\\

Постепенно все встает на свои места, и Сереже даже кажется, что не было Краснодара, не было SLOVO и «Плохой компании», а был лишь он, Эрик да «Восход».

Каждый день словно с нуля.

Холодный душ, чтобы окончательно проснуться. Ристретто без сахара. Натянуть неизменную и любимую кожанку, но, поколебавшись, кинуть бандану с принтом «черный флаг» обратно в шкаф.

Когда-нибудь он сможет смириться с тем простым фактом, что прошлого не вернуть, что пути назад нет.

Сережа зачем-то меняет привычный маршрут и, выйдя из метро, делает круг по ближайшим к кофейне улочкам. Вглядывается в хмурых, вечно недовольных людей, думая, что со стороны, наверно, выглядит совершенно также. Люди-истребители, которые стремятся в небо, к плавной линии горизонта, при этом не имея даже такого элементарного, как свободы.

На самом деле, в глубине души Трущев понимает смысл своих действий, но не хочет признаваться, что ему интересна судьба бродяги, которому он по дуроте доброте подарил свой зонт. Проливные дожди шли всю неделю, и за прошедшее в хлопотах время Сережа ни разу не услышал мяукающий голос с улицы под аккомпанемент гитары.

Не то чтобы его это должно было сильно волновать…

Просто зонт жалко.

\\

Тим Гринберг в «Восход» попадает самым первым.

Заходит, как к себе домой. Колокольчик трезвонит по всему пустому помещению о прибытии гостя, вышедшие на звук из кухни Эрик с Сережей ушам\глазам\мозгам своим поверить не могут.

— Тим, — представляется.

Парень перед ними выглядит немногим старше Эрика. PLC оглядывает чужака с ног до головы, но не находит ничего необычного. Или раздражающего, что уже плюс. Простая черная футболка, белый жилет, обычные джинсы, острые скулы, о которых говорят: «порезаться можно», взлохмаченные темные волосы…

— Голос улиц нашептал, что вам необходим официант. Вот он — я, — улыбается Тим, шутливо указывая пальцем себе на грудь.

Самоуверенно. Впрочем, нельзя сказать, что это им не нравится.

— «Голос улиц»? — переспрашивает Сережа.

— Ну, этот хуй владивостокский, мы с ним позавчера пересеклись в баре, и он рассказал про это место, — поясняет Гринберг, еще сильнее запутывая Сережу, а вот Эрику, кажется, все становится понятно, и он вдруг краснеет.

— Я случайно обмолвился Максу тогда, что у нас нет даже официантов, а открытие не за горами, — бормочет себе под нос Шутов. PLC корчится — ты бы этому Максу еще адрес кофейни указал и ключи отдал. Однако не высказывает ничего, потому что противный голос в голове припоминает ему злополучный зонт. — Но я его с того раза больше не видел, а он… хм, не забыл.

Тим выслушивает это все без особого интереса, разглядывая кофейню, а потом все также нагло врывается в разговор, как и в «Восход».

— Так что насчет меня?

Гробовая тишина, недоуменный взгляд Сережи, искры назревающего смеха в глазах Эрика. Трущев на секунду замирает, приоткрыв от удивления и наглости собеседника рот, но быстро справляется с этим и опять нацепляет равнодушную маску работодателя.

— Работа тяжелая, зарплата не самая высокая, пока мы не разгонимся. Сами еще новички в этом деле и… — начинает серьезный разговор PLC, но его перебивает Эрик.

— Не слушай его, наша работа — одно сплошное удовольствие!

Тим хмыкает и кивает. Для него все перечисленное явно было не проблемой. Да и Сережа с Эриком ему понравились, сразу ясно — скучно не будет.

— Ну что ж, добро пожаловать в «Восход».

Это звучит почти как «добро пожаловать в семью».

\\

— Это что еще за хрень, — хрипло выдыхает Сережа, заходя в кофейню и сразу же натыкаясь на второго гостя за пару дней.

Мужчина кажется смутно знакомым с этими своими дредами, собранными на макушке, делающими его похожими на ананас. Он стоит, облокотившись о стойку и о чем-то перешептываясь с Тимом, улыбается приветливо PLC, но улыбка тут же сдувается, как воздушный шарик.

