Глаза

      Думал ли я когда-нибудь о смерти? Сложно сказать. Бывали, конечно, моменты, когда я злился на весь свет и грозился: «Вот умру, тогда вы все пожалеете, что так со мной обращались!»

      Глупо с моей стороны, но наверняка каждый испытывал такое: разочарование в первой любви, предательство друзей, непонимание со стороны родителей, какие-то безвыходные ситуации в жизни… Тысяча причин кричать эти глупые слова, но — никогда не воспринимать их всерьёз. Опасные, опасные мысли…

      Но в тот момент, когда автобус врезался в бензовоз, всё, о чём я мог думать, — всё, о чём успел подумать, — это: «Я хочу жить!»

      Я столько раз выкрикивал в сердцах: «Я хочу умереть!», но это «Я хочу жить!» было по-настоящему искренним, хотя и маловероятным желанием.

      Автобус перевернуло, потащило по инерции вбок. Запахло бензином и чем-то кислым. Меня, как и остальных пассажиров, кинуло куда-то вниз, осыпая осколками разбитого стекла и гравием.

      Всё смешалось, расплылось и стало отдаляться. Кажется, меня выкинуло из автобуса на дорогу: я чувствовал спиной раскалённый асфальт. Сверху плыло мутное небо, прорезанное каким-то необыкновенным лучом, чистым и прозрачным. Я силился поднять руку и дотянуться до этой полосы. Может быть, это лестница на небо? Глаза застилало что-то горячее. Я коснулся ладонью лица, отвёл её — кровь.

      Кровь — последнее, что я видел в своей жизни.

      Откуда-то зазвучали незнакомые голоса:

      — Держись, держись, парень!

      — Маску, скорее!

      — Надо остановить кровь…

      И кто-то сжал мою руку, которую я по инерции продолжал тянуть вверх, к ускользающему свету. А потом темнота. Я… умер?

      — Сузу? Сузу? — гулко, рассыпаясь на серию отзвуков, похожих на эхо, прозвучало то ли возле меня, то ли в голове.

      Открыть глаза я не смог: что-то мешало, что-то плотно прилегающее к переносице… Я попытался поднять руку и пощупать лицо, но чья-то прохладная ладонь (вероятно, врача или медсестры) отвела мою руку, и кто-то запретил:

      — Нет, Сузу, не трогай.

      — Я умер? — выговорил я. Язык не слушался и казался разбухшей губкой, еле помещающейся в рот.

      — Ты в больнице, Сузу.

      Всё та же прохладная ладонь приподняла мою голову, губ коснулось холодное стекло стакана. Я приоткрыл рот, в него закапала вода.

      — Значит, я жив? — приободрился я. — Что произошло?

      — Авария. Ты помнишь, как это случилось?

      Я кивнул и спросил, сколько человек пострадало. Молчание. Потом голос сказал:

      — На самом деле, Сузу, ты единственный выживший.

      Внутри заледенело. Единственный выживший?! Но ведь автобус был битком набит, мне даже стоять пришлось… И всех этих людей уже нет?! В горле появился комок, я забился на койке, бессмысленно повторяя:

      — Как это? Как же так?

      В руку мне воткнулось что-то острое. Я почувствовал, что в вену вливается какая-то жидкость, и разом ослаб.

      Когда я пришёл в себя, я уже осознавал, что получил в той аварии серьёзную травму: было очень больно, особенно в голове. Я ощупал себя и обнаружил бинты на лице. Возможно, ожоги, ведь я помню, как после удара полыхнуло огнём и жаром… Трогать себя за лицо точно не стоило: больно! Я стиснул зубы, челюсть задрожала, глаза словно обожгло кислотой. Я схватился за лицо, стараясь сорвать бинты: это из-за них мне больно!

      — Нет, Сузу, нет! — Я узнал голос матери. Она перехватила мои руки, заставила опустить их на постель.

      — Больно! Мама, мне больно…

      — Доктор!

      — Сейчас, сейчас…

      В руку снова воткнулась игла, и боль растворилась. Надолго ли?

      — Что со мной? — выговорил я, собравшись с силами. — Я должен знать, даже если это что-то ужасное.

      Я почувствовал, что кто-то опустился на край моей койки, повеяло медикаментами, прохладные руки сжали мою ладонь.

      — Доктор? Что со мной?

      — Ничего особенного, Сузу. У тебя даже переломов нет, чудо просто, учитывая силу удара при столкновении. Вот только…

      — Что «вот только»? — заволновался я, почувствовав, что эта заминка неспроста. Она непременно должна означать что-то ужасное!

      — Стекло повредило тебе глаза, Сузу, и они… вытекли.

      — Что? — задохнулся я. — У меня… глаза…

      — Нет-нет-нет, не волнуйся, — поспешно возразил доктор, — зрение ты не потеряешь.

      — Но вы же сами только что сказали, что мои глаза…

      — Мы провели операцию по трансплантации донорских глаз.

      — Уже? — поразился я. — А я думал, что это так быстро не делается: донора ведь ещё найти надо…

      — Мы взяли глаза у одного из погибших.

      — Кто он?

      — Неизвестный. Ни одного совпадения ни в одной базе данных, никаких документов. Так что нам разрешили взять донорский материал для операции. Ты счастливчик, Сузу.

      «Счастливчик»? У меня будут чужие глаза… чьи-то глаза на моём лице. Но зато я смогу видеть!

      Уж лучше бы я никогда не видел этими глазами!

      Поправлялся я быстро и скоро уже смог обходиться без уколов: боли если и возвращались, то были уже не такими острыми, как в первые дни после операции. А когда мне сняли повязки и разрешили открыть глаза, я увидел свет — такой же мутный, как и в день аварии. Постепенно он становился всё чётче, и однажды я смог увидеть всё вокруг так же ясно, как видел и своими — навсегда потерянными! — глазами.

      Немного смущало, что радужка у новых глаз была синего цвета (наверное, тот неизвестный был иностранцем), и из-за этого поначалу было жутковато смотреться в зеркало: мне казалось, что оттуда на меня смотрит кто-то другой, а не я.

      В колледже отнеслись с пониманием, никто с расспросами не лез. Однажды только одноклассница спросила:

      — А ты ничего странного не замечал? Говорят, что память донора может передаваться тому, кому пересадят глаза или другой орган.

      — Это ты фильмов ужасов пересмотрела, — засмеялись одноклассники.

      И я вместе с ними посмеялся. А зря. Потому что вскоре со мной начало происходить что-то странное.

      Это началось во вторник, когда я вернулся домой с учёбы, отпросившись пораньше: голова у меня побаливала, в глазах перекатывался песок. Но это со мной иногда случалось.

      В подъезде я столкнулся с соседом, и что-то в нём мне показалось странным. Как будто он чем-то отличался от того, каким был вчера. Уже поднявшись на пару пролётов вверх, я понял, что с ним не так: у него были чёрные глаза, абсолютно чёрные, и от радужки расходились по белку чёрные ниточки. Линзы, должно быть. Но зачем такому солидному человеку, как сосед (он работал в банке), надевать линзы? Я пожал плечами и тут же забыл об этом. Мало ли, какие у людей увлечения…

      Утром мама разбудила меня очень рано. Я посмотрел на будильник и заныл:

      — Ой, ну ты чего? Ещё два часа до подъёма…

      — Оденься, пойдём выразим соболезнования Ямадам.

      — А что случилось-то? — удивился я.

      — Господин Ямада умер.

      — Как умер? — подскочил я. — Да я только вчера его видел…

      — Ночью у него случился инфаркт.

      После я отправился в колледж, размышляя о случившемся, а вернее, о жизни. Сегодня ты есть, а завтра тебя уже нет. Каждый день кто-то умирает, но кто-то и рождается. А кто-то рождается заново, прямо как я. Мне повезло выжить в той аварии, а кому-то не повезло.

      Я задрал голову и посмотрел в сияющее солнцем небо. Как же мне повезло, что я всё ещё жив и могу видеть всё это!

      Но я совершенно точно видел что-то ещё.

      Обычные люди с необычными глазами — такими же, как и у покойного Ямады, — попадались мне повсюду. Вот, мимо прошла женщина с провалами вместо глаз. Вот, проехал на велосипеде почтальон, глаза которого были оплетены чёрными нитями вен. И что бы это могло значить?

      Я даже к доктору сходил, думая, что это с моими глазами что-то не так, дефект какой-нибудь, но меня заверили, что с глазами всё в порядке. Значит, это у всех тех людей не в порядке. Болезнь какая-нибудь или ещё что. Просто не обращать на это внимания…

      И даже когда я случайно узнал, что тот почтальон, которого я видел, умер, я всё равно не придал этому значения. Совпадение всего лишь.

      Подозрения закрались в душу, когда я стал наталкиваться в газетах на некрологи и узнавать в умерших людях на фотографиях тех, с кем я сталкивался на улице. Когда количество «совпадений» перевалило за десять, игнорировать это уже было нельзя.

      Я пересмотрел много фильмов о том, как люди вдруг получали сверхъестественные способности, и раньше даже мечтал: вот бы и мне так! Но теперь, когда я, кажется, получил такой «дар», я был совсем не в восторге. Почему я вижу эти чёрные пятна в глазах проходящих мимо людей? Почему потом эти люди умирают? Возможно, эти пятна означают, что человек скоро умрёт? Или это я сам… Нет, не хочу знать! Не хочу этого видеть!

      Если бы это ещё от меня зависело!

      И я решил провести эксперимент: на выходных встал пораньше и поехал в город, выбрал многолюдную улицу и поднялся на пешеходный мост, чтобы оттуда смотреть на людей. То и дело мимо проходили «отмеченные» (так я их называл). Я старался запомнить как можно больше лиц, чтобы потом сверить с некрологами… в которые они и попали буквально в течение недели! Сомнений больше нет: я почему-то могу узнавать тех, кто скоро умрёт. Наверное, дело в моих глазах… в глазах того погибшего парня. Вероятно, он обладал какими-то экстрасенсорными способностями, а теперь они передались и мне.

      Я был так подавлен, что несколько дней просидел дома, завернувшись в одеяло и ни с кем не разговаривая. За что мне это? Почему я должен видеть их? Зачем мне позволили выжить в той аварии? Чтобы сделать мою жизнь невыносимой от осознания того, что я могу предугадывать смерти людей? Ха-ха-ха, а может, ток-шоу создать: «Поздравляем, вы скоро умрёте!»

      Впрочем, ничего смешного в этой ситуации не было, особенно когда чёрными становились глаза близких мне людей. Однажды почернели глаза и у отца.

