Дин всегда выбирает ножницы.
Это одна из немногих непоколебимых универсальных констант в мире Сэма. Люди умирают, пьяницы проигрывают в бильярд, а ножницы Дина каждый раз падают на камень Сэма.
Сэм помнит, как в семнадцать лет повёл Шелли Бартусек на выпускной бал в старшей школе Уотертауна, помнит, как тем вечером Дину понадобилась машина, и они автоматически подняли кулаки в воздух, чтобы решить, кто сядет за руль. Папа слёг со сломанной ногой, а Дину нужно было на концерт, но Сэм победил и забрал свою спутницу на самой сексуальной машине, которую она, вероятно, когда-либо видела.
Сэм помнит, как потом Дин ворчал из-за этого несколько недель, но было довольно легко не обращать внимания на ворчание, стоило только Сэму вспомнить, как он забрал Шелли домой после танцев. Час на качелях перед крыльцом, поцелуй на ночь, и Сэм ещё долго плавал в воспоминаниях после того, как они оставили Уотертаун, штат Висконсин, позади них в пыли.
***
Дин всегда выбирает ножницы, и Сэм не может заставить себя упрекнуть брата в безнадёжном оптимизме. Это состязание воли; затянувшаяся гонка, чтобы узнать, кто из них первым разорвёт шаблон. Раз за разом Сэм почти выбирает бумагу. Просто чтобы посмотреть, что будет.
Но инстинктивно он знает, что не Дин станет тем, кто сойдёт с этого пути. Так что Сэм выбирает камень и каждый раз выигрывает. Качает головой, дразнит брата и смеётся над угрюмым взглядом, которым Дин всегда его одаривает.
Через несколько месяцев после того, как Сэм возвращается в этот мир, они спорят, кто первым пойдёт в душ после грязной охоты. Они впервые после Стэнфорда вернулись к этой традиции, но сегодня они оба покрыты грязью и запёкшейся кровью. Тому, кто не попадёт под душ первым, придётся соскребать грязь ногтями, и Сэм не хочет, чтобы это был он.
Он почти колеблется. Прошло больше трёх лет, и в какой-то момент он понимает, что правила могли измениться. Впервые в жизни он не уверен, что выберет Дин, и из-за этой неопределённости реальность словно переворачивается с ног на голову.
Может быть, отчаяние заставляет его сжать руку в кулак и держать её уверенно, или, может, он сам безнадёжный оптимист. В любом случае, схема срабатывает, и Сэм с облегчением вздыхает, когда бьёт ножницы Дина своим камнем. Облегчение не имеет ничего общего с тем, что он первым идёт в душ, оно связано с осознанием того, что есть одна константа, на которую он всё ещё может положиться.
Он ухмыляется, когда Дин сердито бормочет: «Блядь!» — и всё ещё улыбается, когда закрывает дверь ванной и перекрывает поток ворчливого голоса Дина.
***
Дин всегда выбирает ножницы, и четыре месяца спустя Сэм начинает что-то подозревать.
Он понятия не имеет, что изменилось, но внезапно скептически относится к своей теории «безнадёжного оптимизма». Даже Дин рано или поздно должен учиться. У Сэма нет причин изменять системе — он каждый раз выигрывает, — но Дин? Дин уже должен был отчаяться достаточно, чтобы попробовать что-то другое.
Упрямое следование традициям просто не согласуется с логикой.
Последней каплей — намёком, который окончательно выбивает Сэма из колеи, — становится мерзкое существо, на которое они охотятся в Аризоне. Это афанк — вероятно, тот самый монстр, который стоит за всеми этими городскими легендами об аллигаторах под городами, — и он живёт в канализации.
Их план не очень хорош. Сэму не нравится, когда им приходится разделяться. Но они играют в камень-ножницы-бумага, чтобы решить, кто выследит эту тварь в грязной канализации. Когда Дин проигрывает, он жалуется громко, как и всегда, но на этот раз Сэм задумывается.
Не раньше, чем всё закончится, конечно. Не раньше, чем существо умрёт, и Сэм будет зашивать руку Дина в мотеле, пока кровь гудит от того, как близок он был к тому, чтобы потерять брата в беспорядке туннелей.
Только тогда до него доходит, что его сумасшедший, безрассудный, чрезмерно заботливый брат ни за что на свете не позволил бы Сэму взять это на себя — и только тогда Сэм понимает, что его обыграли.
