и когда я смотрел на мир, объятый пламенем,

всё, о чем я мог думать — это ты.

bastille — when I watch the world burn.

Второй глоток воздуха обжег пряностями чая, он закашлялся, потянувшись вперёд, руками цепляясь за крепкие плечи и чувствуя, как чужая хватка становится крепче.

— Всё в порядке, я держу тебя, — повторял Ли Скорсби вслух и мысленно, и Джон медленно дышал, пытаясь осознать эту мысль.

Его потрясывало, когда Ли помог ему откинуться назад. Затылком он ощутил прохладу камня, что так резко контрастировала с теплотой чужих рук. Ли сидел прямо перед ним, взглядом обеспокоенно бегая по лицу Джона. Поняв, что он пришел в себя, Скорсби тихо выругался, выпрямляясь. Сидевшая рядом Эстер, чьи передние лапы почти касались чужой голени, цокнула, отскочив. Её дрожащие уши выдавали волнение хозяина с головой.

— Я в порядке, — произнёс Джон, но голос его звучал до того хрипло и сухо, что в это с трудом верилось даже ему самому. Ли хмыкнул, и горечь этого звука дегтем осела на золоте.

— Нет, — ответил он голосом, не терпящим возражений. Он поднялся, отворачиваясь, и его сильная фигура осветилась пламенем костра. Рука его схватилась за рукоятку ружья, и Джон почти ощутил, как сильно пальцы сжали металлическую поверхность. Он вздохнул.

Ли трясло. Их обоих трясло.

— Ли, — аэронавт чуть дрогнул, движение его головы при повороте было резким. По обычно мягкому светлому лицу бежали тени, прячась в складках морщин. — Спасибо.

Ли смотрел на него прямо, плотно сжав губы. Он кусал щёку с внутренней стороны, будто стараясь удержать угольками шипевшие на языке обрывки фраз, ругательства, крик. Они уходили в связь кусками — эти дрожащие «не смей больше…», «почему ты не…», «ты хоть понимаешь…» — и тут же возвращались обратно. Волнение, тревога, отчаянье и страх сотрясало нити неровной, почти визжащей мелодией, но как бы любой из них не пытался его унять, появлявшееся эхо лишь акцентировало мелодию, что играла, играла, играла…

Ли поджал губы, а потом и вовсе отвернулся, делая шаг, но тут же садясь. В его движениях резкость перекликалась с каким-то дребезжанием, неунимающейся дрожью рук, которые он то и дело сжимал в кулаки, будто в попытке сдержать себя от…

Прикосновения.

Джон глубоко вдохнул, закрывая глаза. Чужое желание было не столько чужим, сколько общим, разделённым и слившимся в туго натянутые нити.

Слишком сильно, слишком ощутимо, слишком реально.

Джон хотел сказать что-то, дать понять, что он понимает тоже. Он чувствовал, что это необходимо до эха собственной боли, до остатка чужой любви. Теплота этого инородного, несвойственного ему прежде чувства не остывала, как то бывает с вынесенным на холод теплом. Она осталась, растёкшись в груди, окутав его больное иссохшее сердце.

Раздался птичий крик, они вздрогнули, почти синхронно выпрямляясь. Саян Кётёр спикировала, приземляясь подле него, а потом вспорхнула, взъерошенной головой прижимаясь к его лицу. Он огладил её рукой, пальцами перебирая пушистые, чуть масляные пёрышки.

В этот раз было хуже, произнесла она.

Ты глубоко больна, подтвердил он. Желваки на его лице дёрнулись. Слишком глубоко.

Птица тихо пискнула, будто извиняясь. Её маленькое сильное тельце дёрнулось, когда она вновь вспорхнула, заслышав приближающихся детей, и Джон испытал эту тонкую, будто леска, боль, оцарапавшую грудь.

Слишком глубоко.

Появившиеся дети обстановку не столько разрядили, сколько сместили акценты, указав на то, что было действительно важно сейчас. Таким был Уилл, что засиял, широко улыбаясь, когда увидел его — кажется, только обнимая отца он окончательно поверил в то, что Джон здесь.

