Должник.

Аль-Хайтам вернулся домой поздно. У порога его с какой-то подозрительно заговорщической улыбкой встретил Кави и ловко принял накидку с чужих плеч.

— Что на этот раз? — учёный со вздохом смерил соседа взглядом и потер переносицу двумя пальцами. Хайтам прильнул плечом к стене и устало, едва ли не страдальчески вздохнул.

С Кави - его, уже почти как год, соседом - точно не соскучишься. Эту улыбку он узнает из тысячи - снова накосячил. Или что-то задумал. А вот что именно - не признается ни за что на свете. И так едва ли не каждый день, эти встречи у порога входной двери заставляют Аль-Хайтама всерьез задуматься: «А не начать ли мне заходить в дом через окно в прихожей, только чтобы избежать подобных встреч?».

— Я еще даже ничего не успел сказать, а ты опять за свое, умник, — закатил глаза Кавех, скрещивая руки на груди. — На этот раз ничего такого. Выглядишь уставшим.

— Отвратительный день на работе, ничего сверхъестественного. Поэтому будь добр, сделай мне одолжение и не мешайся под ногами хотя бы один единственный день в году, — он явно не в настроении, пытается скинуть с ног сапоги, а поставить их некуда - сосед бессовестно стоит напротив, едва ли не впритык с широкой дурацкой улыбкой и, словно намеренно, мешает пройти.

— Я не мешаюсь, а выражаю гостеприимство. — Кави, это мой дом, в котором ты живешь, причем абсолютно на птичьих правах.

— Не занудствуй хотя бы один вечер в своей жизни, не развалишься, — фыркнул архитектор и наконец отступил в сторону, давая Аль-Хайтаму возможность поскорее пройти вглубь квартиры.

— А это еще что? — в голосе промелькнула толика раздражения. Сегодня Хайтам абсолютно не готов ко всяческим выходкам, а особенно сюрпризам, коие не любил по одной простой причине - Кави. Вот и вся причина, и кроется она в молодом и нахальном архитекторе, искренним любителе подобных шалостей. И порой их было слишком много: с поводом или без, но Кавех абсолютно доволен тратой не своих денег на очередную чепуху. Еще бы, а кто на его месте был бы не рад. Все это походит больше на романтический ужин. Свечи, полутьма, бокалы, вино... ящик вина, любезно выглядывающий из-под скатерти в пол.

— Как «что»? — вздернул тонкие брови Кавех и состроил такую физиономию, словно это было в порядке очевидного: — Для тебя - единственный повод сегодня расслабиться, можешь не благодарить, — а для Кавеха - попытаться искупить должок.

— И не собирался. Архитектор закатил глаза и поджал губы. Сейчас не время огрызаться, но, ах, как же хочется, жмет, да и язык чешется сказать в ответ какую-то очередную колкость, но тогда этот вечер будет идентичен всем другим вечерам в их небольшом доме: бесконечные перепалки вплоть до самого отхода ко сну. И это абсолютно не входит в планы Кавеха, а значит, ровно на один вечер придется гордость, вместе с тотальным желанием возмутиться, запихнуть куда подальше. Кави, дабы разбавить повисшую в воздухе тишину, щелкнул пальцами и увлек соседа за собой, проводя к столу.

— И как же ты предлагаешь расслабляться? С ящиком вина? Не перебор ли, — исследователь поднял светлые брови и следом тотчас их нахмурил, поджимая губы. Он, зацепившись вниманием за ящик, стоящий у стола, смерил недобрым взглядом винный набор «юного пьяницы» - добрых два десятка бутылок, все как на подбор. На вид, напиток качественный и дорогой, по крайней мере, ежели судить по виду и цвету в бокалах: одна из двадцати бутылок уже стоит раскупоренная на деревянной клади стола, а ее содержимое - ярко-красный алкогольный напиток щедро разлит по двум гранённым бокалам. Аль-Хайтаму налито заметно больше, Кавех предпочёл оставить себе меньше половины вина (или уже сделал несколько глотков, пока дожидался соседа - тоже не исключено). — И на какие деньги ты купил всё это удовольствие? Я скорее поверю в то, что ты нашел клад, чем в то, что ты заработал кровные.

— А тебе всё расскажи.

— Очередное угощение за мой счет, получается?

— Я взял и про запас, а вот это твое любимое, кстати, — Кави звонко щелкнул указательным пальцем по темной бутылке с вином, и та отдалась ему в ответ коротким стеклянным перезвоном: — К тому же, любезный винодел накинул мне неплохую такую скидку за наше с тобой постоянное клиентство!

— Твое.

— Наше.

— Черт с тобой, — раздраженно вздохнул Хайтам и нехотя сел за стол, закидывая ногу на ногу, устало откидывается на спинку стула и вздыхает, почти сразу придвигая к себе поближе полный бокал с вином: — Клянусь, Кави, ты такой невыносимый, что порой я готов свернуть тебе шею, но сегодня слишком ужасный день, чтобы отказываться от вина. Кави с искренним облегчением выдохнул и, отодвинув стул, сел напротив ученого, подпёр рукою голову.

— Знаешь, с твоей стороны будет очень нецелесообразно вот так вот растрачивать мой гений, — театрально вздохнул архитектор, отпивая вино.