От этого откровения он резко поднимает глаза и ловит пристальный взгляд Дина. Дин смотрит на него широко раскрытыми, растерянными глазами, не подозревая о мыслях, наполняющих голову Сэма. Не понимая, что его раскусили.
Сэм с трудом сглатывает и заставляет себя отвести взгляд; заканчивает последний стежок, а затем перевязывает руку Дина на ночь.
— Чувак, — говорит Дин, следуя за Сэмом, когда тот встаёт, и кладёт руку на внезапно напрягшуюся спину Сэма. — Ты в порядке?
Толком не соображая, Сэм поворачивается лицом к брату. Он понимает, что стоит слишком близко, и, хотя это должно быть неловко, он не отступает. Но Дин тоже не отступает. Отсюда Сэм в деталях видит изумлённую зелень глаз Дина и россыпь веснушек на его лице. Он видит, как брови Дина в замешательстве хмурятся, и вдруг необъяснимо думает, что его брат красив.
— Ты?.. — начинает Сэм, но горло сжимается и не даёт закончить. Дин наблюдает за ним с выжидающим любопытством, и Сэм качает головой. — Ты, наверное, думаешь, что я такой идиот, — бормочет он.
— Сэмми, какого чёрта?
— Всё в порядке. — Сэм делает осторожный шаг назад. — Я и правда идиот. Абсолютный.
— Или просто псих, — услужливо подсказывает Дин. — Я слышал, что это может быть проблемой. — Он подтрунивает, но это лишь слишком хрупкий фасад, который никак не скрывает его замешательства. — Сэм, о чём ты вообще говоришь?
— Ни о чём. — Сэм бредёт через комнату, смывая кровь Дина с рук в раковине. — Это ерунда.
Дин явно ему не верит, но Сэм твёрдо намерен больше ничего не говорить.
***
Дин всегда выбирает ножницы, и теперь, когда Сэм обращает на это внимание, он понимает, что не знает своего брата так хорошо, как думал.
Теперь, когда он присматривается, то видит его — защитный кодекс, направляющий действия Дина. Его ворчание — лишь пустой звук, когда Сэм прислушивается к правде за ним. «Почему отвратительная часть всегда на мне?» означает «Я не подпущу тебя к этой твари». И «Ну и иди ты нахер со своим душем» означает «Ты выглядишь измученным, чувак».
«Иногда я тебя ненавижу» означает «Я так чертовски сильно тебя люблю» — и последнее пугает Сэма до чёртиков.
Он не достоин, он не заслуживает этого, и он просто не понимает, как Дин может и дальше ставить его на первое место — снова и снова, — когда Сэм только и делал, что подводил брата.
***
Дин всегда выбирает ножницы, и в штате Вашингтон это приводит к тому, что он оказывается в центре гнезда пикси в самый неподходящий момент — именно тогда, когда Сэм произносит последние слова обряда, который заставит их всех взорваться. Дин оказывается покрытым внутренностями пикси, что достаточно тревожно, но ни один из них не ожидает, что к этому прилагается проклятие.
В нём нет ничего смертельного — все предания гласят, что последняя шалость пикси проходит спустя несколько дней, — но оно всё равно обрушивается на задницу Дина, и Сэм быстро понимает, что брат не может лгать, не может держать мысли при себе и не помнит о такой глупости, как правила приличия.
Ко всему прочему, тот факт, что Дин не может лгать, — это искушение чистой воды, и Сэм только и может, что не воспользоваться этой возможностью. Он о стольком хочет спросить Дина, и вопрос о ножницах стоит в самом начале списка. Если он спросит, когда Дин в нормальном состоянии, брат откровенно соврёт. Но в нынешнем состоянии Дин не может даже отмахнуться, и это прекрасная возможность вытащить всё на свет божий.
Но всё же Сэм не глупый и потому держит вопрос при себе.
К сожалению, впечатляющая сила воли Сэма не мешает Дину говорить о том, о чём ему хочется, — а это, судя по всему, всё, что первым приходит в голову.
Это приводит к некоторым болезненным моментам, когда Дин говорит симпатичной девушке за стойкой регистрации мотеля, что от неё приятно пахнет, а позже сообщает парню у автомата со льдом на улице, что в этих штанах его задница выглядит просто потрясающе.
Сэм загоняет брата в номер и клянётся держать его там, пока проклятие не пройдёт, но оказывается, что Дин и Сэму находит что сказать.
— Знаешь, я люблю тебя, даже несмотря на то, что иногда ты девчонка.
Возможно, это и не новости, но Сэм стонет, откидываясь на кровать и закрывая лицо рукой, решив игнорировать Дина изо всех сил.