      Он скоро умрёт. А я ничего не могу изменить, я ничего не знаю, просто вижу это и всё… Да это не дар, а проклятие!

      Отца не стало через два дня.

      Настоящее проклятие… Но тогда я ещё не знал, что правда может быть куда ужаснее, чем я могу себе представить.

      Жизнь превратилась в один сплошной кошмар. Если бы я реже встречался с людьми, я бы чувствовал себя спокойнее. Но ведь мне нужно было ходить в колледж, да и в телевизоре я их тоже видел, — никуда от этого не деться! И рассказать никому нельзя: меня бы в психушку упекли, если бы я заикнулся о том, что вижу.

      Самым тяжким испытанием было пройти по пешеходному переходу, что неподалёку от колледжа: ждать зелёный свет в окружении без-пяти-минут мертвецов было жутковато. Людской поток здесь никогда не иссякал, стоило поискать другую дорогу.

      Ещё можно было пройти к колледжу через небольшую рощу, но это было «нехорошее место», как говорили местные: там уже несколько раз находили трупы. Раньше я обходил её за три версты, но теперь эта дорога казалась мне подходящей: безлюднее этого места не отыскать. Я рискнул пройти по этой роще несколько раз, ничего со мной не случилось, никого не встретил: ни прохожих, ни преступников. Так что к колледжу я теперь ходил именно этой дорогой, правда, приходилось выходить из дому минут на десять раньше.

      Одним утром я как обычно свернул с дороги на тропинку, сбежал по пригорку и едва не сбил с ног какого-то парня. Он был в форме, какую носили студенты находящейся по ту сторону рощи академии. Я поспешно подхватил выпавшую из его рук папку и извинился. Парень повернулся ко мне лицом, а я… застыл. У него были волнистые каштановые волосы, на которых играли блики утреннего солнца, и… чёрные провалы вместо глаз. Я почувствовал себя нехорошо. Студент забрал у меня папку и пошёл дальше по тропинке. А я остался стоять и смотреть ему вслед. Он скоро умрёт, ему недолго осталось, может быть, несколько дней (временные рамки я уже научился определять: чем больше темноты в глазах, тем короче отмеренное время).

      Студент вдруг оглянулся, как будто почувствовал мой взгляд, и вернулся ко мне.

      — Ты что-то хотел сказать? — предположил он, глядя на меня своими чёрными дырами.

      Я попятился и помотал головой.

      — Не знаю, зачем я вернулся, — рассеянно проговорил студент, глядя куда-то вбок. — Что ты вообще здесь делаешь? Колледж ведь совсем в другой стороне.

      — Мне нравится эта дорога, — промямлил я, — тут никогда никого не бывает…

      — Не любишь людей?

      Я кивнул, хотя это было не совсем правдой. Студент вздохнул:

      — Вот и я тоже не люблю. Постоянно хожу здесь: это самая безлюдная дорога до академии. Терпеть не могу это место, но я, похоже, тут застрял.

      — Как это «застрял»? — не понял я.

      — Как? Обыкновенно: перевели сюда в прошлом году, а я сразу успел в неприятности впутаться. — Студент поморщился. — Теперь точно придётся провести лучшие годы жизни в этой дыре!

      — Ну, вроде бы это неплохая академия, — возразил я.

      — Да, разумеется. А ты забыл представиться.

      — Меня Сузу зовут.

      — Сузу? От Сузаку?

      — Нет, просто Сузу. А тебя как?

      Он чему-то задумался, потом спохватился и ответил:

      — Тадашики.

      Что это за имя такое? Я растерянно уставился на своего нового знакомого. Он заметил мой взгляд и рассмеялся:

      — Вот все так реагируют. Да, спасибо родителям, постарались с именем! Но пишется по-другому, конечно: как «достойный дух». Можешь звать меня просто Тада.

      — Хорошо.

      — Как смотришь на то, чтобы прогулять занятия? — предложил он.

      Я засомневался. Он ведь меня старше года на два, если не больше, я его совсем не знаю. Как бы и мне в неприятности не влипнуть! Но у него провалы вместо глаз, значит, он скоро умрёт. А вдруг, если я буду с ним, что-нибудь изменится? Я никогда не пытался, но, возможно, в моих силах не только предугадывать смерти, но и «отменять» их?

      — Просто смертельно не хочется туда идти, — махнул он рукой в сторону академии. — А город я не так хорошо знаю, чтобы бродить в одиночестве. Куда пойдём?

      — В игровые автоматы, — ляпнул я. Вопрос застал меня врасплох: прогулять занятия — это ведь значит идти куда-то, где много людей!

      — Далеко отсюда?

      — Минут пять, если на метро.

      — Пошли тогда! — Тада схватил меня за руку и потянул за собой из рощи.

      Знать бы ещё, какие у него на самом деле глаза…

      Что может быть ужаснее метро? Непрекращающийся поток людей, как в муравейнике, а среди них непременно будут те, у кого чёрные нити расползаются по белкам глаз… Вот только почему их здесь так много?! Я шарахался от них, как деревенская лошадь от автобуса.

      — Ты их знаешь? — вдруг спросил Тада.

      — Кого? — испуганно отозвался я.

      — Ты отворачиваешься от некоторых людей. Ты их знаешь?

      Я замялся. Что бы ему сказать на это? Какую выдумать причину?

      — Боишься, что расскажут родителям или руководству колледжа, что праздно шатаешься в учебное время?

      Я поспешно кивнул. Хорошая отмазка, лучше и не придумаешь!

      Впереди было ещё человек пять или шесть, я насчитывал мелочь на жетоны, но внутри гулял холодок, которого прежде я никогда не испытывал. Я невольно оглянулся и увидел, что практически у всех людей вокруг чёрные провалы вместо глаз — признак скорой смерти. Совпадение? А что, если… должно произойти что-то нехорошее? По коже побежали мурашки, внутренний голос нашёптывал, чтобы я бежал отсюда, пока не поздно. Я выскочил из очереди и подбежал к Таде.

      — Купил жетоны? — спросил он.

      — Давай лучше на автобусе поедем? — выпалил я.

      — На метро же быстрее? — удивился он.

      Я, не слушая никаких возражений, схватил его за руку и потащил за собой к выходу. На улице я сразу же почувствовал себя лучше: как будто камень с плеч свалился.

      — Клаустрофобия, так ведь? — предположил Тадашики.

      Я кивнул и виновато улыбнулся:

      — На автобусе хоть и долго, зато можно в окна глазеть.

      — Где тут остановка? — спросил он, приложив ладонь козырьком к глазам.

      Чёрные переливы струились в его глазах. Я отвёл взгляд, показал пальцем в нужном направлении.

      На автобусах ездить я тоже не любил — после аварии-то! — но всё лучше, чем на метро, окружённым грядущими мертвецами. Мы чудом заскочили в уже отъезжающий автобус и сели на заднее сиденье.

      — Я и сам метро не люблю, — сказал Тада, полуобернувшись и глядя в окно.

      — Почему? — машинально спросил я.

      — Неуютно себя чувствую. Глупо, правда?

      — Почему же глупо? — не понял я.

      — Да так. Друзья считают, что я странный.

      — Почему?

      — Потому что на них не похож.

      Ничего странного в Таде я не видел (не считая черноты в глазах, конечно), но ему лучше знать.

      В кармане у него включился мобильник, Тада достал его, посмотрел на дисплей. Я краем глаза заметил цифру: восемьдесят с чем-то пропущенных с одного номера!

      — Почему трубку не берёшь? — поразился я. — Кто-то, видно, очень хочет до тебя дозвониться!

      — Не могу пока.

      — Как так?

      — Не знаю, что им сказать. — Он спрятал телефон обратно в карман. — Ничего придумать не могу в своё оправдание. Как же я всё-таки вляпался!

      Я попытался расспросить его об этом, но Тадашики не ответил ни на один из вопросов. Наверное, ему не хотелось рассказывать о своих проблемах первому встречному.

      Автобус занесло на повороте. Я почувствовал, что костенею: вернулся страх, преследующий меня со дня той аварии. А что, если снова? Буду ли я таким же удачливым? Я намертво вцепился в спинку соседнего сиденья.

      — Ты что? — удивился Тада, заметив это.

      — А вдруг перевернётся? — одними губами ответил я.

      — Глупости какие! На такой дороге — и перевернуться? — Он привлёк меня к себе за плечо, успокаивающе постукивая ладонью по предплечью.

      Его прикосновение почему-то вселяло уверенность, что ничего плохого больше не случится.

      — Спасибо, — выдохнул я.

      — За что?

      — За то, что ты это сказал. Я и автобусов тоже боюсь, — признался я.

      — О? Тогда нужно было пешком…

      Я помотал головой. Идти пешком — худший вариант из всех возможных! Нет уж, лучше перетерпеть десять минут в автобусе, чем полчаса идти по тротуару и спотыкаться обо всё новых и новых «пустоглазых».

      Автобус вдруг подскочил, как будто его приподняло с дороги и снова опустило. Пассажиры разволновались, кто-то из женщин даже завизжал, но водитель нас успокоил: лёгкое землетрясение, должно быть, такое здесь бывает. Но из автобуса я с превеликим удовольствием выскочил, едва только объявили нужную остановку!

      Тадашики завертел головой, разглядывая улицу:

      — Никогда в этой части города не был. Ты часто сюда ходишь?

      Я только мотнул головой. Я вообще перестал ходить куда бы то ни было, если на то не было веской причины, но ему об этом знать не нужно.

      — Можем пойти вон в тот игровой зал, — предложил я. — Там автоматы есть и компьютеры тоже. Тебе во что нравится играть?

      — Да без разницы. Мне всегда чертовски везёт, даже не интересно играть, — засмеялся студент.

      — Не может быть, чтобы всегда везло, — возразил я.

      — Наверное, я везунчик просто.

      В этом я очень сомневался. Был бы он везунчиком, не было бы у него черноты в глазах!

      Мы зашли в игровой зал, где, по счастью, посетителей было ещё не так много (буднее утро всё-таки!). На большом экране крутились мультики. Я купил конфет в автомате, открыл пакет и засунул в него руку, чтобы достать несколько и поделиться с Тадой, который недвусмысленно протянул ладонь: делись, мол. В этот момент экран мигнул, мультики прервались, вместо них появился ведущий новостей.

      — Мы прерываем показ в связи с чрезвычайным происшествием, — сказал диктор. — Как нам сообщили, буквально только что произошло ЧП на одной из станций метро. Пока неизвестно, было ли это несчастным случаем или террористическим актом. Несколько взрывов прогремело…

      На экране появилась картинка: дым из метро, подъезжающие машины спецслужб.