— Ты и сам с этим прекрасно справляешься, — кратко усмехнулся Хайтам и почти залпом опустошил бокал:

— По крайней мере, вырученной суммы с продажи некоторых частей тела здорового архитектора вполне хватило бы, чтобы покрыть твой мне должок, Кави. Деловое общение с Дори даёт свои плоды, оказывается, не только ты живешь с «мешком денег», но и я живу с потенциальным целым состоянием.

Архитектор заметно занервничал, криво улыбнулся и потянулся за бутылкой с вином, вливая в пустой бокал Хайтама напитка почти до краёв, тем самым опустошив первый бутыль:

— Давай-ка не будем вспоминать, рухи*, — с толикой раздражения в голосе. Исследователь в ответ безразлично пожал плечами и поднял второй за вечер бокал над столом, поднося его к губам и пробуя на вкус. Как бы его ненаглядный сосед не был плох в заработке, коммуникациях без критики направо и налево, однако, в выборе винных напитков он из раза в раз превосходно себя проявляет.

Хорошее вино — как хорошая книга: быстро заканчивается, оставляя великолепное послевкусие; с каждым глотком в нем открывается что-то новое, и как это часто бывает с книгами — оно рождается и возрождается по-своему в каждом новом ценителе. Какое же бедствие может сравниться со страстью к вину? Да, ровным счетом, никакого. Даже конец света не так значителен порою, как утреннее похмелье, или мысль о том, чего успелось натворить с алкоголем в крови. Медленно тают свечи, небрежно капают воском на скатерть. Один бокал, второй, третий. Бутылка, следом другая быстро подходят к концу.

Сам Кавех почти не пьет, до сих пор лениво потягивает понемногу из первой своей порции вина и наблюдает, как Аль-Хайтам заканчивает последним глотком напиток и как-то устало выдыхает. Алкоголь начал действовать. Кави с любопытством склонил голову набок и заинтересованно впился взором алых очей в фигуру своего соседа: его щёки от скул почти до переносицы налились бледным, едва заметным румянцем, губы слегка разомкнуты и взгляд более не такой серьезный и острый, скорее расслабленный, туманный даже, устремленный порою куда-то сквозь архитектора напротив. Кавех еще никогда прежде не видел Хайтама действительно пьяным. Обычно они заканчивали попойки на моменте легкой эйфории, когда ноги только-только начинают становиться ватными, а все на свете становится до ужаса простым и таким бессмысленным. К чему перепивать, верно? Вкусный алкоголь дешевым не бывает, а упиваться до посинения уж тогда лучше чем-то не столь затратным, как то, что предпочитали эти двое. Но сегодня особый случай. Скорее даже, случай-исключение.

Хайтам впервые пьет так много и почти залпом, что, собственно, Кавеху абсолютно на руку для того, чтобы пока ученый «подшофе», как-нибудь убедить его в том, что хотя бы часть долга можно и обнулить. Вот только Кави пока еще не придумал "как". Во всяком случае, ему всегда было проще импровизировать, да и видя в подобном состоянии Аль-Хайтама грех не улыбнуться.

И стоит бокалу учёного наново оказаться пустым, архитектор тотчас оживился и хлопнул в ладони:

— Я долью еще, — сообщает Кави и сползает со стула, присаживаясь на корточки. Он приподнимает край кружевной скатерти и тянет руку под стол, туда, где стоит ящик с еще полными бутылками вина, что дожидаются своей очереди.

— Постой-ка, не торопись, Кави. Голос сверху какой-то серьезный, сразу так и не скажешь, что этот человек вылакал литр с малым спиртного. Хотя, язык слегка путается, но речь Хайтама весьма понятна. И это настораживает. Равно, как и четко приказной тон, с которым была сказана фраза.

— Что такое, рухи? Ай-яй-яй, неужели передумал? И двух бутылок-то не осилил, — чуточку подстрекательским тоном интересуется Кавех, вздернув тонкие брови, но, от чего-то даже чуточку послушно, он до сих пор сидит у стола на полуприсядках, сжав в руках увесистую бутылку алого алкоголя.

— Не угадал - вино я буду, — хмыкнул Хайтам и, подперев одной рукой щёку, вторую он вытянул и нагло выхватил из чужих рук бутылку. И только стоило возмущению появиться на лице Кавеха, а сам архитектор решил все-таки подняться, меж его ног уперся носок сапога учёного, легким толчком скользнув вверх, пах мужчины сквозь ткань штанов накрыла теперь уже подошва обувки Хайтама.

— А ты останься там. Уж и не думал, что скажу это... — краткая загадочная улыбка и лёгкий толчок ногой навстречу чужому паху: — ...но такая позиция очень тебе к лицу. Кавех застыл на месте от удивления и всё, на что его хватило в первые мгновения - упереться коленями в пол и судорожно выдохнуть едва ли не со свистом из лёгких почти весь воздух. Так ведет себя пьяный в дребезги Хайтам. Серьезный, хитрый, загадочный мужчина, невесть на кого работающий? — Умница, вот так, — утробно проговорил учёный, упираясь довольным взглядом сверху вниз в лицо Кавеха, которое исказила смесь возмущения и удивления. Хайтам лишь на мгновение скосил глаза куда-то в сторону, нащупывая на столе лежащий штопор, со звонким звуком откупорил бутылку.

