✧✧✧

их первая встреча – в самом содоме, в самой гоморре.

месте, где звери прятались под масками, хихикали, визжали, стонали и упивались вседозволенностью.

в воздухе сладкая гниль — расслабляющий наркотик.

а разделяют их белые прутья птичьей клетки и голос аукциониста, животных подначивающий.

аффогато лежит на ста перинах и выглядит до безобразия расслабленным.

в его глазах – скука и принятие, в его движениях нет ничего, кроме лени и праздности.

он смотрит прямо сквозь чужие маски, пальцами чернильные пряди накручивая, словно заранее просчитывает, каким хищником он будет сегодня растерзан на куски.

аффогато за белыми прутьями выглядит королем, и кандалы на ногах казались лишь необычными безделушками, которые он сам на себя позволил нацепить.

серебро луны, в садогоморру непроникающее, отражается в его глазах и находит карикатурный яд, топленым золотом обрамленный.

мгновения-вечность мелькает, и на губах заточенного ангела расцветает ухмылка, интерес публики раскаляющая.

заточенный король распознал своего потребителя.

аффогато, все для себя решивший, от покупателя отворачивается демонстрируя громоздкие крылья, лентами черными связанные и, кажется, и вовсе спать ложится, будущего не страшась ни на мгновение.

клоттед по чужим нотам играет охотно и, баснословную сумму отдавая, забирает короля себе, предвкушая внутреннюю скуку разломать к чертям, что их пришествия в геенне с нетерпением дожидаются.

грязной насмешкой дверца клетки раскрыта, пока на ногах все еще сияют лжебраслеты, и клоттед медленно взглядом скользит по чужим ногам, почти ничем неприкрытым.

ангел после представления до сих пор был одет в полупрозрачные шелка, топленым молоком по его фигуре стекающим, и нужны мгновения, чтобы прийти в себя.

аффогато ничего еще не сделал, а клоттед уже загипнотизирован – какая беда.

ангел просыпается с трепетом крыльев и изгибом в спине, все больше кожи обнажая.

серебро скучающей луны отслеживает в свете свечей – переливающееся золото, и улыбка, не касающаяся глаз, расцвела на изящном лице.

на глазах аффогато – сугилитовые тени, а на губах разлитые чернила, и нет ничего порочней этого святого вида.

клоттед знает почему-то, что сейчас ему бы стоило уйти, словно он никогда никого не покупал, словно все это было глупой ошибкой расслабленного наркотиком мозга.

но чужие руки раскрываются маняще, а луна сияет благосклонно, так что клоттед лишь подается вперед, пока острые когти не скользят мимо его шеи и по спине вдоль, слабым вдохом сопровождаясь.

клоттед, словно снова юноша, дрожит от пары прикосновений, но шепотом срывающимся предупреждает, не зная зачем, но осознавая, что бессмысленно:

— никаких прикосновений.

но аффогато салютом смеется, голос не сдерживая, обвивает несопротивляющееся тело, заточая в собственной ловушке, и ехидно опаляет дыханием чужое ухо:

— оставь сомнения, — крылья, словно никогда не связанные, раскладываются за его спиной, — сегодня позволено ранить меня, как ты того пожелаешь.

каждое его слово опадает липким медом, погружая сознание клоттеда в сладкую негу, и, кажется, именно в этот момент без битвы он сдается и раскрывает порочные врата в личный рай.

аффогато поддается на прикосновения, отдает дыхание и продолжает говорить, говорить не переставая и подначивая сегодняшнего любовника на то же:

— говори мне, что делать, — и клоттед пропадает.

луна сверкает насмешкой, в чужих изгибах – все та же лень, но клоттед чувствует себя вознесшимся и опьяненным.

он сгорает и восстает из пепла в ту темную ночь, проходит все круги ада и испытывает все виды наслаждений; он плавится и топится, пока в голове, вечно занятой мыслями, не остается ничего, кроме томного голоса, к нему без имени взывающего и на какой-то путь наставляющего.

аффогато их пальцы игриво переплетает и к губам подносит, через поцелуй приказывает:

— говори, ведь ангелы подслушивают.

и клоттед, все еще распаленный, проводит богослужение, в грехах раскаиваясь, после – все муки смертные желая всем своим обидчиками, раскаиваясь вновь.

и аффогато слушает, не перебивая, лишь мурлычет, изредка поддакивания и подначивания, проводя по чужой шее носом и в его руках тело клоттеда – мягчайшая глина.

ангел слышит откровения, но никогда не слушает, лишь время от времени моление прерывает, чтобы от излишних эмоций грешника избавить.

застывшее время начинает ход, и через шторы полоска отрезвляющего света падает на чистейший варделит.

клоттед, обновленный и омытый в своих же грехах, чувствует, наконец, что дышит полной грудью, сбросив с плеч все тяги мира, пока ангел рядом лениво с его волосами играется, все такими же незаинтересованными полумесяцами сверкая, и, кажется, словно не было всей этой ночи, словно ничего не поменялось, и все произошедшее было одурманенным видением.

вот только отметки на теле — доказательство очищения.

у клоттеда на языке тысяча и один вопрос, тысяча и одно желание, но чужие чернила проникают в его рот, и ангел из клетки, неожиданно выталкивая, с улыбкой машет ему рукой:

— закрой дверь, уходя.

и ложится снова, потягиваясь и не смотря больше на бывшего купца, не ища в свете утреннего солнца расплавленное золото, словно оно никогда его не интересовало.

возможно, клоттеду стоило передумать; возможно, стоило остаться и задать все две тысячи и два вопроса.

но перед глазами – вспышки ночи, и когда он приходит в себя — момент уже упущен.

и отмоленный грешник уходит дверь, конечно, прикрывая.

через неделю к все такой же скучающей луне возвращаясь, чтобы попытаться распалить ее вновь.