Когда Юнги заходит в цветочный магазин, он все еще думает, что прийти сюда было плохой идеей. Но Джин хочет, чтобы его татуировка была идеальной, и, хоть Юнги может нарисовать лилию с закрытыми глазами после недельного запоя, тот требует, чтобы натурой для эскиза была именно живая белая лилия. Юнги знает, что просто так от Джина не отделаться, поэтому берет ноги в руки и в кои-то веки выходит на улицу.
Сеульское солнце сегодня слишком жаркое, и Юнги догадывается, почему. Обычно все вокруг происходит именно ему назло, стоит ему выйти из мастерской, на втором этаже которой находится и его квартира, а по соседству — круглосуточный магазин. Шуга, как его называют друзья за слишком бледную кожу, мог бы сказать, что он хорошо пристроился, если бы не назойливые клиенты, по совместительству бывшие теми самыми друзьями.
Намджуну подавай какое-нибудь мифическое существо на ребрах, Тэхёну — что-нибудь минималистичное, но в то же время такое, чтобы нравилось его бойфренду, который предлагает набить ему свой портрет, Хосок был готов забить целый рукав цветочками и солнышками, теперь Джин со своей лилией. Но Юнги слишком любил их и дорожил ими, чтобы явно выказывать свое недовольство. В конце концов, татуировки и друзья — неотъемлемые части его жизни, и расставаться с любой из них он не имел ни малейшего желания.
Юнги мог бы поклясться, что раньше на его улице были десятки цветочных магазинов, но сегодня как назло он не может найти ни одного. Он уже почти готов сдаться, когда его слишком чувствительный нос улавливает запах роз, а в поле зрения попадает красочная вывеска, гласящая, что в маленьком, затиснутом между общепитами, магазинчике продаются самые красивые букеты в Сеуле.
— Ну, посмотрим, — бормочет Юнги и толкает входную дверь.
Его появление сопровождается мелодичным звоном колокольчиков, висящих над дверью. Внутри на удивление просторно и светло, смесь самых разнообразных и противоположных друг другу ароматов сначала слегка кружит голову, но, постепенно привыкая к ней, Юнги начинает различать отдельные запахи цветов.
Стеллажи вдоль стен усыпаны чудесами флористики, и, если бы он разбирался в ней, то с уверенностью сказал бы, что это настоящие произведения искусства. Впервые на его памяти вывеска не врала (ну, кроме его собственной мастерской, конечно). Остальные цветы, которые еще не составили в композиции, были аккуратно рассортированы и стояли в высоких вазах. Однако за всем этим великолепием не было видно самого главного — хорошенькой продавщицы, которая бы быстро рассказала ему, что к чему, выбрала самую красивую на ее взгляд лилию и отпустила Юнги с миром.
— Я могу вам чем-то помочь? — раздается позади него, и от неожиданности Юнги даже готов подпрыгнуть, но вместо этого резко разворачивается, бряцая цепью на ремне своих кожаных штанов.
Первое, что он замечает — огненно-рыжую копну волос, и только лишь потом ее обладателя — молодого парнишку, которого уж точно никогда бы не смог представить в таком месте.
«Пак Чимин», — гласит бейдж на его груди.
«Чимини», — тут же думает Юнги.
— Вам нужен букет или?.. — сияющая улыбка на лице Чимина сменяется нерешительной, когда его покупатель начинает слишком пристально его рассматривать.
— Мне нужна белая лилия, — хрипло сообщает Юнги, чувствуя себя неловко за то, что, похоже, смутил этого приятного молодого человека.
Слыша его голос, Чимин снова надевает эту дежурную улыбку, которую, похоже, всем продавцам выдают при приеме на работу, а потом ведет его в самый конец магазинчика, где одиноко стоящая в сторонке ваза с лилиями перебивает запах соседних цветов.
— Уж слишком они ароматные, — говорит Чимин, осторожно касаясь пальцами белоснежных хрупких лепестков, пока не находит тот самый цветок, который, по его мнению, может заинтересовать Юнги. — Хотите порадовать девушку?
— Парня, — на автомате буркает Юнги, но через мгновение осознает, что его могут понять неправильно, поэтому принимается оправдываться. — Она нужна для эскиза.
