— Я могу быть тебе полезен ещё чем-нибудь? — спрашивает Кас. Дин морщится. Кас слишком хорошо освоил сарказм.
Да, завтра День Святого Валентина, а на следующий — годовщина инцест-секса с Сэмми, и Сэм, вероятно, ожидает, что я что-то организую, типа праздник или вроде того, и что мне делать, купить цветы? Дин ничего этого не говорит. Просто у него вот такая дерьмовая удача, раз единственный из всех его знакомых, кто вряд ли психанёт из-за инцеста, — это ангел, который злоупотребляет воздушными кавычками. Что бы ни было у него с Сэмом, Дин сомневается, что ангельские кавычки помогут.
— Нет, — говорит он. — Спасибо, Кас. Эм, думаю, мы с Сэмом уедем на несколько дней. Ну знаешь, возьмём перерыв. Так что мы не будем тебе мешать. Может, тебе тоже стоит так поступить. Взять перерыв то есть. — Или начать ещё одну гражданскую войну, или что-то в этом роде, Дин не очень горит желанием диктовать Касу, чем увлекаться.
— Спасибо, Дин. Я подумаю над этим. — Тон Каса ясно даёт понять, что он будет выполнять Важные Задачи, вероятно, на космическом уровне, а не что-то легкомысленное вроде просмотра телевизора или перепиха с братом.
— Очешуеть, — говорит Дин, — повеселись. — И Кас уходит с раздражённым дуновением вытесненного воздуха, оставляя Дина наедине с проблемой годовщины инцеста. Hallmark всегда филонит как раз тогда, когда нужен. Hallmark и ангелы подвели его. Дин чувствует себя обманутым.
И всё же как-то так получается, что Кас подал ему идею. Перерыв не обязательно должен быть просто предлогом. Дин может организовать романтический отпуск. Цыпочкам такое нравится. Сэму, вероятно, понравится тоже. Они имеют право на романтический отпуск и много секса.
Конечно, канун Дня Святого Валентина — не совсем подходящее время для бронирования мест для романтического отпуска. Потрясающая идея Дина была бы ещё более потрясающей, если бы пришла ему в голову пару месяцев назад. Но Дин находчив. У них есть хижина Руфуса. Сэм любит природу. Ему понравится романтический отпуск в лесу.
И, ладно, сейчас февраль, погода может оказаться проблемой. Но, как замечает Дин, у них в багажнике есть лопата для снега. И на то, чтобы почистить дорожку к двери, не уходит много времени — минут сорок пять, не больше. Сэм насвистывает, когда наступает его очередь возиться с лопатой, и его щёки, кончик носа и уши становятся розовыми, со всем этим, и тем, как джинсы облегают его задницу, когда он наклоняется с каждым замахом, и тем, как легко он поднимает и отбрасывает полную снега лопату в сторону, Дин совсем не замечает, что грёбаная температура ниже грёбаного нуля. Он вроде как всё ещё всеми руками за ту часть плана, где много секса.
Электричество не работает, но это просто означает огонь. Огонь — это романтично. И секс будет потрясающим. Сэм это оценит.
— Хочешь попробовать что-то новое? — спрашивает Дин, когда камин перестаёт дымить, а Сэм — кашлять.
Он хотел, чтобы это прозвучало соблазнительно. Его голос звучит громко и официально. Сэм смотрит на него недоумённо.
— Новое? — спрашивает он.
— Да, — говорит Дин. Похоже, он никак не может избавиться от этого приказного лая. Прекрасно. Очень романтично. — Я думал, ну знаешь. Уже ровно год, то есть завтра. Я подумал, вдруг есть что-то, что ты, ну, знаешь, хочешь попробовать… — Он замолкает, потому что Сэм смеётся.
— Ты пытаешься признаться в каком-то немыслимом извращении? — спрашивает он. — Вроде меня в образе Леи и в бикини? Потому что, чувак, мы занимаемся инцестом. Если ты хочешь побаловаться с лёгким обездвиживанием или вроде того, сомневаюсь, что именно это станет нашим билетом на поезд в особый ад.