— Какого чёрта ты творишь? — Кавех нахмурился.

— Я тебе псина что ли, на полу сидеть?

— Если учитывать то, что содержу тебя целиком я... — Аль-Хайтам ухмыльнулся и запрокинул голову, отпив вино сразу с горла бутылки, продолжил недосказанное: — ...вполне можно и так сказать.

— Достаточно, это не смешно, — решительно отрезал Кави.

— И не должно быть смешно, Кави. Я не шутил, — в глазах исследователя сверкнула какая-то опасная искорка, и истрактовать ее почти нереально. Голос серьезный, взгляд почти четкий.

Видимо, спаивать Хайтама было не очень удачной, да что уж там, плохой идеей. К черту эту задумку, лучше оставить его наедине с алкоголем. В следующий раз что-нибудь придумает. И стоило Кави попытаться встать, как ловкий толчок ноги Хайтама навстречу паху соседа быстро вернул архитектора на место, ко всему прочему заставляя согнуться едва ли не пополам от стянувшего низ живота ощущения.

— Убери ногу, — Кавех поднял пронзительный взгляд на своего раскинувшегося на стуле соседа.

Тот издевательски хмыкнул и, ловко определив винный бутыль на край стола, Аль-Хайтам склоняется к Кави и легко сжимает двумя пальцами щёки мужчины, заставляя его вскинуть голову, а ногою продолжая играться, водить, поглаживать и изредка надавливать на пах Кавеха. Архитектор заметно напрягся, поджал губы, сдерживая за ними очередной полустон-полувздох.

— Ты ведь думал меня споить? Зачем? — мужчина сощурил глаза, изучающе вглядываясь в алые рубины напротив. Кавех тщетно попытался отвернуться, никак не отвечая на предположение. — Неужели думал, что сможешь провернуть очередной свой «фокус с должком»?

— Не строй из себя детектива, у тебя плохо получается, — Кавех лезет на рожон, но, раз уж теперь его «рассекретили» - нет смысла давить из себя сладкую улыбку и дожидаться, когда Хайтам выпьет побольше вина, дабы запудрить ему мозги и заплести язык. Кави попал в ловушку, которую сам расставил.

— Советую заткнуться прежде, чем мне надоест, — утробно прорычал Хайтам в губы Кавеху, обдавая те горячим дыханием. — Но твое рвение расплатиться со мной чем угодно кроме денег - я готов поощрить. Вино делает меня снисходительнее. Поэтому предлагаю небольшую сделку, — мужчина загадочно ухмыльнулся и, переместив свободную руку на светлые волосы архитектора, заботливо их огладил, следом крепко сжал и направил голову Кавеха против его воли к собственному паху, упирая его носом в грубую ткань своих штанов: — Я прощу десять, нет, пятнадцать процентов твоих долгов мне, если ты позволишь делать мне с тобой все, что вздумается. И не будешь кусаться, — последнее он добавил, помолчав и подумав несколько мгновений.

Слишком хорошо он знает Кавеха.

Архитектор, упертый лицом в чужой пах, и слова выдавить не может, одной рукой берется за ногу Хайтама и крепко, до боли ту сжимает, а второй упирается в его бедро, безрезультатно стараясь отстраниться.

— Кажется, в ответе вслух я не нуждаюсь, — подошва сапога устремляется вдоль и поперёк паха мужчины, оглаживая сквозь ткань брюк уже ощутимый бугорок, и на лице Хайтама мелькнула удовлетворенная ухмылка, когда он ощутил легкий инстинктивный толчок бёдрами Кавеха навстречу его движениям. — Посмотри на меня, — шёпотом, — умница, вот так. Не смей отводить взгляд до тех пор, пока не позволю - я хочу видеть тебя.

Кавеху вскружило от чего-то голову.

Ранее он никогда не стоял на коленях перед мужчиной, а особенно перед своим соседом Хайтамом. Но здесь было что-то, что заставило его взгляд помутнеть.

Быть может, дурманящий запах тела сквозь одежду, или эта дурацкая нога, что упрямо не перестает выдразнивать, заставляет плотно стиснуть зубы. Ведь если так подумать, Кави еще никогда не был столь близко к этому учёному, ему впервые доводится вдыхать аромат его тела и одежды, ощущать пальцами рельеф тела сквозь одежду. До этого они ограничивались лишь базовыми телесными контактами: рукопожатия, ладонь на плече или легкое похлопывание по спине. Но то, что происходит сейчас - заставляет Кавеха забыть о нужде дышать, он так надолго забывает о всяческих вдохах и выдохах, что в какой-то момент едва не валится на пол, на этот раз уже хватаясь за бёдра Хайтама как за опору, а не в попытках отстраниться.

В голове крутится утешающая, но противоречивая мысль: «Что я, черт побери, творю? Это всё только ради того, чтобы не чувствовать себя должником. Или, может это и мне ударил алкоголь в голову?».

Сомнения быстро закрадываются вслед за утешением, особенно когда пальцы мужчины крепче сжали золотистые пряди волос. Кави вновь подался вперед, теперь уже более осознанно, толкнулся навстречу подошве у своего паха, стараясь направить его в нужном, более приятном направлении.

