Русал и я

...

Получив грант за проект, я взял долгосрочный отпуск и наконец-то осуществил давнюю мечту: снял небольшой домик на одном из островков Барьерного Рифа, — и очутился посреди сливающихся в бесконечность неба и океана, вдалеке от суеты больших городов. Только я и моя камера, и совсем немного вещей в сумке, — а всё лишнее осталось там, на материке.

После муравьиного мегаполиса этот островок казался настоящим чудом. Здесь я мог наслаждаться относительным покоем. На острове всего пять человек, включая меня: пожилая семейная пара, снимающая бунгало в миле от моего, начальник пристани (он же владелец небольшой лавчонки) и врач, — и все общались только по необходимости или по случайности.

Места тут были живописные: пляж с микроскопически мелким и необыкновенно чистым песком косо врезался в зелёную стену тропического леса, который занимал всю центральную часть островка. Из леса сладко веяло цветами и фруктами — пьянящий запах вечного лета, а в утренние часы, когда тишина ещё не нарушалась рычанием моторных лодок и криками голодных чаек, можно было услышать переливчатое пение лесных птиц. Но лес, какими бы завораживающими ни были его секреты, меня нисколько не интересовал: я был одержим океаном.

Когда всю сознательную жизнь живёшь в «каменных джунглях», затянутых в серые латы асфальта, окутанных смогом, пропитанных едким запахом выхлопов, начинаешь мечтать о том, чтобы хотя бы мельком увидеть настоящее небо, не изгаженное дымом из заводских труб, и настоящее море — без маслянистых пятен и мусорных пакетов на поверхности, — словом, увидеть ту настоящую, ещё не исковерканную человеком природу, которую всегда видел лишь на фотографиях в журналах НГО или в телевизионных выпусках «Дискавери».

Когда я высадился на острове, я первым делом развернулся лицом к океану и небу и, ошеломленный, застыл в восхищении и даже в некотором священном трепете перед их величием и первобытной красотой. Тысячи оттенков синего цвета сплетались в единое полотно, в котором границы между небом и водой были стёрты, размыты, и горизонт казался миражом, какие бывают в пустынях, — тонким, почти неощутимым, нереальным. Среди этого синего великолепия были разбрызганы белёсые облачка и кудреватые клочки морской пены. Увидев это собственными глазами, я понял, что не забуду этого до конца жизни.

Я купил катер и круглыми сутками пропадал в открытом океане, — оставаясь, впрочем, на таком расстоянии, чтобы островок был виден и чтобы я в любой момент мог туда вернуться, случись, к примеру, шторм, — фотографируя дельфинов, которых снедало любопытство и которые были достаточно дружелюбны, чтобы провожать мой катерок до самого острова, или просто лёжа на палубе и разглядывая небо. Иногда я рыбачил, закидывая сети в гулко возмущавшиеся такой бесцеремонности волны, но рыбалка для меня была всего лишь развлечением, и я никогда не оставлял себе рыбы больше, чем смогу съесть за один раз. Бывало, сеть зацепляла дно, тогда попадались и ракушки. Я сделал кучу снимков, один лучше другого, и не переставал удивляться многообразию и красоте обитателей здешних вод.

Дом, который я арендовал, был в двух шагах от пляжа, и я время от времени ставил сети в прибрежных водах, но в них попадались лишь крабы, жадные до водорослей, и иногда мальки каких-то рыбёшек. Чаще я вытаскивал из дома кресло и сидел в нём до самой ночи, слушая, как шуршат сети в воде (или это шуршали сами волны?), или вооружался блокнотом и делал наброски океана, или просто дремал в ожидании нового дня и нового плавания.

Однажды мой катер перевернулся: я рыбачил неподалёку от острова, сеть зацепилась за риф, а налетевшие вдруг волны, похожие на штормовые, перевернули катер, как скорлупку, — и всё это при ясном, без единого облачка небе! Плавал я неплохо и мог бы добраться до острова вплавь, но не хотелось бросать катер, за который я выложил кругленькую сумму. Я бултыхался возле, пытаясь как-нибудь его перевернуть или хотя бы взобраться на него, и тут заметил в воде острый треугольный плавник, режущий водную гладь с невероятной скоростью и направляющийся прямо к катеру. Акула! Я похолодел от ужаса, подтянулся, пытаясь ухватиться рукой за скользкий киль, но соскользнул, ударился виском о борт и потерял сознание.

Очнулся я уже на берегу и о происшествии помнил довольно смутно. Врач, оказавший мне первую помощь, и начальник пристани, на буксире притащивший мой катер к острову, предположили, что к берегу меня вынесли дельфины.

— А акула куда делась? — вспомнил я.

Акулы они не видели, но подтвердили, что акулы сюда заплывают, хотя и нечасто, так что всё может быть. Их больше интересовало, как меня угораздило перевернуться. Я сослался на неудачный манёвр. Мне повезло, мы все с этим согласились, и я даже дал себе слово, что с катерными прогулками покончено… Впрочем, уже на следующий день я снова катался и рыбачил, забыв мимолётный ужас перед акулой, и даже нырял с аквалангом и подводной камерой.

Уже тогда, когда я разглядывал снимки, сделанные во время погружений, у меня возникли мыслишки об издании книги или хотя бы альбома с цветными фотографиями — о Барьерном Рифе. Материала было предостаточно, энтузиазма тоже хватало, осталось лишь облечь мою одержимость в словесную форму. Начальство, с которым я связался по рации, дало мне зелёный свет, и я принялся за работу. Работалось здесь так хорошо, как никогда!

Одним вечером, когда сумерки ещё не надвинулись, но солнце уже начало разбрасывать по воде расплавленные блики, я сидел в кресле возле дома, чиркая в блокноте саммари к очередной фотографии и досадуя на самого себя, что никак не могу подобрать подходящего слова, чтобы описать пестроту и многообразие кораллового рифа, у которого я сделал этот снимок. Начался прилив, пенная волна с рычанием накрыла берег, и я услышал, как в моих сетях, которые я раскинул ещё утром, что-то забилось… что-то очень крупное. Должно быть, дельфин. Я бросил блокнот и помчался вызволять животное, которое могло пораниться о металлические ячейки.

Я дёрнул сеть, вытаскивая её на берег… и тут же застыл на месте, ошеломлённый, испуганный, тщетно силясь понять, что же такое я вытащил. Невероятно, но в сети попался не дельфин, не какая-то крупная рыба, а… нечто невообразимое и столь невероятное, что я зажмурился, полагая это всего лишь галлюцинацией. В сетях билось… существо с длинным, сверкающим зеркальной чешуёй хвостом и… человеческим торсом (плоская грудь, это он, а не она; я не мог даже мысленно выговорить, что же это было за существо). Я выхватывал диким взглядом всё новые подробности: изящные руки с острыми пальцами, тонкая талия, вьющиеся мокрые волосы, слегка заострённые кончики ушей. Яркие зелёные глаза, почти светящиеся, остановились на мне, внимательно изучая. Существо — это сверхъестественное существо, которого просто не могло существовать! — пыталось понять, кто перед ним и чего от меня ждать. Оно перестало биться, как будто пришло к какому-то выводу, и вцепилось пальцами в ячейки сети (на его пальцах и плечах алели порезы, которые оно получило, сражаясь с сетью, и капли крови падали в мутную от поднявшегося песка и ила воду). А потом оно заговорило со мной. Тембр его голоса был резковат и звенел, как дельфиньи разговоры.

— Отпусти меня, человек.

Я вздрогнул. Существо было разумным, оно вступило со мной в осознанный контакт, и оно знало, кто я такой — человек.

— Ты кто? — выдавил я.

— Люди называют нас русалками, — ответило существо, слабо сжимая сеть. — Отпусти меня.

«Русалками»? Я сглотнул и попятился, среди разброда мыслей чётко проступила одна: непременно нужно сфотографировать, или никто не поверит! Но стоило мне сделать шаг в сторону дома, русал (пора уже называть вещи своими именами!) издал пронзительную, отчаянную трель. Я остановился, колеблясь: конечно, я собирался его освободить, но он бы тогда сразу же уплыл, а я упустил бы возможность его сфотографировать и снабдить будущую книгу такой сенсацией, что она бы в один момент стала бестселлером, так не лучше ли сначала сбегать за камерой, а потом уже распутывать сети?

Заметив мои сомнения, русал затараторил:

— Отпусти меня, отпусти! Я погибну тут: солнце иссушит меня, я задохнусь. Отпусти меня, а я вернусь и принесу тебе что пожелаешь. Хочешь жемчуга? или кораллов? или редких раковин? Я найду и принесу, только отпусти меня сейчас.

Меня вдруг охватил ужас, какой, наверное, испытывали первобытные люди, впервые столкнувшись с силами стихии или огня, — ужас от того, что я поймал это существо. Ведь если существует оно, то кто знает, что ещё существует, и не разгневается ли на меня Морской Бог за то, что я поймал его дитя? Я схватил сеть и стал её распутывать.