— Но я всё равно люблю, — упрямо продолжает Дин. — Я люблю тебя даже больше, чем смотреть «Когда Гарри встретил Салли». Только никому не говори, что мне нравится этот фильм, хорошо?
— Дин, хватит болтать, — умоляет Сэм. Потому что, конечно, нет ничего плохого в том, что Дин признался, что ему нравятся глупые романтические комедии — и, возможно, после Дин просто перейдёт к сравнению любимых вкусов пирога, — но ещё есть целая куча вещей, о которых Дин мог бы рассказать и о которых Сэм не должен знать. Через три дня Сэм в последнюю очередь хотел бы разбираться с тем, как его брат прячется в ванной и отказывается выходить из-за унижения потому, что раскрыл самые тщательно хранимые секреты.
Сэм удивляется, чувствуя, как кровать прогибается, и ещё больше, когда чувствует, как Дин устраивается рядом, прижимаясь тёплой щекой к плечу Сэма, что очень похоже на обнимашки. Сэм осторожно убирает руку, чтобы посмотреть на брата, и обнаруживает, что Дин наблюдает за ним широко раскрытыми, обеспокоенными глазами.
— Ты злишься на меня, Сэмми? — спрашивает Дин, и его голос и лицо соответствуют тонам глубокой искренности.
— Конечно нет, — отвечает Сэм.
— Хорошо, — говорит Дин и прижимается ближе, заставляя сердце Сэма необъяснимо биться в груди. — Не хочу, чтобы ты злился на меня, Сэмми. Я люблю тебя.
— Ты уже говорил, — указывает Сэм.
— Да, но я люблю, — настаивает Дин и внезапно поворачивается, ёрзает и встаёт на четвереньки, чтобы посмотреть Сэму в глаза. — Я охуенно сильно тебя люблю. Это больше, чем просто братские чувства, понимаешь? — Он говорит это так бодро, так просто, что Сэм почти поверил бы, что это не то, чем кажется, — почти поверил бы, если бы не факт, что Дин наклоняется и целует его, и Сэм никак не может ошибиться в значении.
Он быстро вскакивает на ноги, громко объясняя, что нет, он не злится, ему просто… нужно сходить за едой. Прямо сейчас. Одному. Он подсыпает Дину в воду успокоительное, когда они ужинают, и делает то же самое большую часть следующих трёх дней, ожидая, пока проклятие рассеется.
Наблюдая, как Дин спит, он снова думает о том, как красив его брат. Виновато думает о том, чтобы наклониться и поцеловать его спокойные губы, чтобы проверить, такие ли они мягкие, как подсказывает ему быстро мелькнувшее воспоминание. Одна только мысль о том, чтобы сделать что-то подобное с братом, должна вызывать куда больше причин держать себя в руках, но единственное, что останавливает Сэма, — это осознание, что он непростительно нарушит доверие Дина.
Вместо этого он наблюдает с безопасного расстояния, гадая, желая и бесплодно размышляя, пока солнце встаёт и садится, а время выводит проклятие из организма Дина.
***
Дин всегда выбирает ножницы, даже после того, как на четвёртый день приходит в себя.
Они сразу же начинают притворяться, что того поцелуя никогда не было, продолжая заниматься своими делами. Другая охота в другом городе, кофе каждое утро и пара бутылок пива, чтобы отпраздновать успех, когда жизни спасены и дух упокоен. После этого ещё одна охота, а затем ещё одна, по следу газетных вырезок и некрологов по всей стране от одной миссии к другой, и всё это время Сэм внимательно наблюдает за Дином.
Он не пытается быть незаметным. Сэм никогда не смог бы скрытничать в дерьме, в котором замешан брат. Какой смысл пытаться быть скрытным, когда это только подтолкнёт Дина к мысли, что ему есть что скрывать?
Кроме того, Дин тоже всегда следит за ним. Сэм с потрясением понимает, что это не новость. Дин всегда следил за Сэмом с исключительным вниманием, увлечённо и покровительственно, и Сэм думает, что он полный идиот, раз не понял, что это нечто большее, чем просто приглядывание. Возможно, конечно, Дин беспокоится, что Сэм сбежит из-за него — после Стэнфорда, после инцидента в Бёркитсвилле, особенно после Хиббинга, штат Миннесота, — но вес его взгляда тяжелее, и теперь, когда Сэм обращает на это внимание, он чувствует тёплую благодарность и что-то более близкое к желанию, поселившееся глубоко в груди.
