Особняк был внушительным. Одна из каменных башен накренилась, опасно проседая на градусов тридцать, казалось, от падения её сдерживает лишь мшистый ковёр и многолетние виноградные лозы, опутавшие строение. Оконца под черепичной крышей переливались в лучах солнца, витражи сияли, Стив мог поклясться, что внутри картина выглядит по-настоящему завораживающей.
Погода стояла замечательная, совсем не соответствующая миссии. Лениво плывущие облака ласкали холмы и верхушки вековых сосен, небольшой бор словно обнимал развалюху, раскинувшуюся в безлюдном месте. Заскрипели ворота, изъеденные ржавчиной и временем – за домом явно ухаживали спустя рукава.
Тяжело вздохнув, Харрингтон поправил набедренную сумку, утёр пот со лба и уставился на массивную дверь перед собой. Дверь молчаливо уставилась в ответ. Когда от информаторов до него долетела новость о чудовищной резне (точнее сказать – грызне) в небольшой деревушке, он и представить не мог, что придётся несколько дней шататься по полям и редким лесочкам, в поисках виновника. За неполную неделю он отловил двоих перевёртышей, те протяжно завывали и клялись жизнями, что непричастны к произошедшему, а затем дали следующую наводку. Молодняк пришлось отпустить, пускай и нечисть, но смерти не заслуживали.
"Клянёмся, Господин!.. Чуть к северу, да!.. Там где река впадает в озеро, живёт кровопийца... Даже наши его стороной обходят, его клыков дело... Пощадите!..."
Значит упырь. К этим ребятам Стив особой симпатии не питал. Своего первого он убил ещё будучи глупым юнцом, полезшим в соседские конюшни, дабы расправиться с кровососом, сожравшим всех, кто в этих конюшнях обитал. До сих пор в редких кошмарах его преследуют ужасы той ночи: смрад, гниющие животные, чавкающие звуки, глухо раздающиеся в тёмном углу и мутные, неживые глаза, глядящие на него точно так же, как и на кусок конского ребра, зажатого в деревянных когтистых лапах.
Из приоткрытой двери, удивительно, но ничего на него не кинулось, только букет сухих трав над порогом задрожал от сквозняка, скользящего в глубь дома. Внутри оказалось на удивление уютно... и захламлено. Бесчисленное количество книг, кухонной утвари, статуэток и игрушек заполняли всё пространство видимой гостиной до потолка. На стенах, почти вплотную друг к другу, висели картины, часы, гобелены и даже цирковая афиша. На резных перилах винтовой лестницы, ведущей наверх, небрежно свисали одежды, пара зонтов и, кажется, тюль с ажурной вышивкой.
Пройдя, по видимому, на кухню, особых изменений не наблюдалось, чистая, но чертовски заставленная всякой всячиной. Еды, судя по всему, тут не водилось: наталкивало на мысль, болью отдающуюся в ногах и пояснице, что и жильца в доме никакого нет, и придётся искать убийцу дальше.
Следующая, а затем ещё, и ещё одна комнаты, расположенные на первом этаже, ничем не отличались от предыдущих. Поход в покосившуюся башню Стив отложил на самый конец, деревянный пол в то крыло звучал настолько жалобно и небезопасно, что пришлось отступить. Через гостиную решено было подниматься на второй этаж.
Помните красивое витражное оконце? Пробивавшийся блеклый кровавый свет едва-едва освещал помещение. Судя по всему этаж оказался последним, сваи подпирали старую массивную крышу, отлично виднелись очертания их оснований, но выше они растворялись и терялись в недружелюбной тьме. По шее пробежал холодок, атмосфера внизу и здесь значительно отличалась, то ли из-за красного стекла, поглощающего бóльшую часть света, то ли из-за непривычной пустоты и темноты.
