— а там, — скажет илай, кладя голову ей на колени — знакомые руки стянут с него повязку, встрепят волосы на затылке. — было столько, что всей жизни не хватит рассказать.
но он расскажет, стараясь уложиться в полчаса, пока готовится ужин. илай, конечно, никогда не был хорош в том, чтобы говорить четко по делу, потому что самые разные детали имели для него большое значение. чья-то доброта была так же важна, как чье-то предательство, особенно, если совершенное одним человеком.
за время, пока его не было, дом почти не поменялся. зато менялось все вокруг него — сад оплели сорняки и лозы, траву по пояс они будут выпалывать до августа, если начнут прямо сейчас, в деревне его считают пропавшим и почти похоронили. будет неловко, когда все узнают, что он вернулся, но гертруда не дает ему переживать из-за этого. они используют пару дней затишья, чтобы передохнуть и привыкнуть друг к другу заново. илай будто не отвыкал вовсе.
гертруда щипает его за нос и илай морщится, невольно улыбаясь. блодьювед улетела на охоту и вернется утром. стоило начать, но он не знал, с чего.
в таком случае, стоило начать с начала и идти до конца.
в первый раз он приходит в поместье без приглашения.
это жутко невежливо, он понимает, но богам до этого нет дела. в свой первый оборот илай знакомится с мисс бурбон, профессором дирузом, жрицей, которая просит называть ее просто «фиона». еще двое людей остаются для него секретом, потому что не идут на контакт и называются фальшивыми именами.
в этом обороте илай умирает.
руки гертруды замирают у него в волосах. он смотрит на нее боковым зрением и у нее такое лицо, что он сразу жалеет о сказанном.
— ты умер. — говорит она. глубоко вдыхает, пытается хоть как-то объять эту мысль. илай вспоминает, что буквально никто не относится к смерти так же легко, как он или…
— это было один раз. — он врет и врет ужасно. гертруда гладит его по щеке там, где начинается татуировка. ее губы дрожат.
илай замечает на ее светлых висках нити седых волос — как серебряные колосья в золотом поле. он не помнит, сколько месяцев потратил, прыгая через время, как через скакалку.
так вот, он умер.
это было не так больно, как он думал будет. они все просто немного посходили с ума. жальче всего было мисс бурбон и мисс гилман — первая была ни в чем не виновата, вторую принесли в жертву. он уже не помнит, в честь чего или кому. помнит только, как рыжие пряди колыхал ветер, и как ярко горел костер.
профессор дируз не покинул поместье, но внутри илай его тоже больше не видел.
лючино — его звали лючино, точно — убил его.
у него был обломок железного корпуса корабля и очень плохая реакция на препарат, а это опасное сочетание.
— ты же обещал, что будешь осторожен. — укоряет его гертруда.
— я был! клянусь, — говорит он и прикусывает язык — ему стоит перестать клясться направо и налево.
фиона однажды разделила с ним молитву, вспоминает илай. они верили в разных богов, но все равно чувствовали себя так, словно знакомы тысячи лет — он заплетал ей косы, она благословила его будущий брак. илай думал, что, если они выберутся, будет звать ее сестрой и пригласит на свадьбу.
— всегда ли ты спешишь породниться с людьми, проявившими к тебе доброту? — фиона улыбается тонко, хитро, но илай угрозы не чувствует и лишь смеется в ответ. блодьювед ее обожает.
— почему бы и нет? хороших людей полон мир.
ему двадцать один, он молод и совсем немного глуп, хотя думает, что знает все на свете.
фиона не пережила первый оборот, и ее лицо осталось так далеко во времени, что илай не находит в себе сил его вспоминать.
мисс бурбон, думает он, деми точно была бы рада приглашению на свадьбу. он вспоминает, как плохо сочетался алкоголь и препарат и зарекается пить вообще — точнее, уже зарекся, много оборотов назад, когда деми уломала его на довлин. потом целый день болела голова, будто его снова прокляли, а деми смеялась. ее смех — единственное, что отпечаталось в памяти настолько четко, что казалось, будто он звучит из-за угла. из соседней таверны.
второй оборот настигает его письмом в красивом плотном конверте. его пригласили просто потому, что он бы и так пришел. илай не знает, кому оставлять извинения за свою наглость.
к счастью, когда он понимает, с кем будет проводить эту петлю, ему становится не так совестно за себя. наиб субедар и нортон кэмпбелл грызутся буквально с порога, ломают дверцу у шкафа на втором этаже и бьют посуду, как будто сорвавшиеся с цепи супруги. илай знает, что им отсюда не выбраться — поместье будто зверь, ему нужны такие измученные, побитые временем души, и оно съест их, выпьет досуха.
— вы похожи, — говорит илай, рискуя получить по лицу, но наиб только смотрит на него волком.
— еще чего расскажешь?
его английский звучит жестко, но за столько лет в британской армии он сточился, почти стирая его непальский акцент. илай улыбается, зная, что ему не доверяют и не будут.