Это чувство разделяла и Лира, смотревшая на шамана со смутным подозрением, что тонкой морщинкой залегло меж её острых бровей. Джона это почти не напрягало — он привык ко вниманию, но всё же её подозрительность в плохоклеящийся разговор вонзалась штыками.

— Так почему ты вернулся? — спросил Уилл, сжимая тарелку с нетронутым ужином. Джон поднял глаза на сына, отвечая после минуты размышлений:

— Решил, что вам моё вмешательство поможет куда больше, чем лорду Азриэлу. И не ошибся.

Не распыляйся, — хмыкнула Саян Кётёр. Джон поджал губы, продолжая выразительно смотреть на сына. Тот несколько стушевался, в отличие от сидевшей рядом Лиры, что выпрямилась под его строгим взглядом.

— Так значит, вы хорошо знаете лорда Азриэла.

— Твой отец известный человек в мире науки, Лира.

— Как и вы. Доктор Станислаус Грумман, не так ли?

— Станислаус? — усмехнулся Уилл. Джон кивнул.

— Я взял это и множество других имен вскоре после того, как оказался здесь. В этом мире.

— Но вы работали с моим отцом, — настойчиво произнесла Лира, возвращаясь к теме. Джон медленно кивнул.

— Мы вместе работали над несколькими исследованиями в Германской академии.

— Но в последнее время…

— Я понял, к чему ты клонишь, — перебил девочку Ли, и присутствующие одновременно повернули голову, глядя на аэронавта. — И, как я и говорил, это не правда. Тартары действительно его уважают, так что Азриэл определённо солгал — намеренно или случайно.

— Но я видела голову! — воскликнула Лира, всплеснув руками.

— Очевидно, не его голову. Понятия не имею, чью именно, но точно не его.

— Прошу прощения? — выразительно произнёс Джон, глядя на Ли. Тот повернул голову, встречаясь с ним взглядами. — О чем солгал Азриэл?

Ли усмехнулся, так что в карих радужках блеснул огонёк довольствия. О, тебе определённо понравится история, шаман, произнёс он мысленно, а затем махнул рукой, давая Лире возможность сказать.

— О вашей смерти, — произнесла она почти с вызовом глядя Джону в глаза. Саян Кётёр тихо ухнула. — Он принёс ваш череп в Иордан-колледж. Сказал, что вы исследовали Пыль на севере, и вас казнили тартары. Совет дал ему разрешение продолжить ваше исследование, а потом…

Она замолчала, ожидая реакции Парри. Уилл тихо хмыкнул.

— Должно быть поэтому он был так удивлён, когда мы пришли.

Джон медленно кивнул, соглашаясь. Он обдумывал рассказ девочки, пропуская через призму странного поведения Азриэла, что он отмечал, находясь в Башне. Мысли путались, прыгая от недоумённого «какого чёрта?» к почти истеричному «я убью его». Ли, до которого видимо доносилось эхо его мыслей, довольно усмехнулся, делая глоток чая.

Потрясающая история, не правда ли?

Джон закатил глаза, собираясь съязвить. Но затем замер, осознавая.

— А как ты с этим связан?

Ли тихо крякнул.

— Я лишь развеял сомнения Лиры о твоей смерти, не более.

— Но мы ведь ещё…

Джон прикусил язык, осознавая скользкость момента. Слова обожгли язык и неровным угольком спустились вниз по гортани, обжигая. Ли смотрел на него, чуть вздёрнув брови и будто усмехаясь его неосторожности. Тепло обожгло грудь.

— О вас много говорят, мистер Грумман, а я мастак по собиранию слухов. Вселенная нам покровительствует, — Ли усмехнулся, поднося чашку к губам. Но вы в это не верите.

Ли сделал глоток чая, и нутро Джона обожгло его кипятком и пряностями, что покалывали кожу. Он закрыл глаза, коря себя за несдержанность, что в связи отдалось чужой усмешкой — казалось, что его стыдоба Скорсби забавляет. Такая перемена настроений могла удивить, если бы он сам не поддался ей.

Так что он просто проигнорировал это чувство, сосредоточив взгляд на Уилле.

Его мальчик выглядел озадаченным сложившейся ситуацией. Его хмурые, чуть надломленные брови делали его похожим на него самого в детстве, что стало неожиданно приятным, но то, как мальчик смотрел на него, чуть сбивало эту спесь.