Русал понял, что я пытаюсь его освободить, и замер, прижимая руки к телу, чтобы облегчить мне задачу. Наконец сеть отпустила свою жертву, и русал нырнул в воду, по поверхности расплылось розоватое пятно крови. Я зашвырнул сеть подальше на берег и всё никак не мог унять дрожь от этой фантастической встречи. Русал уплыл не сразу, он покачивался на волнах какое-то время, поглядывая в мою сторону, потом сказал: «Я вернусь к тебе!» — и скрылся в волнах, плеснув плавником. Чешуя быстрой искрой сверкнула на солнце, рябь разгладилась, скрывая его след.

Я бухнулся на песок, стеклянным взглядом глядя на океан, невозмутимо плещущий волнами. Что это было? Могло ли это вообще быть правдой или только почудилось? Кому ни скажи — не поверят! Решат, что я спятил. Но я всё-таки помчался к начальнику пристани. Он выслушал меня с непроницаемым выражением лица:

— И вы его отпустили?

Я кивнул.

— Зря. Он больше не вернётся. Наврут с три короба, это в русалочьей природе.

Старик совершенно серьёзно сокрушался моему опрометчивому поступку. Я изумлённо смотрел на него:

— Вы мне верите? Верите в то, что я видел русалку?

Начальник пристани утвердительно кивнул и рассказал, что прежде, когда на острове был рыбачий посёлок, русалки часто попадались, но никогда не возвращались, если их отпускали.

— Он вернётся! — перебил я. — Я точно уверен, что вернётся! Это было видно по его глазам.

Старик, посмеиваясь, пожелал мне удачи в ожидании. Я вернулся домой в совершенном смятении.

Но с тех пор я каждый день приходил к берегу, садился на торчащий из воды камень и ждал. Я захватывал с собой блокнот или фотоаппарат, чтобы убить время, и ждал. Мысли приходили разные: не стоило его отпускать, прав был старик, но как же я мог его не отпустить? Это ведь не игрушка, это живое существо… разумное существо.

Дни шли, он не возвращался, но я всё равно ждал.

Тем утром я тоже ждал, разглядывая воду возле камня. Там носились стайки мелкой рыбёшки, соревнуясь с морскими коньками за невидимые глазу крупинки еды, и поднимали со дна песок.

Неожиданно воду прорезал плавник. Акула? Обычно они не заплывали так близко к берегу, но ведь бывали же случаи, когда хищники нападали на мелководье, терзаемые голодом. Я подобрал ноги, понимая, что нахожусь в невыгодном положении: камень в трёх метрах от берега, глубина под два метра, ни за что не успеть уплыть. Не говоря уже о том, что акула просто-напросто может утащить меня с камня в воду, как бы я ни подбирал ноги: акулы хитрые создания.

Но из воды вдруг высунулась рука и дёрнула меня за щиколотку. Я не удержался на камне, с головой ушёл под воду, распугав рыбёшек, и тут увидел его. Русал завис напротив меня, колыхая плавниками на хвосте.

— Ты вернулся! — обрадовался я, тут же наглотался воды и вынырнул, откашливаясь. Люди ведь не могут разговаривать под водой.

Русал тоже вынырнул, смерил меня критическим взглядом и подхватил под локоть — чтобы я не утонул ненароком. Видимо, решил, что мои плавательные способности оставляют желать лучшего. По русалочьим меркам.

— А ты ждал, — с удивлением проронил он.

— Да как же я мог не ждать? — воскликнул я.

Русал улыбнулся.

Так началась наша потрясающая, фантастическая дружба — дружба русалки и человека.

Я попытался повторить его имя, но не смог: человек не в состоянии повторить такую гамму звуков, — и сконфуженно пробормотал:

— Прости, похоже, я никогда не произнесу его правильно.

Русал лежал на песке рядом со мной, опустив нижнюю часть тела и хвост под воду, а торс выставив на песок. Его острые плечи ходили движением, два тёмных пятнышка повыше лопаток (жабры) затянулись плотной мембраной, чтобы не пересохнуть. Русал перебирал песок пальцами, откладывая наиболее крупные камешки в сторону, и иногда поглядывал на меня.

— Тогда сам придумай какое-нибудь имя, — предложил он, — я не против.

Придумать ему человеческое имя? Я удивлённо посмотрел на него. Русал плеснул плавниками хвоста, обдав себя и частично меня водой, и утвердительно кивнул. Я хорошенько подумал, прежде чем ответить:

— Можно я буду называть тебя Коу?

Это сочетание букв немного напоминало начало его русалочьего имени — весьма отдалённо. Русал довольно повторил его несколько раз, словно ему нравилось, как оно звучит, и пробормотал:

— А вот семье моей лучше не знать, что у меня есть человеческое имя…

— У тебя есть семья? Где твой дом? — забросал я его вопросами.

Коу показал рукой на океан. Я попросил его показать, где именно, но русал помотал головой и ответил, что русалкам не нравится, когда люди проявляют к ним интерес, так что мой «гостевой визит» может дорого мне обойтись или вообще стоить жизни.

— Но ты всё-таки приплыл.

Русал улыбнулся, перевернулся на спину, окатывая себя водой ещё раз:

— Мне нравятся люди.

Я расспрашивал его о жизни в океане, мне всё было интересно, русал охотно рассказывал. Русалки, по его словам, питались рыбой и водорослями, жили у коралловых рифов и в открытом океане и различались типом чешуи (вроде как деление на расы, если сравнивать с людьми): у одних была чешуя, как у Коу, у других — кожа, похожая на змеиную, — но особых различий между собой они не проводили и жили все вместе.

Русал ещё раз плеснул водой. Чешуя сверкала на солнце, в каждой чешуйке отражался капелькой океан с сияющей точкой-солнцем посередине.

— Можно потрогать? — спросил я, робко протянув к его хвосту руку.

Коу со смехом кивнул. Я провёл ладонью по его боку, удивляясь собственным ощущениям. Я ожидал, что его чешуя на ощупь окажется такой же, как и у рыб: жёсткой, скользкой, острой, — но чешуя русала скорее напоминала кожу, чем собственно чешую. Хвостовой плавник был широкий и мощный — отличное снаряжение для жизни в океане! Я дотронулся до него, Коу приподнял плавник и игриво ударил меня по ладони (думаю, русал не использовал и сотой доли силы, чтобы не сломать мне руку). Его зелёные глаза задорно загорелись, и он снова обдал нас водой.

Но, глядя на его монолитный хвост, на затянутое в чешую тело, я невольно задумался: а как появляются дети у этих фантастических существ? Как-то не верилось, чтобы русалки метали икру, по примеру рыб. Я спросил Коу, он фыркнул и заливисто рассмеялся:

— Русалки не рыбы. Раз в год, когда луна наливается, русалки могут выходить на берег и оставаться там какое-то время. Мы становимся похожими на людей… и тогда происходят брачные игры.

Я озадаченно уставился на его хвост, пытаясь представить, как он превращается в ноги. Научно такое точно не объяснить! Но кое-что потрясло даже больше.

— Целый год воздержания?!

Коу снисходительно улыбнулся:

— Русалки не люди. Мы получаем удовольствие, когда этого хотим… но не так, как люди. То, что вы делаете для удовольствия, мы делаем, чтобы принести потомство. Наше тело по-другому устроено: наша кожа очень чувствительная. Когда мы играем и плаваем, мы касаемся друг друга, и это приносит нам удовольствие.

Удивительные существа…

— Хочешь вместе поплавать? — как-то предложил Коу. — Я покажу тебе риф.

Я помчался в дом за маской и ластами. Пока я их натягивал, русал смотрел на меня с любопытством и даже с некоторой жалостью, что мне приходится так напрягаться, только чтобы поплавать под водой.

— Какой ты смешной! — рассмеялся он, взбивая руками и хвостом пену на воде.

Я не обиделся, но объяснил ему, что без этого люди нырять не могут: они тут же задохнутся, ведь у людей нет жабр.

Я дошлёпал до воды, надел маску и нырнул. Русал стремительно ушёл под воду, схватил меня за руку и увлёк в удивительное путешествие. Риф он знал как свои пять пальцев и моментально выискал самое красивое местечко среди кораллов. Песок на дне был усеян раковинами разнообразной формы и морскими ежами, на окаменелых останках кораллов колыхались актинии, возле которых сновали рыбки всех цветов радуги: и плоские, похожие на осенние листья, жёлтые, и синие с чёрными полосами на плавниках, и красные с белыми пятнышками, и серо-буро-малиновые, все в шипах и колючках. Морские коньки прятались в широколистных водорослях, настороженно поглядывая на вихляющих по дну крабов-отшельников.

Русал скользил рядом со мной без видимых усилий, почти не двигая телом — хватало волнообразных движений плавников, — и иногда направлял мою траекторию, чтобы я не запутался в водорослях или не натолкнулся на какой-нибудь прячущийся в зеленоватой дымке воды камень. Я жестами показал ему, что мне здесь нравится. Коу засмеялся, заливаясь трелью на русалочьем языке, и покрутился вокруг своей оси — совсем как делают дельфины.

Постепенно Коу увлёк меня в открытый океан. Я поднялся к поверхности, снял маску и, когда русал вынырнул следом за мной, спросил:

— Тут не опасно плавать? А если акулы?