Дин отмахивается от Сэма в образе Леи, потому что Дин — грёбаный герой.
— Нет! — говорит он. — Дело не во мне. Мне ничего не нужно. Я хочу попробовать то, что хочешь попробовать ты. Это должно быть что-то для тебя. Я подумал, тебе понравится, если мы что-нибудь сделаем. Я хотел что-то сделать. В смысле, сегодня же День Святого Валентина.
Свет из камина продолжает падать на лицо Сэма, такое открытое и скрытное, что Дин не может вынести этого, и света, и тепла. Сэм подходит ближе на шаг, на два.
— Отшлёпаешь меня? — говорит он. Его голос немного дрожит, как это было в детстве, и всё ломается.
— Что? — спрашивает Дин.
— Это кое-что новое, что мы могли бы попробовать, — отвечает Сэм. — Ты можешь отшлёпать меня.
— Отшлёпать тебя? — переспрашивает Дин. Почему-то он себе представлял совсем не это. Это кажется каким-то, ну, элементарным. Он подумал, что Сэм захочет чего-то странного, из книжек. И это немного смущает. Это же Сэм. Дин не должен думать о том, ну.
Губы Сэма снова приподнимаются.
— Непристойно, — говорит он. — Серьёзно, Дин, всё в порядке. Если ты не хочешь, всё нормально. Но Джесс иногда так делала. Мне это нравилось. Вот и всё. Ты хотел знать, хочу ли я что-то попробовать. Вот тебе ответ. Но если ты не хочешь, то всё в порядке. Я не против.
— Ты смеёшься надо мной? — подозрительно спрашивает Дин. С левой стороны рта Сэма появилась ямочка, и, хотя это ни в коем случае не плохой знак — на самом деле, Дину вроде как хочется сделать что-нибудь глупое и поцеловать её, — она кажется чуть ближе к проявлению снисхождения, чем возбуждения.
— Нет. Ну, может быть, немного. Но это не значит, что я, э-э, не, э-э. — И вот тут Сэм краснеет так, как Дин не видел никогда за весь без дня год братского траха, он ярко-розовый, как будто снова в снегу, но весь в поту, как будто эта чёртова ледяная хижина — грёбаная сауна. Дин улавливает этот запах, даже сквозь все эти слои фланели: соль, которой дышит тело Сэма.
Дин относится нейтрально — чёрт, да — к тому, что касается порки. Потому что, да, ему нравится задница Сэма. Всё, что предполагает много взаимодействия с задницей Сэма, должно быть хорошо. Но заставить Сэма краснеть, как хорошенькую девушку, заставить Сэма потеть так, что соль испаряется из его пор, — к этому Дин совсем не нейтрален. Он настолько не нейтрален, что твёрд, как алмаз, под своими джинсами. Свет от камина скачет по стенам хижины, тепло и свет, но Дин, Дин — грёбаная саламандра, Дин может пройти сквозь огонь, он создан для этого.
— Раздевайся, — говорит он. В его голосе всё ещё слышится лай, но это уже звучит не глупо.
Сэм начинает расстёгивать рубашку, что-то бормоча.
— Я имею в виду, раз ты спросил, — говорит он, — в смысле, это действительно мило с твоей стороны, правда, всё это, хижина — это мило, Дин, я просто хотел, знаешь, раз ты попросил меня придумать, я имею в виду, раз ты спросил, это не похоже на… — Его рубашка сейчас на полу, футболка, майка — господи, Сэм, куда столько, это просто чересчур, — он начинает расстёгивать джинсы. Дин мог бы подойти ближе, Дин мог бы помочь. Но Сэм теперь не просто розовый, он алый, его пальцы дрожат, когда он стягивает боксеры, и о, нет, Дин не будет помогать, он не полезет на сцену и не станет мешать этому шоу.