— Так ты действительно… учёный.

— Да, у меня есть докторская степень. Это мир не столь развит как наш, так что получить её оказалось не так трудно.

— Это жульничество, — заметила Лира, и Уилл кивнул, соглашаясь. Ли усмехнулся.

— В какой-то степени да, — согласился Джон с усмешкой. — Но наука виделась мне единственным способом отыскать путь домой, так что я пошел на это.

— А тартары? — с прищуром спросила Лира. — Как вы оказались у них?

— Мне удалось познакомится с несколькими группами во время моего путешествия по России.

— Ты путешествовал по России?!

— Куда меньшей, чем знаешь ты, — ответил Джон, слабо улыбаясь. Уилл тихо охнул. — Хотя в остальном различия не велики. Страну населяют в основном кочевые племена, города небольшие, если не считать Московии. Изучать их культуру и язык было интересным опытом.

— Язык? То есть ты…

— Da, ya vladeyu im. On zvuchit dostatochno grubo, no mne nravitza ta mnogoznachnost’ smislov, chto vcladivaetza v slova i virazheniya. Eto ochen’ zanyatnoe yavlenie.

С ума сойти, пронеслось в сознании Джона, и он замолчал, чуть поворачиваясь к пристально смотрящему на него аэронавту. Ли моргнул, отводя взгляд, и на секунду Джону показалось, что он чувствует чужое смущение.

Тихий «ох» Уилла заставил его переключить внимание.

— Да, я владею им, — ответил он уже на английском. Затем сделал паузу. — Его грамматика сложна, так что у меня есть проблемы с письмом. Разговорный затруднений не вызывает, разве что диалектизмы выдают мою связь с пахтарами.

— Я думаю, твоя голова выдаёт тебя куда раньше, — усмехнулся Ли. Джон повернул голову, глядя на аэронавта, но его усмешка от того лишь стала шире.

Я знаю, ты думаешь, что я забавный, напомнил он. Парри закатил глаза.

Это не делает тебя менее раздражающим, парировал он. Ли рассмеялся, пробормотав что-то на испанском, а Джон усмехнулся, чувствуя теплоту в груди.

Это было так легко.

Вскоре Джон, заметив участившиеся зевки детей, отправил их спать, напомнив, что завтра им предстоял день не легче сегодняшнего. Дети согласились с неохотой — Лира потянула Уилла за рукав, когда тот улыбнулся ему после пожелания спокойной ночи. Её тихое «Я всё ещё не доверяю ему» игнорировать было куда проще, чем неоднозначное передёргивание плечами Уилла. Саян пискнула. Джон прикрыл глаза.

Оставаться вдвоём было если не страшно, то волнующе — произошедшие за день события накладывались друг на друга, синтезируя ворох из неоднозначных, порой противоречивых чувств. Но он ощутил родственное тепло, осознав, что оставшись один, Ли, так же как и он, позволил настоящим эмоциям проступить, явив ему усталость и волнение, а так же страх, почти невесомой дымкой притаившийся в морщинках его лица.

— И что теперь? — спросил он, понизив голос. Джон скосил взгляд на детей, он не мог чувствовать, заснули ли они окончательно. Не хотелось тревожить их уставшие, но ненасытные до знаний и новостей головы, а потому разговор мог обернуться заговорщическим перешептыванием, если только…

Что ты задумал делать дальше?

Джон дернулся, резко поворачивая голову к аэронавту. Тот был спокоен, глядя на него с чуть приподнятой бровью, одним своим видом будто спрашивая «что не так?».

Не так ничего не было, воспользоваться их связью как преимуществом, дабы избежать нежелательных слушателей, было более чем разумно, только вот Джона такое простое использование столь сложной связи вводило в ступор. Он подумал, как это странно для них и сколь обыденно для остальных жителей этого мира, имевших и поддерживавших связь с момента её появления.

Так что не так?

Джон вздохнул.

Нам придётся вернуться, ответил он, чувствуя, как по коже тонкой нитью заключенный идут мурашки. Ли нахмурился.

Ты имеешь в виду…?

Да.