— Не беспокойся. — Коу прищёлкнул зубами, и я впервые заметил, что у него очень острые зубы, но не рыбьи колючки, а похожие на человеческие, только заострённые, как будто их специально заточили о камень. — Со мной ты в безопасности: акулы на русалок редко нападают. Давай ещё поплаваем? Не на глубине, а у поверхности: вода тут тёплая… Поиграем в догонялки?

Русал ушёл с головой под воду, не погружаясь глубоко, я последовал его примеру и поплыл вперёд, но ему ничего не стоило меня обогнать, и он с восторженными трелями закружился впереди, празднуя победу. Поиграв так немного, он потянул меня за руку, показывая в сторону берега, я с облегчением кивнул: признаться, я уже устал. И мы поплыли обратно — куда медленнее, чем раньше.

Коу плавал вокруг, всё чаще задевая меня плавниками и хвостом и почти обвиваясь своим гибким телом вокруг моего. Ему это явно нравилось. Сначала я не придал этому значения, но потом сообразил, что это и есть то, о чём русал рассказывал, — русалочьи ласки. У меня дух захватило: означало ли это, что я ему нравлюсь? Я ничего не знал о том, как ведут себя русалки, какие у них предпочтения или ритуалы, и может ли вообще человек им понравиться настолько, чтобы станцевать с ним в воде любовный танец (а именно так это и выглядело!), но русал явно получал удовольствие, соприкасаясь со мной, и становился всё настойчивее. Но я-то был человеком и отреагировал на его прикосновения единственно возможным способом: у меня встал, а мне, в отличие от русала, нужна была разрядка, так что я поспешил к берегу.

Коу, кажется, был обескуражен, что я так поспешно выскочил из воды. Я сидел на берегу, содрав с себя маску и ласты и пытаясь восстановить сбившееся дыхание.

— Я тебя напугал? — растерянно спрашивал он. — Тебе не понравилось со мной плавать?

Я замялся, но его цепкий взгляд требовал ответа, и пришлось сказать:

— Понравилось, но… это меня слишком возбудило. Люди реагируют не так, как русалки, понимаешь?

— А, ты об этом? — Коу подтянулся и положил ладонь мне на живот. — Хочешь, я что-нибудь с этим сделаю?

— Что сделаешь? — не понял я.

Я и глазом не успел моргнуть, как он стянул с меня шорты до бёдер и взял мой член в ладони, как пригоршню воды, приближая к нему лицо. Я невольно занервничал, припомнив, какие у него острые зубы, и опасаясь, что он может мне ненароком что-нибудь откусить. Но русал осторожно обволок губами головку, и я свалился на песок, забывая об опасениях и уносясь куда-то в «неземные просторы блаженства» от нежных прикосновений его губ и языка.

— Ты мне очень нравишься, — сказал Коу потом, смущённо ковыряя пальцем песок в поисках очередного камешка.

«Ты мне тоже», — подумал я, и меня как-то мало волновало сейчас, что он русалочьего роду.

Коу иногда приносил с собой, словно бы памятуя о первом обещании, раковины, кораллы или красивые камешки, которых не встретишь на мелководье; должно быть, он нырял в океанские глубины.

Мы плавали почти каждый день, если океан был спокоен. Один раз я видел, как Коу охотится: он кружился возле меня и играл со мной плавниками, как вдруг неожиданно камнем упал вниз и через секунду уже был на поверхности, держа в цепких пальцах небольшую радужную рыбку, — но только один раз. Думаю, русал догадывался, что людям смотреть на то, как русалки едят сырую, ещё трепещущую добычу, не слишком-то приятно, и потому при мне старался не показывать своих инстинктов.

— А твои родные не возражают, что ты ко мне плаваешь? — как-то спросил я.

Коу плеснул на меня водой и после молчания ответил:

— Они не знают. Но они точно были бы против… и запретили бы мне общаться с человеком.

— Но ты бы их всё равно не послушался? — предположил я, и русал засмеялся.

За это время мы друг к другу привязались, и оба с нетерпением ждали следующей встречи.

Но однажды он не приплыл.

«Приплыву завтра, — накануне пообещал русал, — и принесу тебе что-нибудь интересное».

Я прождал его весь вечер и весь следующий день, но он так и не появился. Я терялся в догадках, но ни на секунду в нём не сомневался: раз обещал, не обманет. Наверное, хотя об этом думалось с холодком, что-то случилось.

В расстроенных чувствах я пошёл на пристань — забрать привезённую на остров почту. Писем я не получал, но газету выписал, чтобы быть в курсе событий. Я взял газету, машинально взглянул на первую полосу и…

«Русалка в Сиднее! — кричал заголовок. — Только два дня! Увидеть чудо можно в Сиднейском океанариуме!»

Фотография тоже была. Коу!

Я вцепился в газету, руки дрожали, и прочёл дальше: «После показа русалка поступит в распоряжение института океанографии. По достоверным сведениям, разумом существо не обладает…»

В моих глазах помутнело. Да что же это такое происходит? Какое унижение — выставлять его зевакам на потеху! Он, должно быть, в шоке. Но почему он не скажет им, что он разумное существо? И что они собираются с ним делать в этом «институте океанографии»? Предчувствие подсказывало мне, что стоит ожидать худшего.

Через десять минут я уже собирал чемоданы, чтобы отправиться в Австралию. Я понятия не имел, что и как буду делать, но я твёрдо решил его спасти.

III

По приезде в Австралию я первым делом отправился в океанариум. Народу было не протолкнуться, то и дело щёлкали камеры, гул толпы казался отзвуками цунами. Я пробрался через толпу, теряя пуговицы на куртке, с ужасом думая о том, что сейчас чувствует русал, привыкший к безбрежному океану и относительной тишине в его водах. Из-за шума я даже не услышал сначала его крики, но потом различил и безошибочно узнал его голос: Коу кричал, и в переливчатых трелях слышался настоящий ужас. Я распихал журналистов локтями и пролез к самому аквариуму.

В стеклянной коробке, наполненной водой, Коу метался из стороны в сторону, издавая тревожные трели, бился как рыба в сетях, задевал локтями стенки аквариума, царапал стекло ногтями и смотрел, казалось, прямо на меня. Я ободряюще кивнул ему, но тут же похолодел от осознания: он меня не узнал. Видел ли он вообще хоть что-нибудь? Его глаза были пусты и затянуты серой поволокой. Должно быть, сработал инстинкт самосохранения, и разум отошёл на второй план в тщетных попытках вырваться на свободу.

Я гневно оглядывался по сторонам, мечтая придушить всех тех, кто толпился вокруг и кому было на него плевать. Их интересовали сенсации и гонорары за материал, их не волновала судьба какой-то полурыбы. Краем уха я услышал разговор двух сотрудников океанариума: в институте русала наверняка препарируют. Препарируют?! Краска негодования залила моё лицо: какое они имеют право решать, жить или умереть моему другу?! Я с трудом сдержался, чтобы не накинуться на них с кулаками: нет, так я Коу не спасу.

Океанариум я покидал в полной прострации. Связей у меня нет, так как же мне его оттуда вытащить? Впрочем, у меня было кое-что другое: деньги, остаток гонорара, вполне ещё приличная сумма. Его свобода или моя репутация? Я не раздумывая выбрал первое и отправился в самый злачный район Сиднея, где обитали все «сливки» криминального общества. Там я нашёл двух взломщиков, и они с радостью приняли моё предложение «хорошенько подзаработать», но когда я сказал им, что нужно выкрасть русалку из океанариума, то они уставились на меня как на психа. Газет они точно не читали, это видно было по их физиономиям. Но сумма, которую я предложил им, решила дело в мою пользу. Они тут же набросали план действий, и мы договорились, что встретимся в полночь возле океанариума. Я отдал задаток и ушёл.

Сейчас я понимаю, что поступил опрометчиво: они могли «кинуть» меня или вообще убить и забрать все деньги, но, по счастью, это были честные жулики, и всё обошлось.

Я пообедал в кафе, хотя аппетита у меня и не было: я знал, что ночью мне понадобятся все силы. Потом я арендовал на пирсе катер, самый быстрый из тех, что у них имелся. Сказал, что хочу отправиться на ночную прогулку, заплатил втрое больше тарифа и получил катер в полное распоряжение до самого утра.

О чём-то конкретном я не думал: украсть, отнести на катер, уплыть обратно к рифам — вот и весь мой план.

Когда я пришёл к океанариуму, два моих подельника уже ждали меня там. Они без труда вскрыли двери, отключили сигнализацию. Я шёл за ними следом и молился, чтобы здесь не было охранников. Их не было. Наверное, никому и в голову не приходило, что кто-нибудь может попытаться выкрасть русалку.

Взломщики остановились у аквариума с Коу, посветили фонарём. Русал, недвижимо лежавший на дне, снова заметался, ударяя хвостом по стеклу и отрывисто вскрикивая. Взломщики вытаращили глаза, пощипали друг друга за локти, потом осведомились, что я намерен делать дальше. Я посвятил их в план: нужно вытащить русала из воды и перенести его к пирсу, завернув в брезент, который я захватил с собой, а предварительно усыпить его хлороформом, который я тоже захватил, чтобы русал криками не привлёк внимание патрульных. А вот как его вытащить — этого я не знал.

