А потом, снова окинув взглядом скромный, в общем-то, стол, он задал вполне закономерный вопрос, к которому Лебедев мысленно готовился еще в прихожей:
— Ждете кого-то? Или ждали? — и, не получив ответа, само собой, не отступил и не заткнулся, поинтересовался уже в лоб: — Чего вы вообще один тут сидите?
Зачем с утра оливье с кальмаровым нарезал — при том, что не особенно любил салаты в принципе — Лебедев не имел не малейшего понятия. Просто он был раб привычек. К празднику полагалось резать салаты, даже если праздника никакого не предвиделось. За вычетом внезапных командировок в канун важной даты, Лебедев резал их всегда. Оливье с детства иррационально обожала Юлька, кальмаровый — покойная жена.
Стоило бы напомнить Артему, что одинокие вечера Валентина Юрьевича Лебедева — не его собачье дело.
— Ешь спокойно, никого я не жду. Чай будешь? Покрепче, извини, не предлагаю — как-то не подготовился.
Может, бутылка-другая коньяка и была в гостиной: алкоголь Лебедеву дарили с завидной регулярностью, но употреблял он мало и неохотно, почти все передаривал потом либо ставил в какой-нибудь темный угол и благополучно забывал.
Артем заметил, тихо, проникновенно и вдруг очень понимающе:
— В гостях бы отметили. Или наоборот, всех тут бы собрали. Вам ведь есть, кого.
Он был отчасти прав: что-то из этого Лебедев мог бы устроить. И его ведь даже приглашали, притом неоднократно.
— Доживешь до моих лет, устанешь уже от всех праздников.
А еще собственное одиночество в толпе, увы, ощущалось только острее. У всех друзей Лебедева были семьи — или кто-нибудь достаточно близкий, чтобы считаться семьей пусть не в общепринятом смысле, но по сути.
Не хотелось бы под утро обнаружить себя под душем в пальто и шапке, устроившим безобразную пьяную истерику. Многострадальному Ипполиту Лебедев здесь уступал безоговорочно, на голову: случись с ним подобное, и выслушать-то будет некому. Артем выждал еще некоторое время, потом, кажется, махнул рукой и встал переключить телевизор на какой-нибудь федеральный канал.
Под куранты на столе исходили паром две чашки свежего черного чая.
— Слушайте, ну все к лучшему, — повысив голос, чтобы перекрыть звучное «бом, бом» со Спасской башни, сказал Артем. — Я, может, не год, но пару месяцев точно мечтал вот так с вами посидеть — и сбылось в конце концов. Загадайте сейчас что-нибудь, у вас стопудово тоже сбудется.
Отстал бы ты уже от Юльки, неожиданно беззлобно и почти печально подумал Лебедев. Дурной, ну какой же дурной, совершенно без царя в голове мальчик.
От собственной дерзкой храбрости Артем весь раскраснелся — и румяна тут были уже совершенно ни при чем: на слегка оттопыренные уши их, к примеру, точно не наносили. Отсалютовав Лебедеву чашкой, сделал большой глоток, вполне закономерно обжег язык и поморщился. И снова почему-то разулыбался.
Потом у него зазвонил телефон.
— Тут, короче, такое дело, — обстоятельно начал Артем, отключившись спустя пять минут крайне содержательного диалога: его ответы преимущественно делились на «да бля» и «понятно». — Пацаненок, к которому Питон поехал, пиздец как хотел Снегурочку. Не в том смысле, — торопливо добавил он. — Пацаненку года четыре, около того. Просто Питонище наш с бородищей и большим мешком его пугал, а если со Снегурочкой почему-то уже не очень. Норм такой мужик вырастет лет через пятнадцать… Только Снегурочек у нас мало, и за них отдельно доплачивать надо. Короче, не было Снегурочки. Была шапка с косичками, в багажнике валялась. Ну и пришлось Русу ее надевать и тоже подниматься, потому что Пит даже в квартиру войти не мог — у ребенка сразу истерика начиналась.
— Потрясающе.
— Ага. Ну, а после всех подарков, стишков и песенок, до пизды благодарные родители им обоим налили. И все, без водителя мы теперь.
— В коридоре слева куртка висит. Возьми, под шубу надень.
В половину первого Артем ушел. Зачем-то выложил из мешка возле стойки с обувью тот самый конструктор, о котором, якобы, грезил семилетний мальчик Валя. Промямлил нечто вроде «че теперь с ним делать, не выбрасывать же», и Лебедев не успел возразить — так стремительно сказочный «дедушка» исчез за дверью. Как по волшебству.