Первое, за что зацепился взгляд, когда глаза попривыкли к обстановке – дорогая софа. На ней бесформенно, чертовски подозрительно лежало смятое покрывало. Очевидная ловушка, даже юнец-Стив бы понял, развернулся на пяточках, спустился и поджёг бы особняк со всем содержимым, о, было бы славно. Стив-не-юнец, растеряв крупицы здравого рассудка, бездумно шагает прямо к спальному месту.
Под ногами скрипят половицы, и вот он уже у софы, заглядывает за спинку, поднимает покрывало, заставляя пыль взмыть вверх, красиво закружившись в воздухе. Обойдя пространство вокруг как минимум дважды, он застывает с разочарованным выражением лица. Ни-че-го.
Как же утомляет.
Уже готовый уйти, принявший поражение, он вдруг замирает. Вместе с его покачиванием замирает и доска, на которую он переправил вес. Замирает доска, но скрип звучит на миг дольше.
Оно на потолочных балках. Двигается в унисон. В груди разжигается адреналиновый пожар, возбуждением расходясь в каждую клеточку.
Оно заметило? Оно боится? Оно собирается напасть?
Стив бросается к лестнице, сражаться в темноте – путь к быстрой смерти. Наверху слышно копошение, скрежет когтей по дереву, а затем... глухой удар и шипение.
Вцепившись в перила, Стив оценивает обстановку, а затем и вовсе замирает. Нечто неопределённое сжалось в комок, убаюкивая, видимо, подвёрнутую лодыжку. Воспользовавшись ситуацией, разглядеть существо получается повнимательнее: одно кожаное перепончатое крыло накрывало всё подрагивающее от боли тело, второе под ним покоилось, неестественно изогнутое; копна волнистых тёмных волос скрывала лицо и плечи нечисти; руки, сильные, нечеловеческие, с темнеющими пальцами, оканчивающимися заострёнными когтями, особенно ярко отразились в голове.
Существо дёрнулось, видимо в попытке отползти, а затем смахнуло часть волос, уставившись в сторону застывшего как истукана Харрингтона. Ореховые. Мутные и глубокие, но даже в темноте глаза упыря казались невероятно живыми. в них плескался животный страх и простое человеческое любопытство. Внезапно стало неловко, в самом деле, пришёл расправиться с убийцей, а в итоге играет с ним в гляделки!
– Нет, нет, нет, стой где стоишь!.. Слышишь? – Тишину разрезал, словно хлыст, мелодичный, хрипловатый мужской голос.
Стив остановился, но лишь для того, чтобы вытереть вспотевшую ладонь о ткань штанов и перехватить охотничий нож понадёжнее. На этот жест кровопийца отреагировал однозначно – подтянул за собой повреждённые конечности и негромко заскулил. Господь, за что?
Первая негласная заповедь охотника за нечистью – не доверять нечисти. Среди тварей водились не только примитивные, почти звероподобные, но и вполне себе разумные особи, мастерски играющие на эмоциях. И либо перед Стивом один из таких вот убедительных манипуляторов, либо очень жалкий представитель разумной страдающей особи.
На его уставший вздох упырь вжал голову в плечи, принявшись тараторить:
– Я бы с радостью от тебя побегал, но ты заявился в такое неудобное время... Может погуляешь где-нибудь с недельку?.. Нет? Без проблем! Можешь не гулять! Стой на месте, слышишь? Стой, а не то!.. – Дальнейшая речь сорвалась на визгливой ноте, превратившись в неразборчивый шёпот. Пару секунд кровопийца просто сидел замерев и зажмурившись. – Знаешь, это была ужасная неделя. – Продолжил он после непродолжительной паузы. – Я прогуливался, тут неподалёку, и нарвался на кабанёнка, такого ма-а-аленького, – он расставил ладони на некотором расстоянии друг от друга, словно вспоминая размер детёныша. – а затем и на его мамашу. Нет, меня не забодал кабан: спасаясь бегством я зацепился за какую-то корягу и свалился в овраг, переломав парочку костей. Я провалялся в грязи почти весь день, прежде чем доползти до дома, и знаешь что? Вместо заслуженного отдыха, я как чёртов воришка ползаю в пыли, потому что какой-то сумасшедший с ножом вломился в мой дом!