В конце концов они чаще ловят друг друга, их взгляды задерживаются больше, чем следовало бы, когда один поднимает глаза и обнаруживает, что другой пристально смотрит. Сэм всегда старается сохранить нейтральное выражение лица, потому что альтернативой были бы приглашающая улыбка или откровенный хищный взгляд, которые — он почти уверен — только заставят Дина убежать. Дин всегда краснеет и виновато отводит взгляд.
Дюжину раз Сэм чуть было не говорит что-нибудь, но так и не решается. Он мог бы оказаться рядом с Дином за считанные секунды, мог бы прикоснуться к нему, поцеловать его и сделать все те вещи, которые братьям делать не положено, но что-то его останавливает.
Это не страх. Только инстинкт, подсказывающий, что время неподходящее, что Дин не готов, что бы ни было между ними, ему нужно больше времени, чтобы вырасти и обосноваться.
Поэтому Сэм продолжает наблюдать, откладывая каждую мысль и мечту на потом. Сдерживает желание слизнуть воду, стекающую по шее Дина, когда брат выходит из душа, или прижать его к комоду, пока Дин роется в сумке в поисках футболки, или забраться в кровать позади него и слушать, как он храпит.
— Чувак, что? — спрашивает однажды Дин, раздражённый и сбитый с толку тем, что Сэм снова пялится на него.
— Ничего, — говорит Сэм и улыбается маленькой, тайной улыбкой, которая, как он знает, сведёт Дина с ума. — Ничего. Не беспокойся об этом.
Дин ругается и швыряет полотенце Сэму в голову, а Сэм смеётся, следуя за братом к машине.
***
Дин всегда выбирает ножницы, поэтому в один прекрасный день Сэм выбирает бумагу вместо камня, и это переворачивает их мир с ног на голову.
Он делает это не на охоте или в какой-то опасной ситуации — в последнюю очередь он хочет, чтобы их убили, потому что голова Дина пошла кругом в ситуации жизни и смерти. Он ждёт чего-то простого — разногласий насчёт того, что они будут на ужин: пиццу или гирос, — и выражение лица Дина, когда он видит плоские растопыренные пальцы Сэма, — это бесценный ужас.
Сэм мог бы нарушить молчание, но вместо этого он выжидает. Заворожённо наблюдает, как Дин открывает и закрывает рот, не издавая ни звука. Он ждёт, пока Дин наконец с медленной неохотой поднимет глаза и встретится взглядом с Сэмом.
— Так. Эм. Значит, гирос? — спрашивает Дин.
— Знаешь, я тебя раскусил, — говорит Сэм, уклоняясь от вопроса. — Я следил за тобой несколько месяцев.
— Не понимаю, о чём ты говоришь, — отвечает Дин, но его маска разлетелась к чертям, и Сэм видит его насквозь.
— Ты правда попытаешься убедить меня, что делаешь это не нарочно? — спрашивает Сэм, чувствуя, как уголок рта растягивается в непрошеной улыбке. — Серьёзно, Дин?
Дин чертыхается и отводит взгляд, шаркая носком ботинка по ковру.
Сэму его почти жаль. Очевидно, он с головой втянул в это своего брата. Но время наконец-то подходящее, и цель Сэма никогда не была яснее. Кроме того, Дин сам этого хотел. Никто не может связаться с Винчестером, не пострадав от последствий — даже другой Винчестер.
— Знаешь, всё в порядке, — говорит Сэм, подходя слишком близко. — Я просто думаю, что нам нужна новая система.
Дин наклоняет голову и настороженно щурится, нервно сглатывая, когда говорит:
— Ты правда не злишься? — Вместе с вопросом Сэм слышит в голове голос Дина, яркий, жалобный: «Не хочу, чтобы ты злился на меня, Сэмми» — который эхом отдаётся в его памяти.
— Нет. Я имею в виду, ты абсолютный придурок, но. Это не новости.
Дин смотрит на него, но угрюмость не проникает в его взгляд. И не скрывает бессловесный проблеск надежды, которую видит Сэм, тщательно спрятанной, но всё равно видимой. Сэм испуганно вздыхает, когда понимает, что вот оно, вот тот момент, которого так ждало его сердце, и пришло время поставить всё на карту.
Он чувствует ужас и возбуждение в равной степени, когда говорит:
— Эй, Дин?
— Что?
— Не бей меня за это, ладно?
