У Чонгука мягкие губы. Ещё они очень тёплые и немного сладкие из-за малиновой гигиенички, которую они вместе купили неделю назад, потому что Чонгук ныл весь вечер, что у него ужасно потрескались губы и было больно улыбаться.

Сейчас же ему, кажется, не больно. Тэхён смеет предположить, что ему очень даже хорошо.

— Хён, — выдыхает, немного отстраняясь и тут же снова тычась в чужое лицо, тёплое и пахнущее увлажняющим кремом. Тэхён мягко улыбается, ведёт ладонями по чужим ногам, скрытым пижамными штанами, и счастливо щурится в полутьме, не зная, что делать с распирающим его чувством счастья и нежности.

— Чонгук-и, — он ловит припухшую нижнюю губу зубами, осторожно её оттягивает и чувствует, как тело, сидящее у него на коленях, жмётся к нему ближе, жарче, желаннее. — У нас чай остыл.

— Ну и хуй с ним, — шёпотом в ответ, не открывая глаз и продолжая водить губами по тёмно-сладкой коже, спускаясь к горлу и вынуждая шумно выдохнувшего Тэхёна собрать всю свою выдержку в кулак и мягко отстранить разнеженного Чонгука за плечи.

— Во-первых, не матерись, — он заглядывает в тёмные глаза, затянутые мутным желанием, от которого хочется выть и двинуть бёдрами вверх, но чего позволить себе нельзя, — а во-вторых, я обещал твоим сёстрам.

Первые пару секунд Чонгук смотрит на него без особого осмысления. Затем, когда наваждение спадает, поджимает нижнюю губу и рывком встаёт с чужих колен, но возвращается, чтобы мстительно укусить растерянного Тэхёна в открытую шею и с самым довольным видом отсесть к подносу с чаем и сладостями.

— Вот бля, и правда остыл, — бубнит он недовольно. Тэхён ласково улыбается и садится рядом, запуская пятёрню в чужую шевелюру и прижимаясь к тёплому боку — показывает, что он всё ещё рядом и всё ещё его любит. Чонгук, знающий этот ход, громко фыркает, но не отстраняется. Суёт за щёки кекс и переключает режим у светодиодных лент с красного на фиолетовый.

Драматизирует.

Тэхён честно старается не смеяться.

— Мне сходить за чайником? — интересуется он, бодая жующего Чонгука лбом в плечо.

Тот скашивает на него глаза.

— Ну сходи, — он убирает обёртку из-под кекса и тянется ещё за одним. —Только возвращайся живым, а то там сегодня Наён-нуна готовит, а она когда готовит, всегда не в настроении.

Тэхён хочет спросить, бывает ли та вообще в настроении, но вовремя закрывает рот. Очевидно, что бывает, но только не тогда, когда видит его.

— О, приветик, кавалер, — та самая Наён машет ему грязной лопаткой, когда видит его спускающимся по лестнице. Тэхён на секунду замирает, вспомнив чужие предостережения, а Наён, успевшая это заметить, расплывается в широкой кроличьей улыбке — они с Чонгуком начинают казаться кровными родственниками, когда так делают. — Чего столбом стоишь? Боишься, что покусаю?

Тэхён коротко сглатывает, но всё-таки доходит до кухонного островка.

— Боюсь, что на меня нашлют понос, — он проверяет воду в чайнике и с некой обречённостью ставит тот снова на разогрев, ведь вода успела остыть.

Наён нехорошо щурится.

— Это был камень в огород моей готовки?

— Скорее, камень в сковородку, — жмёт плечами Тэхён и уворачивается от замахнувшейся на него тонкой руки.

— Ты посмотри на него, — зло восторгается девушка, дунув на упавшую на глаза чёлку, — осмелел, что ли, кавалер?

Тэхён немного перекошено, но всё же улыбается. Месяц назад он бы стоял молчком и считал секунды до того момента, как сможет удрать из одного пространства с недружелюбно настроенной девушкой, но сейчас он, кажется, и правда осмелел. Как сказал бы Чимин, "искал элегантной смерти", но Тэхён не хочет смотреть на свои прорывы в общении с сёстрами Чонгука под таким углом. Он всё же надеется, что они все когда-нибудь станут семьёй и его перестанут считать классовым врагом номер два сразу после генеральной уборки их огромного дома. Может же он рассчитывать хотя бы на третье место?

