У гвардейцев обычно было мало поводов для праздника, а в Аду мало что отмечали — только Исход, громогласную их победу, о которой не могли забыть спустя несколько лет и которую они точно станут чтить еще многие десятилетия. И хотя появление Корака едва ли было безвредным и счастливым, с одним они все были согласны: благодаря ему они дважды собирались всей Гвардией за разгульным застольем, пили в его честь, несколько смущая виновника торжеств, чего он, конечно, показывать не желал, храбрился, строил важную мину.

Дело шло к ночи. Столица погружалась в темноту, и на гвардейский замок тоже опустился сумрак — они зажгли магические светильники, а Влад на радостях стал колдовать, залезши на стол, едва не спихнув на пол тарелки. На него прикрикивали, возмущались, но Войцек самозабвенно размахивал руками, пока под потолком не стали зажигаться один за другим медовые светлячки, плавающие искорки, покачивающиеся, подмигивающие. Ненадолго стало тихо, только играла музыка, но и демоница-певичка, приглашенная по чьему-то знакомству, притихла, пораженно глядя на магическую красоту, хрупко зависшую над ними.

— А стриптиза не будет, да? — расстроенно протянул Корак, когда Влад неловко соскочил на пол, принялся напоказ отряхивать руки.

Ничего не сказав, устало отмахнувшись, Влад вполне мирно подтолкнул его плечом, многозначительно кивнул на графин с вином, и они снова наполнили кубки, чокнулись полушутливо, немного проливая. Рак потянулся с гаденькой улыбочкой пить на брудершафт, но Влад резво шарахнулся в сторону, удивительно точно его читая, и завел речь о какой-то совершенной ерунде, пытаясь отвлечь. Сначала они обсуждали кареонских демонов, потому что Влад, наглазевшись на Аирош, страшно заинтересовался, потом плавно перескочили на какие-то местные легенды — народов, о которых Корак прежде и не знал, и вот они запойно спорили о музыке — и даже не пытались перегрызть друг другу глотки!

Поодаль Ян беседовал с Карой, мягко улыбаясь; ему всегда выпадала сложная роль единственного трезвого в компании пьяных гвардейцев, он пил мало — Корак подозревал, что он просто не умеет, валится сразу. Однако ничем Ян не выражал своего недовольства, с пониманием сносил их заплетающиеся языки и масляно блестящие глаза, умел поддержать беседу или даже собеседника, не позволяя ему оступиться и рухнуть, подставлял плечо. Присматриваясь к нему, Корак с приятным удивлением не находил никаких признаков жертвенности: Яну и правда было хорошо с ними, он отдыхал от работы, от которой никак не мог отлепиться, и наслаждался вечером — как и все они, просто немного иначе.

— Инквизиторство разглядываешь? — фыркнул Влад.

Он смотрел и на других. На пьяную и радостную его избавлению птичку-Кару, одновременно и хохочущую от того легкого чувства счастья, какое поселилось в них с уходом Аирош, и грустила, вспоминая что-то — наверняка Каролину. Ишим танцевала с солдатами, улыбчивая и светлая; Габриэль беседовала с лейтенантом, имени которого Корак не знал; Рахаб весьма живо травила какие-то байки новобранцам. Они были вокруг, были живыми, настоящими, и он никак не мог определиться, что именно просыпается в его душе при взгляде на гвардейцев. Спокойная, благодарная любовь к семье — разве когда-то он находил в себе что-то подобное?..

Корак выпил достаточно, чтобы начать временами соскакивать с нити диалога, которую Влад то и дело дергал, словно струну, тянул и отпускал, перепрыгивая с темы на тему, ловким паучком вплетая одно в другое, пока полотно их беседы не расползлось от музыки до магии и от истории до звезд, которых в Аду не было и никогда не будет. Лишь черно-серебряные мундиры, блестящие в тусклом теплом свете волшебных огней. И Корак был с ними, и Корак был как они, и Корак был они. Впервые примерив хорошо подогнанную форму, он наконец понял, для чего никогда не носил погоны. Ради чего стоило отказаться от приглашения в Черную и иные Гвардии Кареона, отказаться от обезличивания и слияния в единый коллектив, отказаться от пестрых флагов и цветастых плащей, ограничивая себя нагрудником цвета меди. Ради того, чтобы пахнущая новизной, сыростью и серой грубая шинель упала на широкие плечи тяжелым грузом. Чтобы он, верный и своевольный, мог наконец ощутить себя среди таких же. И — Корак был с ними, и Корак был как они, и Корак был они: серебряные звездочки на черном пустынном и никому не нужном небе. Звездочки, пляшущие у видного только им костра. Звездочки созвездия Гончих Псов. Ее псов, псов командора.