      — По неподтверждённым данным погибло не меньше пятидесяти человек…

      Мои пальцы разжались, пакетик упал мне под ноги, конфеты раскатились по полу. Та самая станция, где мы чуть было не сели!

      — Ого, — сказал Тадашики, — вот это да… Хорошо, что мы на автобусе поехали!

      Я со страхом посмотрел на него: а вдруг он о чём-нибудь догадается? Ведь я повёл себя подозрительно, отказавшись покупать билет и уговорив его сесть на автобус. Так, минутку! А вдруг он должен был погибнуть именно там, в метро? А я… изменил предначертанное? Вот только глаза у Тады по-прежнему были чёрные.

      — Пошли, — кивнул мне Тада, — сейчас убедишься, какой я везучий… О, слушай! Ха-ха-ха, я точно везучий: могли бы в том метро… Ха-ха-ха!

      Я его веселья не разделял: всё-таки люди погибли. Изменить я этого не мог: даже если бы я и попытался что-то сделать, мне бы никто не поверил, вызвали бы охрану и выпроводили — вот и всё, чего бы я добился.

      — А вообще жаль, что меня там не оказалось, — вдруг сказал Тадашики, останавливаясь возле «однорукого бандита». — Хотел бы я своими глазами на это взглянуть. Настоящая гекатомба! — Он повернул рычаг. — О, смотри: выиграл. Я же говорил…

      «Своими глазами»… А уж как я-то хотел взглянуть на всё своими! Но увы: у меня были чужие глаза. Самые ужасные глаза на свете, которые видели будущих мертвецов.

      Я поглядывал на Таду, размышляя, удалось ли мне на самом деле изменить предначертанную ему судьбу, или это просто совпадение. Чёрные нити в его глазах никуда не исчезли, наоборот, расплылись ещё больше, превращая глаза в две чёрные дыры.

      — Ты как-то странно на меня смотришь, — заметил он, ладонью загребая свои волнистые волосы и заправляя их за уши. — У меня на лице что-то?

      Я смущённо отвёл взгляд.

      — А может быть, я тебе нравлюсь? — предположил Тадашики после задумчивой паузы.

      Я вспыхнул как спичка. Ну конечно нравится! С первого же взгляда я понял, что нравится. Было в нём что-то притягательное: и то, как лучились его волосы, и то, как он улыбался, — всё в нём вызывало во мне тёплое и мягкое чувство нежности.

      — И вовсе нет, — буркнул я.

      — Жаль. — Его губы изогнулись в улыбке. — А вот ты мне нравишься.

      Я от этих слов споткнулся и едва не полетел с эскалатора, на котором мы ехали в торговый зал, но Тада поймал меня под локоть и водворил обратно на ступеньку. Я выдохнул. Если говорить о вероятности смерти, тут на каждом углу опасности могут подстерегать!

      В торговом зале мы пробыли недолго: Тада с утра ничего не ел и проголодался. Я нашёл по карте кафе, мы купили поесть, и Тада расплатился за обоих — несмотря на мои смущённые возражения: как будто свидание, честное слово! Когда он расплачивался, я заметил в его бумажнике много крупных купюр. Да он точно из богатеньких! Неудивительно, впрочем: в той академии учились отпрыски самых известных фамилий.

      — А ты откуда переехал? — спросил я.

      — Куда переехал? — Тадашики был так сосредоточен разворачиванием шоколадки, что не понял вопроса.

      — Ты говорил, что тебя перевели. Откуда?

      — А, ты об этом! — Он разломил шоколадку и протянул половину мне: — Будешь?

      Я помотал головой, стесняясь. Тада засмеялся, отломил небольшой кусочек и засунул мне в рот. Его пальцы ненадолго коснулись моих губ — тёплое и почему-то будоражащее прикосновение.

      — Насчёт перевода… Я из Токио, — после ответил он.

      — Из столицы?! — Я посмотрел на него почти с восхищением.

      — Бывал в Токио?

      Я ответил отрицательно. Я вообще нигде не бывал. Раз в жизни собрался куда-то — и случилась та авария…

      — И вот сюда перевели… — Он задрал голову и посмотрел на небо. — Нет, мне тут даже нравится, но я всё равно хотел бы вернуться обратно.

      — Ну, после окончания учёбы и вернёшься?

      — Да, — без воодушевления согласился он.

      Возможно, он предчувствовал свою судьбу. Бывают же у людей предчувствия… Я разволновался и запихнул шоколадку в рот целиком. Знать бы мне, что именно должно произойти! Если бы я знал, если бы я мог предугадать…

      — Ну что ты! — Тадашики похлопал меня по спине, потому что я едва не подавился этим слишком большим куском. — Ты так нервничаешь, как будто у нас с тобой свидание.

      — Да нет! — воскликнул я, заливаясь краской. — Совсем не поэтому… Ой, то есть я хотел сказать… И вообще… мне уже пора. Давай я тебя на автобус посажу? Водителя попросим тебе нужную остановку подсказать, чтобы ты не заблудился…

      — Не надо. — Тада поискал глазами и опустился на лавочку. — Я здесь останусь.

      — В смысле? — не понял я.

      — Не хочу в общежитие возвращаться, мы с соседом по комнате не ладим.

      — Тогда, может, у меня переночуешь?

      Сам не знаю, почему я это предложил. Наверное, не хотелось оставлять его тут одного, да ещё и эти чёрные глаза… С ним непременно что-нибудь бы случилось!

      — Спасибо, Сузу! — Он тотчас поднялся, как будто всё время ждал этих слов. — Ты бы меня здорово выручил.

      — Пиджак только сними… и выверни, — предупредил я. — У нас форма другая.

      Дома я сказал, что это мой одноклассник и что он заночует у меня, поскольку нам до завтра нужно сделать совместный проект по экономике.

      — А вот и моя комната. Тут бардак, правда, не обращай внимания.

      Я заметался по комнате, подбирая разбросанные вещи, и, пока Тада с любопытством осматривался, ногой запихнул под кровать коробку с клубничными журналами, покраснел и предложил:

      — Проходи, не стой в дверях. Включить телик?

      — «Телик»? — рассеянно переспросил Тада, подходя к окну. — Ой, вид отсюда просто замечательный!

      — Да, весь город видно, когда смога нет.

      Я включил телевизор, там как раз шли новости — репортаж о взрыве в метро этим утром. Говорилось уже о ста двадцати погибших. Я нервно сглотнул.

      — Слушай, ну не везунчики ли мы? — воскликнул Тадашики, бухаясь на пол перед телевизором и всматриваясь в экран.

      — Да, — сдавленно ответил я, глядя на каштановые завитки его волос.

      Если бы он знал правду, что бы он обо мне подумал?

      Причины взрыва до сих пор были неясны: возможно, короткое замыкание, но не исключали и теракт. Пожар до сих пор потушить не могли, что затрудняло работу спасателей. Я опустился на кровать, провёл по лбу рукой: жуть! Показывали пострадавших, у многих из них были чёрные нити в глазах. Странно, если они не умерли, значит, ещё умрут? Не успел я додумать эту мысль до конца, это и произошло: раздался взрыв, обрушилось перекрытие… Смерть в прямом эфире. Я поспешно выключил телевизор.

***

      — А проблем у тебя не будет из-за того, что ты в общежитие не вернулся? — спросил я, разбрасывая на полу футон. Время незаметно пролетело, пора уже было спать укладываться.

      — Не будет. На это сквозь пальцы смотрят.

      — Если хочешь, можешь на моей кровати лечь, а я на полу, — предложил я. — Ты, поди, не привык на футоне спать?

      — Да нормально всё, не волнуйся. — Он расслабил галстук и расстегнул несколько пуговиц на рубашке.

      Я почему-то смутился и, пробормотав что-то невразумительное, смотался в ванную, чтобы переодеться в пижаму. Когда Тада расстегивал рубашку, он выглядел так… сексуально, что ли? Я покраснел и сунул голову под струю холодной воды. Чувствовать такое к парню — да что со мной?!

      Я долго тёр волосы полотенцем и никак не мог вернуться обратно в комнату, хотя и понимал, что это может показаться невежливым и вообще подозрительным. Но выйти всё равно пришлось. Тада стоял на коленях возле футона, перекладывая подушку. На его спине — от плеча через лопатку почти до самой талии — была абстрактная татуировка, которая состояла из зигзагов, образовывавших ломаную спираль.

      — Ух ты! — вырвалось у меня.

      Тадашики слегка вздрогнул.

      — Настоящая?

      — А, ты об этом? — Он дотронулся рукой до татуировки. — Да, настоящая.

      — А родители не были против?

      — Это фамильная татуировка.

      — О-о… — протянул я. О фамильных татуировках я не слышал, разве только о татуировках якудзы.

      Тадашики уставился на меня.

      — Что? — поёжился я.

      — Ты до сих пор в пижаме спишь? — удивлённо спросил он.

      — А что такого? — Я почувствовал себя неловко и поспешил к кровати, чтобы он меня не разглядывал.

      — Да нет, ничего, извини. — Он положил рубашку рядом с пиджаком и лёг.

      — Многие спят в пижамах, — сказал я, забираясь под одеяло и выключая свет.

      — Да, но эти цыплята…

      Я натянул одеяло почти до глаз. Точно, цыплята! Вот почему он так отреагировал!

      — Мама купила, — тихо пробормотал я. — Я ведь не мог не надеть.

      — Мне нравится, — после молчания сказал Тада. — Ты и сам как цыплёнок.

      Через открытое окно в комнату лился лунный свет, тени плясали на стенах. Меня всегда это пугало, а теперь, когда у меня были такие глаза, это пугало вдвойне: а что, если я буду видеть и призраков? Я зажмурился. Что-то зашуршало, зашелестело возле меня. Я приоткрыл один глаз и увидел, что это Тада сел на край кровати.

      — Ты что? — удивился я.

      Он приподнял одеяло и залез ко мне, опускаясь на меня всем телом.

      — Что ты делаешь? — испуганно воскликнул я, стараясь выбраться из-под него.

      — Разве ты не за этим меня позвал? — Его губы коснулись моей шеи, язык оставил на коже горячий влажный след.

      — Что? — Я запаниковал, забился под ним. — Вовсе нет! Перестань, пожалуйста!

      — А мне бы этого хотелось.

      — Нет! — Я за плечи попытался приподнять его. — Я такими вещами никогда не занимался и…

      — Я тоже, но попробовать очень хочется.

      Его пальцы одну за другой расстёгивали пуговицы на моей пижамной куртке.

      — Услышат же… — промямлил я.

      — А мы потихоньку. — Его губы сомкнулись вокруг моего соска.