— О, вы художник? — на лице Чимина по-прежнему играет эта улыбочка вежливой заинтересованности, которая Шуге уже порядком поднадоела, но он лишь засовывает руки в карманы, принимаясь осматриваться вокруг, чтобы хоть куда-то спрятать свои наверняка злобно сощурившиеся глаза.
Он легко мог бы играть безэмоциональный кирпич, если бы ему сказали это сделать, но раздражение всегда находило выход.
— Татуировщик.
Чимин восхищенно вздыхает, но потом вдруг задумчиво наклоняет голову, словно щенок, внимающий каждому слову своего хозяина.
— А вы не хотите взглянуть на розовую лилию? Мне кажется, на ней лучше видна структура цветка. Белая — одноцветная, она больше подходит для очертаний и набросков, — Юнги видит, что он ни черта не понимает во всем этом, а говорит просто от себя, но в его словах есть некий смысл.
Юнги плевать на цвет, но он решает последовать его совету, чтобы сделать парню приятное.
— Хорошо, я возьму ее.
Пухлые губы Чимина снова растягиваются в улыбке, на этот раз настоящей, и Юнги несмело улыбается в ответ, потому что не может удержаться.
***
— Чувак, я хочу кепку братьев Марио, — говорит Сокджин, не успевая войти в мастерскую, и Юнги, уже приготовившийся к обсуждению эскиза, начинает медленно разрывать лист, на котором красуется та самая белоснежная хрупкая лилия, так и не украсившая плечо Джина.
— Серьезно? — зло спрашивает он. Ему обидно за потраченное время, но стоит взгляду упасть на ту самую лилию, послужившую натурщицей, а теперь стоящую в стакане на рабочем столе, как злость будто рукой снимает. У Юнги под веками теплая чиминова улыбка и его ярко-рыжие волосы.
— Ну, прости, я знаю, как ты бесишься, когда люди меняют свои желания… — начинает Джин, но, замечая выражение его лица, останавливается. — Ты что, сейчас пытался улыбнуться?
Юнги быстро стирает улыбку с лица, а воспоминания о Чимине — из головы, и встает, чтобы выбросить в мусорную корзину и набросок, и лилию.
— Если человек не может решить, что именно он хочет видеть на своем теле, стоит задать вопрос: а готов ли он вообще к тому, чтобы делать тату? — тоном, не терпящим возражений, отвечает Юнги.
Безжизненная лилия холодит его пальцы, зависшие над корзиной, и что-то внутри не дает ему разжать их. Вздохнув, Юнги возвращает ее в стакан, доставая из воображаемой мусорной корзины и воспоминания о Чимине.
— Может, ты и прав, — от его слов Сокджин тушуется и грустным кулем оседает на диван для гостей. — Я и сам не знаю, чего хочу.
— Просто не спеши, — советует Шуга, не давая Джину погрузиться в свои горестные мысли. — Ты поймешь, когда найдешь то самое.
— Думаешь? — печаль в темных глазах его друга сменяется робкой надеждой, и Юнги кивает, улыбаясь.
Уж слишком часто он стал улыбаться. И, кажется, он с уверенностью может назвать причину этому.
Стеклянная дверь в мастерскую дребезжит, громко врезаясь ручкой в выкрашенную серым стену, что знаменует появление Намджуна, на лице которого почему-то написано нечитаемое выражение, а самокат в руках согнут под каким-то неестественным углом. Увидев Юнги, он в самых непечатных выражениях начинает рассказывать о том, что навернулся с него в квартале отсюда, но, заметив Сокджина, заинтересованно рассматривающего его с дивана, тут же замолкает.
— Я думал, что Юнги один, — от испуга он даже переходит на официальный диалект. — Прошу прощения.
— О, ничего страшного. Судя по вашим коленям, вы неплохо так наебнулись, — буднично отвечает Джин и идет за аптечкой.
В Юнги тут же просыпается сваха, и он тихонько скрывается в кладовой, чтобы якобы перебрать имеющиеся у него краски, но просто стоит там, слушая, как через несколько минут мастерская взрывается скрипящим смехом Сокджина и грубым гоготом Намджуна.
И почему он до сих пор их не познакомил?
Выйдя минут через пять, он видит, что Джун уже вовсю хвастается своей незаконченной татуировкой, сняв почему-то футболку целиком, и, глядя на голодно скользящие по его мышцам глаза Сокджина, Юнги внутренне хихикает, потирая ладони.
Шалость удалась.