— Нет, — ответил Скорсби вслух, и Эстер дёрнулась, с головой выдавая взволнованность владельца. — Нет, это слишком опасно. Ты не…

Ты почти умер сегодня, пронеслось по связи, и оба они вздрогнули, глядя друг другу в глаза. Дважды. Я не хочу испытывать…

Ты не будешь, ответил Джон, поборов дребезжащее в нём волнение. Я отправлюсь туда с ними, физически. Слишком опасно оставлять их там одних.

А Саян Кётёр?

Не думаю, что он захочет менять привычную ей компанию, произнёс Джон, взглянув на своего деймона. Та кивнула, чуть нахохлив пёрышки.Так что вопрос лишь в том, куда отправишься ты.

— Вы не вернётесь?

— Точно не здесь. Проход, открытый Уиллом, уходит вглубь. Не могу сказать, куда именно, но возвращение займёт время, которого у нас нет.

— И как я найду вас?

И сколько это займёт?

Джон замер, ощущая, как нити дрожат, и он вдруг смог распознать этот звон, будто он был звучанием хорошо знакомой ему мелодии. Волнение Ли Скорсби окрасило другое, куда более печальное, почти болезненное звучание.

Он не хотел прощаться.

И Джон прикрыл глаза, осознавая, что этот перелив находил отклик и в его груди. Он вздохнул.

Я найду тебя, где бы ты ни был, произнёс он мысленно, ощущая, как от обнаженной искренности проговариваемого щемит в груди. И призову. Или приду сам, если ты позовёшь и я буду нужен. На поле битвы или после её исхода, каким бы он ни был. Я тебя найду.

Их глаза встретились, и Джон заметил что-то глубоко личное во взгляде соулмейта, что отразилось на связи, не ударив, но ощутимо задев и утяжелив её. Ли Скорсби смотрел на него, почти не моргая, и Джону вдруг показалось, что он знает. И, не до конца понимая, чем и что выдав, он отвёл взгляд, смутившись.

Ли тяжело вздохнул.

— Хорошо, — произнёс он уже вслух, но шепотом, взглядом уткнувшись в опустевшую чашку в руках. — Хорошо. Тогда, вероятно, мы втроём нагоним медведей.

— Что? — искренне удивился Джон. Ли пожал плечами.

— Йорек говорил, что поведёт братьев на битву с Магистериумом. Где бы она не началась, я буду нужнее там, чем блуждая в лесу.

Ты слишком слаб.

— Я могу сражаться, — возразил Ли. — И я буду. Им может понадобиться моя помощь.

— Она может понадобится и нам.

— Только то, что ты не выносишь медведей, не делает их плохой компанией.

— Не моя вина, что их законы основаны на кровожадных и жестоких распрях, не имеющих смысла.

— У вас поразительно схожие характеристики друг друга, — хмыкнул Ли. Затем улыбка его стала мягче. — Но я знаю Йорека. Он от меня не отвернётся.

— Даже после того, как ты поставил свою жизнь наравне с моей?

Ли мягко усмехнулся, будто смущенный тем, какой вес он придавал случившемуся. Эта усмешка отдалась щекочущим чувством. Что-то прошло через их связь и осталось в ней. Незнакомое, необъятно тёплое, оно пронзило их обоих, объединив души теплом и волнением.

Снова.

И осознав это, Джон не испытал волнения, но что-то другое, обретшее имя лишь на следующий день, когда он увидел, как в смыкающихся в окне лучах рассветного солнца, Саян Кётёр вспархивает Ли на плечо.

Естественность. Будто всё шло так, как и должно быть.

***

Ли ненавидел слово «война», но здесь, в чужом, казавшимся недоступным ранее мире, среди армии бронированных медведей, что смотрели на него с молчаливым осуждением, именно оно шипело на языке дымкой пороха, что оставался после выстрела пистолета. Ли цеплялся за своё оружие слишком часто — будучи отрезанным от родной стихии, лишь на его защиту он мог полагаться, лишь оно было способно обратить ход каждой из крохотных битв в его пользу, лишь оно…

Саян Кётёр взмахнула крыльями, набирая высоту. Ли вздохнул.