— вы могли бы стать друзьями. — добавляет он масла в огонь. тогда уже нортон поднимает голову и смотрит на него, как будто он сказал, что змеи летают. его лицо словно лоскутное одеяло — шрамом измазано, будто краской.
— обхохочешься.
блодьювед в качестве утешения дергает его за волосы. он знает, что они погибнут, пытаясь друг друга спасти, но ни за что не назовут себя даже приятелями. они учат его, что люди не всегда имеют ввиду то, что говорят, но самое важное все равно будет сказано между строк.
было еще одно лицо, которое вспоминать больнее, чем умирать, и илай не произносит вслух его имя. оно тоже не настоящее, но другого он даже за несколько оборотов так и не узнал.
гертруда целует его в висок, илай неровно выдыхает и сжимает ее руку. чай, наверное, уже остыл, но она его не торопит.
третий оборот с ним случается, когда умирает эзоп.
илай успел подсмотреть его судьбу, но она при любом раскладе кончалась трагично. словно он играл в карты с удачей и всегда проигрывал. иронично, что чем дольше илай смотрел в его душу, тем сильнее погружался, тем сильнее привязывался.
так и получилось, что среди всех он единственный остался с ним в следующих оборотах.
неприкаянная душа, не находящая покоя ни у живых, ни у мертвых. илай смотрел в него и плакал — было неправильно и горько, а потом он понял, что вообще ничего не было правильным. проклятое место, проклятые люди.
он видел эзопа ребенком, который потерял мать слишком рано, видел его взрослым с кровью на руках. они оба прятались за масками, но илай прятал во благо, а эзоп во зло.
— мне не нужно ваше сочувствие, — говорил он, отстраняя его ладонь. — вы меня не знаете.
ох, но илай знал. знал дальше, чем кто-либо другой, знал всё, кроме имени. ведьмы не называют своих настоящих имен, потому что их можно будет проклясть, а эзоп забыл свое, словно оно — проклятие.
итак, когда эзоп умирает — в одиночестве, с обломанными в кровь ногтями — кто-то закопал его заживо в железном шкафчике вместо гроба — илай перематывает сразу же, не давая себе даже времени на подумать.
когда в третьем обороте эзоп снова встречает его на пороге, илай не выдерживает и прижимает его к себе, эгоистично забывая, как он относится к прикосновениям. в этой петле они еще не знакомы, илай закономерно получает в живот и целый день на него косо смотрят, но он не может заставить себя чувствовать вину.
— я просто рад, что ты жив. — говорит илай. эзоп от него отсаживается.
— я не умирал.
хочется смеяться, пока слезы не выступят.
— прости.
— мы не друзья. не делайте так больше.
мы не друзья, но я привязался к тебе, как к любимой книге, хочет сказать илай, и даже зная все твои грехи я рад, что ты жив. я рад тебя видеть.
эзопу от этого ни горячо, ни холодно. в этот раз эзоп его убивает. наверное, потом еще и бальзамирует, и тело укладывает в незабудки, чтобы синий оттенял глаза. милое хобби, мог бы сказать илай, но мертвые не говорят. по крайней мере с остальными людьми.
четвертый оборот его удивляет. когда илай уже смиряется, что больше никогда его не увидит, эзоп прибывает в поместье с опозданием, у него в кармане пиджака дорогие часы, а сам он, оказывается, больше не убивает людей. вот шутка-то.
— вы меня знаете? — спрашивает эзоп, когда илай случайно выдает свой восторг от встречи.
— еще нет, — он улыбается, чувствуя себя глупо. — то есть, знаю, но еще не того, что потом.
эзоп в этом обороте врач, и он прикладывает ладонь к его лбу. она холодная, а илай правда чувствует себя так, словно у него лихорадка.
— вы сумасшедший? — сочувственно уточняет эзоп.
— может, немного, — мягко отвечает илай. ему почти не обидно, потому что так и есть. — но вы поживите с мое и тоже сойдете с ума.
его волосы — серебряная штора — падают на лицо, когда ему в горло вонзается металлический штырь. крови слишком много и он ею давится, булькает, хрипит, прежде чем упасть, и илай лишь смотрит на него, от ужаса забывая отмотать время. его тошнит.
в следующем обороте он не выдерживает и начинает плакать, как только эзоп снова ему представляется.
— ты можешь хоть раз не умирать? — просит его илай. эзоп, до этого просто растерянный, вовсе приходит в ужас. в этом обороте он снова убийца. в его чемоданчике смертельные инъекции и ровные рядки стерильных шприцов.
— ч-что?
энни лестер, добрая душа, уводит его в комнату, не догадываясь, что он уже наизусть знает ее расположение. ганджи провожает их взглядом и заочно считает илая сумасшедшим, но ему не впервой. он устал и не хочет больше крутить это колесо, а потом эзоп убивает их всех — энни, потерявшую ребенка, ганджи, которому некуда было идти, виктора, который за все их знакомство ни слова не сказал, но был (слишком) хорошим человеком. и у него выбора не остается.