— Повернись, — говорит он, когда Сэм обнажён, — наклонись. — Повсюду всё ещё колышется свет от огня. Теперь ему приходится конкурировать с гибкостью и плавностью мышц Сэма, конкурировать с огнём, бегущим в Дине, вдоль твёрдой линии его члена, покалывающим в ладонях.
У Руфуса только какая-то шаткая раскладушка. Сэм, должно быть, понимает, что она их не выдержит, потому что хватается за край стола. Письменного стола из массива дерева, прикреплённого к бревенчатой стене. Однако это ничто, ничто по сравнению с плоскостью спины Сэма, его широкими плечами, мускулистыми руками, сильным, пружинистым изгибом позвоночника. Любая частичка Дина, которая до сих пор думала об этом как об игре в какого-то непослушного ученика и директора, о каком-то лёгком кинке на католическую школу, тает. Сэм — скала, он как скульптура ёбаного Микеланджело, Сэм — сплошные мышцы и сила, ни шороха, когда рука Дина опускается, только довольное рычание Сэма. Дину не нужно сдерживаться. Боль в ладони яркая и взаимная. Задница Сэма становится красной. Они оба тяжело дышат. Дин сбивается со счёта, поднимает руку, замахивается, шлёпает снова и снова. А потом Дин стоит на коленях, всё ещё полностью одетый, член пульсирует; губы прижимаются к горячей коже, с которой он это сделал, сделал с ним, он единственный, из-за него она красная и чувствительная, он заставил Сэма задыхаться и сжиматься от самого лёгкого прикосновения.
Он раздвигает половинки Сэма, ласкает языком мускусное колечко его дырочки, разминает и разминает больные ягодицы Сэма. Сэм всхлипывает. Язык Дина проникает внутрь. Этого не хватит, даже близко нет, но сейчас Дин не собирается рыться в карманах в поисках смазки, они не делают ничего такого, они оба хотят быстро и грубо.
— Жди, — говорит Дин. Он оставляет Сэма напряжённым и дрожащим, пока сам раздевается. Пальцы неестественно ловкие и уверенные. Чуть раньше руки Сэма возились с пуговицами, Дин видел, как они трясутся, но руки Дина летают. Сэм полагался на руки Дина, Сэм хотел руки Дина, они не дрожат. Закончив, он проводит ими по спине Сэма, вниз к ногам, по всему телу, целует впадинку между лопатками Сэма, ещё два раза сильно шлёпает его по заднице, так сильно, что Сэм вскрикивает, прижимаясь к руке Дина. Дин отступает назад.
— А теперь, — говорит Дин, — садись. На край кровати. На одеяло. Пусть жжёт. Я хочу, чтобы ты это почувствовал. Хочу, чтобы ты чувствовал, где я тебя пометил. — Его голос теперь не приказной лай, он грубый, хриплый и близкий к потребности самого Дина. Сэм втягивает воздух — свет огня струится по его лицу — и садится. Раскладушка прогибается и провисает, но, возможно, она это переживёт. Сэм раздвигает ноги, смотрит на Дина, тяжело дыша, истекая потом, доверяя. Дин запускает руки под задницу Сэма и целует его, ощущая жар. Ягодицы Сэма будут прижаты к грубому одеялу всё время, пока Дин трахает его, раздражая кожу снова и снова в том месте, где их пометила рука Дина, растирая, царапая, как наждачка. Дин посасывает свои пальцы — он практически истекает слюной, хотя, возможно, не настолько нетерпелив, как Сэм, наблюдающий за ним, — и толкается в Сэма. Может, они и сводят подготовку к минимуму, но нет причин совсем пропускать эту часть. Сэм подаётся вперёд, извивается, задыхается и всхлипывает ему в шею, Дин, Дин, Дин, блядь, пожалуйста, Дин. Дин не иначе как рыцарь. Он убирает пальцы и подходит ближе, позволяя Сэму почувствовать его член на мягких впадинах между бёдер. Длинные ноги Сэма обвивают его, притягивая к себе. Дин хватает Сэма за плечи. Он как камень, скала, но весь распростёрся перед Дином. Дин никогда ещё не был таким твёрдым. — Сейчас, Сэмми, — говорит он. Сэм кивает. Дин склоняет голову и кусает Сэма за ключицу, слышит тихий стон Сэма, толкается внутрь.