Корак вновь надолго задержал взгляд на Яне, словно пытаясь его запомнить, исследовать и отпечатать в памяти, словно пытался выцепить в его движениях и мимике что-то, что не поддавалось объяснению.

— Господь создал мир за шесть дней… — Корак говорил не Владу, но в воздух, повернувшись в сторону Кары, в сторону Яна и созвездия Гончих Псов. — Лейтенант Ян уничтожил Бога за шесть граммов.

Стало чуть тише. Сидящие достаточно близко и услышавшие насторожились. Те, кто был дальше, последовали примеру товарищей. Корака это не смутило. Он даже был доволен результатом. Выдержал паузу; чуть погодя, продолжил.

— Ничто не появляется и не исчезает просто так. Тонкие нити вашей изнанки и чувствительная плоть других миров… Ян мне нравится, поэтому я говорю сейчас. Если Он окончательно погиб, если сущность Его вовек рассеяна по мирам, то вдруг колебание энергии создало новый мир? То, что убивший дракона и есть дракон, мы знаем, а господин инквизитор, возможно, где-то возглавляет целый пантеон. Не под своим именем, но своими действиями. Что, если где-то есть своя, Новая Каролина и Новый Войцек? Возможно где-то тебя ненавидят, Ян. И тебя, Влад. И тебя, Кара. Impia Trinitatis… Возрадуйся, что у нас есть те, кто не смотрит на наши достижения, но глядит на нас — как на людей.

По виду, по выражению лица можно было предположить, что Влада слова задели, заставили сомневаться, опасливо зыркать на Яна, но Корак мог бы поклясться, что боялись не инквизитора, а за него. В то же время Влад постарался храбриться, громко заявил:

— Ваш баланс бьет только по тем, кто в него верит, в том-то и штука, мой наивный темный друг! Мы плевать на него хотели, мы ломали законы этого мира, уничтожали их, посыпали пеплом. Потому я уверен, что мы можем менять свой мир и дальше, не боясь возмездия, можем убить еще сотню богов и божков! — Он хохотнул, и гвардейцы довольно подхватили общим смехом, поднимая бокалы, принимая это за тост; сам Ян тоже расслабленно кивнул. — А в инквизиторстве из божественного разве что упрямство и нездоровая его любовь к работе…

Пока солдаты смеялись, подначивая деланно-сердитого Яна, Влад добавил тише, чтобы услышал его один Корак, стоявший очень близко:

— Вот только, Рак, я уверен, что он единственный из нас может поверить в законы. Он бы погиб ради них, — с горечью добавил Влад. — Я не верю в предсказания, но в последнее время их стало слишком уж много. А потому, — нагло заявил он, — я буду старательно думать, что все у нас будет хорошо. И у Кары, и у Яна, и у тебя, чучело ты несчастное.

Вот тогда он закончил говорить и налил себе вина в опустевший кубок; Корак и поверить не мог, что в него столько вмещается и Влад не лежит еще под столом, но на духов, видно, алкоголь действовал куда меньше.

— У Яна на один выходной меньше, чем у Бога… — брякнул Корак, хихикнув.

— Женат на работе, ничего не поделать. Знаешь… Думаю, в твоем мире скоро затеется что-то серьезное, — вдруг предположил Влад. — Возможно, смертельно опасное. Я не спрашиваю, когда ты туда отправишься, — знаю, что уйдешь. Но можешь всегда рассчитывать на убежище здесь.

— Или! — раздался развеселый голос Кары, появившейся за их спинами. — Мы можем явиться в Кареон и помочь разобраться со всеми этими магами… Только позови, — подмигнув, пообещала она.

— Ну-ну, — доброжелательно возмутилась Ишимка, толкая ее локтем в бок. — Будем немного спокойнее. Еще не ничего не началось — все можно предотвратить.

Корак мотнул головой так сильно, что на секунду потерял возможность фокусировать зрение. Неодобрительно качнул подбородком.

— Нет, птичка моя. Грядут тяжелые времена. Когда-то я храбрился и кричал на весь Кареон и только для тебя, что я буду твоим ангелом-хранителем. Но они, эти ангелы, оставили нас в Кареоне, а на Земле и вовсе Гвардия избавила мир от пернатых. Простите меня, командор, ибо я был неправ. Когда тебе понадобится помощь, когда покажется, что вокруг беспросветная мгла, я не приду на помощь. Когда нужен будет хороший маг и останется только Влад, я не помогу. Но когда мировая буря уляжется и солнце взойдет в месте, где меня нет, — я сделаю все, чтобы вернуться. Свой второй шанс я уже использовал, вы хорошо это помните. Если действительно грядет, я сделаю все, чтобы вернуться.