Боевой запал Харрингтона совсем иссяк. Его как ребёнка отчитали, а всё что он мог – хлопать глазами, виновато отводя взгляд.
– В деревне, что в пару миль отсюда загрызли четырёх человек. Я думал... – В попытке оправдать себя замямлил Стив.
– Ты думал что загрызший четырёх человек живёт в милом особняке посреди ничего?!
Крупица правды в его словах была. Теперь стало уж совсем абсурдно.
Ох. Возможно, идея ужасная.
Нож клацает и в сложенном состоянии оправляется в свободный карман. Он протягивает руку, а в голове роятся тёмные, тревожные мысли. Когти запросто пройдутся по коже, мышцам и жилам, а там уже тварь набросится на него и сожрёт, именно это и происходит с глупцами вроде него в подобных ситуациях.
– Я польщён, честное слово, но не думаю, что поднимусь... – Стив клянется, что услышал шелестящее "...самостоятельно".
Определённо, если его сожрут, он даже не будет против, все риски оценены, вывод: хвалённый охотник за нечистью – самоубийца. Он опускается рядом с упырём, глядя на него в упор.
Крылья на ощупь точно бархатные, прохладные. Собственное сердце глухо ударяется о рёбра, когда существо заводит руку за его шею. Вместо гнилостной вони, внезапно чувствуется аромат зубного порошка, табака и пряных запечённых груш. Шелковистые волосы лезут в лицо, Стив жмурится, стискивая зубы и приподнимая в руках напряжённое тело.
– Давно ни с кем не обжимался – неровно посмеивается упырь, пытаясь разрядить обстановку.
Он бросит его на пол.
– Я брошу тебя на пол. Помолчи – Озвучивает мысль Харрингтон, стараясь игнорировать ладонь, опустившуюся на его плечо.
Замеченное ранее повреждённое крыло определённо сломано, а значит придётся подлатать. Как раз вовремя всплывает образ завешанной лестницы, точнее пары зонтов на ней. Варварски разломав самый безвкусный, он фиксирует крыло спицами, тратя на перевязку бинты из собственной аптечки. Дожили.
Почуяв отступающую опасность, упырь прямо таки расслабился, без остановки вещая обо всём и ни о чём одновременно. Дыхание у нечисти не кончается, а значит говорить он мог долго. Благо иногда нужные слова застревали на кончике языка, даруя передышку. К первой такой Стив уже знал как зовут хозяина дома, где тот столько добра нажил и чем развлекается в свободное время.
Эдвард ("...просто Эдди..." – поправлял тот) клялся, что в жизни человеческой крови не пил, и если на первый взгляд ложь казалась очевидна, то заметив морщинки, собирающиеся в уголках глаз, Стив с неохотой принял этот факт.
– Для того, кто ещё полчаса назад жалко распластался по полу, ты слишком общительный. – Небрежно вклинился Харрингтон в историю о местной фауне.
– Для того, кто пришел убить меня, ты слишком заботливый. – Парировал Эдди.
Лишь к вечеру, свернувшись на атласных простынях, в гостевой комнате, после целого дня сосуществования с неугомонной нечистью под одной крышей, Стив задумался о наличии у той гипнотизирующих способностей. Идею оставаться в одиночестве на чердаке Эдди забраковал сразу, как и спускаться по лестнице самостоятельно. С довольной улыбкой тот рвался на руки, ненавязчиво прижимаясь поближе.
Усталость неожиданно навалилась на плечи, топтаться в поисках постоялого двора в темень было бессмысленно, поэтому услышав предложение остаться на ночь, Стив сразу же согласился. Небольшую передышку он может себе позволить. Даже если она станет его последней.