Взломщики не долго думая саданули по стенке аквариума складным стулом. Стекло пошло трещинами, разлетелось, на пол хлынула вода, принеся Коу почти к самым моим ногам. Русал забился на полу. Мешкать было нельзя: вне воды он долго бы не продержался. Я попытался его усыпить, но для этого нужно было ещё добраться до его лица, и мне порядком от него досталось, пока я не добился своего: русал неистовствовал, кусаясь и царапаясь. Но хлороформ сделал своё дело: Коу слабо хлестнул меня хвостом в последний раз, обмяк и заснул. Сколько продлится действие хлороформа на русалку — я не знал, но в любом случае стоило поспешить и убраться отсюда.

Мы перекатили русала на брезент, взялись за края и потащили его к выходу, отдуваясь и шатаясь: он был не из лёгких. По счастью, никого не встретилось, и мы благополучно дотащили Коу до катера. Вовремя! Русал пришёл в себя и вновь забился, яростно махая скрюченными пальцами и скалясь. Катер закачался. Я поспешил расплатиться со взломщиками и дал дёру.

Изначально я планировал увезти Коу обратно к нашему островку, так что не жалел ни себя, ни катера и на полной скорости вре́зался в ночной океан, сверяясь по компасу и по одиноко мерцающей в небе звезде. Но мне приходилось то и дело останавливаться, чтобы облить русала водой: обезвоживание грозило смертью. Коу всё ещё бесновался и пронзительно кричал, и при каждом удобном случае старался укусить меня или оцарапать.

Я выжимал из катера всё, что можно, но это была дрянная посудина, которая заглохла в десяти милях от берега! А ещё и погода испортилась: налетел ветер, настоящий штормовой ветер, волны захлёстывали палубу и раскачивали несчастное судёнышко, всеми силами стараясь опрокинуть его. Я уцепился за борт, чтобы меня не смыло, взглянул на Коу и ничуть не сомневался, что мне нужно сделать: сброшу его в воду, пока он не запутался в стропах и леерах, русалке-то и в шторм ничего не будет, а я уж как-нибудь справлюсь. Я взвалил Коу на плечо, не обращая внимания на впивающиеся то и дело мне в шею острые зубы, и перекинул его через борт в воду. Русал с громким всплеском пошёл камнем вниз, накатила волна, и я потерял его из виду. За него я больше не беспокоился: он выживет, пусть и не помнит меня, но он выживет. Теперь нужно было позаботиться о себе.

Шторм бросал катер как скорлупку, я вцепился мёртвой хваткой в леер, чувствуя, что слабею от непрекращающейся тошноты: морской болезнью я не страдал, но эта чудовищная болтанка сделала своё чёрное дело. Ветер злобно взвизгнул, очередной удар волны перевернул катер, увлекая меня под него. Я попытался вынырнуть, хватаясь за обрывок каната, но руки соскальзывали. После череды неудачных попыток мне удалось ухватиться за киль и немного отдышаться. Дело было скверное: шторм и не думал утихать, а сил у меня становилось всё меньше, конечности отекали и леденели. Я боялся, что в любую минуту меня оторвёт и унесёт в открытый океан волной (верная смерть!), но и у катера оставаться тоже было опасно: волны швыряли меня о борт, тело покрылось синяками и ссадинами, я в любой момент мог получить перелом (тоже верная смерть). Одна особо яростная волна швырнула меня о борт так, что я на секунду лишился чувств и камнем пошёл на дно, пуская пузыри.

Что-то холодное проскользнуло по моим ногам, потом меня обвила за талию сильная рука и вытянула на поверхность. Коу! Я захлебнулся кашлем, хватая ртом воздух, а русал крепко держал меня возле себя, не давая снова погрузиться в воду.

— Коу… — прохрипел я.

— Не открывай рот, захлебнёшься! — предупредил он и в два взмаха хвоста отплыл от катера. — Если останемся возле него, нас разобьёт о его борт.

Мы болтались в воде в двух десятках метров от катера. Коу прижал меня к себе, защищая всем телом от нападок волн. Я слабо держался за него, понимая, что отпусти он меня — я тут же пойду ко дну, настолько я ослаб. Но на душе было необыкновенно спокойно: он в порядке, он узнал меня!

К утру шторм стих. Коу доплыл до катера и помог мне лечь на его перевёрнутое выпуклое дно. Я замер, боясь пошевелиться: тело ломило от ушибов, мышцы сводило судорогой. Русал уцепился за борт и ждал, когда я приду в себя, потом поднырнул под катер, вытягивая канат, и попытался стащить его с места, но катер был слишком тяжёл для него.

— Что ты делаешь? — удивился я.

— Мы не так далеко от берега, — сказал он, делая ещё одну попытку, — давай вернёмся.

— Ни за что! — Я сполз в воду, отобрал у него канат. — Я тебя этим садистам не отдам! Мы с тобой вернёмся на наш остров.

— Ты умрёшь в океане без воды! — рассердился русал. — Сколько, ты думаешь, до острова миль!

— Продержусь, — упрямо возразил я. — Но обратно мы не вернёмся.

Коу сверкнул глазами и ткнул меня в ребро, я застонал от боли.

— Ну? — воскликнул он. — И как же ты поплывёшь? Вплавь? Со сломанным ребром?

— Отдохну немного и постараюсь достать надувную лодку. — Я уцепился за борт, прислоняясь лбом к прохладному ещё металлу. — Там, в кормовом ящике, должна быть лодка на всякий пожарный.

Коу тут же нырнул и долго не появлялся. Я уже начал беспокоиться, как русал вынырнул, закидывая на катер свёрток с надувной лодкой. Надо было отругать его за то, что он рисковал собой, подплывая под катер, но у Коу был слишком довольный вид, прямо-таки победоносный, так что я не стал его огорчать. Я расправил лодку (она надулась автоматически), переполз в неё и упал на дно, раскидывая руки:

— Что ж, хотя бы не утону. Но без вёсел на ней далеко не уплывёшь.

— Я тебя потащу, — тут же сказал русал.

— Вот ещё!

Мы долго спорили, но в итоге я победил, и Коу выломал из катера доску — для весла. Я стал грести, русал плыл рядом, то и дело ныряя и шумно выражая эмоции на русалочьем языке. Солнце начало припекать, во рту пересохло от жажды, но я упрямо грёб, морщась от боли в рёбрах и удивляясь, насколько тяжёлой казалась мне эта доска. Коу останавливался и заглядывал в лодку всё чаще, потом уцепился за борт, останавливая её, и резюмировал:

— Ты выдохся. Давай сделаем так, как я сказал. У меня хватит сил, чтобы дотащить тебя.

Пока мы спорили, снова поднялся ветер — не штормовой, но достаточно сильный, океан пошёл волнами, лодка закачалась и закрутилась на волнах. Вдалеке показалась цепочка острых угрожающих плавников.

— Акулы! — в ужасе воскликнул я. — Перевернуть или продырявить надувную лодку такой ораве — раз плюнуть! Их там… раз, два, три…

Коу подпрыгнул, заглядывая вперёд, и шумно обрушился в воду.

— Пять, — с улыбкой доложил русал, потянув носом и испустив долгий, пронзительный крик, — но это не акулы.

Я пригляделся и понял, что это русалки. Они услышали крик (призыв?) Коу и подплыли к нам, окружили лодку, выныривая и неприязненно глядя на меня. Да, Коу был прав: к людям русалки относились более чем прохладно. Коу что-то им сказал на русалочьем языке, и между ними разгорелся настоящий спор. Русалки заверещали, Коу хищно щерился на них, но упрямо повторял что-то своё. Наконец русалки разом нырнули (ушли совещаться на дно?).

— Твои родичи? — спросил я.

— Нет, я их не знаю. Но, быть может, они нам помогут: я сказал им, что ты меня спас, — возможно, они захотят спасти тебя.

Русалки вернулись. Коу загородил лодку спиной, выставляя перед собой когти, но русалки что-то ему сказали, и его лицо осветилось улыбкой.

— Они помогут добраться до мелководья, — сказал Коу, обращаясь ко мне.

Русалки схватились за лодку и потащили её. Коу плыл рядом, подбадривая меня. Скоро я потерял сознание, измученный жаждой и палящим солнцем…

Очнулся я на берегу, где меня нашли доктор и начальник пристани. Вопросов они не задавали, оказали мне первую помощь и отнесли в дом. Я удивлялся спокойствию и невозмутимости этих людей, но и был благодарен им за это: спроси они, к примеру, откуда у меня на теле царапины и укусы, что бы я стал им говорить?

Отлежавшись, я поплёлся к берегу. Солнце готовилось утонуть, было замечательно прохладно, остывший песок приятно холодил ступни. Я сел на песок, впиваясь взглядом в океан. Где же Коу? Из-за камней высунулась рука, помахала мне, потом выглянуло смеющееся лицо русала: он там прятался, пока с пляжа не ушли посторонние. Через минуту он уже выбирался на берег рядом со мной.