Было тяжело, невыносимо тяжело отпускать их. Смотреть как ребёнок, ставший ему родным, мальчишка, чью отвагу и преданность он уважал, и его соулмейт исчезают в этом тёмном проходе, оставляя его позади, но забирая с собой кусочки его души — по одному на каждого. Ли остался бы на той поляне и стоял, пока не сросся бы с землёй, обратившись камнем или деревом, каким мать-земля захотела бы его увидеть. Он бы не сдвинулся с места, пока не ощутил бы, как связь возвращается, теплотой щекотки проходясь по коже и замирая напротив сердца, чтобы мгновением позже серебряной каплей проникнуть вглубь.

Он бы остался.

Саян Кётёр пискнула в вышине.

— Она говорит, что мы приближаемся, — шепнула Эстер, осторожно пробуя носом воздух, и Ли кивнул. Он так и не смог понять, в какой момент между их деймонами образовалась связь, но факт её существования был неопровержим.

Он вновь вздохнул, крепче сжимая приклад ружья и оглядывая спины кольцом окружавших его медведей. Мера предосторожности, выбранная для его собственной защиты от призраков, теперь ощущалась надежной клеткой, чьи стены были обиты горой мышц, меха и стали, вес одной лишь части которой превышал его собственный вдвое. Великолепная ловушка.

Аэронавт повёл плечом. Паранойя, ощущавшаяся так, будто была и не его вовсе, туманила разум, но он противился ей изо всех сил, удваивая ставку на веру в товарища. Йорек его не предаст, повторял он себе. Йорек не потерпит предательства.

Как не терпел тартар.

— Человек с двумя деймонами, — недовольно потянул он, будто и не слушая истолкованный во всех деталях план. Йорек хмыкнул, отчего броня его чуть взвизгнула. — Мы не можем иметь и одного, тогда как ты расхаживаешь с двумя.

— Она лишь сопроводитель.

— Как было в нашу первую встречу здесь. Для тартара он слишком легко доверяет.

— Он не тартар.

— Он пользуется их знаниями и оружием, носит их одежду и метку, следует их принципам и вере. Он тартар, не по праву рождения, но выбранный и принявший это как дань, отдавший их делу себя и свою душу. Душу, которую ты поставил наравне со своей, человек севера, — Йорек замолчал, не сводя с него глаз. Ли почувствовал, как по хребту вверх острой леской идут мурашки. — Это очень высокая цена для столь низкопробного…

— Он не низкопробный, — отрезал Ли прежде, чем Йорек смог продолжить тираду. — Его силы неимоверны. Лишь благодаря ему и Саян Кётёр жив я, лишь благодаря им и их знаниям жива Лира. В этой войне нам повезло иметь их на своей стороне.

Йорек молчал несколько минут, не сводя с него взгляда глубоких тёмных глаз, размышления в которых Ли никогда не мог прочесть. Но тут ему показалось, что на самом их дне крохотной искоркой мелькнуло осознание, и грудь его сдавило от страха.

— Мы никогда не сможем изменить свою природу, — спокойным, глубоким шепотом, что слоем пыли покрыл кости страхом, произнёс Йорек. — Но лучше умереть калекой, каким ты есть, чем жить в нелепых надеждах на перерождение. У меня никогда не будет деймона. Он… — Йорек перевёл взгляд на Саян Кётёр, что, нахохлившись, сидела на ветке чуть позади его плеча. — Никогда не станет человеком, каким ты его видишь. Такова правда.

— Лишь твоя.

— Увидим, — равнодушно ответил медведь.

Ли прикрыл глаза. Жар костра, опаливший его щеки стыдом и смущением тогда, вернулся, заколов на коже. Он не знал, отчего испытывает это, и почему оно отдаётся так глубоко в груди, где с призрачной надеждой за них двоих продолжало биться сердце.

Он глубоко вздохнул.

Джон?

Ответом ему послужила тишина.

Ожидание битвы железными стержнями замирало внутри тела и конечностей, заставляя его вытягиваться по струнке. Он до конца так и не смог предвидеть, как она начнётся, когда он поймёт, что пора. Но это произошло, и произошло внезапно, пулевым залпом разорвавшись в полуметре от него, так что адреналин брызнул в кровь, и лишь уже стреляя в ответ, Ли понял, что это оно.

Сторонники Магистериума разношерстными отрядами появлялись то тут, то там, но все как один искали Азриэла Белакву, и от мысли, что он сражается за него, Ли было тошно.