«К черту. Я сделаю это. Всего один раз, и всё» — роковая мысль в голове архитектора, после коей он окончательно теряет всякую связь с прежним здравым смыслом.

Возмущение в его взгляде осталось, но теперь к нему добавилась странная замутненность в очах, почти точно такая же, что была и в глазах Хайтама напротив. И это, признаться стыдно, но даже заводит. Аккуратные длинные пальцы творца и виртуоза коснулись пряжки ремня на чужих брюках. Алые очи послушно смотрят снизу, ищут отклика в зеленых, что снисходительно глядят на него свысока.

Аль-Хайтам чуть шире раздвигает ноги, не переставая подначивать соседа издевательской игрой ногой с его пахом. Теперь под тканью штанов отчетливо, даже через плотную подошву, ощущается возбужденный член Кавеха. И его вздохи стали слаще, более дрожащими и громкими. От пристального взора учёного становится не по себе, и в хорошем, и в плохом смысле: он словно мысленно раздевает архитектора, одаряет похвалой и в то же время предостерегает - любая ошибка станет для Кавеха фатальной.

— Кави~, — тянет Хайтам, поторапливающе ерошит его волосы, периодически крепко и до боли их сжимает. Этот голос. Проклятье, приказной тон сводит с ума, когда Кавех в столь унизительной позиции.

Кавех сомкнул густые светлые ресницы и размашисто провел языком вдоль паха мужчины, ощущая сквозь тонкую ткань обжигающий жар возбужденного члена Хайтама. Одной только мысли об этом хватило, чтобы архитектор поёжился от возбуждения, что едва ли не игриво покалывающей судорогой ответно вмиг стянуло низ его живота. Кави с трудом размыкает очи и, поднимая стыдливый взор обратно к соседу, вновь выводит языком незримые узоры поверх брюк, стискивает меж зубов фермуар и тянет его вниз, расстегивая ширинку мужчины. Не отдавая никакого отчета себе, Кавех размеренно двигает бёдрами, ерзает на месте и тихо, с заметным наслаждением, скулит в пах Хайтаму. Подсобив себе несколькими движениями рук, из-под тугой резинки боксеры Кави извлекает возбуждённый член, позволяя себе несколько мгновений насладиться видом, прежде, чем приняться за, кажется, теперь уже желанное им самим, дело.

Он звонко причмокнул губами и, поймав взором капельку предэякулята, норовящую скатиться с головки вниз, быстро слизнул ее, бархатно выдыхая. Кавех, по правде говоря, никогда прежде подобного не делал, но вспоминая самые чувствительные места, по собственному опыту, естественно, обхватив двумя пальцами возбужденный орган у основания, Кави вновь ведет языком снизу вверх, но теперь уже вдоль всей длины, ощущает каждую выступившую пульсацией венку, слизывает новые капельки смазки медленно, будто выдразнивая и изо всех сил провоцируя Аль-Хайтама на то, чтобы он в свободной руке крепко сжал скатерть и стиснул зубы, тихо-тихо выругиваясь вперемешку с дрожащим вздохом. Чтобы нехотя толкнулся тазом вперед и попытался насадить Кавеха на член, в итоге лишь упершись ему в щёку, а тот издевательски улыбнется, сладко-сладко и потрется лицом о головку члена, от скулы вдоль по щеке и к губам, размазывая горячую полупрозрачную смазку по лицу и делая свой вид еще более сексуальным, развратным и жаждущим.

Точно издевается.

И Хайтаму это нравится.

Безумно.

Поддразнивания - отныне часть, по всей видимости, теперь уже их общей страсти.

— Ты невыносим, — ругается ученый, не со зла, на этот раз. Кусает губы чуть ли не до крови и шире разводит ноги.

«Сам-то не намного лучше» — мысленно огрызнулся Кави, беря в рот головку члена и слегка ее посасывая.

Он меняет темп своих движений абсолютно бесчестно, то ли это в силу его собственной неопытности, то ли ему слишком сильно желалось измучить в ответ того наглеца, кто беспощадно вдавливает сапожную подошву в его пах, то и дело заставляя Кавеха инстинктивно содрогаться. Но Аль-Хайтам теряет оставшуюся толику терпения намного раньше задуманного и, помогает Кави рукою, сжимая его мягкие космы в грубой ладони, подталкивает вперед и заставляя взять член глубже в горячую влажную глотку. Кавех заметно напрягся, боль легко кольнула горло. Горячая, вязкая слюна, смешавшаяся с соленым эякулятом, собралась в уголках губ и тонкими ручейками скатилась вниз к подбородку, щедро капнув на брюки Хайтама.