      Я зажал рот ладонью. Меня бросило в жар от этого прикосновения.

      — Ты не будешь сопротивляться? — Дыхание обожгло влажную от его слюны кожу, и он снова провёл языком по моей шее, опускаясь почти до солнечного сплетения.

      Сердцебиение у меня участилось. Я хотел его оттолкнуть, но почему-то не сделал этого. Потому что он ведь скоро умрёт… нет, настоящей причиной было, конечно же, не это! Я не сопротивлялся, потому что мне были приятны эти прикосновения, потому что он мне нравился, потому что… мне бы хотелось, чтобы моим первым парнем был именно Тада.

      — Не буду… — выдохнул я.

      Его ладонь легла на мою щёку. В полумраке, искажённом вкрадчивым светом луны, всё сливалось, и теперь его глаза казались обычными.

      — Я тебя поцелую? — Его губы почти коснулись моих.

      Этот поцелуй был горьким, как полынь, и терпким, как уксус. Дело не во вкусе, а в ощущениях: я никак не мог отделаться от мысли, что его ждёт смерть, и от этого было тошно.

      — Расслабься, Сузу, — сказал Тада, чувствуя, что я напрягся, и его губы снова заскользили по моей шее.

      — А это точно твой первый раз? — пробормотал я.

      — Да. А ты сомневаешься?

      — Нет, но ты кажешься таким… уверенным, как будто знаешь, что делаешь.

      — Конечно знаю, я же не вчера родился, — засмеялся Тадашики.

      Я тоже знал — теоретически, — но теперь, когда это происходило со мной, теория с практикой ничего общего не имела, никаких сравнений! Хорошо ещё, что я выключил светильник: я бы со стыда сгорел, если бы остался голым при свете. Да ещё я чересчур откровенно реагировал на его ласки и теперь пытался прикрыться руками, чтобы унять нервную судорогу и плавящийся жар в члене. Тада поцеловал меня куда-то под рёбра, скользя ладонями то вверх, то вниз. Кончики его пальцев бережно задевали мои соски, и от этого пробирала прохладная дрожь. Кожа возле пупка тоже была чувствительная, вообще всё тело оказалось таким! Его язык снова заскользил по моей коже, рискуя на ней какие-то узоры, поднялся по животу до груди и оборвал этот след поцелуем в ключицу. Я закрыл глаза, запрокинул голову. Вот бы он никогда не прекращал эти ласки… Кончик его языка коснулся моих губ, вкрутился внутрь, и я послушно открыл рот, впуская его и с жадностью впитывая его вкус, каждой клеткой тела чувствуя накатившую вдруг и расползающуюся по крови сладость. Рука Тады скатилась вниз, пальцы затормошили яички, массируя кожистую складку и ложбинку между ягодиц. Такие непривычные ощущения это дарило, такие пугающие и… возбуждающие…

      — Не надо… так… — простонал я, кусая губы.

      — Разве неприятно?

      — Я голову теряю от этого…

      — Так и должно быть.

      Тада приподнял меня за талию, раздвинул мои колени, заставляя меня закинуть ноги ему на бёдра, легко провёл ладонями по внутренней стороне ляжек. Я сбивчиво задышал, электрическим разрядом раскатилось по телу желание, докатилось до растревоженных сосков, отозвалось пульсацией в смятых поцелуями губах.

      — Тада…

      — Ничего не говори. — Он прихватил мою нижнюю губу, посасывая и покусывая её.

      — Но я…

      Его палец запечатал мне губы. А я всего лишь хотел сказать, что… Я зажмурился, почувствовав, что он вошёл в меня, но с закрытыми глазами ощущения были ещё острее. Голова кружилась, внутри было горячо и холодно одновременно. Я нерешительно обвил его шею руками, прислушиваясь: что за странный звук… ах, это так соприкасаются наши тела… Стоны рвались из губ, я с трудом сдерживал их: нельзя, чтобы нас услышали! Хотелось прижаться к нему всем телом, но Тада почти не касался меня: он стоял надо мной на локтях, и единственной точкой соприкосновения были его пенис и мой анус. Я обхватил руками спину Тады, пытаясь прижать его к себе, невольно впиваясь пальцами в его кожу и практически царапая её. Тадашики издал глухой звук, похожий на шипение.

      — Больно? — Я испуганно отдёрнул руки.

      — Нет, мне даже нравится, продолжай… — Его дыхание горячо ударило мне в ухо, когда он шептал это.

      Я вновь стиснул его спину руками, всеми силами стараясь вжать его в себя. Наши тела соприкоснулись, я почувствовал его тяжесть, его жар… Тада двигался короткими, лишёнными всякого ритма рывками, уткнувшись лицом мне в плечо. Я часто и отрывисто дышал, задерживая дыхание, когда он подавался назад, а вместе с ним и его пенис. Так мне удавалось приглушить болезненные ощущения, но скоро и это перестало помогать. Я стиснул зубы и несильно застучал кулаками по его спине.

      — Не могу… не могу больше… — простонал я пересохшими губами.

      Тада тут же высвободился, залёг обратно; кажется, на кровать потекло.

      — Ну и как тебе? — раздался его прерывистый шёпот.

      — Больновато, но… понравилось, — смущённо пробормотал я. — А тебе как?

      — Как в Раю побывал. Не жалеешь, что мы это сделали? — Его губы прихватили моё плечо, я раскраснелся и пробормотал, что нет.

      На какое-то время воцарилось молчание, прерываемое лишь звуками нашего дыхания.

      — Тада, ты не мог бы… слезть с меня, — попросил я, ёрзая под ним.

      — Неприятно?

      — Нет, ты тяжёлый.

      Тадашики приподнялся, я перекатился на бок, выползая из-под него, но он тут же поймал меня за талию и притянул к себе. В его руках было тепло и уютно, мне это нравилось.

      — Сузу?

      — А? — сонно отозвался я.

      — Можно тебя попросить…

      — О чём?

      — Могу я остаться с тобой?

      — В смысле? — встрепенулся я.

      — Я не хочу возвращаться в общагу. Можно я буду жить здесь?

      — Ты что! Как мы это моей маме объясним?

      — Она не будет против, если я с ней поговорю.

      — Так уверен…

      — Можно или нет?

      Я втянул голову в плечи и пробормотал:

      — Можно.

      Он притянул меня к себе ещё ближе и выдохнул мне в шею: «Спасибо».

      На самом деле я согласился больше потому, что подумал: если он будет всё время рядом со мной, то, возможно, и не умрёт — вот как сегодня. И чуть меньше из-за всего остального.

      — Всё, спать давай, — притворился рассерженным я, — мне-то с утра пораньше вставать, больше прогуливать не буду.

      — Не волнуйся, я тебя разбужу, — пообещал Тада, поцеловав меня в затылок. — Спокойной ночи.

      Проснулся я сам, за час до будильника. Тадашики в моей постели не было — и вообще в комнате не было, на полу лежал аккуратно свёрнутый футон. Неужели передумал и ушёл? Я подскочил, ойкнул (тело, а в особенности что пониже, отдалось болью) и вывалился из кровати, второпях натягивая одежду. А потом заметил висящий на спинке кровати пиджак Тады. Я приложил руку к груди и выдохнул с облегчением. А чего я, собственно, так разволновался? Уж точно не думал в этот момент о спасении его жизни…

      Таду я нашёл на кухне, они с мамой пили кофе и болтали, как давние друзья. Я растерянно остановился в дверях. Тада увидел меня и кивнул:

      — Доброе утро! А я как раз с твоей мамой обо всём договорился.

      — Правда? — недоверчиво протянул я.

      — Конечно. Представляю, как тяжело бедному мальчику одному в чужой стране!

      — Да-да, — кивнул я, а сам подумал: «И что, интересно, он наплёл?»

      Как потом выяснилось, история, которую он сочинил, была абсолютно неправдоподобной. И как только мама ему поверила!

      В общем, пока всё складывалось удачно, даже слишком.

      После завтрака мы отправились на учёбу: я в колледж, Тада в академию, — но учёба меня в этот день мало занимала. Я всё думал о том, что было ночью, и вдруг понял, что сейчас меня абсолютно не волнуют проблемы с глазами: и думать не хочу об этих полуживых мертвецах! Хочу думать только о Таде и о том, что было и ещё будет между нами.

      Наконец занятия закончились. Я с удовольствием потянулся, схватил сумку и помчался на улицу. Возле ворот я увидел с десяток девчонок, они перешёптывались и куда-то поглядывали. Ну конечно на Таду! Он стоял возле ворот, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза. Ещё бы девчонкам тут не толпиться! Я и сам невольно залюбовался. Таташики как будто почувствовал мой взгляд и открыл глаза — два тёмных провала! — улыбнулся и приветственно поднял руку. Я подбежал к нему, искоса поглядывая на девчонок:

      — Что ты здесь делаешь?

      — А почему бы вместе домой не пойти? — Тада пожал плечами, но я почувствовал какой-то подвох.

      — Правда? — прищурился я.

      — Ну… — Он смутился и признался: — Если честно, я забыл дорогу к твоему дому.

      — Ну хорошо, в этот раз вместе пойдём, — строго сказал я, хотя на самом деле меня это обрадовало.

      — Давай сегодня по этой дороге пойдём? — Тадашики показал пальцем на пешеходный переход.

      — Я бы предпочёл… — начал я, но он уже ухватил меня за руку и потянул за собой к светофору.

      И пока мы стояли там и ждали, когда сменится свет, я понял, что с ним мне стало гораздо легче смотреть на глаза проходящих мимо людей, даже если они были чёрными.

      Теперь, когда я знаю правду, всё встало на свои места, но тогда многое казалось просто невероятным. Особенно тот факт, что мама разрешила Таде остаться. И не где-нибудь, а в моей спальне! Ведь свободные комнаты в доме были. Но у неё это почему-то не вызывало никаких подозрений.

      Мне вообще начало казаться, что наша с Тадой встреча была предопределена судьбой. Я и до аварии-то был не слишком общителен, а после вообще замкнулся в себе, но с Тадашики мне было легко. Я перестал бояться улиц: Тада хотел узнать город получше, поэтому заставлял меня водить его по разным местам, а в большинстве своём это были места многолюдные, и люди с чёрными глазами попадались очень часто, но я вдруг осознал, что они меня больше не пугают, ведь Тада был рядом.

      Меня больше беспокоило, что глаза у Тады так и остались чёрными. Значило ли это, что ему ещё предстояло умереть? Вот этого я очень боялся: проснусь однажды, а он… Эти мысли засели в сердце ноющей иглой и не давали покоя. И конечно, Тада заметил, что что-то не так.