— Хорошо, что с тобой всё в порядке, — сказал он, погладив меня по руке. — Ты прости, что я тебя поранил.

— А, забудь! Главное, что я тебя спас… Как же ты попался?

— В сетях запутался, — неохотно ответил Коу. — Слишком увлёкся охотой.

На его теле я заметил ссадины и царапины, оставленные сетями.

— Больно?

— Так… — Он мотнул головой. — Спасибо тебе.

— Да ладно, ты же мой друг… — смутился я этой благодарности.

— «Друг»? — тихо повторил он.

Я смутился ещё больше. Это было больше чем дружба, я прекрасно это понимал, но ведь ещё неизвестно, что обо всём этом думал Коу (и думал ли вообще).

Русал приподнялся на локтях, внимательно заглянул мне в лицо, улыбнулся и положил голову мне на колени:

— Это хорошо. Я очень рад, что у меня есть друг. Очень рад, что это ты.

— Я тебя в обиду не дам, — пообещал я, наклонившись и поцеловав его в лоб. — Ты ведь будешь, как и раньше, приплывать ко мне?

— Буду. Приплыву и принесу тебе что-нибудь.

— Главное, себя принеси, — возразил я с улыбкой.

Русал засмеялся.

Я опустился спиной на песок, блуждая взглядом по бесконечности неба. Рядом смиренно плескался океан. Я был самым счастливым человеком на свете. Человеком, который полюбил русалку.

Погода начала меняться: часто штормило, как всегда бывает при смене сезонов, и вода стала гораздо холоднее. Волны яростно глодали берег, с визгом разбивались о камни. Песок теперь даже днями был прохладным: солнце светило по-прежнему ярко, но его тепло выхолаживали ветра.

Русал не приплывал несколько дней, и я ужасно волновался, не случилось ли с ним что-нибудь, но потом подумал, что, вероятно, русалки просто не плавают в шторм. Через несколько дней он всё же приплыл и выбрался на берег, как обычно делал. Я хотел его поцеловать, но он по-русалочьи огрызнулся на меня. Я отпрянул, а русал тут же схватил меня за руку:

— Прости, прости, я не хотел… но это так раздражает — линька.

Я заметил, что чешуя на его хвосте топорщится в разные стороны. Коу покатался по берегу, стараясь потереться всем телом о песок.

— Ужасно чешется! — пожаловался он с виноватой улыбкой.

Я погладил его по хвосту, на ладони осталось порядочно блестящих чешуек. Русал довольно зажмурился:

— А это приятно.

Тут мне пришла в голову одна идея, и я принёс из дома щётку. Коу с любопытством разглядывал её, спрашивая, для чего она мне. Я поводил щёткой по его хвосту, чешуя легко отставала, с шелестом осыпалась на песок. На её месте оставались розоватые пятна.

— После линьки всегда такой цвет, — сказал Коу. — Потом обрастёт новой чешуёй.

— Так ведь без чешуи, наверное, сложно плавать? — ужаснулся я. — Как же русалки плавают в таком состоянии, да ещё и в шторм?

Коу отвёл взгляд и тихо сказал то, что повергло меня в настоящий шок:

— Русалки мигрируют на мелководье, к тёплым водам, чтобы облинять и переждать зиму. Они уже уплыли.

— А ты-то почему не уплыл? — воскликнул я.

— А ты как думаешь? — едва слышно спросил Коу.

Я задохнулся: из-за меня? Из-за меня он остался в этих холодных водах? совершенно один? в таком ужасном состоянии? практически беззащитный?

— Коу… — поражённо сказал я.

Русал пошлёпал хвостом по песку (я уже знал, что он делает так, когда смущён) и скороговоркой отозвался:

— Ну я просто не смог уплыть. Как бы я там был без тебя?

— Коу, но разве ты сможешь прозимовать тут? — Я выронил щётку и схватился за лоб. Хотелось и плакать и смеяться одновременно — от тревоги за него и от радости, что он выбрал меня.

— Буду держаться у берега, — рассудительно ответил русал, — от голода я точно не умру: здесь полно ракушек и водорослей. Да и вода у берега теплее, чем в океане. Как-нибудь протяну.

Он подобрал щётку и стал сдирать чешую с бока.

— Я могу отнести тебя в дом! — осенило меня. — Будешь жить в ванне. Наполню её солёной водой и…

— Нет, — засмеялся Коу, — я не смогу. Ванна слишком маленькая, русалкам нужно плавать. Я лучше буду жить здесь, у камней. А ты будешь приходить ко мне.

— Ох! — только и сказал я.

Мне-то ведь нужно было возвращаться на материк! Отпуск подошёл к концу. Но я уже знал, что никуда не уеду: Коу рисковал жизнью, чтобы остаться со мной. Разве я смогу предать его?

Мы просидели на берегу до заката. Я продрог насквозь: к вечеру ветра снова ополчились на берег, выдувая в песке настоящие марсианские кратеры.

— Иди домой, — сказал Коу, сползая в воду. — Ты ведь замёрз.

— А ты? — медлил я. Не хотелось оставлять его одного в этом холодном тёмном океане.

— Русалки не мёрзнут, — возразил он с улыбкой.

Я пошёл домой, через каждый шаг оглядываясь. Русал помахал мне и исчез в пенящихся волнах.

Голова шла кругом. Он совершил глупость, оставшись здесь. Неужели он так сильно любит меня? Я прижал ладонь к забившемуся сердцу. Нет, никуда я отсюда не уеду! Переберусь сюда жить, к чёрту материк! Быть с ним — вот чего я хочу.

Прежде чем лечь спать, я долго стоял у окна и смотрел на берег. Как он там? Что делает? Что будет есть? Где будет спать? Я не так уж много знал о жизни русалок, даже не представлял себе, как они проводят ночи или где пережидают шторм. Океан в период смены сезонов — негостеприимное место. Коу, что же ты наделал!

Спал я плохо, мне чудились шорохи в доме, мерещились какие-то страхи… А потом и вовсе стало тяжело дышать. Я открыл глаза и увидел Коу, который сидел у меня на ногах. Я сонно пробормотал:

— А, это ты… а мне снилось…

Тут же сон как рукой сняло! Я подскочил на кровати:

— Коу?!

Как он здесь оказался? Или это тоже сон? Я взглянул на него внимательнее и обнаружил, что хвоста у него нет — обычные ноги. И мне тут же вспомнилось, как он рассказывал о том, что русалки иногда становятся людьми, — чтобы размножиться. Точно! Именно для этого они и уплыли к мелководью! А он остался. Значит, линька была лишь началом его превращения. Коу… он ради меня не только жизнью рискнул, но и отказался от возможности продолжить род.

— Невероятно… — прошептал я.

Коу смутился и покраснел. Сейчас он выглядел совсем как человек, даже ядовитая зелень его глаз не казалась чем-то сверхъестественным. Единственное, чем мы отличались, — на его теле не было волос.

— Я себя глупо чувствую, — признался русал. — А вдруг я тебе разонравлюсь?

— Коу! — Я положил ладонь ему на щеку. — Ты самое потрясающее, самое красивое существо на свете! Я люблю тебя. С хвостом ты или с ногами — неважно, я тебя люблю.

Коу облегчённо выдохнул и прижался ко мне. Я почувствовал, что он весь дрожит. Вероятно, в человеческом обличье русалки были более восприимчивы к холоду.

— Тебе холодно? — Я растёр руками его плечи. — Я дам тебе что-нибудь из моей одежды.

— Нет… — прошептал русал мне на ухо, — это не из-за холода. Это из-за тебя.

— Из-за меня? — повторил я.

— Я хочу побыть с тобой… по-настоящему. Как бы тебе объяснить… — Он порывисто схватил мои руки и прижал их к своему телу.

Я понял его. Коу хотел заняться со мной любовью. Я не думал, что однажды это станет возможным, считал, что наши обычные игры — вот всё, что могут вместе человек и русалка. И я понятия не имел, как русалки ухаживают в брачный период. Но ведь сейчас Коу был в человеческом обличье.

Я перевернул его на спину и подмял под себя, оглаживая его по вздрагивающим от нервного дыхания бокам.

— Коу, ты уверен? — спросил я, сплетаясь с ним пальцами и касаясь его губ нежным поцелуем.

— Уверен. Я хочу, чтобы ты был моим партнёром (mate), — прошептал он.

— У нас говорят: любовником (lover), — поправил его я.

— Любовником, — послушно повторил он, краснея.

Я провёл ладонью вдоль его тела, лаская плавные изгибы бёдер, жарко поцеловал в шею, спустился губами на грудь, подышав на соски и захватывая их по очереди ртом. Хотелось исследовать каждый миллиметр его прекрасного тела, выучить, затвердить наизусть, чтобы не ошибиться даже в кромешной тьме… Его кожа была такой нежной, что моментально розовела под моими поцелуями и загоралась и вспыхивала набрякшими венками. Коу часто дышал и то и дело прихватывал меня за плечи пальцами, как будто даже эти невинные ласки доставляли ему неимоверное удовольствие.

— Тебе хорошо? — спросил я.

— Приятно, — сознался он, обхватывая меня руками и прижимая лицо к моему плечу.