Внезапно желанная, почти полная одержимости мысль о том, чтобы услышать благоговейные вздохи Хайтам заставляет Кави толкнуться еще глубже, до упора в стенку гортани. Член такой горячий, а языком можно ощутить его пульсацию, лёгкое удушье от нехватки воздуха помогает архитектору ощутить кое-что приятное от сего процесса вместе с учёным. Толчок, еще один, но дрожащий, судорожная попытка вдохнуть воздух и резко втянутые щёки, создающие подобие вакуума. Именно в этот момент Аль-Хайтам вздрогнул и с его, доныне сомкнутых, уст наконец сорвался слышимый стон, размеренно перешедший в сбитое дыхание. Он одновременно крепко-накрепко стискивает в одной руке чужие волосы, а во второй - ту самую скатерть, и потянул за нее на себя. Коротким перезвоном невпопад отдались бокалы и оба завалились на стол, бутылка, благо, лишь пошатнулась, как и подсвечник. Завались на скатерть он - проблем не оберешься, но все обошлось, а это значило лишь одно - Хайтам вновь может двинуться бедрами навстречу Кавеху, чтобы попытаться протолкнуться глубже, вместе с тем едва ли не сползая вниз по стулу.

«Кави, ты позволишь мне делать с тобой все, что мне захочется».

Эти слова, произнесенные учёным двадцатью минутами ранее, с удивительной точностью врезались в мысли Кавеху, и к ним он возвращается с каждым новым толчком вглубь своей глотки, с каждым мгновением того, как голова начинает кружиться от нехватки воздуха. Это только начало. Хайтам резок, ненасытен, с небольшим заботлив, но больше страстен - это заводит, но заставляет утерять всяческий над собой контроль. И это злит. Злит так сильно, что хочется еще. И именно в это мгновение Хайтам оттягивает его от своего члена, тянет назад, словно немощного котенка за шкирку, заставляя Кави с тихим причмокиванием выпустить член изо рта, растягивая меж головкой и губами архитектора тягучую ниточку слюны, которая быстро неминуемо разорвалась.

— Достаточно.

— Что? Это и все? — хрипло отзывается Кавех, хмуря тонкие брови. Человеку, что возмущался больше всего - теперь оказалось недостаточно.

— Да, — ладонью свободной руки Хайтам накрывает лицо и отворачивается, пряча легкий румянец. И всё-таки он пьян. И, по виду, едва не кончил.

Член все еще возбужден, а сам мужчина сбивчиво дышит.

— Издеваешься!? — возмущенно воскликнул Кави, опускаясь на пол.

— Если я сейчас продолжу, — жадный, почти животный взгляд зеленых очей упал на архитектора сквозь пальцев руки на лице мужчины: — Я не смогу остановиться, — последнее произнесено с легкой угрозой, каким-то необычайным утробным рычанием. Кавех закатил глаза, цокнул языком и искривил влажные губы.

— Напугал кота сосиской, — неосознанно выдал внезапный каламбур Кавех и глухо засмеялся, приподнимаясь с пола и подаваясь вперед.

Он уперся руками в стул и повел языком вверх по торсу Хайтама, оставляя за собою влажный след поверх тонкой-тонкой черной водолазки. Языком можно ощутить рельеф тела учёного, прочувствовать каждый мускул и то, как заметно мужчина напрягся. Наткнувшись на чужие ключицы, архитектор обвел их влажным узором и поцеловал сквозь одежду, чуть прикусывая.

Аккуратные пальцы игриво, чуточку провокационно заползают под одежду. Кави находит свое место на бёдрах Аль-Хайтама, нахально садится на них и принимается словно невзначай ерзать по ним задницей, задевая член и в особенной мере уделяя чужому возбуждению собственными движениями особое внимание. Грубая мужская ладонь легла на талию Кавеха, притягивая его ближе.

— И все же, не так уж ты и против, — шепчет прямо в губы Хайтаму Кави и бархатно их целует, следом проводит поперек них языком и решает с любопытством заглянуть в глаза исследователя. И находит там ту самую, заставляющую стынуть кровь, животную и холодную страсть.

Как же страсть может быть холодной? Такая страсть пуста и непредсказуема, абсолютно непонятна, чуть пугающа по своей природе тем, что ее невозможно предугадать. Она - словно до жути пьянящий алкоголь, сводящий с ума и вмиг изымающий из разума все здравые мысли, делая из страстного любовника - опасного. Эта пелена перед глазами словно слепит. Быть может, именно в ней и проблема, ведь у Кави точно такой же мутный взор. В нем нет холодной страсти, но разглядеть ее в чужих напротив в полной мере ему всяко не удастся. Оттого он так игрив с судьбой, ёрзает, крутится на крепких бёдрах, провокационно постанывает и потирается своей грудью о грудь Хайтама, сжимает пальцами его плечи и оставляет на открытых участках шеи соседа багровые следы от поцелуев. Одно мгновение и рука Аль-Хайтама внезапно оказывается на затылке Кавеха, наматывая на кулак его густые волосы, он толкает архитектора на стол, заставляя упереться в край столешницы пахом и торсом лечь на кладь стола. Ничто не смягчило резкой состыковки с деревом, лишь лицо Кави оказалось в жалких сантиметрах от скатерти. Один бокал скатился к краю и упал на пол, со звоном разбившись вдребезги. Но сейчас это мало интересует двух мужчин, полных внезапной страсти. Бутылка с вином возжелала проделать тот же маневр, но ее уже ловко поймал Хайтам, отставляя ближе к середине стола куда-то рядом с лицом Кавеха.

— Блять, поосторожнее, — архитектор не сразу нашелся в словах, пытаясь отстраниться от стола и цедя слова сквозь зубы.