Вопреки ожиданиям сон не шел, всякий раз перед глазами всплывал яркий образ, непохожий, не только на людей, но и на привычную нечисть. Мёртвый, бездыханный, эксцентричный, но вмиг становящийся мягким и смирным, когда речь заходила о важных ему моментах и вещицах. В мысли врезался смех – Стив тогда спросил о аромате груш, витающем в воздухе. "Я особо не чувствую вкуса, овощи и фрукты – всё одно, как земля, но в детстве мне довелось попробовать грушевый пирог, и знаешь? Он восхитителен! Готовить не умею, благо, для таких как я придумали фруктовые масла, пара капель тут, пара капель там..." – И Стив слушал, слушал и запоминал.
Заворожённый чужим голосом, он, кажется, провёл вечность, украдкой глядя на каштановые пряди, спадающие на плечи. В попытке вспомнить какую-нибудь интересную мелочь, Эдди начинал с волосами играть: накручивал на палец, оттягивал, тянул в рот, и хуже всего то, что отвращения этот жест совсем не вызывал, лишь искреннюю улыбку. Будь Харрингтон посмелее (или понаглее) сам бы прикоснулся, убедившись в мягкости кудрей, а уж дальше...
***
Стив покидал особняк на рассвете, пока утренний туман ещё заботливо укрывал землю прозрачной вуалью. Заглянув в комнату к спящему хозяину, он получил лишь невнятные сонные звуки из глубин простынь и одеял, в которые тот завернулся.
Прилично отойдя, в груди заныло, завозилось тяжелое чувство. Хотелось закрыть глаза на неразрешенное дело, разгуливающего по свету кровопийцу, семью, которой выбор профессии Харрингтона младшего не нравился вовсе. Закрыть глаза и провести ещё один день в доме, набитом до потолков антиквариатом и драгоценностями, но больше всего душу тянуло к одному конкретному сокровищу особняка – Эдварду Мансону, который предпочитал грушевые пироги кровавым охотам, ночной сон дневному, и уличную вульгарную музыку классике. Обернувшись, взгляд всё же зацепился за неясный силуэт, в мутном окне, провожающий в наверняка нелёгкий путь.
***
Семейный ужин подошел к логическому концу. Платок на шее мешал кислороду поступать в лёгкие, а от накрахмаленного воротничка то и дело чесался нос. Матушка подарила ему ровно четырнадцать неодобрительных взгляда, три разочарованных и один пустой, совсем грустный.
Диалог, смысла у которого было ровно столько же, сколько у виноградин, плавающих в бокале с шампанским. О работе, которую Стиву необходимо найти, ведь бегать по лесам, спасая жизни – удел глупцов, да и статусности никакой; о семье, которую вот пора бы уже завести, а то всё старшее поколение высшего общества сплетничает о внуках, одни Харрингтоны раздают натянутые улыбки, игнорируя нетактичные расспросы; о долге сына; о расширении жилплощади; о... Обо всём, кроме тех семейных вопросов, которые ожидаешь услышать, вернувшись домой впервые за полгода.
***
Неделю назад Стив снёс голову твари. С самой первой деревни кровавый след тянулся в следующую, а из неё в третью и уже через несколько нападений, стало ясно – в одиночку не разобраться. Огромных усилий стоило наладить единую сеть, включающую всех свободных охотников разной специализации. Рассредоточившись по всем близлежащим городам и деревенькам, три месяца шел сбор информации.
Одним дождливым утром на руки ему передали письмо с множеством марок. Портовый городок в двенадцати часах отсюда. Под паровозный гул Стив отмечал на карте все возможные пути отступления, все канализационные ходы, все грузовые корабли, на которых можно было спрятаться. Число жертв перевалило за сорок человек и более ста голов различного скота, когда обезображенный, неразумный монстр испустил свой последний вздох.
Робин – капитанша торгового судна, на котором и произошло сиё событие, обещала разобраться с сожжением и последующим отчётом в вышестоящие органы. Харрингтон лишь кивнул, не желая более и секунды проводить рядом с трупом.