Я поцеловал его волосы, всё ещё влажные и пахнущие солёной водой. Русал со смехом отстранился и опрокинулся на спину, призывно разводя колени (кажется, он имел общие представления о том, как это должно происходить). Я опустился на него, приставил головку члена к нежной ложбинке, несильно надавил. Дыхание Коу стало глубже, и он сам двинулся бёдрами мне навстречу, словно торопясь слиться со мной, неловко и неумело, но с достаточной решительностью. Лёгкий вскрик, его мышцы сжались на мгновение, потом расслабились. Коу застонал и прижал меня за талию к себе.

— Больно? — шепнул я.

Русал помотал головой. Я старался быть нежным, но страсть рвалась на волю, заставляя тело двигаться быстро и резко. Лицо Коу раскраснелось, но он не возражал — только постанывал тихонько и всё крепче сжимал руки на моей талии. Голова кружилась от чувства, которое трудно передать словами: делать его своим, делать его ещё ближе и роднее… Моё собственное тело наливалось томной сладостью от этих мыслей, взвинченное тихими стонами русала. Я готов был кончить, но старался оттянуть этот момент, чтобы подольше насладиться им, слышать его сбивчивое дыхание и стоны, быть с ним одним целым. Почувствовав, что больше не могу сдерживаться, я притиснул Коу ещё ближе и завершил всё глубокими и медленными толчками. Коу вскрикнул, пальцами вплёлся в мои волосы и прижал мою голову к себе.

— Коу… — прошептал я, — я люблю тебя, люблю.

Его сердце билось, точно пойманная бабочка. Я осторожно высвободился и лёг рядом. Русал со стоном свёл колени, скользя между ними руками:

— Горячо…

— Ты в порядке?

Он закрыл глаза, ёрзая по кровати:

— Больно немного, но больше приятно.

Я укутал его одеялом, прижал к себе, успокаивающе поглаживая по спине:

— Коу, сколько ещё ты будешь в таком обличье?

— Не знаю, — пробормотал он, с удовольствием прильнув ко мне, — по-разному бывает: иногда несколько дней, иногда — недель. Я побуду в твоём доме, пока я… такой?

— Да, да! Ты останешься со мной! Давай вообще жить вместе? Я не хочу, чтобы ты от меня уплывал.

— Это невозможно, — грустно отозвался русал.

— Почему? Я перестрою дом: сделаю внизу бассейн, соединяющийся каналом с океаном, и ты всегда сможешь быть рядом… если ты не против остаться со мной.

— Я уже остался, — сонно пробормотал Коу.

— Так ты согласен?

Молчание. Я приподнялся на локте, заглядывая в его лицо. Коу безмятежно спал, улыбаясь во сне.

Я стиснул зубы. Нет, я его не отпущу. Неважно, будет он человеком или русалкой с хвостом и жабрами, будет он превращаться или нет, — я его не отпущу. Ни за что! никогда! Потому что я его люблю — больше всего на свете, потому что я знаю: эта любовь взаимна. Какой бы странной ни казалась любовь человека и русалки, мы будем вместе. Всегда.

Штормило. Рёв океана гулко отдавался в ставнях, стёкла дребезжали. Я стоял у окна и вглядывался в сумрак утра: в такую погоду мне не спалось. Да и Коу беспокойно ворочался во сне, что-то бормоча по-русалочьи. Я вернулся в постель, успокаивающе погладил его по голове — и он затих.

У нас обоих была куча поводов для беспокойства.

Сезон штормов уже подходил к концу, а русал до сих пор оставался в человеческом обличье, хотя, помнится, он говорил, что русалки превращались в людей максимум на три недели. Из-за этого или из-за чего другого Коу был очень раздражителен, настроение у него менялось по десять раз на дню, и мне с ним было очень и очень хлопотно.

Русал каждый день с утра пораньше сбегал на пляж, несколько минут спустя возвращался — мрачный как туча, залезал в постель, отворачивался от меня и ничего не отвечал на расспросы.

Сегодня я специально проснулся засветло, чтобы за ним проследить. Я лёг обратно в постель и притворился спящим, а сам во все уши прислушивался к лежавшему рядом Коу. Русал вскоре заворочался, зевнул, раздался шорох простыней. Я приоткрыл один глаз: русал вылез из постели, едва ли не на цыпочках прокрался к двери и ушёл. Я помедлил немного и отправился следом.

Коу медленно, даже нехотя шёл по пляжу, пиная попадающиеся под ноги камешки и поглядывая на океан с таким выражением лица, какого я у него прежде не видел: океан точно его пугал. Вот русал быстро вошёл в воду, нырнул, вынырнул, проплыл немного вдоль берега, потом вдруг резко выскочил из воды, словно ужаленный, и рухнул на песок, закрывая лицо руками.

— Коу! — Я бросился к нему, вне себя от беспокойства. — Что случилось?

Русал поднял на меня глаза. Слёз в них не было, только какая-то невыразимая тоска. Он вздохнул и уткнулся лицом мне в грудь:

— Не знаю. Я хотел поплавать немного, но… — И его рот скривился.

— Что?

— Я не могу превратиться обратно в русалку, — честно сказал он.

— Как это? — опешил я.

— Сам не знаю. Не могу — и всё. — Коу обвил руками мой локоть и потёрся об него лицом.

— Это из-за меня! — ужаснулся я. — Потому что ты остался, когда должен был уплыть…

— Глупости какие! — сердито сказал русал. — Вовсе не из-за этого!

Но если не из-за меня, тогда из-за чего? А вдруг он заболел? Вдруг с ним что-то случится или уже случилось? Эти тревожные мысли не давали покоя.

— Есть хочется.

— Подожди, я пойду наловлю рыбы, — предложил я, но Коу уже штурмовал холодильник.

Он вытащил из морозилки замороженную рыбу, неловко бросил весь кусок на сковороду, разглядывая плиту. На кухне русал всё ещё чувствовал себя не слишком уверенно. Я удивился, что ему захотелось жареной рыбы: обычно он предпочитал сырую. С чего бы он вдруг стал проявлять интерес к человеческой пище? Раньше она ему не нравилась. Может, и вправду заболел?

Я пожарил ему рыбы, и он с удовольствием умял всё, что было на тарелке, и теперь сидел откинувшись и довольно жмурился.

— Наелся… — пробормотал он. — Теперь бы поспать.

Да, ещё он в последнее время постоянно хотел спать.

Но в этот раз спать Коу не пошёл. Он покачался на стуле, потом быстро проговорил:

— Знаешь, мне кажется, что я должен вернуться.

— А? — не понял я. — Куда вернуться? На пляж?

— Домой. К своим, — пояснил русал, хмуря брови. — Нужно выяснить, что со мной происходит.

Я почувствовал, что ноги подкашиваются, и сел где стоял. Почему-то подумалось, что если он уплывёт, то уже не вернётся.

— Но ты… вернёшься? — выдавил я.

Коу посмотрел в окно — на океан — каким-то пустым взглядом:

— Не знаю.

— Коу, скажи, что вернёшься! — Я сжал его плечи.

— Наверное.

— Коу! — Комок в горле растворился, я едва не заплакал. — Не говори так! Ты ведь для меня… и если ты не вернёшься…

Русал мотнул головой, и его взгляд стал прежним.

— Конечно вернусь! Но мне нужно уплыть, понимаешь?

Я прижал его к себе:

— Понимаю. Но раз ты вернёшься, то всё в порядке, верно?

Коу потёрся лицом о мой подбородок:

— Угу. Просто выясню, что со мной, и вернусь. Они непременно должны знать.

— Коу… и когда ты…

— Когда смогу. — Он как-то зябко повёл плечами. — Пока не получается.

Я опять начал волноваться: если в его природе — меняться, значит, что-то происходит, что-то не так — раз он не может превращаться.

— Опять о глупостях думаешь? — Коу заглянул мне в лицо. — Лучше займись мной.

Это было более чем намёком. Я взял русала на руки и отнёс в спальню. Коу раскинулся по кровати, поманил меня к себе:

— Иди сюда. Я плохо вёл себя в последнее время, я очень хочу исправиться.

Я наклонился над ним:

— Такое впечатление, что ты прощаешься.

— Ну что ты! — Он приподнялся, потянулся ко мне губами.

Но меня не оставляло чувство, что мои опасения сбудутся. Впрочем, на какое-то время я благополучно о них забыл: его тело звало меня лёгкой дрожью, сладковатым запахом, каждым своим изгибом.

— Коу, я люблю тебя! — прошептал я, лаская его, и на губах русала появилась довольная улыбка.

Я приподнял Коу за талию, усаживая к себе на колени, он обвил мою шею руками, легко задрожал, принимая меня, и прижался ко мне животом. Мы столько раз уже делали это, но каждый раз я переживал всё так ярко, словно это было со мной впервые. Я погладил его колени, поцеловал в раскрывшиеся губы.

— Люблю тебя.

— Эш… — захныкал Коу, — скорее…

Он заёрзал, его ноги сплелись за моей спиной, нетерпеливо подрагивая и подгоняя меня.