— Молчи, — рычит Аль-Хайтам и рывком стаскивает с узких бёдер Кави брюки разом вместе с боксёрами: — Заткнись, мне не нужна твоя пустая болтовня, пока я не позволю.

— Нашелся мне тут, — хмыкнул Кавех, находясь не в самом выгодном положении, он продолжает огрызаться даже будучи уткнутым лицом в столешницу - таков уж его характер: — Командир. Господин несостоявшийся Генерал Махаматра, ты не на работе, а я не твой подчиненный. Раскомандовался...

И не успел Кави договорить, как в его рот глубоко погрузились два пальца Хайтама, до упора, заставляя его вновь давиться, но уже от неожиданности. Мужчина попытался прикусить чужие пальцы, но второй рукой учёный вовремя разжал челюсть Кавеха, отрезая всякие пути к сопротивлению. Надавив на язык и вдоволь исследовав полость рта архитектора, Аль-Хайтам наконец вынимает пальцы и второй рукой по-хозяйски вжимает ладонью голову Кавеха в столешницу.

— Ну же, почему ты так разволновался? Я ведь предупредил, а теперь задаю тебе простую команду, Кави, и даже с ней ты справиться не в силах? Что ж, на все у меня есть свои методы, может, ты и не в курсе о способах моей работы, но просто знай, что я всегда получаю желаемое. С этими словами он, не жалея силы, ударил ладонью Кавеха по заднице, заставляя мужчину вздрогнуть и вцепиться пальцами в настрадавшуюся скатерть. Второй шлепок сопроводился тихим скулежом, а третий вынудил Кави выругаться. Теперь, когда кожа любовника пылает ярко-розовыми следами от не таких уж и болезненных истязаний, а архитектор послушно помалкивает, Хайтам, с чувством полного удовлетворения уперся двумя влажными, в еще теплой не остывшей слюне пальцами меж ягодиц Кавеха.

— Не дергайся, тебе же хуже, — шепчет Хайтам, налегает сверху и медленно вводит в горячее нутро соседа сперва один палец на две фаланги, а после, с легким нажимом на колечко мышц, добавляет второй палец, неспешно растягивая и готовя Кавеху к размерам побольше.

— Отвали, — шипит Кави и утыкается носом в скатерть, пропахшую вином.

Сколько раз на нее проливался дорогущий напиток, но ни разу при таких обстоятельствах.

Это его первый раз.

И ему не очень-то приятно, по крайней мере ощущения чужих пальцев в собственной заднице вызывают спорные ощущения.

Сперва не чувствуется ничего, а затем Кавех вдруг изгибает спину и с его уст бесконтрольно срывается звонкий стон, как только пальцы Хайтама резко уперлись в комочек нервов. Чувство мгновенно прошибло низ живота, электризацией прокатилось по всему телу колючим покалыванием и вернулось к члену, заставив его мелко задрожать. Кави инстинктивно дернулся вперед и уперся пахом в край стола, что вовсе не помогло ситуации с незнакомым чувством, а только заставило почувствовать еще больше непонятных, но сносящих крышу удовольствием ощущений.

— Так лучше, твой длинный надоедливый язык хорош лишь в одном деле, но сейчас его надобность совершенно ни к чему. А вот чтобы стонать - язык не нужен, умница, — украдкой хвалит его мужчина, принимаясь за движения внутри Кавеха. Медленно, затем быстрее и быстрее, он набирает темп, превращая обычные толчки в короткие обрывистые шлепки с развязным чвакающим звуком.

Кавех выгибает спину и не знает, куда ему податься. То ли вильнуть бёдрами вперед и упереться членом в край стола, то ли назад и глубже насадиться на пальцы Хайтама. В какой-то момент лишь двух становится слишком мало и он, задыхаясь от наслаждения, в сладостном бреду просит больше. Не словами, как и «договаривались», а молящим скулежом и движениями бёдер. Хайтам, упершись свободной рукой в стол, выдает довольную улыбку и без особых пререканий добавляет третий палец, вбивает все три до упора резкими рывками, делает это с силой и каким-то манящим садистическим удовольствием. Уж больно приятен вид изнывающего архитектора, ранее дерзкого и не лезущего за словом в карман, теперь этот мужчина послушно заткнулся и притих, лишь издавая протяжный стон каждый раз, когда Аль-Хайтам упирается пальцами в самую приятную точку. От эйфории кружит голову, Кави то и дело забывает как дышать, а иногда и вовсе наоборот - дышит слишком часто. Кавех кусает собственное запястье, дабы не взвыть от нахлынувших чувств возбуждения и возмущения, когда стоило ему приблизиться к разрядке и сжаться, как вдруг Хайтам резко свел на ноль всяческие движения, замерев внутри мужчины.

— Издеваешься!?

— Всего лишь не хочу, чтобы ты кончал без моего разрешения.

— Хватит меня мучить, — наконец шепчет Кавех, чуть приподнимаясь над столом и оглядываясь через плечо на учёного: — Войди в меня уже наконец. Я хочу тебя.

— Терпеть не могу, когда мне приказывают, — финальный толчок внутрь Кавеха и, в противовес собственным словам, Хайтам всё-таки с издевательской резкостью, но вынимает пальцы из задницы любовника.