***
— Снова эскиз? — глаза Чимина мгновенно теплеют, стоит Юнги снова заявиться в цветочный магазин.
Он тут же откладывает в сторону почти готовый букет из роз, вытирает руки о фартук и выходит из-за стойки, готовый провести его к любому цветку, который Юнги только пожелает.
— Лилия завяла, — зачем-то сообщает тот с ноткой грусти в голосе.
— С ними такое, увы, случается, — кивает Чимин, заинтересованно рассматривая оголенные руки Юнги.
Сегодня он специально пришел в футболке, чтобы проверить, насколько сильна заинтересованность Чимина в татуировках. Одна из его рук была забита рукавом почти до самого плеча, а вторая оставалась девственно чистой, и этот контраст почти всегда нравился не только Юнги.
— Это махаон? — Чимин несмело указывает на вытатуированную на тыльной стороне кисти бабочку.
Юнги поднимает руку и подносит ее ближе к глазам Чимина, позволяя рассмотреть подетальнее, и тот осторожно обхватывает его запястье, поддерживая и будто боясь, что он опустит ее раньше времени, не дав ему насмотреться.
Он буквально чувствует, как взгляд Чимина скользит по четким линиям и останавливается на широких крыльях бабочки, прожигая кожу до самого нутра.
— Я тоже думал о том, чтобы сделать себе тату, но еще не придумал, что именно хочу, — признается Чимин, отпуская его руку, и Юнги не без сожаления опускает ее.
— Ты поймешь, когда действительно будешь готов.
— Ну, если сам мастер так говорит… — задумчивое лицо Чимина озаряется улыбкой, и Юнги вдруг думает, что очень хочет его поцеловать.
Глупости. Он не знает о нем ровным счетом ничего, кроме имени. К тому же, такие как он, вряд ли долго бывают одни.
— У меня завтра выходной, — голос Чимина отвлекает его от раздумий. — Может, ты покажешь мне свою мастерскую?
Юнги кивает.
***
Этой ночью он не спит, тщательно вырисовывая по памяти ту самую розовую лилию, которая уже давно покоится где-то на свалке, но в его голове она такая же свежая, как и в тот день, когда он ее купил.
***
Они договорились встретиться вечером, когда основной поток клиентов у Юнги стихнет, но он приходит к магазинчику Чимина чуть ли не на полчаса раньше. В животе у Юнги урчит, потому что весь день он заливал свою ночную бессонницу литрами гадкого кофе из соседней забегаловки, и он думает о том, что для начала им стоит где-нибудь поужинать, или даже заказать доставку прямо в мастерскую.
Вместо Чимина сегодня в магазине работает девушка, и, глядя на то, как деловито она снует от стеллажей с цветами к стойке, готовя букет для клиента, Юнги думает, что хотел бы точно так же понаблюдать за сосредоточенно работающим Чимином. Наверное, он тоже высовывает кончик языка, старательно завязывая цветные тесемки у низа букета, и запускает пальцы в волосы, стоя посреди стеллажей и думая, какие именно цветы выбрать.
— Привет, — кто-то стучит по его плечу, отвлекая от разглядывания витрины.
На Чимине джинсы с рваными коленками и серая застиранная футболка, — полная противоположность форме, которую он носит на работе, и это делает его еще моложе, чем есть на самом деле. В ухе красуются две простые сережки, а пальцы украшены едва ли не десятком колец.
— Очень люблю кольца, — смущенно поясняет Чимин, заметив его взгляд. — Стараюсь покупать каждый раз, когда куда-то выезжаю. На память.
— Хорошая традиция. Один мой друг любит собирать в поездках неприятности. Однажды он умудрился два раза потерять паспорт, — рассказы о Намджуне всегда пользуются спросом, и этот раз не стал исключением. — Я голоден. Как насчет того, чтобы заказать еды?
— С удовольствием, — на лице у Чимина опять появляется маленькое солнышко в виде его улыбки, и у Юнги начинает сосать под ложечкой от вновь возникшего желания его поцеловать. — Подожди минутку, я зайду поздороваться с Су Мин.
Чимин исчезает за дверью магазина, и, глядя на то, как при его появлении девушка вдруг включает роковую соблазнительницу, Юнги чувствует, как его затапливают багровые воды ревности. Они о чем-то увлеченно болтают, и Юнги решает пока заказать еду, чтобы отвлечься. Он по-прежнему не знает предпочтений Чимина, поэтому заказывает на свой вкус.