Нет, повторял он себе, в очередной раз уклоняясь от выпада какого-то странного изуродованного создания. Он сражался не за Азриэла, но за Лиру, за её светлое и спокойное будущее, в котором он сможет присутствовать.

В котором будет и Джон.

Эта мысль принесла с собой странное волнение, что ушло в связь лёгким звоном, но осталось всё так же безответно. Никогда прежде он не задумался о том, что будет если — когда они победят, и будет некуда бежать и не за кого сражаться. Они не обсуждали слишком много, но эта мысль почему-то отдавала покалыванием в сердце, комом оседая в животе. Они не обсуждали, но Ли не знал, как начать.

Сможет ли он начать.

Эта мысль появилась, и тут же испарилась, когда, расправившись с очередным отрядом, он ощутил подступающий холод. Никогда не встречавший, лишь слышавший о призраках, Ли сразу же понял, что это они, и стоило ему подумать, как он увидел одного из них вдалеке — огромное чёрное создание, существо, парящее в метре над землёй, оно не было похоже ни на что встреченное им, но ощущение опасности, исходившее от него, было невозможно не заметить.

Медведи замерли в стороне, а Ли, не веривший в собственную неприкосновенность в их окружении, оглянулся в поисках укрытия. Саян Кётёр пискнула, указывая на расщелину в скале, но звук этот привлёк внимание существо, так что когда Ли бросился к укрытию, оно уже направлялось к ним.

— Быстрее! — запищала Эстер, нервно стуча лапами. Он подхватил её на руки, невольно удивившись лёгкости её веса, и вздёрнул голову, глядя на птицу. Та спикировала.

Прошло три минуты — три бесконечных в своём тяготящем ожидании минуты, пока они сидели там, и лишь когда Йорек объявил, что опасность миновала, Ли ощутил, как застоявшийся в груди кислород жег грудь. Он чуть двинул ногой, и тут же вздрогнул всем телом, осознавая, что всё это время Саян Кётёр сидела на ней, вспорхнув лишь когда он пошевелился.

Глаза его округлились, а по спине прошел холодок. Эстер, забившаяся в его руках от волнения, соскочила на землю, и он, наконец, выпрямился, ошеломленно глядя на птицу. Та выглядела безмятежной, но, заметив его взгляд, чуть цокнула.

— Оцепенению нет места на поле битвы, аэронавт, — произнесла она, наклонив голову. Ли заторможенно кивнул, но тут же сжал кулаки, приводя себя в норму.

— Я не… Мне не хотелось…

— Табу никогда не было таковым для нас, — спокойно заметила птица. — Закон этого мира был нам неизвестен, а законы пахтаров отличаются от ваших. Но можешь считать это особым правом. Мы доверяем тебе.

Столь спокойно сказанная столь весомая фраза вызвала у Ли волнение, шумом отдавшееся в ушах и затмившее этим звуком весь остальной мир. Он хотел сказать что-то, передать, как это много значит для него, какое значение вообще имеет, но не смог связать, да даже вспомнить и пары слов. А когда всё же открыл рот, то ощутил другое, куда более весомое чувство, которое птица разделила с ним, вытянув шею и затрепетав крыльями.

— Он вернулся, — произнесли они одновременно, и Ли улыбнулся, чувствуя, как волнение его уходит в связь и тут же возвращается обратно, но уже с другим, более холодным, серебряным оттенком.

Джон Парри ощутил это, едва сделав шаг и глубоко вдохнув воздух открывшегося им мира. Его волнение было холодным, трепещущим синим газовым пламенем, потому что у него просто не было сил и времени на то, чтобы расслабиться, ведь битва была прямо тут, как и дети, которых он должен был защищать. Но всё же испытать чужое, но столь знакомое, почти родное тепло, было неожиданно приятно и успокаивающе, поэтому Джон позволил себе улыбнуться — лишь на мгновение — и тут же продолжить путь.

