Зелёный, цвет покоя

Куникузуши просыпается, когда чужая приятно тёплая сухая рука трогает его за шею.

Нет, не так. Когда Куникузуши приходит в себя после возмутительно недолгого сна, то с вящим удивлением — и ужасом! — обнаруживает, что его голую, уязвимую шею лапает рука совершенно незнакомого человека.

— Вы живы? Слышите меня? — спрашивает тот.

Ладно. Может быть, с “человеком” Куникузуши погорячился: мужик, требовательно нависший над ним, ушами и цветом волос напоминает лису-чернобурку, а одеждой — уродливо порезанный фруктовый салат. Наверняка в семейном древе этого длинноухого недоразумения в недалёком прошлом потоптались полубессмертные твари, которых в Иназуме называют словом “кицунэ”.

Куникузуши хочет брезгливо скинуть с себя наглые лисьи лапы, но этот недокицунэ, заметив, что он пришёл в себя, предусмотрительно убирает их сам. Ему, по ходу, очень сильно не нравится, что ему не отвечают. Он набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы, наверное, позвать кого-то.

— Слышу, — торопливо вскидывается Куникузуши и пытается встать. Но ушастый ловко придерживает его за плечи:

— Не торопитесь. У вас пульс низкий, от резкой смены положения может закружиться голова.

Куникузуши говорит:

— М.

— Я Тигнари, капитан Лесного дозора Гандхарвы. Расскажете, как вам пришло в голову разбить лагерь прямо в активной зоне Увядания?

— Не понимаю, — говорит Куникузуши.

Он знает, как разбивать лагерь, но в последний раз — прямо перед тем, как проснулся вот здесь, в пропахшей травяным куревом тощей палатке — просто нашёл себе уютное пустое дупло и заснул в нём.

Божественность Вельзевул приятно тяготит его разум. Прямо как пятьсот лет назад, пролетевших мимолётно, как осенняя листва. Всё время хочется спать. В детстве Куникузуши считал сон проклятием, ниспосланным матерью, но, завладев Сердцем Бога и мельком соприкоснувшись с сознанием Ирминсуля, решил, что спание не так уж и бесполезно.

По крайней мере, вызванный побегом шестого Предвестника кипиш можно просто… переспать. Это казалось самой логичной идеей.

До недавнего времени.

— Кажется, всё хуже, чем я предполагал, — нетерпеливо цокает языком Тигнари. — Ладно, задам вопрос проще. Как вас зовут? Вы откуда?

— М-м…

Это целых два вопроса, один другого опаснее.

Где-то в недрах зелёненького пиджачка, который Куникузуши себе не совсем законно присвоил, — вместе с другой зелёненькой одеждой, — лежала маленькая книжечка из бирюзовой бумаги, вся утыканная разноцветными штампами. Удостоверение приключенца из Гильдии искателей приключений. Обычно он показывал её, когда кто-то задавал подобные вопросы, и их больше не задавали.

Тот пиджак Куникузуши давненько обменял на уд у странной аранары. От музыкального инструмента в тёплом лесу невежества¹ куда больше проку, чем от верхней одежды и чужих документов. Вспомнить бы ещё, что там было написано!

Тигнари очень подозрительно сводит густые брови над переносицей.

— Я из Гильдии искателей приключений в Лиюэ, — наконец брякает Куникузуши, успешно проигнорировав первый вопрос.

— Значит, вы недавно в джунглях Сумеру, — Тигнари трёт пальцами наметившуюся морщинку промеж бровей.

— Весьма опрометчиво было сходить с большой дороги в совсем незнакомом лесу…

От возмущения Куникузуши ненадолго забывает, как дышать.

В незнакомом лесу? Это он серьёзно, что ли? Куникузуши знал этот сраный лес вдоль и поперёк ещё когда этого мелкого Тигнари не было в планах родителей, а его родителей не было в планах у их родителей. И всё-таки он, этот Тигнари, находит себя достаточно компетентным, чтобы учить божество жизни; многословно, велеречиво и всё на каком-то своём громоздком новоязе. В языке Рукхадеваты для так называемого Увядания было всего лишь одно слово, вместившее в себя весь страх — марана. Аранары считают марана даже людей из Фатуи. Совсем недавно Куникузуши не понимал, почему. Сейчас, скитаясь по самым дремучим из лесов, понял.

Положим, Сердце Бога Электро архонта так просто не разрушить. Другое дело — его тело. Вельзевул заложила в куклу здоровый запас прочности, и всё-таки — не безграничный. Недостаточно безграничный, чтобы долго спать на отравленной земле.

До чего глупая была бы смерть!

— Я смотрю, вы уже оправились, — говорит Тигнари, интерпретируя кривую улыбку Куникузуши по-своему. — Вот, держите.

Капитан суёт ему в руку какую-то сложенную гармошкой бумажку.

— Это что?

— Руководство по выживанию в лесу Авидья. Советую дополнительно перечитать раздел про безопасные перемещения и возвращаться к нему, если забудете.

Уместное “спасибо” застревает комом в горле. Вместо этого Куникузуши говорит:

— Меня зовут Лу Цзинчунь. И я пошёл.

— Куда? — удивляется Тигнари. — Сейчас семь часов вечера, а у вас ни запасов еды, ни палатки.

Люди во временном лагере лесных дозорных не реагируют на сошествие на них божества грома приблизительно никак.

Даже тощая девка в неуместно коротком для леса платье и с Анемо Глазом бога, читающая забитый пылью учебник в опасной близости от костра, на котором бодро булькает некая жижа. Такого же цвета были сопли у малого брата Тартальи, когда тот заболел гайморитом. Карри пахнет куда приятнее. На вкус, пожалуй, тоже.

Не то чтобы у Куникузуши была — или ещё когда-то будет — возможность проверить.

— Невкусно, господин Лу? Извините… Тигнари не любит много острого и пряного. Вот, возьмите.

Тощая девка выкладывает на край его тарелки ломтики крошечного зелёного лимона. Это странно. Последнее, что должно её волновать — это то, насколько вкусным получилось её жидкое жужево к рису.

У этого Тигнари, кажется, тоже Глаз бога. И он тоже не заметил внутри у Куникузуши ослепительного сияния Сердца.

С лимончиком, и правда, выходит вкуснее. Возможно, все эти люди не совсем безнадёжны.