— Бить тебя за?.. — Вот только Сэм целует его прежде, чем он успевает закончить вопрос, берёт лицо Дина в руки и наклоняется, чтобы прижаться губами к губам изумлённого брата. Дин удивлённо ругается прямо в поцелуй, и на секунду Сэм переживает, что всё неправильно понял — что он просчитался и испортил всё безвозвратно.
Но прежде чем он успевает отстраниться, Дин начинает двигаться, тёплый, нетерпеливый и ободряющий. Его губы приоткрываются под губами Сэма, язык едва заметно, дразняще прикасается к нижней губе Сэма, руки скользят по растрёпанной копне волос Сэма, а затем по спине, чтобы притянуть ближе.
Сэм принимает каждое приглашение, его руки оставляют лицо Дина и скользят по телу брата, исследуя его. Он чувствует, как член начинает проявлять интерес к происходящему — ему хочется схватить Дина за задницу и прижаться к нему, — но думает, что это будет слишком дерзко для новой, незнакомой связи между ними. Поэтому вместо этого он стонет Дину в рот, сжимает его крепче и не отстраняется, пока они оба не начинают тяжело дышать, задыхаясь.
— Господи, — шепчет Дин, когда они, наконец, отстраняются, оставаясь всё ещё так близко друг к другу, что Сэм чувствует, как слова призраком скользят по его губам, влажным от поцелуев. Они всё ещё держатся друг за друга, крепко сжимая руки, вдыхая воздух друг друга, и Сэм не хочет отпускать.
Глаза Дина, наконец, открываются, встречаясь с глазами Сэма так, как только могут, с расстояния нескольких дюймов, и он говорит:
— Хочешь?.. Я имею в виду, мы можем… — Он замолкает, но доносит мысль достаточно ясно, и на мгновение Сэм испытывает серьёзное искушение. Они могли бы: перенести всё в постель, раздеться ещё больше, прикасаться, целоваться и исследовать…
Но каждая стена Дина рушится между ними, и Сэм видит в его глазах что-то ещё. Брат нервничает, выражение его лица открытое и неуверенное, и он ждёт, что Сэм скажет ему, что делать. И как бы сильно Сэму ни хотелось швырнуть голого брата на ближайший матрас, он с внезапной ясностью понимает, что они должны двигаться медленно.
Его брат в душе романтик, и это не какая-то интрижка, которую они могут отложить на потом. Это нечто важное. Это всё меняет. Сэм обязан перед Дином сделать всё правильно.
Но это не меняет того факта, что Дин смотрит ему прямо в глаза и предлагает всё — никаких задержек, никаких отвлекающих факторов, ничего, кроме чистого обещания, — и Сэм достаточно хорошо знает своего брата, чтобы быть уверенным, что, если он сейчас отступит, Дин воспримет это неправильно. Дин увидит отказ в том, что Сэм не хочет торопиться, а воздух полон такого напряжённого ожидания, что Сэм не осмеливается сделать ничего, чтобы снять напряжение. Он застыл как вкопанный — его брат, тёплый и недышащий, в его объятиях, — зажатый между противоречивыми побуждениями принять всё, что предлагает Дин, или сделать необходимый шаг назад.
Дилемма Сэма решается сама собой, когда желудок Дина издаёт громкое урчание, подчёркивая тот факт, что время ужина давно прошло. Глаза Дина комично расширяются от этого звука, полные удивления и немного предательства, и внезапно Сэм не может ничего, кроме как рассмеяться. Он хихикает в плечо Дина, прижимая брата ещё крепче, пока тело сотрясается от нескрываемого веселья.
— Иди нахуй, — бормочет Дин, но его тон скорее насмешливый, чем раздражённый.
— Давай, — говорит Сэм, широко улыбаясь и вытирая слёзы, когда, наконец, отстраняется. — Пойдём поедим гирос. — Потому что Дин выиграл честно и справедливо, даже если место, где они продаются, выглядело чертовски сомнительно. — А потом можем выпить пива. Где-нибудь, где есть дартс, чтобы я надрал тебе задницу.
— В твоих мечтах, Сэмми, — говорит Дин. — Ты никогда в жизни не побеждал меня в дартс.
Это правда, и Сэм снова смеётся, хватая куртку с ближайшего к двери стула и следуя за братом на парковку. Солнце только скрылось за линией деревьев, фиолетовые тона едва начинают расползаться по небу, когда Сэм и Дин направляются к машине.
— Всё бывает в первый раз, — ухмыляется Сэм.
По пути к пассажирской двери он шлёпает Дина по заднице, и это кажется правильным.