— Лучше сделай полезное и займи-ка этим рот.

В глотку архитектору вновь погрузились чужие пальцы, на этот раз влажные и в вязкой смазке.

— До блеска.

И он вылизывает, послушно посасывает каждый из трех пальцев, проводя по ним языком, затем между и обводя по кругу.

Солено, вязко и горячо.

Становится жарко, всё тело словно пылает Адским пламенем, а меж ног и низ живота изводится тянущими приятными спазмами от которых, создается впечатление, больше нет никакого лекарства.

Невыносимо.

Именно в этот момент Кавех чувствует, как Аль-Хайтам раздвигает его ягодицы и меж них упирается головка горячего члена. Вязкой эякулятной смазкой он делится с чужим телом, дразняще водит вокруг мышц, делает несколько ложных толчков, дожидаясь, когда Кавех наконец расслабится, и резким толчком входит до упора, заставляя мужчину под собой сжаться и содрогнуться, сгибаясь над столом.

Он вскрикивает, выпуская пальцы Хайтама изо рта и оставляя его открытым, он позволяет обилию слюны скатиться вниз к острому подбородку и вязко растянуться до самой скатерти. Вся истязающая его душу пустота внутри вмиг заполнилась чужой пульсирующей теплотой. Больно и до странности приятно. До дрожи в коленях. И до постыдного скулежа. Кави хватается за край стола и старается не упасть, когда Хайтам берется за его талию, склоняется к самому уху архитектора.

— Расслабься, — почти рычит он в ухо мужчине, совершая первый, самый трудный толчок.

Слишком узко, даже три пальца не особо помогли, Кавех весь сжимается, и изгибается над столом с непривычки ощущая абсолютную в себе заполненность.

Внизу живота приятно тянет, даже слегка жжется необузданное чувство возбуждения и наслаждения, граничащее с эйфорией и заставляющее его выгибать спину под широкой ладонью Хайтама, что легла на его поясницу и медленно скользнула вверх по позвоночнику к лопаткам, а затем еще выше и вновь плотно сжала шею. Новый толчок ощущается свободнее, и вот уже Хайтам может вдоволь разгуляться, удавливая грубой хваткой Кавеха в стол, он берет одну его ногу под коленку и запрокидывает на стол. Эта поза вызывает еще больше смущения от своей открытости, но неужели есть смысл смущаться, когда тебя уже нагнули над столом?

Именно поэтому Кавех, роняя рваные стоны и всхлипы, закатывает глаза от удовольствия, стараясь не думать о том, какой разговор их ждет завтра, или о том, что все его тело, скорее всего, будет отвратно болеть. Он вообще старается не думать, всецело отдаваясь ощущениям и их близости. С каждым новым толчком становится все приятнее. Кто бы мог подумать, что всё обернется именно так? Соседи, товарищи, друзья, оппоненты во всяческих ссорах, но теперь еще и любовники? Кавех вдруг, сморгнув с ресниц капельки-слезинки, выдавливает из себя кривую наглую улыбку и, наново повернувшись к Аль-Хайтаму, одарил его нахальным вызывающим взглядом. Обычный секс - слишком скучно для этих двоих, перчинка в отношениях - та самая страсть, то отличие, что глубоко разнило их взаимоотношения с любыми другими здесь. И они оба в тайне без ума от этого, вот только вслух ни за что не признают, пускай это видно и по глазам, и по улыбкам, слышно по вздохам и бешено колотящемуся сердцу, ощутимо по переменной нежности и жесткости в прикосновениях. Такие вот они.

— Это и все, на что ты способен? — усмешка, о которой Кави обязательно пожалеет, которая тотчас спадет с лица от того, что учёный рывком намотает светлые волосы архитектора на кулак и перевернет его с живота на спину.

Со следующим рывком из лёгких выбился весь воздух, Кавех вскрикнул из-за быстрой смены позиции и от того, как заныли мышцы в ногах и бёдрах, ведь Хайтам, не жалея силы, раздвинул их в разные стороны, притянул к себе ближе. Их соперничество даёт разящую страсть в сексе, Аль-Хайтам изо всех сил сдерживает собственные вздохи, он сам по себе тихий, в то время как Кави не жалея голоса и соседей, выстанывает поочередно просьбы и мольбы, сменяет их дрожаще произнесенным именем любовника и вновь протяжно выдыхает. Хайтам склоняется к нему и рывком расстегивает рубашку с и без того глубоким вырезом, впиваясь горячими поцелуями в бледную кожу. Наощупь взяв подсвечник, учёный наклоняет его под нужным углом и языки пламени остаются стоять торчком строго вверх, пока воск, быстро скопившись на краях свечей, вдруг закапал на истерзанную поцелуями и укусами грудь Кавеха.

Тот вскрикнул, выгнулся и закатил глаза. Игры с температурой издевательски приятны, кружат голову новыми ощущениями, сливаясь в унисон с движениями члена внутри.

— Хватит, — шепчет Кави, запрокидывая голову.

— Я сейчас...

И Хайтам вдруг резко сжал в плотной хватке член Кавеха, играясь с кровотоком и нажимая на нужные места для того, чтобы пресечь всяческие попытки тела архитектора наконец подойти к оргазму: — Рано.