В этом плане русал не был похож на людей: он не ломался, всегда говорил честно, чего ему хочется или не хочется, и был совершенно ненасытен, особенно в последние дни.

Со всей нежностью, на которую я был способен, я любил его — с тайной мыслью, что воспоминания об этом заставят его вернуться, даже если он не планирует этого делать. Коу тихо постанывал, его руки на моих плечах подрагивали. Я повалил русала на постель, отводя его руки и прижимая их к кровати.

— Не оставляй меня… — сдавленно прошептал я, прогибаясь вниз и прижимаясь лбом к его лбу, — я не смогу жить без тебя!

— Я ведь обещал… — выдохнул он.

Уже потом, лёжа в объятьях друг друга, мы договорились, что я буду ждать его возле камней — как всегда ждал.

— Мне так хорошо, — прошептал Коу, прижавшись ко мне, — что вообще никуда не хочется…

Я не стал снова просить его остаться. Я понимал, что это необходимо. Для нас обоих необходимо: или я просто с ума сойду от беспокойства и неизвестности.

Неделя прошла в томительном ожидании, и однажды Коу вернулся с пляжа вполне довольным.

— Получилось! — радостно сообщил он. — Так что я поплыву прямо сегодня: тогда раньше вернусь.

Внутри у меня всё упало, я порывисто обнял Коу и простонал:

— Я не смогу тебя отпустить…

— Я вернусь, — ещё раз пообещал он.

Мне пришлось идти с ним на пляж. Я мрачно воззрился на океан, посветлевший с приходом нового сезона. Сейчас я его просто ненавидел! Он казался безглазым чудовищем, отнимающим у меня любимого. Коу разделся, поёжился, быстро обхватил меня руками и поцеловал на прощанье. Горло наполнилось едкой горечью слёз, я скрипнул зубами. Русал с разбега прыгнул в воду, обдав меня брызгами, нырнул, показался через несколько метров, не скрывая восторга, что снова может плавать. Засеребрилась на солнце его чешуя, я попытался убедить себя, что глаза заслезились только поэтому. Русал помахал мне рукой и скрылся в набегающих волнах.

Я упал на колени и застонал. Как мне пережить эту разлуку!

Потянулись одинаковые дни. Я снова круглыми сутками сидел на камнях, вглядываясь в океан. Волны набегали на берег, приносили с собой ракушки и водоросли, иногда — пугливых рыб, но они не приносили мне того, кого я ждал всем своим существом, — Коу.

Прошло уже больше месяца, а русал так и не появился.

«Не вернётся, — нашёптывал какой-то противный голос внутри, — ты просто ему надоел!»

Не вернётся.

Но я всё равно сидел на пляже и воспалёнными от солёного ветра глазами смотрел в океан — ненавистный, но всё ещё завораживающе прекрасный.

Волны были особенно высоки, к камням не доберёшься: меня бы с них смыло, вздумай я на них взобраться, так что в тот день я просидел до самого вечера, оседлав отполированное ветром и песком бревно. Солнце сдалось и покатилось к горизонту — тонуть, пора было возвращаться домой.

— Эш… — донеслось до меня.

Сердце неровно забилось. Коу? Или послышалось?

Я вытянул шею, стараясь разглядеть хоть что-то в пылающих закатом волнах. Вода мерцала, слепила глаза, но я всё же заметил знакомый серебристый блеск чешуи, а потом и самого русала, торопливо плывущего к берегу. Я не стал дожидаться и бросился в воду. Падая и поднимаясь, завязая ногами в илистом песке, отфыркиваясь от попадающей в нос воды, снова падая и снова поднимаясь, я бежал ему навстречу. Коу с радостным воплем прыгнул ко мне на шею, я накрыл его солёные губы жадным поцелуем. Он довольно зажмурился, но вдруг его лицо исказилось болью, и он почти крикнул:

— Скорее! Отнеси меня на берег!

— Что с тобой? — Я испуганно подхватил его на руки, а он обмяк — как будто вдруг разучился плавать.

— Потом расскажу… Отнеси меня на берег.

Я донёс Коу до края воды и хотел положить его здесь, но русал поспешно воскликнул:

— Нет! Положи меня на сухой песок!

— Разве для чешуи не вредно? — удивился я.

Коу помотал головой и стал забрасывать себя песком:

— Нет. Помоги мне.

Это было странно, но я послушался и стал горстями перебрасывать на его хвост горячий песок, бережно приглаживая его. Песок вдруг осыпался под рукой, и моя ладонь провалилась сквозь хвост русала. Я опешил: хвост исчез, вместо него появились ноги. Но почему русал до сих пор может превращаться в человека, ведь период размножения у русалок давно закончился? Пока я думал да гадал, Коу растянулся на песке, довольно жмурясь на заходящее солнце и выпутывая из волос ершистые нити налипших на них водорослей.

— Ты скучал?

— Спрашиваешь!

— Я вернулся так быстро, как мог… — Русал игриво обвился вокруг меня всем телом. — Даже не представляешь, как я по тебе соскучился!

— Пойдём домой?

— Да! — Коу подскочил, отряхивая песок с ягодиц. — Мне столько нужно тебе рассказать!

Я снял с себя рубашку и надел её на русала (чтобы не шокировать соседей, если они вдруг увидят нас — в бинокль или подзорную трубу), и мы пошли домой. Я был так счастлив, что хотелось кричать. Коу то и дело подпрыгивал, целуя меня куда достанет и хихикая. Словно парочка влюблённых по дороге к первой совместной ночи.

Дома Коу сбросил рубашку и, пританцовывая, побежал в спальню, зовя меня за собой. Я подметил, что его плечи соблазнительно округлились, хотя в общем он казался похудевшим или даже осунувшимся. Русал развалился поперёк кровати, прижимая к себе мою подушку и с наслаждением нюхая её.

— Я так соскучился по тебе… так долго без тебя… — сказал он, протягивая ко мне руки.

— Да, невыносимо… — выдохнул я, жадно целуя его.

— Скорее… просто не могу терпеть… — бормотал он, хватая меня то за рубашку, то за штаны.

— Коу! — засмеялся я.

Таким откровенно озабоченным я Коу ещё никогда не видел. Я и сам был на взводе: он вернулся, он хочет меня по-прежнему, больше не о чем волноваться.

— Коу… — хрипло сказал я, жадно лаская его.

Пальцы непривычно запутались в чём-то мягком. Я опустил глаза и увидел на его лобке вьющиеся золотом волосы. Впору растеряться: раньше на его теле вообще не было волос. Я поиграл с ними, обматывая их вокруг пальцев. Коу раскраснелся.

— Я по-дурацки выгляжу с ними, да? — смущённо прошептал русал.

— Великолепно выглядишь, — возразил я, продолжая ласкать его лобок.

Да, теперь я заметил, что мелкие золотистые волоски появились и на его животе и на ногах, — на всём теле. Рассыпанные там и сям, они придавали его коже соблазнительный оттенок. Я провёл ладонями по его телу:

— Ты потрясающий!

Коу тихо засмеялся, приподнимая колени и сводя их вместе:

— Я боялся, что ты меня разлюбишь… из-за них.

— Глупый! Ни за что не разлюблю!

— Давай быстрее… — Русал неожиданно развёл ноги, я свалился прямо на него. — Я хочу снова почувствовать тебя.

Я торопливо взял его, чтобы скорее услышать его вздохи, почувствовать обжигающий жар его тела, отдать ему всю мою любовь…

— Эш… — выдохнул он, извиваясь подо мной.

Ночь казалась бесконечной. Русал просил меня не останавливаться, царапал мне спину, покусывал мои губы, сжимал меня в себе, не желая выпускать. На четвёртом или пятом разе я выдохся и свалился прямо на него:

— Прости, мне нужна небольшая передышка.

— Эш… — И довольный смех.

Остаток ночи я просто лежал рядом с Коу, слушая его тихое дыхание и глядя, как он спит. Его лицо было спокойно и счастливо, в углах губ пряталась улыбка. Я перевернулся на спину и зажмурился: как же я счастлив!

Коу проспал почти весь день. Наверное, устал. Я не знал, как далеко находится его дом, но предполагал, что путь до него неблизкий. Да и потом мы с ним столько раз любовью занимались… Пусть отдохнёт, отлежится. Я накрыл его одеялом, подтолкнул подушку ему под голову и пошёл готовить еду: когда он проснётся, наверняка захочет есть.

Русал проснулся едва ли не под вечер. Он потянулся, выкидывая руки в разные стороны и смачно зевая, и обвёл комнату сонным взглядом, как будто не совсем понимая, где находится. Я чмокнул его прямо в губы:

— Хорошо выспался?

— Да-а… — Он ещё раз потянулся и с улыбкой посмотрел на меня.

— Есть будешь?

Коу потёр живот, словно бы прислушиваясь к себе, и помотал головой:

— Пока нет. А вот пить хочу.

Я отправился на кухню за водой, а когда вернулся, то обнаружил, что Коу сидит на краю кровати, болтая ногами, с задумчивым выражением лица. Была в нём какая-то странная заторможенность.

— Коу? — позвал я.

Русал медленно перевёл взгляд на меня и слабо откликнулся:

— Да?