Юлька обещала позвонить первой. И не звонила. Может, не могла: перегрузка линий и прочие новогодние проблемы со связью — ничего ведь в этом удивительного. Оставив телефон для личных, семейных звонков на столешнице и отключив служебный, Лебедев сел караулить.
В три утра по федеральному каналу, где они с Артемом смотрели обращение президента, тоже началась «Ирония судьбы».
***
— Это ж сколько, интересно, стоят твои услуги?
— Без дураков, лучше вам не знать, — жизнерадостно ухмыльнулся Артем. — Проститутку вызвать было бы дешевле.
Бороду и шапку с седым париком он стянул еще в подъезде или даже в машине, по пути к дому Лебедева, заранее зная — не пригодятся. Гример ко второму января то ли ушел в загул, то ли понадеялся, что в загул ушли все клиенты, и можно уже не особенно париться: румянец на скулах Артема был исключительно естественный, от мороза, и «мастика» на бровях осталась только у самых висков — видимо, плохо смывалась.
— А вообще цены могут сильно различаться, — охотно пояснил он, стягивая за пятку левый ботинок. — От времени, в смысле от продолжительности, зависит, конечно. Еще от того, на какой конкретно день оформлен заказ: в ночь с тридцать первого на первое и с шестого на седьмое, само собой, тариф повыше. Еще иногда родителям в лом искать ребенку подарок, и они просто доплачивают, чтобы мы его подобрали. За сам подарок расчет по чеку, плюс маленькая наценка. Но мне вот это просто нравится, если честно: ходить, игрушки покупать, разбирать по корявым письмам, чего там детишки хотят — ну, чтобы точно их порадовать. Знаете, как круто, когда все угадываешь?
Лебедев машинально посторонился, пропуская его в гостиную. У дивана Артем наклонился потрепать по холке сонную, осоловелую после ужина Чарру, покосился в сторону большого плазменного телевизора.
— О, «Иван Васильевич». Самый крутой, по-моему, из этих старых комедий. Бесконечно пересматривать можно.
Ко второму января они оба уже наверняка знали, что встречу в новогоднюю ночь подстроила Юлька. Сюрприз папе удался на полную катушку.
«Ты же мне столько раз рассказывал, как вы в детстве все время с места на место переезжали, и у тебя игрушек практически не было. И какому-то мальчишке во дворе родители подарили просто бомбезный конструктор, и ты ему втайне завидовал».
Действительно, конструктор — это мне, конечно, сейчас нужнее всего, почти без иронии подтвердил Лебедев, до старческого маразма-то рукой подать, очень скоро пригодится. Жалко, много деталей мелких: наверное, в таком возрасте нельзя.
«Глупости, — отрезала Юлька. — Ну о чем ты говоришь, пап, какой маразм? Ты у меня еще ого-го. Просто лучше поздно, чем никогда».
Артем в этом должен был обязательно поучаствовать… ну, просто, видимо, для того, чтобы довести абсурдность ситуации до высшей точки. Положа руку на сердце, открывая вечером тридцать первого дверь своей квартиры, Лебедев меньше всего ожидал и хотел бы увидеть именно его — как праздник встретишь, так целый год потом и проведешь, в этой же самой компании. Суеверным человеком Лебедев себя обоснованно не считал, на приметы обычно плевал с высокой колокольни и только отмахивался от всевозможных дурных знаков. Но посмотрите-ка, чудеса случаются: второе января, и единственный человек, которого он встречал лицом к лицу в новом году — Артем. Опять и снова Артем.
— Вы только по ночам работаете?
— Не. И не только по квартирам ходим, — неожиданно изящным движением подобрав полы шубы, Артем устроился на диване, скрестил ноги по-турецки. — Еще елки всякие, корпоративы, концерты. Но это реже и можно вообще отказаться. У вас поесть что-нибудь осталось?
На открытках Деда Мороза обычно изображали круглощеким, упитанным и статным, бойко прокладывающим лыжню по метровым сугробам или лихо погоняющим тройку белоснежных лошадей. Внушительным, как ни крути, персонажем, пусть и в летах. В лице Артема символ зимних праздников из внушительного имел разве что круги под глазами.
Лебедев даже не стал пенять ему на отсутствие манер: под напускной наглостью отчетливо проглядывала неуверенность. Глупо, конечно, получилось с «семилетним мальчиком Валей», Артем явно до сих пор ощущал себя не в своей тарелке. Отчасти поэтому два дня назад они и чаевничали так мирно, практически дружно — как товарищи по несчастью, жертвы общего розыгрыша.