Корак уткнулся в бокал, задумчивый.

— Мы будем ждать — надо же за чем-то коротать вечность! — сказала Кара, резко вздергивая подбородок, и показалось, что у нее на глазах поблескивают слезы. Несколько онемев, Корак решил ничего об этом не замечать: знал, как решительно она бросается ботинками.

— Полагаю, умолять тебя остаться бессмысленно, — добавил Влад, погрустнел; вино его не валило с ног, но настраивало на исключительно мирный лад, и Корак пожалел, что раньше не додумался его споить. — А все-таки мне интересно, как ты собрался телепортироваться в Кареон. Только не стреляйся тут, пожалуйста, потом придется убирать мозги… Ну, или кровь.

— Хочу вкусного вина. Того, что я передавал вам не так давно. Вы еще не выпили его, капитан Войцек, пока Ян не видел? И посудина нужна как можно дороже! Во всем важен вкус… — В Кораке вдруг на несколько секунд пропали эмоции, лицо его застыло камнем, он смотрел через Влада. Будто что-то в словах насторожило его.

— Вот ты мастер загадки загадывать, — протянул Влад, почесав затылок. — Положим, вино цело; не такой я дурак, чтобы всякую непонятную дрянь хлебать. А вот с Чашей…

— Попросим Люцифера, он не откажет, — предложила Кара. — Если вернем ее в целости.

Она отошла в сторону, чтобы шум праздника не мешал ей беседовать; какое-то время увлеченно торговалась, а после вернулась с ликующей ухмылкой. Теперь им оставалось лишь ждать, и за это время Кара успела провозгласить несколько новых тостов, Ишим — станцевать еще. А после из аккуратного разлома вышел солдат-легионер с нашивкой с падающей звездой, и в руках у него была тяжелая на вид шкатулка, которую он водрузил на стол. Уважительно кивнув Каре, он отошел в сторону, поближе к стене, сложил руки за спиной и стал пристально наблюдать.

— Принять себя, найти спокойствие внутри,

Или снова поднять в воздух —

Знамя утренней звезды…

Орать…

Забудьте все тут или яростно горите…

Я рожден любить всем сердцем,

Или все же ненавидеть…

Расскажи…

Корак подошел к шкатулке. Уверенным, будто отрепетированным движением раскрыл ее. Крышка стукнулась о стол с неприятным гулким звуком. Корак принял из рук Влада бутылку, которую тот достал из чуть меньшего разлома, чем тот, откуда вышел легионер. Падший прижал палец к пробке, а когда приподнял его, пробка поднялась следом. Грааль наполнило вино, оставляя пятна на серебряных стенках.

Падший цепко подхватил с подноса печеньку, которую испекла Ишим. Поднес ее к носу, раздув крылья, как паруса. Пахло корицей, а Кораку казалось — пеплом. Осколками вулканического стекла изюм проникал в мягкое тесто, а темно-ржаной диск напоминал черное ненастоящее солнце. Корак надломил печенье, и то поддалось. По-прежнему держа его между большим и указательным пальцем, двумя руками поднял Чашу, заглянул в нее. В потускневшем серебре алело его лицо.

Было что-то нерешительное в действиях Кристофера, будто он делал выбор. Лицо, ничем не отличающееся от человеческого. Немного помятое, но, можно сказать, довольное. А в нос по-прежнему забивался пепел. И чувствовалась соль на губах.

— Я выбрал, — заявил он тихо, сам себе. — Корак. Рядовой Корак. Это мое имя.

Сделал глоток, дернулось адамово яблоко так, будто он хотел плюнуть выпитое обратно. Несколько капель вытекло из уголков его губ и покатилось по подбородку, следами улиток пытаясь спастись. Все это отражало зеркало в чаше.

— Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную… — Корак положил в рот тесто, поспешив проглотить. — Спасибо тебе, добрый человек.

Он чуть дрогнул, мурашки пробежали по оголенным частям его тела. Поднял глаза на гвардейцев, даже немного смущенный.

— Видимо, пора?..

Они не готовы были прощаться по-настоящему — это Корак видел. Потому как и слов никто не подготовил, и ни один из них не смог бы громыхающе цитировать библейские строки, как это здесь любили. Стоя напротив Корака, они вроде бы боялись — это он с изумлением читал на их лицах.