Это было сложно, потому что дети были взволнованны и напуганы, а из-за того — импульсивны, и ему приходилось удерживать их чаще, чем хотелось бы, расходуя и без того небольшой запас сил. Он был рад найти себе посох, пусть тот и был лишь веткой, поднятой с сырой, но живой земли. Такое оружие, проводник, было действенно, выступая в качестве усилителя, так что ему не приходилось расходовать так много сил, но Джон всё равно ощущал недозволенность, которой занимался. Лишь сильнейшим из шаманов позволялось иметь посох, а таким на его памяти был лишь Баай.

Им хватало лишь примитивных чар — сокрытие, использованное для отвода глаз, когда они перебегали с места на место, но когда земля задрожала, предвещая прибытие целой орды всадников, что звенели цепями, Джон ощутил, как внутри у него всё задрожало. Полёт его мысли завертелся со страшной скоростью, продумывая выход из положения, когда вдруг над головами их разнёсся крик, а затем и рык. Этого хватило, чтобы притянуть к себе детей, повалив на землю, когда с полдюжины бронированных медведей пронеслись мимо них к всадникам, и Джон услышал, как Йорек Бирнисон отдаёт приказ брать их в клещи.

События завертелись, так что он едва успевал за ними, всё равно упуская, не успев остановить Уилла, когда тот бросился к Йореку на помощь, одним движением разрезая сеть. Но даже в этой безумной суматохе было постоянство, что теплилось в груди столь ощутимым золотым звоном, что подгоняло и подгоняло его, зовя к себе. Так что когда медведь выпрямился, освобождая себя от сетей, Джон сделал шаг навстречу, заглядывая ему в глаза.

— Где он? — медведь повернулся. Глаза его, горевшие огнём сражения, замерли на нём, но Джон не испытал страха, прямо глядя в ответ.

— Они с Саян Кётёр ощутили твоё пребывание здесь, шаман, — произнёс Йорек тоном, выражавшим не презрение, но недовольство, что могло бы ощущаться горечью, если бы не смысл сказанного, который оба они осознавали. — А потому отстали. Когда найдёте его — убирайтесь. Вам здесь не место.

Джон хотел было возмутиться сказанному, но потом понял, что оно связано не с их враждой, а детьми, что стояли между ними, переглядываясь. Поэтому он коротко кивнул, махнув детям рукой. Они разошлись.

Ли? произнёс он мысленно, глядя в сторону дороги, откуда явились медведи. В груди затрепетало волнение.

Джон, откликнулся аэронавт, и Парри прикрыл глаза, ощущая фигуру аэронавта совсем рядом, в каких-то десяти минутах. Волнение защекотало уши.

Мы идём к тебе. Надо убираться отсюда.

Да, здесь полнейший…

Мысль оборвалась, и Джон ощутил холод и страх, остриём топора обрубив связь. Чужая боль вспыхнула в шее, но она ощущалась иначе, чем причиненная самому Ли, будто снаружи, будто…

За спинами их раздался взрыв, и Джон бросился вперёд, потянув детей за собой. Они поднялись на холм, а затем тут же спустились, почти скатившись с него, и он вновь ощутил дрожь земли, а затем услышал звон металла и выстрелы. И потому, точно зная, что обнаружит, бросился на звук.

Открывшееся ему действие по степени неожиданности и стремительности превзошло все предположения, потому что Ли сражался с одним из всадников, ловко уклоняясь от его ударов цепью с шипастыми камнями в звеньях. В момент, когда Джон увидел их, действие завертелось. Деймон всадника — лиса с пятнистым мехом — бросилась к Эстер, так что та резко отскочила назад, но всё равно попала под удар, когда лапа с острыми когтями оцарапала ей горло.

Лира вскрикнула, Джона охватил гнев, но прежде, чем хоть кто-то успел хоть что-то предпринять, Саян Кётёр со звонким криком бросилась к лисице. Её острые когти вцепились в её шубу, а клюв ударил по морде. Лисица закричала вместе со своим хозяином, пытаясь высвободиться из хватки, но скопа беспощадно орудовала крыльями и клювом. Вдруг взметнулась с ней в воздух, держа животное за шкирку, так что всадник истошно закричал, вцепляясь в поводья, но Ли успел воспользоваться заминкой, сталкивая его вниз, и когда это произошло, Саян разжала когти, швыряя деймона вниз. На землю они упали вдвоём, и больше не пошевелились.

Повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом крыльев, когда Саян Кётёр медленно спустилась вниз, приблизившись к Ли, и тот повернул голову. Джон услышал его тихое «спасибо» через неё, в ответ на которое скопа пискнула, ласково клюнув его за ухо. Аэронавт рассмеялся, а затем повернулся, когда птица, огибая его, направилась к Джону. Лицо его просветлело.

— Хей!

Он направился к ним, подгоняя Эстер, но тут же замер, когда воздух пронзил истошный крик, принёсший с собой холод. Призраки — дюжина голодных и холодных созданий — появились из-за деревьев, приближаясь и разделяя их, и у Джона бешено забилось сердце.

Нож защитит их, подумал он, но, хватая Уилла за плечо, он осознал, насколько бесполезно это было. Пространство было огромное, людей было слишком много, а нож был лишь один и…

— Ли! — заорала Лира, бросившись вперёд, и Ли закричал ей что-то в ответ, стремительно бледнея, но его голос потонул в какофонии из рева медведей, голосов появившихся призраков и криков людей. Мысль о том, что она всё ещё не видит их, сменилась паникой, когда Уилл, вырвавшись из его хватки, бросился за ней следом.

Нож не мог защитить их всех, подумал Джон, когда Саян Кётёр закричала, а он ощутил холод за самой спиной. Старая легенда, взволнованно рассказанная маленькой девочкой в ночь зимнего солнцестояния, всплыла в его голове, когда он выпрямился, закрывая глаза.

Я защищу вас.

Поднявшиеся порывы ветра были сильнее каких-либо им созданных, так что Джон невольно задрожал, ощущая, как поднимается боль в сердце. Он глубоко вздохнул, сосредотачиваясь. Тьебе нужьна опора. Тьи дольжьен стойаять на земле тьак же уверьено внутри, какь и снаружи.

Джон нашел взглядом Ли. Тот удерживал детей рядом с собой, но глаза его были направлены на него. И когда взгляды их встретились, Джон замер, ощущая опору. И всё потеряло значение.

Была лишь мощь, что он брал у природы и тут же возвращал, с удвоенной, утроенной силой, и Ли, чьё присутствие он ощущал и видел, не наяву, но нитями, чьё золотое свечение едва не ослепляло, так что он закрыл глаза, сосредотачиваясь лишь на внутренних ощущениях. Он знал, что это работает, он знал, что призраки исчезают, что дети, люди и медведи остаются в безопасности, и что все смотрят на него. Сила проходила сквозь него волнами, он проводил её сквозь себя, с каждым разом всё сильнее ощущая сжимавшую сердце боль, что не могла оставаться в одном лишь нем, распространяясь по телу всё выше и дальше, так что у него зашумело в ушах. Вместе с болью пришел и страх, панический, всепоглощающий, потому что он не был готов умереть, только не сейчас. Но не был готов и дать своему сыну и соулмейту пострадать, а потому потоки всё крепли и усиливались, отдаляя призраков и попадавшихся на пути солдат Магистериума от них.

Все прекратилось в один момент, когда писк в ушах затмил собой остальные звуки и мир, и он почувствовал как падает, не имея возможности удерживать себя на ногах и в сознании, лишь какой-то его крохотной частью ощущая вспыхнувшее в груди тепло, когда вместо жесткой земли он ощутил крепкую хватку рук, что прижали его к себе.

— Я тебя держу, — раздался голос Ли — вживую или лишь мысленно — и откинув голову назад, Джон затылком ощутил холод плаща на его плече. — Я здесь.

— Надо уходить, — прохрипел он и тут же закашлялся, ощущая металлический привкус крови на губах. Он почти не слышал голос Уилла и взволнованный крик Лиры — всё это звучало эхом будто из морской раковины. Голова кружилась и болела, невыносимо болела, так что он едва мог смотреть и ощущать. Но всё же он почувствовал, как Ли чуть меняет положение рук, перехватывая, но не отпуская его. Джон потянул руку, в попытке уцепиться за его плечо, но та соскользнула, ухватившись за ладонь.

Ли, только и смог подумать он, сжимая чужую ладонь в своей. Аэронавт дёрнулся, их взгляды встретились, так что карие радужки вспыхнули золотом.

А потом всё погрузилось в темноту.