— Все, можем идти, — Чимин выходит сразу после того, как Юнги завершает разговор.
Они не спеша прогуливаются по вечерней улице до мастерской, болтая обо всем на свете. Чимину интересно, сколько лет Юнги занимается татуировками, как пришел к выбору этой профессии и во сколько набил первый рисунок. Юнги интересно, сколько Чимину лет, как он провел детство и почему так любит цветы.
Они раскрывают друг друга осторожно, как рождественские подарки, с помощью вопросов снимая слои упаковки и неизвестности, и на деле Чимин оказывается гораздо большим, чем просто смазливым парнишкой из цветочного магазина на его улице.
Юнги гадает, думает ли Чимин о нем точно так же, когда они заходят в его мастерскую.
— Мне здесь очень нравится, — говорит он, когда Юнги завершает свою маленькую экскурсию показом портфолио своих работ. — Если я и буду что-то набивать, то только у тебя.
— Можешь рассчитывать на огромную скидку, — отвечает Юнги, убирая папку с фотографиями обратно на полку. — Пока мы ждем еду, я хочу показать тебе кое-что особенное.
Он вручает Чимину свой набросок, который так старательно раскрашивал акварелью. Тот берет его почти благоговейно, осторожно придерживая за краешек, садится на диван и восхищенно рассматривает рисунок, кажется, почти вечность.
— Она прекрасна. Я бы хотел себе такую, но она уже, наверное, красуется на теле твоего парня…
— Друга, — поправляет его Юнги. — И нет, он перехотел.
— Надо быть последним глупцом, чтобы отказаться от этого, — Чимин аккуратно кладет рисунок на стеклянный журнальный столик, будто боясь, что от неосторожного обращения с ним что-то случится, и выжидающе смотрит на Юнги, который нерешительно теребит край собственной футболки.
Сейчас или никогда, думает он, садясь рядом, но Чимин опережает его, кладя теплую ладонь на его шею и притягивая ближе для поцелуя.
Поначалу все выходит слишком неловким и смазанным, но Юнги берет все в свои руки, углубляя поцелуй. Чимин плавится под его руками, стекая на диван горячей возбужденной массой, жарко дышит в висок, когда Юнги начинает осыпать короткими поцелуями его шею, и сладко стонет, стоит тому сжать его задницу ладонями через плотную ткань джинс. Юнги уже готов к тому, чтобы отыметь его прямо тут, на диване прямо посреди мастерской, но Чимин вдруг напрягается и просит его остановиться.
— Кажется, в дверь стучат, — говорит он, судорожно хватая воздух, и, выглянув из-за спинки дивана, Юнги видит, что пришел разносчик еды.
— Не высовывайся.
Проклиная разносчика за испорченную атмосферу, Юнги быстро забирает еду, недовольно ворча «спасибо», и возвращается к Чимину, который сидит на диване, как ни в чем не бывало, косясь на рисунок с лилией.
— Я… Прости, но мне срочно нужно домой, мама попросила присмотреть за младшим братом, — сбивчиво говорит он, и Юнги понимает, что, похоже, проебался и испугал парня своим неизвестно откуда взявшимся темпераментом.
— Возьми хотя бы свою часть еды, в меня столько не влезет, — Юнги не в силах скрыть разочарование в голосе.
— Оставь до завтра, — Чимин неловко чмокает его в щеку и спешит к выходу, на мгновение задерживаясь у двери. — Я зайду после работы.
Юнги почему-то знает, что он не врет.
***
Намджун морщится, когда игла проникает слишком глубоко, и Юнги осторожно стирает салфеткой краску и выступившие капельки крови. Осталось совсем немного, и татуировка будет готова полностью, чему Юнги рад не меньше Намджуна.
— Тот твой друг, Сокджин-хён… — шипит Джун сквозь зубы, пытаясь не реагировать на боль. — Он же тоже по парням, верно?
— Ты до сих пор не взял его телефон? — от изумления Юнги даже выпрямляется, разминая затекшую спину, и выключает машинку. — Я думал, вы уже опробовали все поверхности в твоей и его квартире.