— Не будем прощаться: ты же вернешься, — произнесла Кара наконец. — И в твоих интересах заглядывать сюда почаще, иначе это мы завалимся в Кареон…

— Он этого не переживет, — скорбно добавила Ишим и взмахнула хвостом.

Они подошли по очереди; Ишим, наскочив, поцеловала в щеку — приятное теплое прикосновение. Кара не расклеилась настолько, чтобы его слюнявить, но от души похлопала по плечу, заглянула внимательно в глаза, нашла там что-то жизненно важное — и ее лицо осветилось яркой ликующей улыбкой. Она ни на секунду не сомневалась, что Корак вернется, станет приходить сюда — в место для всех отверженных детей Божьих.

Ян пожал руку, а вот Войцек вдруг помотал головой, притянул Корака к себе, крепко обнимая — он, кажется, перестарался с силой, и ребра болезненно заныли. Но Корак знал, что это случайно, потому говорить не стал, а милостиво позволил себя тискать.

— Такие вы хорошие… — проворчал Корак, когда Влад выпустил его из объятий, словно из «железной девы». — Я буду стараться так, как никогда еще не старался. Следите за солнцем… разве он когда-нибудь обманывал вас?..

Он улыбнулся как-то по-хитрому, вытащил из потайного кармана листочек, аккуратно разложил его на столе перед собой, чуть наклонился, угукнул.

— Спасибо всем вам и каждому из вас. Viva la commander!

Она смущенно кивнула, но Корака поддержали. Кричали незнакомые слова, потому что в них было ее звание — а Гвардия всегда славила своего командора. Он выпил со всеми вкусного, оглушительно бьющего по голове вина — из другой чаши. Оно пьянило не сразу, но этот последний глоток явно не прошел бесследно.

— Спрячьте вино, оно еще пригодится! Сыграем в салочки, Войцек? Смотри внимательно.

И запел. Протяжно, как волки поют на луну. Тоскливо. Пел на старшем языке, который не знали на Земле и начинали забывать в Кареоне. На языке первых эльфов, ангелов и самых-самых первых людей. Языке, который до распада Империи знал каждый школяр, а нынче — лишь искушенные маги. До этого Корак долго считал и чертил, переработав тот рисунок, который накалякал Каре во время ее пребывания в Кареоне. Исписал лист формулами сначала вдоль, потом, повернув лист, поперек. Долго готовился к тому, чтобы исполнить все чисто. И когда наконец осознал кратчайший путь из Земли в Кареон, в голове и созрел план.

Корак нырнул в транс, позволил изнанке поглотить себя. Тускнел Корак на Земле, но ярче отпечатывался там, куда не всем было дано заглянуть. И на изнанке Корак не потерял своего облика. Не стал Изначальным демоном, изменив тело и лицо. Был все тот же ненавистный, отвратительный и противный Корак, но с мантией тяжелых черных крыльев за спиной. Крыльев, может, ненастоящих.

Отзвуком, откликом он догадался, что Влад все-таки последовал за ним, держась ближе к той стороне, цепляясь за реальность, точно за перила на мостике, что высится над мутным омутом. Проводить ли он хотел, поглядеть, как Корак сгинет в водовороте магии — кто знает. Но отчасти он улавливал мысли Влада, различимые в густой тесноте изнанки, знал их, считывал, точно свои — не спало с них то необыкновенное единение, что обвязало Гвардию перед дуэлью. И, наверно, никогда не спадет, по каким бы дальним мирам их ни разметало.

Корак бы спустился в самые низины этого странного места, если бы у него, места, был низ. Или верх. Корак шел дальше. Удаляясь от ставшей родной Гвардии. От Кары, Ишим. От Рахаб и Габриэль. От Войцека, глядевшего на него и отчасти желающего броситься следом, и Яна. От Христофера и Марта. Туда, где ничего нет. Туда, чего нет.

В Бездну.

И что-то тянуло его, что-то позволяло пройти так, как проходили совсем немногие. Затем его взяли за руку.

Но не все, что опускается под землю, — умирает, возможно, оно просто возвращается к корням.

Человек в черно-серебряном мундире что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется и что он кричит. Видно было только, что вслед за своей судьбой по несуществующей лунной дороге стремительно побежал и он.

Если опуститься достаточно низко — однажды ты нащупаешь почву. Но не ту, с которой уже сошел. Теперь Корак преодолел еще одно море. Но никому об этом не расскажет.