— Что-то не так?

— Я просто думаю, как тебе всё это сказать…

— Что сказать? — насторожился я.

Коу взял протянутый стакан и залпом выпил его. Я сидел рядом и ждал, когда он начнёт разговор. В животе вдруг заныло.

— Я выяснил, из-за чего не мог превращаться, — сообщил он и опять надолго замолчал, как будто искал подходящие слова.

— И? — осторожно подтолкнул я его. Во мне опять зашевелились какие-то нехорошие предчувствия.

Коу взял мою руку, потёрся об неё щекой.

— В общем… вот. — И он быстро прижал мою руку к животу.

Я поначалу не понял его, вопросительно кивнул, ожидая, что он ещё что-нибудь скажет. Но русал молчал и смотрел куда-то в сторону, по-прежнему удерживая мою руку на своём животе. Губы его то и дело вздрагивали смущённой улыбкой. Меня вдруг осенило!

— Ты хочешь сказать, что…

Русал настороженно взглянул на меня и подтвердил:

— Да. У меня будет… русалёнок.

— Ничего себе… — Я хлопнул себя по лицу ладонью.

— Из-за этого я не мог превращаться — так они сказали. И плавать нормально я тоже не могу: мне очень больно становится. Если я решу сохранить его, то вообще никогда больше не смогу стать русалкой — так они сказали.

Внутри у меня всё оборвалось.

— Есть водоросли: съешь, и русалёнка не будет — так они сказали, — сумрачно продолжал Коу. — Где это видано, чтобы русалки от людей рожали — так они сказали. Русалки должны жить с русалками — так они сказали.

— Вот как? — выдавил я, и голова стала пустой, без единой мысли.

Когда Коу сказал, что у него будет русалёнок — мой ребёнок! — я просто обалдел. Я почувствовал такой прилив радости, что готов был сойти с ума от счастья! Но его следующие слова… Всего-то: съесть водоросли — и ничего не будет, вот так просто. А с другой стороны, если он оставит ребёнка, он не сможет превращаться. Он же из русалочьего рода, разве он сможет отказаться от океана? Для него единственный выход — съесть эти водоросли и…

— Понимаю… — опять выдавил я, но не решился спросить, когда он уплывёт, чтобы со всем этим покончить. И почему-то не сомневался, что так и будет.

— Ты странный. — Коу прижался к моей спине.

— Нет, что ты, это я от неожиданности, — нарочито оживлённо возразил я.

— Я ведь уже в человека начал превращаться, — тихо шепнул Коу. — Как же я сразу не догадался!

— В самом деле, — машинально сказал я, а сам подумал: «Он скоро от меня уплывёт. Может быть, уже завтра, чтобы не терять драгоценного времени и возможности остаться тем, кто он есть, — русалом». Но мог ли я винить его за это решение? Даже если речь шла и о ребёнке… о моём ребёнке…

Я посмотрел на его живот:

— И… сколько времени русалки… того… и как вообще возможно, чтобы ты, парень…

Русал засмеялся. Я поджал губы: неужели он не переживал, неужели это его совсем не трогало? А он обхватил меня руками и тесно прижался ко мне животом:

— Я русалка, а не парень. А раз вышло — значит, возможно… Ты странный, Эш… — добавил он, заигрывая со мной.

— А ты уверен, что тебе можно… — попытался возразить я. Хотя зачем об этом спрашивать, если он не собирается оставлять ребёнка?

— Не знаю, можно или нет, но жутко хочется! — Коу завалился на кровать и утянул меня следом. — Давай сделаем это снова! Мне никогда ещё не хотелось этого так сильно.

Наверное, это был всплеск гормонов. Я слышал что-то подобное. И мы снова занялись любовью. Быть может, в последний раз. Сердце заныло от этой мысли, я едва не закричал. Коу, казалось, ничего не тревожило. Он растёкся подо мной, тяжело дыша, и пробормотал:

— Жарко. Искупаться хочу.

— В душ пойдёшь? — предложил я, слезая с него.

— Нет, лучше на пляж. — Русал спустил ноги на пол, тихо охнул и потёр поясницу. — Всё-таки чувствуется…

Что чувствуется, он не уточнил, но я подумал, что он говорит о беременности.

Коу завернулся в мою рубашку, смешно поднимая руки: она была ему велика, но он не хотел носить других вещей, кроме моих. Я помог ему застегнуться, и мы пошли к океану. Глаза Коу слегка светились в темноте.

— Разок искупаюсь — и спать, — сказал он, бросаясь к воде.

Я остался ждать на пляже. Русал окунулся, отплыл на несколько метров, но потом с жалобным криком выкинулся на берег. Я подхватил его на руки и отнёс подальше от воды.

— Больно! Больно… — хныкал он, уткнувшись в мою грудь лицом и стуча по своему хвосту.

Я закусил губу. Похоже, всё было серьёзнее, чем я думал. Я растёр русала песком и, когда он превратился, отнёс его домой. Коу льнул ко мне и всё всхлипывал.

— Я не хотел тебя пугать, — сквозь слёзы сказал он, когда я укладывал его в постель. — Не подумал, что снова так будет…

«Снова». Я стиснул зубы. Не хочу, чтобы он страдал!

— Ничего, — успокоил я его, ложась рядом. — Давай спать, поздно уже.

Сон не шёл. Да как я мог спать! Из-за меня он вынужден терпеть эту боль…

— Не спишь? — Коу приподнялся на локте.

— Не могу, — признался я.

Русал прижался к моему боку и зашептал мне что-то на ухо по-русалочьи. Или он пел мне колыбельную на своём языке? Как бы то ни было, я моментально уснул и отлично выспался.

Правда, утром я подскочил, встрёпанный: во сне почудилось, что Коу ушёл, пока я сплю. Но он тихо спал рядом со мной, прижимая к себе мою подушку и улыбаясь во сне. Я лёг обратно и долго смотрел, как он спит, размышляя о том, сколько ещё времени нам отмерено провести вместе. Коу пошевелился, открыл глаза.

— Доброе утро. — Я поцеловал его.

Русал томно застонал и обхватил меня руками.

— Коу… когда ты уйдёшь? — с трудом выговорил я. Неизвестность убивала, поэтому я и завёл этот разговор. Лучше уж сразу узнать и подготовиться к его уходу… Да как будто я смогу!

— Куда уйду? — кажется, растерялся он.

— Так ведь не может продолжаться. Чем дольше ты со мной, тем больше вероятность, что ты разучишься превращаться и…

Коу свёл брови у переносицы, потом его лицо вдруг просияло.

— Ясно! Ты просто не понял меня!

— Что?

Русал прильнул ко мне:

— Вот из-за чего ты волнуешься! Прости, я-то думал, что всё понятно сказал… Это я виноват, что ты ничего не понял.

— Чего я не понял?

— Я остаюсь с тобой, я ведь и раньше это говорил.

— Но ведь…

— Когда они мне сказали, что меня ждёт, сказали, что я должен избавиться от русалёнка и вернуться к ним, в океан… я уже тогда знал, что буду делать. Мне даже думать не надо было. Я его оставлю.

— Коу, но ведь тогда случится…

— Я не знаю, что случится или не случится, я просто хочу быть с тобой, вот и всё.

— Но ведь ты так любишь океан…

— Люблю, — подтвердил русал и посмотрел в окно, взгляд его стал необыкновенно глубоким.

— Коу…

— Но тебя я люблю больше, — докончил он.

— Ты откажешься от своей семьи ради меня? — Я ошеломлённо смотрел на русала.

— Ты моя семья, — просто ответил Коу и прижал ладонь к животу. — Я не знаю, что будет и будет ли вообще. Может, я окончательно стану человеком. И я даже не представляю, как буду рожать. Я вообще ничего об этом не знаю. И не хочу знать. Я просто хочу остаться с тобой, и я останусь.

— Ох, Коу! — Я обнял его и упал вместе с ним обратно на постель. — Я сейчас умру, честное слово…

— Умрёшь?! — испуганно откликнулся русал.

— От счастья. Я столько… а ты остаёшься со мной, просто остаёшься со мной.

— Глупый, разве я мог бы тебя бросить? — Коу тихо засмеялся.

Какой же я дурак! Он никогда и не думал уходить от меня, это я сам себе надумал всякие глупости.

— Эш… — Русал вдруг приподнялся и испуганно посмотрел на меня. — А меня не разлюбишь, если я окончательно стану человеком?

— Нет! Я ведь уже говорил: с хвостом или с ногами — я люблю тебя.

— Хорошо, — выдохнул он с облегчением, — а то у меня сегодня жабры пропали.

Я заглянул ему за спину. Пропали, остались лишь два пятнышка, похожих на родимые пятна.

— Да, и ещё… — сияя, сказал он, — я тут подумал: теперь тебе и дом не надо переделывать. Здорово, правда?

— Я его всё равно переделаю, — засмеялся я.

— Зачем?

— Затем, что скоро нас будет трое, — вот зачем.

И это будет самая необычная семья в мире: я, мой возлюбленный, который раньше был русалкой, а теперь начал превращаться в человека, и наш ребёнок. Интересно, на кого он будет похож?