Трущев всем своим видом показывает, что ему нужны объяснения, и мысленно клянется себе в любом случае не огрызаться, но получается херово. Если честно, совсем не получается.

— Это не хрень, это Никита, — представляет парня Шутов. Лукашев уверенно протягивает руку для рукопожатия. — Но он предпочитает, чтобы его звали Джеем. Мы вместе отыгрывали пару концертов, в Питере, вроде бы… А это дед Сережа, про которого мы тебе рассказывали и который, судя по взгляду, сейчас будет разносить все к ебеням.

— Нам нужен повар, — оправдывается Эрик, видя, что ситуация принимает плохой для него оборот. — А Джею нужна работа, так что…

— И почему ты решил, что именно он нам подходит? — устало, но уже беззлобно спрашивает PLC.

— Потому что я хорошо знаю Никиту. Я ему доверяю и готов за него поручиться. Ты же сам говорил, что твои люди всегда с тобой…

А потом понимает, что сказал, и затыкается резко.

Шутов может лишь глазами мольбу передать: пожалуйста, только не злись. Никита хмурится, будто считывая мысли обоих и смутно догадываясь обо всех скрытых подводных камнях. Даже Тиму становится неловко, хотя он, в принципе, и не понимает, что произошло.

И… Сережа просто кивает, улыбаясь против воли — рядом с Эриком по-другому и невозможно. Дает понять, что все в порядке. И отчетливо видит, как приподнимаются уголки губ Эрика и расслабляются плечи Джея.

Он и не злится, правда.

— Убедил. Если накосячит, убью всех троих. Тима тоже — как свидетеля. Кухню Джею уже показывали?

— Я бы даже кухней это не назвал, — подает голос Никита, получая шутливый толчок в плечо от Эрика, который эту самую кухню и обустраивал.

PLC смотрит на них и ловит себя на мысли, что все это до невозможности правильно.

Полное умиротворение.

\\

Сережа замирает у входа в метро, когда слышит отдаленный звук гитары. Площадь рядом обычно была заполнена народом — одна из причин, почему Трущев выбрал место для кофейни именно здесь, — но после нескольких дождливых дней, люди особо не стремились прогуляться по мокрым улицам. Кто-то толкается, пытаясь протиснуться через Трущева и тихо матеря так некстати остановившегося в проходе мужчину, и это словно выводит из транса.

PLC качает головой, мысленно проклиная эту затею, но все-таки разворачивается и идет в сторону звука.

Сначала он видит его со спины: в поношенной, но не совсем грязной кофте, в таком же состоянии джинсы, кое-где протертые до дыр, мокрые — Сережа почему-то был уверен, что насквозь, — ботинки. Бродячий музыкант держит в руках гитару, как самое дорогое и лучшее в его жизни, любовно перебирает аккорды и тихо напевает себе под нос.

«Красиво играет» — первая проскочившая мысль. Вторая мысль связана с деньгами, которые так удачно найдены в правом кармане кожанки. Сережа уверенным шагом подходит к Максу и останавливается напротив.

— Привет.

Реплика остается без ответа, Свобода только сбивается с выверенного ритма, устало оглядывает мужчину, и продолжает играть, пропуская аккорд, как ни в чем не бывало.

— Мда, не густо, — комментирует PLC ту мелочь, что сердобольные люди кидали в открытый футляр гитары.

— Не густо — это твои усы, — огрызается Максим.

Сережа и хотел бы тоже резко ответить, но вместо этого у него вырывается только смешок. Слишком уж хорошо знает эту показную гордость и независимость.

— Никакого уважения к человеку, который тебе, между прочим, помог.

— В смысле? — не понимает музыкант, отрывая взгляд от гитары и вглядываясь в собеседника получше. Хмурится, пытается сообразить, а не у этого ли мутного мужика занимал месяц назад бабла на еду, и готовится уже съебывать по-быстрому. А потом останавливается взглядом на кожанке, и события минувших дней пролетают перед глазами.

Дождь, переулок, силуэт неизвестного мужчины…

— Блять, зонт.

— Точно, зонт, — кивает PLC, улыбаясь из-под усов, — можешь не возвращать, он тебе понадобится больше, судя по всему.