Кави весь извивается под широкоплечим мужчиной, царапает его спину сквозь тонкую ткань водолазки, толкаясь бёдрами навстречу руке Хайтама держа за душой тщетную надежду на то, что он все-таки сможет кончить, потираясь о грубую ладонь любовника. Аль-Хайтаму до безумия нравится обозначать Кавеха своим, он усеивает грубыми засосами и укусами чужое тело под собою, до синяков сжимает его бёдра, а после впивается поцелуем в манящие губы только чтобы вместе распробовать горчащий вкус вина. Но это быстро надоедает, вкуса слишком мало, потому в ход идет еще и вино, до этого смирно стоявшее в бутыле на краю стола и дважды едва не свалившееся на пол, сейчас бутылка преклоняется на девяносто градусов и из нее на грудь Кавеха щедро льется дорогущий алкогольный напиток, пачкает одежды, и заставляет архитектора дрожать в эйфории.

Сперва обжигающий воск, а следом холодящее вино, всё слишком резко, абсолютно непредсказуемо, оттого и волшебно. Хайтам склоняется над "преступлением" и принимается слизывать с настрадавшегося тела вино: обводит языком торс и грудь, причмокивает губами, вылизывая все до последней капли вместе с эякулятом, который то и дело щедро капал с члена Кавеха на низ его живота. И новый поцелуй, уже более яркий, горячий и страстный, теперь вкус вина ощущается куда более отчетливо, потому не желается отстраняться ни Кави, ни Хайтаму от излюбленных горячих губ. Сплетя языки, Хайтаму нравится, как его любовник стонет в его губы, а Кавех с трепетом шире раскрывает уста, позволяя чужому языку исследовать полость его рта, скользит вдоль по рядам зубов, деснам и нёбу. Следом они сплели пальцы, крепко, по просьбе Кавеха.

— Хайтам...Хайтам, пожалуйста, прошу тебя, — скулит, роняет горячие слезы и хнычет от наслаждения архитектор. Оттягивание оргазма граничит с безумием.

Это приятно, но невозможно терпеть слишком долго. Из раза в раз его тело не получает желаемого, он чувствует, словно ломается во всех смыслах этого слова, как протяжно изнывает его тело, как болезненно пульсирует его член, и как он теряет всяческую связь с реальным миром, так, словно вот-вот потеряет сознание.

Дышать становится тяжело, то ли от возбуждения, то ли от того, как крепко вжал его в столешницу всем телом Хайтам, продолжая нещадно вгонять внутрь член, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. И Хайтам, сам ощутив то, что наконец дошел до точки невозврата, позволяет ему излиться горячим семенем на собственную одежду и живот, бьясь в легких конвульсиях от наслаждения, обхватывая ногами мужчину за талию, закатывая глаза и, уже по привычке, выстанывая имя любовника, он инстинктивно по инерции продолжает насаживаться задницей на пульсирующий член учёного. Даже после оргазма, Кавеху мало. Ненасытный. Аль-Хайтам кончает следом, безо всякого предупреждения глубоко внутрь, заставляя Кавеха заткнуться, оборвав его на полустоне.

— Не дёргайся, — цедит сквозь зубы мужчина, беря Кави за загривок и оттягивая его волосы назад так, чтобы он выгнулся, запрокинул голову. Горячо, так, что почти невозможно дышать сколько не хватай воздух ртом.

— Мне нравится, как ты сжимаешь меня собой, Кави. Как грязно. Такие противные слова, что желается то ли выругаться, то ли попросить еще. Кавеху почему-то хочется сказать банальную фразу

«Я люблю тебя», но кто они друг другу такие, чтобы говорить об этом?

Именно поэтому он лишь тянется за поцелуем, прекращая царапать чужую спину и вместо этого крепко обвивая широкие плечи учёного руками. Ну и навели они здесь беспорядок.

Разлитое вино, разбитый стакан, воском закапанная скатерть, одежда Кавеха вся измазана в семени. Тяжелое дыхание в унисон напоминает о том, что они все еще в процессе, член Аль-Хайтама по прежнему внутри, а Кави легко двигает бёдрами ему навстречу, словно стараясь выжать из него как можно больше. Осознание произошедшего приходит не сразу.

Они занялись сексом на столе, за которым всегда обедали и ужинали вместе. Неужели теперь каждая трапеза будет ассоциироваться со страстным сексом? Впрочем, Кавех не хочет об этом думать. Не сейчас. Не когда он лежит в крепких объятиях Аль-Хайтама на узкой одноместной кровати.

В тесноте, да не в обиде - та самая фраза, что подошла бы сейчас им. Тихое размеренное дыхание мужчины успокаивает, заставляет чувствовать лёгкую сонливость, а мускулистые руки создают собственными касаниями определенное стойкое чувство комфорта и защищенности.

Это их первые и далеко не последние объятия. Стоило бы отметить, что этот вечер впервые окончился без перепалок.

Тишь, гладь, благодать. Хоть и тело немного ломит, но Кави тешит мысль о том, что он отдал этим вечером Хайтаму всего лишь пятнадцать процентов задолженности. У него есть шанс еще минимум на пять подобных вечеров. К тому же, в ящике еще осталось вино...