      Одним вечером, когда мы уже лежали в постели, Тадашики вдруг спросил:

      — Сузу, тебя что-то беспокоит?

      — С чего ты взял?

      — Чувствую. Я тебе надоел?

      — Что ты! — поспешно воскликнул я. — Вовсе нет!

      — Тогда в чём дело? Ты сам не свой… — Тада приподнялся на локте, стараясь заглянуть мне в лицо.

      Я быстро перевернулся на бок, спиной к нему:

      — Ты решишь, что я псих.

      — Да ладно тебе! Рассказывай.

      Узнай он правду, он бы решил, что я спятил, и бросил меня, да так и будет, если я расскажу. Но что, если я таким образом смогу предостеречь его? Я ведь могу доказать, что говорю правду, и тогда, возможно, его жизнь будет спасена…

      — Сузу?

      — Понимаешь, я вижу то, чего нет, — выдавил я.

      — Видишь то, чего нет? — рассеянно повторил он. — Как это?

      — Помнишь, ты ещё сказал, что у меня глаза необычные… Так вот это во всех смыслах так. Это не мои глаза, а донорские: я попал в аварию и мне сделали трансплантацию. И эти глаза… — Я запнулся, но всё же продолжил: — Это всё из-за них! Теперь я вижу то, чего нет.

      — Подожди, — прервал меня Тада, — объясни-ка для начала: «то, чего нет» — это ты о галлюцинациях?

      — Нет. Это не галлюцинации. Я… почему-то знаю, кто скоро умрёт. Я вижу странные нити в глазах людей… чёрные такие… а потом они умирают, я проверял.

      — Вот как?

      Воцарилось молчание. Я замер как мышка, боясь пошевелиться. Рассказал… Что теперь будет! Наверняка Тада думает сейчас, как бы поделикатнее отсюда свалить.

      — И тебя это беспокоит… то, что ты, как тебе кажется, можешь видеть знаки смерти на людях? Или ещё что-то есть? — проницательно добавил он.

      — А ты разве не должен был удивиться или счесть меня сумасшедшим? — поморщился я, не слишком понимая, почему он так спокойно отреагировал. — Или для тебя в порядке вещей, что люди такие вещи могут видеть?

      — Я не привык делать поспешных выводов, — объяснил Тада, подумав. — К тому же мне кажется, что ты говоришь вполне серьёзно, так что это не шутка, да?

      — Какие там шутки! Мне не до шуток.

      — Значит, я прав, и есть ещё что-то?

      — Есть. Так-то я уже привык, но… когда видишь это у близких…

      — У кого?

      — У тебя, — едва слышно выдохнул я.

      — У меня? — удивился Тада.

      — Да. У тебя такие же глаза, как и у них. Чёрные… совсем чёрные… — Я почувствовал, что из глаз начинают подтекать слёзы, и к горлу подкатывает комок.

      — Вот как?

      И даже сейчас Тада не казался удивлённым. Скорее всего, не поверил мне, оно и понятно…

      — Сузу, а кто был донором? — спросил Тада, и его рука сжала моё плечо и ласково так его погладила.

      — Донором? Не знаю. Какой-то Джек Доу.

      — А! А автобус тот куда ехал?

      — Откуда ты знаешь, что это был автобус? — поражённо воскликнул я. О подробностях аварии я ему точно не рассказывал.

      — Куда? — настойчиво повторил Тада.

      — В Синдзюку.

      — Уф, ну тогда это всё объясняет, — пробормотал Тада, казалось бы, с облегчением.

      — Что объясняет?

      Он прижался телом к моей спине, поглаживая меня по плечу и целуя в шею:

      — Сузу, спасибо, что рассказал мне.

      — Думаешь, я свихнулся?

      — Нет, я тебе верю.

      — Веришь? — воскликнул я недоверчиво.

      — Конечно, ведь ты говоришь правду. И я тебе тоже кое-что расскажу, у меня ведь тоже есть кое-какие секреты, о которых я предпочитаю умалчивать. — Он почти ткнулся носом мне в спину и говорил уже так: — Ни в какой академии я не учусь, никуда меня не переводили. Я здесь, чтобы найти кое-что… что я потерял.

      — Что потерял?

      — Мои глаза.

      — Как это? — растерялся я.

      — На самом деле я шинигами.

      Я вздрогнул. «Шинигами»? Глаза зачесались, наполнились горячей влагой. Нет, я-то знаю, что происходит «на самом деле»!

      — Зачем ты так со мной? Не поверил, а теперь сочинил эту историю… — всхлипнул я. — Так бы и сказал, что не веришь, зачем издеваться?

      — Сузу, — серьёзно сказал Тада, крепко сжимая моё плечо, — ты ведь наверняка видел меня в том автобусе.

      — Нет! В той аварии никто больше не выжил! — Я уткнулся лицом в подушку, не в силах дольше сдерживать слёзы.

      — Верно, — зашептал он мне почти в ухо, — я должен был забрать души всех пассажиров. Но что-то пошло не так. Авария почему-то произошла на минуту раньше предписанного. Отключился, а пришёл в себя только в морге, да ещё и без глаз. Хорошенькая история для шинигами! Провалить дебютное задание, да ещё и глаза потерять!

      — Хватит! — сердито отозвался я. — Я же знаю, что ты это только чтобы от меня отделаться…

      — Не веришь мне?

      — Если ты шинигами, то докажи! — Я перевернулся к нему лицом.

      — Хорошо. Как должен это доказать?

      — Покажи мне, как ты на самом деле выглядишь, — потребовал я.

      — Э-э… прости, ты ведь и так меня видишь. Такой я и есть, разве только чуть-чуть отличаюсь.

      — Вот и покажи это «чуть-чуть».

      — Не могу. Пока у меня нет моих глаз — не могу, — со вздохом ответил он и включил свет.

      Я поёжился и посмотрел на него внимательнее. Если он говорит правду, то у него сейчас вообще глаз нет, что ли? Как же он смотрит тогда? Да и шинигами… Слишком уж неправдоподобно!

      — Не веришь, — утвердительно сказал Тада. — Но ты ведь веришь, что видишь то, чего нет, так? Разве это не кажется тебе таким же невероятным? Почему же ты веришь в одно и не веришь в другое?

      Я смутился. Тут он был прав: оба феномена были из разряда сверхъестественных.

      — Просто вспомни. Я ведь был там.

      Я напряг память. День аварии я помнил плохо, вернее, постарался забыть о нём как можно скорее: столько боли и страха… Память неохотно вернула часть воспоминаний, перед глазами побежали картинки-события того дня: я вхожу в автобус, втискиваюсь между двумя пассажирами, прохожу в середину, свободных мест нет, как сельди в бочке, а на заднем сиденье… Зрачки мои расширились, я почти с ужасом посмотрел на Таду и шарахнулся от него так, что едва не слетел с кровати. Вспомнил! На заднем сиденье спал парень, сидел откинувшись, я обратил тогда внимание на необычный цвет его волос: каштановые, как карамель…

      — Ты был там! — воскликнул я, дрожа всем телом.

      — Как я и говорил. Теперь-то веришь?

      — Ты был там… — прошептал я бессмысленно. — Я тебя видел, ты спал на заднем сиденье, а я подумал…

      — Спал?! — почему-то поразился Тада. Я кивнул, а он нервно засмеялся: — Я уснул, вот чёрт! Уснул… и пропустил момент аварии! — Тада вскочил с кровати и заходил по комнате, не смущаясь тому, что был голым. — Вот почему мне показалось, что авария произошла раньше! Вот почему это произошло! Я уснул!

      — Там ещё люди должны были выжить? — осторожно спросил я.

      — Там вообще никто не должен был выжить.

      — И… даже я?

      — И даже ты. Я должен был вас всех отметить, но почему-то заснул в процессе и всё пошло не так. Да, теперь понятно… — Он почесал затылок и постучал себе кулаком по лбу. — Тебя выкинуло из автобуса, и ты выжил. Такое случается, если человека не отметить. Мама мне рассказывала, что…

      — Мама?! — поражённо воскликнул я. — У тебя есть мама?!

      — Есть конечно. Мама и папа. А ещё два брата, — пожал плечами Тада. — Обычная семья. Почему ты так удивился?

      — Разве у богов смерти есть семьи?!

      — «Богов смерти»? — повторил он. — Ну, это громко сказано! Мы всего лишь жнецы (reapers)…

      — Но разве ты не пришёл из загробного мира?!

      Тада уставился на меня круглыми глазами, потом рассмеялся:

      — Сузу, с чего ты взял? Я ведь говорил, что я из Токио.

      — Но ты же шинигами!

      — И что?

      — Шинигами, у которого есть мама и папа и который живёт в Токио? Да это нонсенс!

      Тадашики снова пожал плечами, порылся в кармане пиджака и сунул мне под нос паспорт. Обычный паспорт с токийской пропиской. А ещё показал фотографию его родителей: красивая синеглазая женщина и мужчина со строгим лицом. Сходство Тады с женщиной было просто поразительным, в родстве сомневаться не приходилось. Значит, и всё остальное было правдой!

      — То есть твоя семья — жнецы… и просто живут в Токио, как и все люди? — Я наморщил лоб, соображая. — Но ведь считается, что у шинигами… у них крылья есть… и всякие там сверхъестественные способности?

      — Вздор! Да, кстати, моя мама шинигами, а отец человек, но, как видишь, — потыкал он пальцем по фотографии, — и не различить, кто есть кто. Шинигами, люди — все одинаковые…

      — Твой отец человек?!

      — Ну да. Не принято, конечно, но смешанные браки тоже бывают. И крыльев у нас никаких нет, — кивнул он себе за спину, — это люди напридумывали всяких страшилок.

      — То есть шинигами живут среди людей? А способности?

      — «Способности», — криво улыбнулся Тадашики. — Разве тебе не достаточно того, что ты каждый день видишь без пяти минут мертвецов? Мне этого вполне хватает.

      — Ох…

      — И всё ещё не веришь?

      — Да нет, верю, но… Невероятно же!

      Тада помялся, потом взял меня за плечи:

      — Сузу, ты ведь понимаешь, эти глаза — огромная ответственность. И пока они у тебя, я не могу выполнять свою работу… забирать жизни людей.

      — Но они ведь умирают? — Я не совсем понимал, к чему он клонит.

      — Умирают, но только потому, что должны. Это неправильно. Когда шинигами отмечает человека, он… хм, как бы тебе объяснить? Это как если бы чипировали: номер присваивается, информация о человеке в реестры заносится… А сейчас получается, что огромное количество людей просто пачками вваливается на тот свет. Представляю, какая там неразбериха! — Тада достал мобильник и посмотрел на дисплей. — Мама весь телефон разбила. Ох, и достанется же мне! Наверняка считает, что я забил на работу и где-нибудь развлекаюсь!