Свобода поджимает губы, наблюдая, как Трущев наклоняется и кидает в открытый футляр смятые купюры.

— Что спеть-то тебе? — спрашивает Макс, кривясь. Гордость давно на улицах не катит, хочешь жить — умей вертеться. — Ну, можешь просто исполнителя назвать, а я…

— PLC.

— Кто спился?

Сережа тяжело вздыхает.

— Это имя краснодарского рэпера.

Максим издает грустный «трунь» струной гитары.

— Хуевый рэпер, раз его никто не знает.

— Ну спасибо, — обиженно отвечает Сережа, складывая руки на груди, а Макс смотрит издевательски позитивно. — Сыграй тогда что-нибудь мужское, брутальное, ну, знаешь, ты же все-таки голос улиц. Хватит тебе этих мяуканий.

«Хорошо», — одними губами произносит Максим, загадочно улыбаясь. Не к добру, конечно. И понеслось…

— Не гони меня, я не зря писал эту песню. Забери меня, мы готовы спеть ее вместе.

PLC хмурится, когда слышит смутно знакомые аккорды и совершенно незнакомые слова, а когда все понимает, то слишком поздно.

— Никогда-никогда, никому-никому, я тебя не отдам, я тебя не отдам, я тебя не отдам.

Свобода останавливается, когда слышит сдавленный и плохо скрываемый притворным кашлем смех. «Не такой уж он и мутный», — думает Макс, расплываясь в ответной кошачьей улыбке. — «За такие выкидоны в последний раз я получил по морде, а этот… смеется».

— Я здесь открываю кофейню неподалеку, — зачем-то говорит PLC после нескольких минут молчания.

— О, а я-то думаю, кто этот идиот, что снимает здание на углу, — саркастически вздыхает Свобода, но тут же продолжает уже другим тоном, более теплым, более настоящим, — Знаю я и про тебя, и про «Восход», успокойся, и Гринберга тоже я к вам отправил. Когда вы открываетесь?

— Через четыре дня, — бросает ему короткое Сережа, пока голос разума в голове кричит, что нужно перестать откровенничать с какими-то бродягами на улице. Поэтому Сережа кидает последний взгляд на Максима, будто пытаясь его запомнить хорошенько, разворачивается и уходит, даже не оглянувшись.

— Удачи, — кричит ему вдогонку Анисимов.

«Я приду» — остается не услышанным.

\\

Не надо быть гением, чтобы понять, что одному официанту будет довольно сложно. В Гринберге PLC не сомневается, но все равно дает клич «требуется персонал».

По объявлению приходит милая девушка с косичками и трудно выговариваемой фамилией. Она честно признается, что опыта работы у нее никакого, но желания — хоть отбавляй, и Сережу эта честность покоряет.

И когда Трущев уже готов Софе форму выдать и отправить к ребятам, в «Восход» с видом победительницы заходит она.

В зеленом костюме, который на несколько размеров ей великоват, чудовищно уверенная в своих силах, девушка волосы за спину откидывает и взгляд такой посылает, что Авазашвили хочется спрятаться Сереже за спину.

— Евгения Майер, — говорит она, подходя ближе и безошибочно определяя, кто здесь главный. Поэтому Трущеву улыбается почти ласково, хитро, как умеет, а простым смертным этого зрелища увидеть не дано. — На должность официантки.

— Опоздала ты, Женя, — шутливо кричит Гринберг, — У нас уже Соня. Соня — супер.

У Жени такое лицо, будто ее только что хорошенько ударили. Но она не разворачивается и не уходит — не в ее стиле бросить то, что, по мнению Жени, ей должно принадлежать. Софа не знает, как реагировать, поэтому просто молчит, морально готовясь к отказу. Таким же, как Майер, обычно не отказывают.

Сережа поджимает губы, разглядывая обеих, и наконец-то произносит решение, от которого никому легче не становится.

— Вдвоем будете на стажировке. Кто меньше накосячит, тот и останется.

Проходя мимо Сони, Майер будто бы случайно задевает ее плечо своим. И вот тогда-то Софи понимает, что крупно влипла.

\\

— Я думал, что все ушли.