Вернувшись с кухни с остатками салатов, Лебедев обнаружил на диване в гостиной уже двоих незваных гостей: Артема и почти метрового плюшевого медведя в камуфляжной форме. Какого-то чересчур сурового для детской игрушки: с черными глазками-бусинами, грозно нахмуренными бровями и маленьким неулыбчивом ртом.
— Я в этот раз письмо даже читать не стал, — ухмыляясь за двоих, признался Артем. — Просто увидел адрес и подумал: да блин, ну нахрен, сколько можно вообще. Дважды повторенная шутка — уже однозначно хуевая шутка. А потом мне надо было срочно в магаз за другим заказом, нашел там случайно вот его… Решил, вам зайдет.
По телевизору Жорж Милославский безбожно врал Федьке, царскому писарю, и сбежавшейся ловить «демонов» дружине. Где-то за окном взрывали петарды — далеко, даже не в соседнем дворе, может, по другую сторону магистрали. Развешанная под потолком гирлянда неярко мерцала в полумраке: загорались попеременно то зеленые и синие огоньки, то красные и желтые. Гирлянду, точно как пряничный домик, оставила перед отъездом Юлька, а включал ее Лебедев, точно как резал салаты, из одной лишь привычки. Юлька любила гирлянды, развешивала еще в середине ноября — и этого срока с трудом дожидалась.
— Я в детстве от него практически фанател, — прожевав очередную порцию салата, сообщил вдруг Артем и кивнул головой в сторону экрана, где Жорж нетерпеливо объяснял Ивану Васильевичу Бунше, как им обоим жить дальше в нелегких условиях шестнадцатого века. — Не особо въезжал тогда, что он вор и, типа, плохой парень. Просто, бля, ну не каждый бы на его месте сумел так быстро собрать яйца в кулак и пиздатую легенду придумать, на которую все купятся.
— Ты мог бы поменьше выражаться?
— Фигня вопрос. Извините, — как ни странно, прозвучало вполне искренне и серьезно. — Я просто хотел сказать… Хотя вам-то такие ребята никогда не нравились, наверное. Даже в детстве.
По правде говоря, Лебедев до сих пор считал Жоржа Милославского настолько обаятельным, что порицать за криминальные наклонности совершенно забывал. Он просто был далек по жизни от такого типа людей, сопереживать почему-то легче всего получалось Шурику. Иногда Ивану Грозному — сколько ж у него всяких послов, ханов, бояр ежедневно, сколько вопросов надо утрясти: то с Кермской волостью, то с очередным походом, то с подозрительным окружением…
— Я тебе что-то должен? — переводя тему, прямо спросил Лебедев. — За конструктор, к примеру. Ты говорил вчера, что подарки задним числом оплачиваются, по чеку. Если вернуть в магазин невозможно, давай я так компенсирую. Даже без чека, раз его нет. Сколько?
Артем почему-то оскорбился. Отрицательно замотал головой.
— Это подарок. Ху… неудачный, наверное, но все равно подарок. И медведь тоже. Можете их к херам выбросить, если бесят, но денег я не возьму.
Обхватив медведя ладонями поперек туловища, Лебедев поднял его на уровень глаз, заглянул в круглую плюшевую морду. Нахмурился.
— Во, во! Ну вылитый же, — Артем сразу повеселел и добавил без перехода: — Серьезно, можете выбросить. Или хотите…
— Что?
— Там, — он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону коридора. — В наборе. Конструктор. Там звездолет собирать надо. Хотите, вместе соберем. Вдвоем прикольнее и попроще.
Конструкторы ведь сейчас и близко не такие как в детстве, мысленно посетовал Лебедев, крашеный пластик вместо стали и дерева, ни грамма натуральных материалов. Он не ответил, внезапно открыв в себе, что перспектива какого-то — совершенно дурацкого, надо признать — совместного времяпровождения с Артемом больше не кажется отвратительной. Может, потому что Юлька теперь была далеко, и они вообще не говорили о ней, и при таком раскладе Артем не воспринимался как угроза.
Полчаса спустя в гробовом молчании, под аккомпанемент давно выученного наизусть фильма, в левое плечо Лебедева доверчиво уткнулись лбом.