      Я тихонько пощипал себя за запястье, чтобы проверить, не снится ли мне это. Впрочем, давно пора перестать удивляться. Вот только… я и шинигами… мы с ним… И в связи с этим у меня возникло не очень хорошее подозрение, которое требовало разъяснений.

      — Значит, у меня твои глаза? — резюмировал я.

      — Да.

      — И только поэтому ты… — Я закусил губу и едва смог договорить: — Значит, и то, что между нами было, тоже только поэтому?

      — Вовсе нет! Я понятия об этом не имел, пока ты мне не рассказал! — с жаром возразил он, вороша мне волосы ладонью.

      — Но ты же шинигами…

      — Без глаз я никто. Меня просто почему-то к тебе потянуло, вот и всё.

      «Судьбоносные встречи, да?» — подумалось мне.

      — Сузу, но ты ведь понимаешь, что это за груз? — Тада привлёк меня к себе на плечо, заглянул мне в лицо своими чёрными дырами глазниц.

      — Ещё бы! Ты даже не представляешь… — Я осёкся. Он-то как раз и представлял: это была его работа — находить таких людей и отмечать их.

      — Тогда ты понимаешь и то, что я должен их забрать.

      Я вздрогнул, он прижал меня ещё крепче.

      — «Забрать»? — выдохнул я. — Тогда получается, что я… останусь… слепым?

      — Прости.

      Сердце выбило дробь. Сейчас я по-настоящему испугался. Даже новость, что мой любовник — шинигами, не так испугала меня, как возможность лишиться зрения. Я сглотнул комок в горле и выговорил:

      — Тут уж ничего не поделаешь, верно?

      — Верно, — глухо ответил он.

      — Я понимаю. Только мне жалко немножко… — Я вцепился пальцами в его плечи, уткнулся носом в его тёплую грудь. — Хотел бы я тебя увидеть… тебя настоящего… без этих дыр…

      — Прости, — ещё раз повторил Тадашики.

      Собственно, ему не за что было просить прощения. Он должен вернуть то, что принадлежит ему и без чего он не может выполнять возложенную на него миссию. Но как же мне страшно!

      — Это больно? — шепнул я.

      — Нет. — Тада склонил меня на кровать, поцеловал в лоб. — Ты ничего не почувствуешь.

      Я посмотрел на него в последний раз, пытаясь запомнить его и вообще всё вокруг. Тада провёл ладонью по моим глазам, заставляя сомкнуть веки. Тепло… тепло его руки было таким ласковым, что я перестал бояться. Накатила дрёма, расслабленная и счастливая. Ох, завтра я проснусь и ничего не увижу… совсем ничего. Может, это и к лучшему: лучше уж ничего не видеть, чем то, что я видел в последнее время! Но сквозь эту теплоту продолжало сочиться сожаление, что я никогда-никогда не увижу и Таду. Эта мысль была невыносимее всего остального.

      Утром я проснулся и первым делом подумал: «Я не буду сожалеть, когда открою глаза и ничего не увижу. Возможно, и Тады здесь больше нет, он ведь получил что хотел, зачем ему оставаться со мной?»

      Но я открыл глаза и увидел солнечные блики, играющие на потолке. И Тада был здесь, спал на своей половине кровати, подложив руку под голову вместо подушки. Но я всё ещё не верил! Я выполз из постели, юркнул в ванную и уставился в зеркало… всё теми же синими глазами. На какой-то момент я даже испытал разочарование, потом оно сменилось радостью. Не забрал! Но почему?

      Я умылся, опять пощипал себя за руку — не снится! — и вернулся в комнату. Тада во сне перевернулся на живот, обхватил подушку обеими руками. Татуировка на его спине казалась… живой: когда он дышал, создавалось впечатление, что она шевелится. Я протянул руку, чтобы коснуться её… Но тут Тада перекатился на спину и открыл глаза, два чёрных овала уставились на меня. Я смутился.

      — А, утречка… — зевнул он, прикрывая рот ладонью. — Что?

      Я залез на кровать рядом с ним, размышляя, как бы мне у него обо всём повыспросить.

      — Ты кажешься растерянным, — заметил Тадашики, садясь и ероша мои волосы ладонью.

      — А ты ведёшь себя так, как будто ничего не произошло, — возразил я в ответ. — Ты не забрал их.

      — Не забрал.

      — Почему?

      — Не всё так просто, — уклончиво ответил он и выпрыгнул из кровати.

      — ?

      — Несправедливо лишать тебя зрения вот так…

      Когда Тада говорил не то, что думал, на его лбу появлялась вертикальная морщинка, — я уже заметил. Вот и сейчас появилась. Он точно от меня что-то скрывал! Спрашивать я не стал: всё равно бы не ответил.

      — То есть ты их не заберёшь? — уточнил я.

      — Заберу конечно, должен же я свою работу делать, — неохотно ответил он, — но не сейчас. Пусть пока у тебя побудут, ладно? Сможешь потерпеть эти… неудобства ещё немножко?

      Я кивнул, но на самом деле испытал огромное облегчение: значит, смогу побыть с ним ещё какое-то время! Я зажмурился и выдохнул всей грудью.

      Тада вызвался проводить меня до колледжа и на полпути вдруг взял за руку. Я смутился немножко, но тут он замедлил шаг, а потом и вовсе заставил меня остановиться.

      — Послушай, Сузу, я спросить хотел… Тебя это не беспокоит?

      — А что меня может беспокоить? — удивился я.

      — То, что я… не совсем человек?

      Меня, как ни странно, это ничуть не волновало, поэтому я отрицательно покачал головой.

      — То есть ничего между нами не изменилось? — Он взял меня за плечи и развернул лицом к себе.

      Я опять кивнул. Тадашики выдохнул с облегчением и ненадолго прижался губами к моим губам.

      — Увидит кто-нибудь… — пробормотал я через поцелуй. Впрочем, ни меня ни его это не волновало: пусть смотрят!

      До перекрёстка мы шли держась за руки, потом я свернул к колледжу, а Тада — к роще, в которой мы впервые встретились (полагаю, свободное время он проводил именно там, раз уж выяснилось, что ни в какой академии он не учился). Мельком я заметил в толпе нескольких «отмеченных» и ещё раз удивился тому, что меня это больше почти не волнует.

      В колледже на меня отчего-то косились. Увидели нас с Тадой, наверное. Девчонки навострили уши, когда одна из них начала расспрашивать, с кем это меня постоянно видят. Меньше всего мне хотелось бы делить Таду с кем-то ещё! Поэтому я ухмыльнулся и ответил:

      — Мой сосед.

      — По дому?

      — По постели, — уточнил я. — Подробности интересуют?

      Девчонки неловко захихикали и больше ничего не спрашивали.

      Тадашики ждал меня у ворот. Дорогу он, конечно, уже запомнил, но всё равно каждый день поджидал меня, чтобы домой вернуться вместе. Я повис у него на шее и поцеловал его в подбородок, сказав: «Привет».

      — Ой-ой, так откровенно? — Тада поймал меня за талию, придерживая. — Ты уверен, что я дотерплю до дома?

      Я только засмеялся, он снял меня с себя, взял за руку, и мы пошли домой.

      — Тада, — спросил я, — а ты точно уверен насчёт этого?

      — Насчёт чего?

      Я показал на свои глаза:

      — У тебя не будет проблем из-за того, что ты их оставил?

      — Это временно, я же говорил, — неохотно ответил он. — Проблем у меня и так хватает. Одной больше, одной меньше… — И он в который раз достал мобильник и со вздохом посмотрел на выросшее уже раза в три количество пропущенных вызовов.

      — А может, стоит ей перезвонить? Что будет, если ты всё расскажешь? — поинтересовался я.

      — Даже думать об этом не хочу! — Тада побледнел.

      — Но она всё равно узнает однажды.

      — Уж пускай это попозже случится, — с нервным смехом сказал он.

      И то верно: не бумажник же потерял, не ключи от квартиры, а собственные глаза! За такое точно достанется по полной!!!

***

      На выходные мы остались дома одни: мама уехала в гости к родственникам, оставив нам кучу еды в холодильнике и столько же наказов, что и как надо или, наоборот, не надо делать.

      — А знаешь, — сказал я, балансируя на стуле, — можно кучу вещей переделать, пока никого нет дома, — из разряда тех, что делать нельзя.

      — Например? Пальцы в розетку сунуть? — со смехом спросил Тадашики.

      — Да ну тебя! Например, можно голым по дому ходить… Ай-ай-ай! — воскликнул я, потому что стул поехал и я бы свалился с него, если бы не Тада: он с поразительной быстротой меня подхватил, и теперь я висел у него под мышкой, как тряпичная кукла.

      — Хочешь на меня голого посмотреть? Тогда пошли в спальню.

      — Взялся — тащи.

      Он притащил меня в комнату, бросил на кровать. Я закраснелся и пробормотал:

      — Я, кажется, тебя люблю.

      — «Кажется»? — не слишком довольно переспросил он, но я подтянул его к себе за шею и поцеловал.

      Тут вдруг раздался грохот, как будто обрушилась перегородка, комната наполнилась тусклым и едким дымом. Я закашлялся, глаза заслезились.

      — Нет, ну ты посмотри на это! — раздался незнакомый голос.

      Дым рассеялся, и я увидел, что в комнате появились двое странных парней: волосы у них были длинные, заплетённые в тугие косы, вот только косы стояли вертикально, как будто были привязаны за ниточки к какой-то невидимой палке, причём у одного волосы были огненно-рыжие, а у другого — чернильно-синие.

      — А слухи-то правдивы, — сказал рыжеволосый.

      — Точно, — подтвердил синеволосый.

      — Вы ещё кто такие? — хмуро спросил Тада, по-прежнему не отпуская меня.

      — Смотри-ка, и глаз нет, — засмеялся синеволосый.

      — Если мы его убьём, то сможем поделить район между собой, — сказал рыжий, подняв вверх палец.

      — Отличная идея, не правда ли? — Синеволосый уже не смеялся, и его глаза стали очень нехорошими.

      Рыжий со смехом ухватил Таду за шиворот и скинул его с кровати.

      — Тада! — воскликнул я, испуганно потянувшись за ним.

      — Не вмешивайся! — Синеволосый отпихнул меня.

      — Вы хоть понимаете, во что вляпались? — Тадашики вывернулся, вскочил на ноги.

      — И во что же? — Синеволосый молниеносно оказался возле него, и его кулак ткнулся Таде под рёбра.

