Цундерплан, увы, присущи сомнения. Чтобы она ни делала, чтобы ни говорила, она скрывала свои истинные чувства. Почему и зачем — неясно даже ей самой, но её необычайное желание как можно сильнее попадать в образ «цундере» порой заставляло совершать её не самые разумные поступки. Всё ради образа, всё ради лю… Но цундере никогда не признаются в собственных чувствах.

Но этот человек… эта полосатая рубашка, эти загадочные вечно прикрытые глаза, эта улыбка, с которой он так хорошо обходится с каждым монстром на своём пути… он идеален. Идеален во всём. Его образ отпечатывается на внутренней стороне панелей, каждая нотка его нежного голоса с особой (не)любовью записывается на диктофон и слушается, слушается, слушается, когда никто в округе не видит её.

Человек — её идеал и самая большая (не)любовь всей её жизни.

И вот, он здесь. Стоит, держит в руках свою палочку, улыбается ласково-ласково, словно ангел.

Если бы у самолётов было сердце, Цундерплан услышала бы, как оно колотится в бешенном, неравномерном ритме. Но у неё нет сердца: лишь разогретый до предела двигатель. Так жарко. Так холодно. Так тепло. Так хорошо… никто ещё не заставлял Цундерплан чувствовать себя настолько прекрасно.

Но она должна быть холодна. Нельзя раскрывать своё сердце в первые минуты встречи. Поэтому Цундерплан презрительно смотрит в ответ. Цундерплан называет человека идиотом. Цундерплан корит себя, ведь человек улыбается ей и флиртует.

Никто не говорит ей, насколько она прекрасна. Никто не говорит ей, что её тело и все его составляющие настолько хороши. Никто не говорит…

С таким человеком невозможно сражаться. Ему невозможно желать боли.

Цундерплан улетает прочь, и вновь прокручивает в голове эту замечательную встречу, понимая, что очень хочет повторить её вновь.