Именно здесь всё идёт ужасно неправильно, как раз тогда, когда всё идёт по-настоящему охуенно правильно. Действительно охуенно правильно. Сэм кладёт подбородок на голову Дина. Это одна из особенностей Сэма, одна из тех вещей, которые Дин открыл, узнал лучше за последний год. Конкретно эта ёбаная грань (или грань ебли), без знакомства с которой Дин вполне мог бы обойтись. Но что есть, то есть.
Вот в чём всё дело: есть промежуток времени, может быть, в пять секунд до оргазма, сам оргазм и пять секунд после, когда Сэм забывает, что он выше Дина. Всё остальное время он чётко это помнит. Дин чувствует, что он осознаёт это даже в те моменты, когда ему, чёрт возьми, не следует обращать внимания ни на что, кроме того, насколько горяч его брат. Как сейчас, когда его только что отшлёпали, когда Дин только что доказал, что он мастер грёбаной порки. Но Сэм, Сэм не забывает. Ему нравится подчёркивать это, например, положив подбородок на голову Дина, пока Дин его трахает. Или, может быть, он просто начинает скучать, и ему нравится следить за тем, что происходит в мире. Иногда Дин находит это почти милым. Иногда ему хочется дать Сэму пощёчину без всякого веселья.
Но прямо сейчас, когда Сэм говорит: «Привет, Кас» — прямо в пространство позади Дина, Дин находит это ужасающим.
— Привет, Сэм, — слышится голос Каса, — Дин. Вы заняты?
Учитывая обстоятельства, на этот вопрос правда нет ответа. В любом случае Дин застывает, как будто теперь он блядская статуя, и не какого-нибудь чёртова Микеланджело, а какая-то очень паршивая статуя мистера Ренессанса Хрена МакНикто, так что теперь он не так уж и охуеть как занят, как примерно тридцать секунд назад, до того как, блядь, случился ёбаный Кас.
— Мы занимаемся сексом, — говорит Сэм, — слегка извращённым сексом. Не знаю, считается ли это.
— Да, — отвечает Кас.
— Да, у нас слегка извращённый секс, или да, это считается? — с любопытством спрашивает Сэм. Дин так и видит его на перекрёстном допросе в каком-нибудь зале суда, хладнокровного и полностью одетого, совершенно непринуждённого. Сэм никогда окончательно не забывал того Сэма, верно? Он всё ещё длинный, твёрдый и горячий у живота Дина. Дин же, наоборот, сдулся, как проколотый воздушный шарик.
Это худшая ночь в жизни Дина. И когда Винчестер так говорит, это что-то значит.
— Не оскорбляй мой интеллект, — говорит Кас. В его голосе слышится рычание, напоминающее им, что он вытащил их обоих из Ада и может бросить обратно и что, если бы он сделал это прямо сейчас, многие демоны сочли бы их затруднительное положение забавным. Дину, наверное, следует вмешаться. Да, в данный момент перспектива изгнания в Ад может показаться благословенным облегчением, но Дину, вероятно, не стоит позволять своему брату и лучшему другу ввязываться в драку с вырыванием волос и швырянием в Ад.
— Тебе что-то нужно, Кас? — спрашивает он.
— Есть одно дело. Но оно может подождать. Недолго. Если вы заняты.
— Мы немного заняты, — говорит Сэм.
— Могу я помочь? В интересах ускорения дела.