Вырубился чертановский Дед Мороз качественно: похоже, толком отсыпался еще в прошлом году. Медведя, который по-прежнему сидел на диване между ними, Артем сгреб в охапку и преотлично себя чувствовал с плечом Лебедева вместо подушки. Разбудить его рука поднялась только минут через двадцать.
— Тебе бежать случайно никуда не надо? На следующий вызов, например — во сколько он у тебя?
Артем хлопал глазами, беспомощно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, потом, с видимым трудом опомнившись, отрывисто закивал, произнес тихим и низким, севшим после короткой дремы голосом:
— Надо. Много заказов. Очень много. Прямо дохуя.
В коридоре Лебедев, запоздало спохватившись, решил прояснить последний важный момент:
— У вас только предоплата? Или аванс, а остальную часть суммы уже после выполнения всех обязательств с вашей стороны выплачивают?
— Только предоплата, — Артем уже взялся за дверную ручку и вот так, отвернувшись от Лебедева, неожиданно признался: — Валентин Юрьевич, да не вызывал меня сегодня никто. Тридцать первого — было, а сегодня я сам пришел. У меня выходной, если честно, я вам соврал.
— Зачем?
— Да потому что в прошлом году вот так же сидел. Один. И комедии смотрел эти же самые. И все детство так сидел: мама, пока с нами жила, уходила куда-то на всю ночь, отец, если работал, заваливался часов в семь, после смены бухой в сопли. Если не работал, то где-то в полдень уже был бухой в сопли, потом до семи догонялся, — его острые плечи под красной шубой дрогнули и опустились. — Дед Мороз нас, конечно, динамил, ни разу не заглянул, хоть бы даже просто так, без подарков. Я ждал каждый год, прикиньте, лет до четырнадцати — пока Рус пальцем у виска не покрутил: ты че, мол, еблан, на серьезных щщах в детские сказки верить.
— Не надо этого, — мягко, но непреклонно произнес Лебедев. — Иди домой. Тебе, кажется, проспаться не помешает.
В душе поднимала голову дикая, совершенно неоправданная злость.
— Я как лучше хотел, честно. Сам бы в прошлом году был рад, если б кто меня встряхнул: не кисни, чувак, все пучком. Нормально все, Валентин Юрьевич?
— Иди, Артем, иди. Тебе пора.
И, аккуратно приподняв с пола у вешалки нераспакованную коробку с конструктором, переставил ее за порог.
***
В Сочельник, коротко хлопнув по кнопке дверного звонка и едва дождавшись, пока откроют, Артем — при полном параде, с седой бородой, красным носом и подозрительно блестящими глазами — протараторил безо всяких приветствий.
— Вы это, короче, позвоните оператору, скажите: дочка шутит, никак угомониться не может, нет по этому адресу никакого семилетнего мальчика, будет еще вызывать, не принимайте заказ. Заебало.
— Ты пьян что ли?
— Две рюмки. Хуйня, — отмахнулся Артем, и тут же, спохватившись, бросил зло: — Да с хрена ли я вообще перед вами оправдываюсь? На Юльку бы лучше рявкнули, чтоб дурить прекратила. Я что вам, песик дрессированный, с палкой в зубах туда-сюда бегать?
— Юля к вам больше не обращалась.
— Да конечно, бля. Оно само. Чудо новогоднее почти десять штук в офисе отвалило.
— Нет, — спокойно возразил Лебедев. — Это мальчик Валя. Семь лет.
На лестничной площадке воцарилась неловкая, продолжительная и крайне драматичная тишина.
— Извини меня.
— Я, может, правда тупой. Все точно, как вы про меня думаете, — растерянно произнес Артем. — Потому что я ни черта не понимаю. Вы… вы что, прям без дураков заказ оформили?
— С проститутками как-то не сложилось.
Прозвучало на редкость двусмысленно, хоть Лебедев ничего пошлого и не имел в виду. Чувство юмора за годы неиспользования изрядно запылилось, обветшало, практически пришло в негодность и регулярно давало осечки. Вот как теперь. Он уже приготовился было извиняться опять, но Артем вдруг широко, жизнерадостно ухмыльнулся.
— И стишок знаете? Без стишка никак. Прочитаете с табуреточки, потом можете сесть мне на колени и пожелать чего-нибудь.
Ему, кажется, тоже было до черта неловко. Импровизировал — и лихо, как тот Жорж Милославский.
Лебедев с сомнением опустил взгляд на упомянутые колени, скептически приподнял левую бровь.
— А не надорвешься?
— Ну, а хули мне, — Артем широко развел руки в стороны. — Я ж, типа, волшебник!