      — Какой слабак без глаз! Сделать его — раз плюнуть, — засмеялся рыжий.

      Незнакомцы повалили Таду на пол и стали пинать.

      — Прекратите! — закричал я. — Что вы делаете?

      — Где твои привилегии? — Рыжий ткнул коленом Таде в грудь, за волосы приподнял его голову. — Токийский выскочка, почему мы должны делиться с тобой?

      — Не трогайте его! — Я соскочил с кровати, пытаясь перехватить руку рыжего, но синеволосый больно ухватил меня за локоть и отшвырнул обратно.

      — Не… вмешивайся… дурачок… — прерывисто выговорил Тада.

      — О, ещё разговаривает? — Синеволосый припечатал его лицом в пол.

      — Хватит! Прекратите! — Я съёжился на кровати, сжимая виски руками. — Не надо!

      Со мной что-то происходило. Перед глазами всё поплыло, предметы раздваивались и троились. Тело наполнилось каким-то искрящим по мышцам теплом, как будто меня что-то приподняло — совсем как океанская волна — и бережно и мягко покачивало.

      — Я же сказал оставить его в покое!!! — рявкнул я.

      А дальше… Знать бы, что было дальше! Синеволосый почему-то оказался впечатанным в стену, даже трещины пошли, рыжего швырнуло в угол. Как будто волна накрыла и их, вот только с ними она не церемонилась.

      — Мало того, что глаза ему отдал, — прохрипел синеволосый, — так ещё и пользоваться ими научил!

      О чём это он? Я растерянно посмотрел на него, он скорчился ещё сильнее. Тадашики прыжком оказался на кровати и закрыл мне глаза рукой:

      — Всё, всё, успокойся, Сузу…

      Я, удивлённый, почувствовал, что эти странные волны, окутывающие меня, исчезли. Рука Тады дрожала немного, и он продолжал нашёптывать мне на ухо:

      — Всё, успокойся, всё прошло…

      — Что прошло? О чём ты?

      — Зачем ты его научил?!

      — В том-то и дело, что не учил. Убирайтесь отсюда. Немедленно!

      Раздались стоны, звук осыпающейся штукатурки и неверные удаляющиеся шаги.

      — Тада… — нерешительно начал я.

      Он отвёл ладонь. У него было разбито лицо, из угла рта сочилась кровь.

      — Кто это был? — Вот сейчас ко мне вернулся страх, и я намертво вцепился в Таду, как будто боясь, что он исчезнет.

      — Тише! — Тадашики порывисто привлёк меня к себе на плечо. — Всё хорошо.

      — Что вообще произошло?

      — Сузу… Ты понял, что ты сделал?

      — Я что-то сделал? — с ещё бо́льшим страхом отозвался я.

      — Вот как?

      — Тада, объясни мне, что тут произошло!

      — Ладно. Эти двое были шинигами.

      — А?! — Я даже подскочил. — Шинигами?!

      — Да. Видимо, слухи уже распространились, поэтому они решили меня ликвидировать, чтобы взять под контроль мою территорию. Как-то так. — Он взъерошил волосы и пожал плечами.

      — Тада, — разволновался я, — забери их… мои глаза. Без них ведь ты не можешь с ними справиться, верно?

      — Сузу, не всё так просто. Ты только что неосознанно заставил мои глаза заработать.

      — Что?! — Внутри у меня всё похолодело.

      — Ну, ты должен был почувствовать что-то вроде импульса, — пояснил Тадашики.

      — А-а?!

      — Выходит, мои глаза прочно срослись с твоей нервной системой и откликаются уже на тебя. Так что… — И он замолчал.

      — Так что? — одними губами повторил я.

      — Я не могу их забрать: у меня не получается. Чтобы сделать это, нужен шинигами высшего класса. Мои глаза теперь часть тебя, Сузу, и если честно… я просто не знаю, что делать. Сузу!

      Я с визгом нырнул под одеяло. Да что ж такое! Сначала видел эти ужасные штуки, а теперь ещё и это!

      — Сузу… — Тадашики попытался вытащить меня из-под одеяла.

      — Мне страшно, Тада! — Я зарылся ещё глубже. — Я не хочу, чтобы они со мной срастались! Это же… это ведь я их так?!

      Перед глазами поплыли картинки произошедшего. Это всё сделал я?! И даже не понял, что сделал.

      — Сузу, послушай…

      — Отстань!

      Воцарилось молчание. Потом я услышал, как Тада встал с кровати. Наверное, я был слишком резок с ним. Я подскочил, сбросил одеяло, боясь, что он уйдёт и я останусь один на один с этим кошмаром. Тадашики сосредоточенно смотрел на мобильник.

      — Тада? — нерешительно начал я. — Прости, что сорвался.

      — Всё нормально, Сузу, — с улыбкой ответил он. — Кажется, я знаю, что нужно делать.

      — Тада… — Я слез с кровати и уткнулся лицом в его плечо.

      Он решительно нажал на мобильнике несколько кнопок, поднёс его к уху и произнёс:

      — Алло, мама? Это Тада. Прости, что долго не отвечал. Возникла непредвиденная ситуация. Думаю, тебе стоит приехать сюда как можно скорее.

      Что она ему ответила, я не знаю, но Тада побледнел и выронил телефон. Я сообразил, что это вовсе не из-за разговора, а из-за того, что его избили.

      — Ну что я за шинигами? — усмехнулся он, падая на пол и невольно увлекая меня за собой. — Полный провал!

      — Тада, ты как? — Я испуганно заглянул ему в лицо.

      — Жить буду. Ай-ай! — Он поморщился и перехватил рёбра рукой.

      — Вставай, я тебе компресс сделаю.

      Я не без труда поднял Таду и усадил на кровать. Избили они его порядочно: он был весь в синяках и ссадинах, так что возиться с компрессами пришлось долго. Тада молчаливо терпел мои неловкие попытки прикладывать лёд и лишь иногда морщился. Я заклеил несколько особо серьёзных ссадин лейкопластырем. Тадашики вдруг положил ладонь мне на макушку:

      — Прости, Сузу.

      — За что ты извиняешься? — Я выглянул из-под его руки и поразился грустному выражению его лица.

      — За то, что ты оказался втянутым во всё это.

      — Тада, что же теперь будет? — Я вспомнил, какими нехорошими и даже опасными могут становиться глаза — и мои, и тех шинигами, — и мне стало не по себе.

      — Ничего. Полагаю, они сюда больше не сунутся. — Он улыбнулся, потрепал меня по волосам. — Теперь нужно дождаться, когда мама приедет из Токио.

      — А что же мы будем до того момента делать?

      — Да ничего. — Он подтянул меня к себе на колени. — Нас ведь на чём-то интересном прервали?

      — Тебе не больно? — Я потрогал его живот.

      — Ерунда, на мне всё моментально заживает, — беспечно ответил Тадашики, прижимая меня к себе так, как тискают плюшевых медвежат.

      Я зажмурился.

      «Если я снова открою глаза и ничего не увижу…»

      Утром я проснулся раньше Тады и потихоньку задрал одеяло, чтобы посмотреть на его ссадины. От них почти ничего не осталось, лишь темноватые пятнышки. Я с облегчением вздохнул и пошёл в ванную. Глядя на себя в зеркало, я ужаснулся: какая же всё-таки опасная штука сейчас на моём лице! Вот вам и сверхъестественные способности!

      Когда Тада проснулся, мы с ним поговорили немного о вчерашнем происшествии. Он был уверен, что те двое сюда больше не сунутся.

      — Не волнуйся, я тебя буду защищать, — пообещал Тада, но в это не очень верилось: без глаз он был совсем беспомощный.

***

      Обычно Тада ждал меня у ворот, но в этот день — нет. Я постоял немного, подождал и поспешил домой: а вдруг опять что-нибудь случилось!

      На улице было какое-то шествие, так что я юркнул в рощу, чтобы срезать. Здесь как всегда было тихо и безлюдно… даже чересчур тихо. Перед непогодой, что ли?

      Шагах в ста от дороги я увидел женщину. Она сидела прямо на траве, низко опустив голову, её сумочка валялась рядом с ней, поодаль лежали туфли. Я почему-то подумал, что у неё сломался каблук. А может, ногу подвернула. Я свернул с тропинки и подошёл к ней:

      — Вам помочь?

      Женщина подняла голову, а я вздрогнул и невольно попятился. Я определённо видел её раньше: это женщина с фотографии, мама Тады, шинигами.

      — Помоги мне встать. — И мама Тады протянула мне руку.

      Я нерешительно, но всё же подал ей руку, а она дёрнула меня вниз, пришлось сесть с ней рядом.

      — Не бойся, — сказала мама Тады.

      — Я не боюсь, — пробормотал я, поглядывая на неё.

      Она не выглядела зловещей: сидела и улыбалась, глядя на меня своими небесными глазами. Я подумал, что, может быть, она не такая уж и страшная, какой расписывал её Тадашики.

      — Значит, ты Сузу? — спросила она.

      Я кивнул и в свою очередь спросил:

      — А вы мама Тады?

      Теперь уже она кивнула, взяла меня за подбородок и повернула моё лицо туда-сюда. На лбу у неё появилась та же складка, что иногда появлялась и у Тады.

      — Вы на самом деле шинигами? — рискнул спросить я.

      — Да. А что, не похоже? — Она снова заулыбалась.

      — Не очень, — признался я.

      — Ну, придётся тебе поверить мне на слово, — заметила мама Тады. — Интересно было на тебя взглянуть.

      — Почему?

      — Тада тобой увлёкся, это на него не похоже. А самое главное — глаза! Даже удивительно, как хорошо они тебе подошли.

      — Ужас просто! — выдохнул я.

      — Понимаю. — Женщина погладила меня по голове. — Давай избавимся уже от этой проблемы?

      — А как?

      И вот тут мама Тады сказала действительно жуткую вещь:

      — Вообще-то — по правилам — я должна исправить ошибку, которую допустил мой сын. Но, боюсь, если я это сделаю, Тада на меня разозлится.

      — ?

      — Я должна бы забрать твою жизнь, поскольку тебе сужено было умереть ещё тогда, в автокатастрофе, — охотно пояснила мама Тады.

      Меня пронзила дрожь. Она так спокойно говорила об этом, как будто предлагала устроить пикник.

      — И вы… вы… — промямлил я, чувствуя, что ноги отнимаются. Я бы не смог сбежать даже при полном желании. Впрочем, сомневаюсь, что можно сбежать от шинигами.

      — Не бойся, я не стану этого делать, — успокоила меня мама Тады. — В конце концов, Тада тобой увлёкся. Не скажу, что я в восторге, но, видимо, это у нас семейное.