— Спасибо, но, думаю, Дин справится. Он в этом хорош, — с весельем отвечает Сэм. Дин чувствует прилив смешанного одобрения и раздражения. С одной стороны, приятно, что Сэм подтверждает его мастерство. Не то чтобы Дин сомневался, что Сэм, ну, получал удовольствие от всего этого за прошедший год, что получал удовольствие сегодня вечером, но всё же. Приятно это слышать. С другой стороны, Сэм, похоже, получает от всего этого мучительного разговора примерно такое же удовольствие, как и от части с мастерством. Это немного оскорбительно.
— Тогда я вернусь позже, — говорит Кас.
— Можешь просто подождать немного снаружи, — предлагает Сэм.
— Вы скоро закончите?
Сэм смотрит на Дина.
— О, думаю, можем это обещать, — говорит Дин.
— Очень хорошо, — отвечает Кас и подмигивает. Почему-то это только усиливает его присутствие. Дин может во всех подробностях представить его, стоящего, как странно одетая статуя, ещё одна чёртова статуя, прямо за дверью на морозе, слушающего со смесью живого нетерпения и беспристрастного любопытства, что происходит внутри.
— Ты хочешь… — говорит Сэм. Он неопределённо машет рукой. Движения рук Сэма для обозначения секса стильные, почти балетные. Просто сейчас у Дина нет настроения их оценить. Хотя со стороны Сэма очень мило игнорировать вялый член Дина.
— О нет, — говорит Дин, — ни за что. Теперь я, блядь, полная противоположность возбуждению. — Никогда больше не заниматься сексом — это звучит хорошо. Может быть, Дин займётся изучением своей духовности. Он может стать отшельником, например, в Тибете. За исключением, конечно, того, что Кас может появиться в любой момент и наблюдать за духовными практиками Дина с восторженным и критическим вниманием. Что немного хуже, чем Кас, наблюдающий, как Дин трахает своего брата. По крайней мере, в сексе Дин преуспел. В духовных упражнениях он, вероятно, отстой. А у Каса, вероятно, есть стандарты.
Сэм вздыхает, но не протестует. Они отстраняются друг от друга — Дин выскальзывает из Сэма с печальной лёгкостью — и начинают собирать одежду. Прежде чем Дин успевает положить руку на дверь, Сэм касается его плеча.
— Спасибо, Дин, — говорит он, — правда. Я серьёзно. Это было потрясающе. Ты был потрясающ. Жаль, что нас, ну, прервали. Отпуск был бы потрясающим.
Сэм снова подкалывает его. Даже в самые яркие моменты, когда он только после оргазма, Сэм не так часто говорит «потрясающе». Это, конечно, чересчур восторженно для coitus interruptus. Но это не кажется чем-то плохим. Это кажется уверенным, как оплот, обещание.
— Будешь моим Валентином? — спрашивает Дин. Он роется в кармане. Оно всё ещё у него, глянцевое, анатомически правильное пластиковое сердце, полное анатомически правильных шоколадных сердечек. Сэм открывает его и берёт три, предлагая одно Дину.
— Пойдём, — говорит он с набитым ртом. — Сделаем всё, что нужно, а потом вернёмся. Или, ещё лучше, поедем куда-нибудь ещё. Куда-нибудь, где вместо мотивов эротических произведений нарисованы противоангельские сигилы. У нас есть время, Дин. В этом весь смысл. У нас есть время. Спасибо за шоколад.
Год с лишним. Время. Да. Они могут пойти на охоту, но это никуда не исчезнет. Они бывали на многих охотах в прошлом году, и это было с ними, в дороге, в паршивых мотельных номерах, драках, растяжениях и почти смертях, и никуда не делось. Оно терпеливо подождёт, пока они будут делать что бы там ни просил Кас.
Дин открывает дверь.
— Мы купим несколько порно-фресок против тебя, как только со всем разберёмся, — говорит он Касу.
— Уверен, что вы найдёте их вдохновляющими и художественно значимыми, — отвечает Кас. — Без сомнения, они улучшат ваш опыт. Но прямо сейчас мне нужна помощь.
— Веди, — говорит Сэм.