когда эзоп к нему приходит, илай уже ждет его и не сопротивляется. блодьювед скрежечет и в ужасе топорщит перья, но он слишком устал, чтобы убегать.
— это не больно. — говорит эзоп, набирая шприц.
— я знаю. — улыбается илай. на него снова смотрят, как на больного, но после всех петель он себя таковым и ощущает. ради чего он это продолжает? чего хочет добиться?
гертруда, вспоминает он. имя, отдающее остротой и хвоей. нарушенная клятва, за которую он расплачивается каждый оборот. голоса в голове, которые молчат в ответственный момент и кричат, когда не нужно, и он почему-то называет их богами.
илай сматывает время, словно пряжу, когда уже почти становится поздно.
— мы еще увидимся, — обещает он. у него кружится голова и сердце заходится в бешеном ритме, кровь отливает от лица. эзоп наверняка думает, что илай в предсмертном делириуме принял его за кого-то другого. — только… обещай не умирать и не убивать в следующий раз.
— я не понимаю, о чем вы говорите. — спокойно произносит эзоп.
— да ты вообще никогда ничего не понимаешь. — внезапно обижается илай. ему становится холодно.
может, в этом каждый раз была его ошибка. эзоп ни разу его не обманывал, если молчание за таковое не считается. это он почему-то дурачил сам себя и заочно считал его другом, даже если эзоп убивал. о, боже милостивый, он убивал его прямо сейчас.
илай закрывает глаза и игнорирует, как блодьювед в панике тянет его за рукав, торопит перемотать время. он знает, что надо, просто он так устал, а в голове наконец-то тихо.
— только в незабудки меня не клади, — шепчет илай, еле ворочая языком. — давай в розы. желтые.
он перематывает время и не знает, в какой ужас приходит эзоп от его слов.
в последнем обороте илай один.
он успевает вспомнить фиону, его сестру, которая шагала по поместью так неслышно, что, казалось, она летала сквозь стены. вспомнить деми, которая облюбовала уголок на кухне и ругала незнамо кого за пыльные бокалы. нортона и наиба, склоки бесконечные — соразмерно бесконечной преданности. по его памяти проходятся десятки лиц и имен, и чтобы не забыть он пишет.
блодьювед на него безумно обижена за прошлую петлю, и возвращается только тогда, когда они понимают, что поместье пусто.
в нем даже мертвецов не осталось.
илай выходит в сад — вспоминает мисс вудс, эмму, лизу, не так уж и важно. он выучил, что настоящим имя становится не от рождения. насколько бы кошмарными не были их жизни, они все еще могли создать что-то прекрасное — даже на лжи. из пепла чудесные цветы прорастают.
он уходит таким же, каким входил в это поместье в самый первый раз — с тоской в сердце, с пустыми руками.
— я думаю, может, лучшее, что я мог для него сделать — это никогда его не встречать. — говорит илай. на их дом мягко ложится вечер — за окнами темно, поют сверчки и кричат из леса совы. он чувствует себя счастливым и одновременно самым несчастным на свете.
гертруда целует его в лоб. ее ресницы мокрые, потому что она плакала вместе с ним прошлым, потому что она оплакала вместе с ним каждую потерю. илай вспоминает, что любит эту женщину больше, чем боится смерти, а это значит, что все было не зря.
— теперь, если ты снова окажешься у богов в немилости, — говорит она и хмурит светлые брови. — я иду с тобой. поженимся втайне от отца.
— я бы хотел получить его одобрение, — неуверенно начинает илай, но его тут же затыкают — и правильно.
— а потом ты опять надумаешь умереть. нет уж, дорогой, я больше на это не поведусь.
— так говоришь, будто я специально, — бормочет он виновато. — прости.
она качает головой. приходится снова греть чайник. где-то к полуночи они ложатся спать — завтра он снова пойдет к ее отцу и убедит его дать добро на свадьбу, потому что игры со временем его вымотали, но и научили, что его слишком мало, чтобы тратить. илай зарекается, что никаких желтых роз и незабудок, обещает себе помолиться за фиону, за энни и ее нерожденное дитя, за всех остальных, кому не повезло и кого проглотило время.
он смеется до слез и икоты, когда эзоп приходит к нему на свадьбу.
теперь ему лет четырнадцать. рядом с ним его мать — красивая женщина с серебром волос, косы к затылку, мягкая улыбка. она жива и он от нее не отходит, все еще боится людей, но улыбается, когда она цепляет ему к кармашку бутон желтой розочки.
илай не рискует подходить — каким-то образом он выступает в роли черного кота всюду, куда ступает. он просто сжимает руку гертруды крепче и готовится провести с ней всю жизнь.
— никаких больше прыжков по времени, — говорит илай. — мне нравится наше «сейчас».
— время — не скакалка, чтобы через него прыгать. — фыркает она, совершенно красивая. дети вплели ей в волосы полевые цветы. илай нежно снимает с ее плеча лепесток незабудки.
он выбирает остаться здесь и быть счастливым.