      Тут я припомнил, что отец Тады — обычный человек.

      — К тому же ты хорошо заботился о его глазах, — продолжала она, — так что я просто закрою глаза на всё это. Ой, ха-ха, какой каламбур получился!

      Что ж, смерть мне не грозила, по крайней мере — пока.

      — А вот глаза придётся вернуть, — добавила женщина.

      — Знаю, но… так не хочется терять зрение, — едва слышно пробормотал я, обегая взглядом всё вокруг.

      — Глупости какие! — воскликнула мама Тады. — Терять зрение? Ну-ка, подай мне мою сумочку!

      Я взял сумочку — она словно была набита камнями! — и подал её владелице.

      — Ты, насколько я знаю, не захотел бы глаза умерших? — спросила она, роясь в сумочке. Там что-то звенело, громыхало, свистело, как будто туда был целый поезд засунут.

      — Не то чтобы… но это ведь так жутко…

      — Тогда вот. — Она достала из сумки небольшую коробочку и на ладони протянула её мне. — Как насчёт этих?

      Там лежали два стеклянных глаза.

      — Так они же не настоящие? — воскликнул я.

      — Естественно! Ручная работа, причём точная копия твоих собственных глаз, — не без гордости ответила мама Тады.

      — Но как же я ими смотреть буду?

      — Ты, надеюсь, не забыл, кто я такая?

      — Нет.

      — Тогда у тебя не должно быть никаких сомнений. Если я говорю, что ты будешь ими видеть, значит, так и будет! — Женщина подняла палец вверх. — Давай прямо сейчас всё и исправим.

      Я кивнул. Мама Тады повернула моё лицо к себе и двумя пальцами раздвинула мне левое веко. Раздался щелчок, и я увидел, как мой глаз выскользнул из орбиты, но не упал, а повис на какой-то тонкой нити. Я ойкнул, а мама Тады сказала:

      — Как я и говорила, глазкам у тебя понравилось настолько, что они к тебе приросли.

      Женщина ловко перекрутила нить, и глаз остался у неё в ладони. Боли я не почувствовал. Моё веко сомкнулось.

      — Теперь второй, — сказала мама Тады. — На пару минут тебе придётся побыть кротиком, если не возражаешь.

      «Выбора же у меня всё равно нет?» — подумалось мне.

      Она проделала то же и со вторым глазом. Наступила темнота, в ушах что-то глухо звенело. Было немножко страшно: а если она передумает и не только не даст мне новые глаза, но и жизнь отберет? Но ничего такого не случилось.

      — Давай-ка, сначала правый… — сказала мама Тады. Стеклянный глаз казался твёрдым и холодным, как будто она воткнула мне в глазницу кусок льда. — А теперь левый… Ну вот, почти готово.

      Я сидел с сомкнутыми веками и ждал команды. Открывать глаза я боялся: вдруг выпадут? Тут я почувствовал, как тёплая ладонь женщины легла на моё лицо, и это тепло стало распространяться внутрь, согревая неуютную прохладу в глазницах. Скоро глаза стали казаться мягкими, как ртуть, вернулись привычные ощущения.

      — Вот и всё, — сказала мама Тады и отвела руку от моего лица. — Можешь открывать глаза.

      — А они не вывалятся? — на всякий случай поинтересовался я.

      Ответом мне был её смех. Я рискнул открыть глаза, решив, что подхвачу их ладонью, если они вдруг вывалятся. Но они, конечно, не вывалились. Мало того, открыв глаза, я увидел… что вижу. Глаза немножко слезились, но в целом всё было нормально. Я покрутил ими в разные стороны, чтобы убедиться, что они действительно мои, живые…

      — Вот, можешь посмотреть. — Мама Тады подала мне зеркальце.

      Теперь уже было непривычно видеть в зеркале не синие, а карие глаза. Я разглядывал себя какое-то время, потом вернул зеркало маме Тады и сказал:

      — Спасибо.

      Она засмеялась и потрепала меня по волосам:

      — Что ж, я своё дело сделала, пора возвращаться в Токио. Иди домой, Сузу.

      Я встал, поклонился ей и пошёл дальше по тропинке, а когда обернулся на повороте, то её уже не было. Остались лишь туфли, как напоминание о том, что всё это мне не привиделось. Я поёжился. Вот тебе и шинигами высшего класса!

      Почти у самого выхода из рощи я увидел Таду. Он стоял ко мне спиной, его каштановые волосы развевались на ветру.

      — Тада! — заорал я, припустив к нему и отчаянно махая ему рукой.

      Он обернулся. Я споткнулся, потерял равновесие и едва не упал. У него были синие глаза. Вне сомнения, это были мои глаза… то есть его глаза. Теперь, когда они сияли на его лице, он казался гораздо добрее и симпатичнее. Я с восторгом смотрел на него, он улыбался.

      — Ну вот, теперь всё встало на свои места. — Тада положил ладонь мне на голову. — У тебя красивые глазки, Сузу.

      — Тада… — Я расплылся в довольной улыбке и обхватил его талию руками, чтобы уткнуться лицом ему грудь. — Твоя мама такая классная!

      — Да уж! — нервно кивнул он. Наверное, от матери ему хорошенько досталось.

      — Значит, я могу жить дальше? Несмотря на судьбу?

      — ?

      — Твоя мама сказала…

      — Да мало ли, что она там сказала! — не очень довольно прервал меня Тада. — Не слушай её.

      Я кивнул и зарылся лицом в его одежду. Очень не хотелось его отпускать: мне казалось, что теперь, когда нас больше не связывают эти глаза, он может исчезнуть.

      — Хочешь посмотреть? — вдруг спросил Тада, за плечи отстраняя меня.

      — Что?

      — Показать, что я такое на самом деле?

      Я опять закивал. Тада развёл руки в стороны. Его волосы взвились, вытянулись и сплелись в две тугие косы, на концах скрутились в спираль и изогнулись наподобие рыболовных крючков.

      — Ничего себе… — выдохнул я.

      Глаза Тады слегка светились, от них веяло теплом. Я почему-то вспомнил о той волне, накатившей на меня тогда… Похожие ощущения.

      — Ну вот, — сказал Тада, — так я выгляжу на самом деле.

      — А коса где? — полюбопытствовал я, разглядывая Таду.

      — В смысле?

      — Ну, орудие смерти. Шинигами обычно с косами ходят, чтобы отрезать души… — Я почесал затылок, стараясь вспомнить подробности.

      — Это всё предрассудки, — строго сказал Тада. — Шинигами не используют никакого оружия.

      — А, вот как…

      — Пойдём, покажу, как это происходит на самом деле. — Тада взял меня за руку и вытянул за собой на тротуар.

      Я немного заволновался, но странное дело: люди проходили мимо, не обращая на него никакого внимания. Я спросил у Тады, почему так. Он улыбнулся и подвёл меня к витрине:

      — Взгляни-ка.

      Я посмотрел и удивлённо вскрикнул: отражение у него было обычное, человеческое.

      — Люди не могут видеть шинигами. Они видят лишь человеческую оболочку. Поэтому мы спокойно можем жить среди людей, — объяснил Тадашики.

      — А я-то как же? — воскликнул я.

      — Ты другое дело. У тебя были глаза шинигами, значит, ты можешь видеть то, чего нет.

      Я посмотрел на проходящих мимо людей и с ужасом понял, что до сих пор вижу зияющие дыры в глазах некоторых. Неужели от этого никогда не избавиться? Тада понял моё смущение и поспешил меня успокоить:

      — Через какое-то время ты перестанешь их видеть. Дело в том, что мои глаза хорошо прижились у тебя, поэтому частичка их силы осталась в тебе, даже когда глаза у тебя забрали.

      — Ясно, — сказал я. Вот и мама Тады говорила о чём-то подобном.

      — А теперь смотри внимательно. — Тадашики прищурился, потом широко раскрыл глаза.

      В это время с нами поравнялась старушка с чёрными глазами. Волосы Тады сами собой взвились, обе косы насквозь проткнули её грудь и метнулись обратно. Старушка пошла дальше, ничего не заметив и не почувствовав. Я раскрыл рот и уставился на Таду, требуя объяснений.

      — Глаза отмечают тех, кто скоро умрёт. Волосы шинигами, напитанные нашей силой, разделяют тело и душу, и человек уходит безболезненно, не испытывая страданий или сожалений. Мы не отнимаем жизнь, они умирают сами, потому что приходит их время. Но мы направляем их, указываем им путь. Это важно, ведь так?

      Я снова кивнул. Тада пошёл по тротуару, его косы то и дело взвивались, пронзая отмеченных. Я тащился следом, размышляя над тем, что, должно быть, всё это непросто. Ведь он один, а их столько!

      — Эй!

      Я поднял глаза. Тада уже отошёл достаточно далеко. Я спохватился и подбежал к нему.

      — Хочешь посмотреть город? — спросил Тадашики, и его губы выгнулись в прежнюю хитрую улыбку.

      — ?

      Он вместо ответа сжал моё запястье, и мы вдруг взмыли вверх. Я до сих пор не знаю, было ли это на самом деле, или это было видением, которое он мне показал. Но мы летели высоко над городом среди облаков, а волосы Тады струились сзади, то и дело спускаясь вниз и снова поднимаясь. Я понял, что именно так шинигами и делают свою работу: летят, а волосы сами находят тех, кто им нужен. Летят! Летим!

      — Круто! — завопил я с восторгом.

      Тадашики рассмеялся и потянул меня вниз. Мы спланировали как раз у ворот моего дома. Тада прищёлкнул пальцами и стал обычным.

      — Что ж, я выполнил сегодняшнюю работу, — сказал он и повёл плечами с видом хорошо потрудившегося человека.

      В доме горел свет. Значит, мама уже вернулась. Я потянул Таду за руку в дом:

      — Пошли, будем ужинать.

      — Сузу… — Он удержал меня. — Можно попросить тебя кое о чём?

      — О чём? — насторожился я.

      — Теперь, когда нас больше ничего не связывает…

      Внутри похолодело. Неужели он и вправду хочет меня бросить?

      — Что, если бы я остался ещё на пару дней? Мне надо найти подходящее жильё.

      Я насупился. Вот дурак! А ещё шинигами.

      — Нельзя, да? — Тада почти испуганно посмотрел на меня.

      — Можешь оставаться, — буркнул я, — но не на пару дней, а навсегда.

      — В самом деле? — просиял он.

      Я кивнул.

      Даже после того, что я узнал и увидел, я не боялся его. К тому же я теперь видел его нормально — своими собственными глазами. И, должен признаться, он нравился мне всё больше и больше.