***
Сбегать из дома было почти неудобно. Отец качал головой, приобнимая поджимающую губы жену за плечи, шепча, что вот-вот их сын одумается и начнёт вести порядочную жизнь.
Тем временем Стив уже забирал невероятной красоты коробку, сквозь которую сочился сладкий аромат корицы, тростникового сахара и запечённых груш. Все те три месяца, в моменты особой усталости, он вспоминал покосившуюся башню, зарастающую мхом и травами, цветные блики, исходящие от витражных окон цветным дождём. Вспоминал чужой глубокий взгляд, фарфор кожи, речь и жесты, которым позавидует любой актёр театра.
Всё это казалось таким нереальным, словно и не было того глотка воздуха в самом начале его пути, не было дня, который врезался в подкорку мозга, не было юноши, от которого собственное сердце блаженно замирало.
***
Но особняк стоял. Скрипучие ворота названное свойство утратили, бесшумно пропуская Харрингтона во двор. Только у двери он замер, что сказать? Помнят ли его вообще? Быть может, в тот день ему повезло, а сегодняшний кончится разорванным горлом и позорной смертью в луже крови. Мрачные мысли развеивает глухой топот где-то за дверью. Шаги останавливаются спустя мгновение, нерешительно скрипят половицы, а Стив всё стоит, с глупейшей улыбкой и пакетом фирменным из пекарни, пялится в тёмное дерево перед собой.
Дверь приоткрывается на чуть-чуть, осторожно, словно любопытный котёнок, охотящийся на голубей, выглядывает на пол-лица хозяин дома. Бросает беглый взгляд на прибывшего, замирает удивлённо, забывая о двери, которую придерживал – та с глухим стуком врезается в стену. Так и стоят, разглядывая друг друга.
У Эдди волосы заколоты в высокий хвост чем-то золотистым, исполненным на азиатский манер. Капризные пряди всё равно лезут на щёки и плечи. При улыбке у него ямочки на щеках появляются, вместе с небольшими клыками. И пальцы его беспокойно крутят кольца на другой руке, пока он собирается с мыслями.
– Устал с дороги, Стив Харрингтон? – С нескрываемой радостью звучит вместо приветствия.
Вечером, наигранно брезгливо морщась, когда Эдди, наплевав на все правила хорошего тона, нанизывает кусочек засахаренной груши на коготь, отправляя тот в рот, мурча от удовольствия, Стив наконец чувствует себя на своём месте. Какой-то сомнительный чай, купленный на какой-то сомнительной ярмарке и заваренный прямо в чашке, накрытой блюдцем, ни в какое сравнение не идёт с тем, который подают на семейном ужине, но в данный момент он – самое вкусное, что может быть в целом мире.
Эдди убегает куда-то вглубь дома, прежде чем вернуться с газетой, прижаться к нему почти вплотную, с энтузиазмом тыча в чёрно-белую фотографию самого Харрингтона, стоящего ошеломлённо рядом с кораблём Робин. Выпрашивает подробности, с какой-то ребяческой завистью дуется, когда речь заходит о громадных паровозах, и Стив себе обещает найти способ прокатить его на таком хотя бы единожды.
Через какое-то время, свернувшись вдвоём на тесном диване, Мансон прошепчет: "Не знаю сколько ещё проживу, но хотелось бы это время с кем-то разделить".
Стив тоже не знает. Не знает, как утром выпутается из крепких объятий, в попытке при этом не разбудить вампира; не знает, отправить ли родителям извещение о собственной смерти сейчас или чуть позже; не знает, как незаметно протащить хихикающего Эдди в балахоне в набитый людьми вагон.
Под озорное: «Как не совестно приставать уже на втором свидании!» – осыпает щёки Эдди невесомыми поцелуями. Не знает, но находит чужую холодную ладонь и сжимает покрепче.