— Так а что готовишь-то, нуна?

Наён не без гордости отвечает:

— Курочку с овощами, позовёшь Гука через полчаса ужинать, если что, — она возвращается к огромной, действительно огромной сковородке и приподнимает крышку. — А ты чего сюда вообще припёрся?

Рассудив, что она всё же спрашивает не про его нахождение в доме в целом, Тэхён, поглядывающий на мерно шумящий чайник, спокойно говорит:

— Чай остыл, не охота холодным пить.

— А чем вы таким занимались, что не успели его горячим выпить? — Наён косо поглядывает на едва заметный след от зубов на открытом участке чужой шеи. Тэхён прекрасно видит, как лопатка сильнее входит в протушившиеся кусочки овощей, разламывая их, и запоздало накрывает шею ладонью, потирая её. — Занимались чем-то более горячим, а?

— Нуна, что ты такое говоришь? — Тэхён разве что за сердце не хватается от притворной досады. — Мы с Чонгуком занимались химией! Хи-ми-ей!

— Знаю я вашу химию. От неё потом дети рождаются и банки ипотеки дают, которые я таким же бестолковым как ты помогаю оформлять. Говори, зараза, — она резко приставляет блестящую от масла лопатку к дёрнувшемуся горлу альфы, — как далеко вы с Чонгуком уже успели зайти?

Тэхён не знает, куда в этой ситуации стоит смотреть, потому что смотреть в глаза девушки, которая стоит на цыпочках для большего устрашения, он не может — смеяться хочется безумно. Но если он хотя бы улыбнётся, то точно получит по макушке (в лучшем случае).

Неожиданная помощь так же неожиданно выруливает из-за угла прихожей.

— Опа, — у Дахён сегодня два высоких хвостика по бокам и связанные шнурками ролики на предплечье, которые она кидает на пол и свободно переступает голыми ногами. — Что это у нас тут? Диалоги тет-а-тет?

Наён фыркает и отстраняется, перекатываясь на пятки.

— Должно было быть запугивание.

Клацает чайник. Тэхён счастливо выдыхает — наконец-то он может сбежать обратно в комнату Чонгука (не только его, на самом деле, но пока его это не беспокоит) и обнять его.

— Он уже больше месяца здесь ошивается, — Дахён преодолевает зону гостевой и оказывается на кухне. Она плюхается на барный стул и подгибает пальцы ног вокруг металлического поручня. — Так что не думаю, что твои угрозы грязной посудой смогут его напугать.

Тэхён согласно кивает, потому что признаваться, что он всё же был немного напуган, ему точно не хочется.

— Попытаться всё-таки стоило, — жмёт плечами Наён и снова зыркает в сторону Кима. — Ты ещё здесь, химик?

Тэхён хватает чайник с тихим "исчезаю".

— Ну как, живой? — Чонгук сидит на полу всё в том же положении, доедая последний кекс.

— Еле дышу, — Тэхён прикрывает за собой дверь и, поставив чайник рядом с уже точно холодным чаем, страдальчески вздыхает. — Кажется, точно умру, если меня в ближайшие пару секунд не одарит поцелуем любовь всей моей жизни.

Чонгук фыркает так громко, как только может, но Тэхён точно знает, что тот покраснел, хоть это и очень трудно рассмотреть в фиолетовом свете.

— Что же делать, думаю, тебе и правда придётся умереть, — вопреки своим словам омега пододвигается ближе и трепещет ресницами так, что у Тэхёна сердце подскакивает к горлу и хочется это чудо вжать в себя и никогда, никогда не отпускать.

— Если умру за тебя, — он прикрывает глаза, на коже чувствуется тёплое дыхание с отголосками пяти вишнёвых кексов, — то буду самым счастливым человеком на свете.

Чонгук прижимается губами к щеке и шепчет:

— А я буду самым счастливым, если ты будешь жить, даже не ради меня.

И Тэхён будет. И жить, и мириться с подозрением от Чонгуковых сестёр, и доказывать им, что он достоин и что любит их младшего брата не меньше, а может и даже больше них.

И однажды они все станут семьёй. Обязательно.