Эрик вскидывает голову, как олененок при свете фар, и едва борется с желанием спрятать за спину сигарету, будто застуканный перед матерью подросток. Сережу трясет то ли от пронизывающего ветра, то ли от взгляда, которым одаривает его Шутов. Уставший, нет, даже откровенно заебанный — не такой, каким его привык видеть PLC за все время их дружбы.

— Я тоже думал, что ты давно дома.

Дворик кофейни с обшарпанной кирпичной стеной, мусорными пакетами, старым забором, отделяющим их от чужого двора, и скамейкой посередине — не самое лучшее для вечерних откровенных разговоров, но Трущев почему-то предпочитает не оставить парня в покое и подождать его в внутри, а сесть совсем рядом, плечо к плечу, коленками соприкасаясь.

Сережа молча пялится на тлеющую сигарету между тонких пальцев и морщится, а Эрик смотрит куда угодно, только не в глаза.

— Зачем ты здесь? — спрашивает, наконец, PLC. Эрик, будто опомнившись, сигарету к губам прикладывает, мол, а ты как думаешь, сижу, видишь, курю, сам доебаться до меня решил, но Сережа качает головой. — Не в этом смысле, а вообще. В Москве, в «Восходе». Здесь.

Рядом.

Трущев смотрит на Эрика и видит ребенка, что потерялся на перекрестке. И Сережа честно хочет помочь.

— Это ведь не твое, — продолжает Сережа после тяжелой паузы. — Ты притворяешься, что тебя все устраивает, потому что если в ложь поверить — она станет правдой.

Конечно, PLC видит, как смотрит Шутов на давно забытую где-то в углу «Восхода» гитару. Как с каждым днем он все сильнее скучает по Краснодару, прошлому образу жизни, концертам и студии. Как кривится, вставая за стойку, и делает двойной капучино с двойной агрессией, будто бы темпер с холдером были основными виновниками всех проблем.

— Если пути назад нет, то приходится двигаться только вперед, — выдыхает вместе с дымом горькие слова Эрик. — Уж ты-то точно об этом знаешь.

— Я потерял все, — соглашается Трущев, видя, как парень вздрагивает от его слов. — Но ты-то нет. Я прекрасно знаю, что ты сам отказался, хотя были хорошие предложения в Краснодаре, и не понимаю, почему…

Всю свою жизнь Эрик стремился к чему-то большему, чем он сам, и когда-нибудь маленькая кофейня с амбициозным названием «Восход» перестанет казаться ему верхом мечтаний. Когда-нибудь настанет момент, когда одного только Сережи с вагоном и маленькой тележкой проблем рядом ему не хватит. И PLC будет готов отпустить, но пока…

— Потому что кто-то с тобой до своего поворота, а кто-то до конца, — говорит Эрик так тихо, что слова сливаются с шумом ветра.

Потому что ты потерял все, но не меня.

PLC шумно вдыхает и выдыхает через нос, чтобы успокоить быстро бьющееся сердце, а Эрик грустно улыбается и не отталкивает руку Сережи, когда он осторожно касается его плеча.

— Я этого вашего Макса встретил, — меняет тему Сережа, мысленно обещая вернуться к ней потом, но не сейчас, потому что еще не готов (или он, или Эрик, а может вовсе оба). Шутов отрывается от разглядывания косых матных букв на заборе и смотрит Сереже в глаза — впервые за весь разговор. — Он сыграл мне брутальную обработку песни Серебра, а я отдал ему всю мелочь, что была в карманах.

— И как он тебе? — спрашивает Эрик, носком ботинка потушив сигарету. PLC долго молчит, подбирая правильное слово, а потом расплывается в улыбке и говорит:

— Конченый.

Эрик смеется, звонко и непринужденно, и Трущеву даже губу приходится прикусить, чтобы не выдать рвущуюся наружу гордость от этого маленького достижения. В его воображении звенят монетки, упавшие в копилку «рассмеши Эрика», как в глупой мультяшной анимации.

— Пойдем, заболеешь еще перед самым открытием, я тебе больничный оплачивать не буду, — говорит Сережа, вставая со скамейки, но не чувствуя совсем проникающего под куртку холода.

Они вдвоем делают шаг навстречу мечте, и плевать даже, если в разные стороны.

Нужно идти вперед.