— Я постеснялся, — Намджун вдруг краснеет, чего Юнги за ним еще ни разу не замечал, а слово «постеснялся» вообще звучало нереальным из его уст. — Просто он такой, такой…
— Воспитанный и правильный, что ты чувствуешь себя рядом с ним простой деревенщиной? — закончил за него Юнги. — Я понимаю, о чем ты говоришь, потому что поначалу и сам себя так чувствовал, до первой пьянки. Пригласи его опрокинуть стаканчик-второй, и ты забудешь о том Сокджине, которого себе выдумал.
От светящегося лица Намджуна можно запитать электричеством весь Сеул, и остаток работы проходит гораздо быстрее и веселее, чем было до этого.
— Только постарайся не похерить татуировку, Казанова, — говорит Юнги напоследок, закрепляя на обработанном участке тела специальную пленку, которая предотвратит попадание влаги и грязи. — Я не хочу, чтобы часы моего труда пошли насмарку, если вы вдруг решите предаться своим грязным делишкам в неположенном месте.
— Пошел ты, — беззлобно смеется Намджун. — На этот раз я хочу, чтобы все было правильно. Конфетно-букетный период там, все дела.
— Я, кстати, знаю один прекрасный цветочный магазинчик…
***
Чимин стоит на пороге мастерской с пакетом из китайского ресторанчика неподалеку, и Юнги рад тому, что он догадался принести с собой еду. То, что осталось со вчера, оприходовал заскочивший в гости Тэхён, позволив Юнги украсть пару кусочков обжаренной в сладкой фруктовой панировке курицы, а после работы над татуировкой Намджуна Юнги был голоден как волк.
— Вот, решил извиниться за вчера, — Чимин протягивает ему пакет, облизывая нижнюю губу, и Юнги задумывается над тем, что еда, в принципе, может и подождать.
Чимин не переоделся после работы, и, глядя на то, как белоснежная рубашка облегает его стройное тело, Юнги утверждается в своем решении, но мальчишка будто читает его мысли и качает головой.
— Сначала еда.
— Хорошо, мам, — Юнги выкладывает еду на стол и с размаху приземляется на диван, о котором со вчера у него осталось довольно много приятных воспоминаний.
Пока они ужинают, Юнги рассказывает о татуировке Намджуна. Еда необычайно вкусная, хотя он ест ее уже не первый раз. То ли в том ресторане сменился повар, то ли это присутствие Чимина так на него действует.
— Я не специально вчера ушел, — говорит Чимин после того, как Юнги убирает со стола и возвращается на место. — Я не хотел, но мне пришлось.
— Тебе не надо оправдываться, я и не подумал ничего такого, — Юнги безбожно врет, даже учитывая то, что полночи провел в размышлениях на тему «что я сделал не так?». — Я живу прямо над мастерской, если хочешь, принесу сюда ноутбук и посмотрим что-нибудь?
— Я бы предпочел познакомиться с твоей спальней, — взгляд Чимина темнеет, а неутомимый язык снова проскальзывает между пухлых губ. В штанах у Юнги почти сразу становится тесно, и он не может не согласиться.
— Это будет очень детальная экскурсия, — хрипло предупреждает он.
— Ничего страшного, я <i>очень</i> люблю детали, — отвечает Чимин и бессовестно начинает расстегивать рубашку.
***
Когда все заканчивается, они еще долго пытаются вернуть дыхание в норму. Чиминова голова покоится на груди Юнги, который медленно возвращается на землю с тех небес, на которые попал несколькими минутами ранее. «Экскурсия» и правда выдалась немного затянутой, но Чимин с честью ее выдержал, оставив на шее Юнги добрую пару десятков засосов и прочно занятое место в кажущемся когда-то черствым сердце.
— Я хочу ее, — сонно бормочет Чимин, выводя на его груди какие-то понятные одному ему знаки. — Татуировку. Вот здесь.
Он вытягивает руку и показывает на местечко над сгибом локтя, где кожа тонкая и нежная. Юнги даже становится немного жаль, когда он вспоминает свои ощущения. Он тянется к руке и целует туда, проходясь языком по оставленному поцелую.
— Это будет больно. И долго.
— Я готов потратить на это всю жизнь, если ее будешь набивать ты, — отвечает Чимин, целуя его пальцы.
— Я постараюсь растянуть по максимуму, — Юнги улыбается в его огненно-рыжую макушку. — Или просто нарисую еще один эскиз, от которого ты не сможешь отказаться.
Чимин не сомневается, что так все и будет.