Алисента погрузилась в мечтания.
Ранний вечер опустился на Богорощу: они сидели под туманным оранжевым светом, лениво проливаемым солнцем. Алисента лежала на веерообразных корнях чардрева, ее голова покоилась на чужих коленях, а чьи-то пальцы расчесывали ее волосы с материнской заботой. Она вздохнула с облегчением. Прошли годы с тех пор, как Алисенте были приятны прикосновения. Проклятие брачного ложа лишило ее многого, но эту потерю она ощущала особенно остро.
Голос над головой тихонько напевал — призрак песни, которую Алисента не знала. В своем воображении она никогда не оставалась одна, всегда был кто-то рядом: кто-то с длинными изящными пальцами, унизанными серебряными и золотыми кольцами, кто-то, чьи почти белоснежные волосы касались лица Алисенты, когда образ склонялся над ней. Рейнира всегда была рядом, защищая и успокаивая своим присутствием; она клала руку Алисенте на плечо и неустанно повторяла утешительные слова. Эта поддержка, исходившая от Рейниры, и давала знать Алисенте, что она грезила. Рейнира не относилась к ней с такой нежностью уже многие годы, но могла ли Алисента винить ее? Она предала их дружбу, так ведь? Именно она стала скорбной причиной их разрыва.
Но даже после расставания она желала. Она хотела провести долгую ночь, полную крепкого сна, и хотела никогда больше не слышать стук в дверь своих покоев под утро. Она хотела, чтобы Рейнира ласково касалась ее лица с легкостью крыльев бабочки, чтобы в хриплом голосе подруги звучало восхищение и любовь при разговоре с ней, как когда-то.
Она хотела и чего-то большего. То, о чем не осмеливалась даже мечтать свободно. Руки Рейниры на ее бедрах. Пальцы Рейниры там, где долгое время ее не касался никто, кроме короля. Губы Рейниры, горячо и отчаянно прижимавшиеся к ее губам, шее, груди, соскам…
— Алисента?
Алисента моргнула, позволяя грезам ускользнуть, и натянуто улыбнулась.
— Да, моя любовь?
Король вернул улыбку в мягком недоумении.
— Я так понимаю, ты задумалась?
Алисента слегка склонила голову набок.
— Неужели?
Они были в Богороще. Это было правдой. Но уже давно миновал поздний вечер, небо приобрело королевско-синий оттенок, основной источник света составляли факелы, но король не спешил покидать ее. Она бы предпочла сидеть в одиночестве на скамье, где сидела с Рейнирой ранее днем, теряясь в мечтах. Когда Алисента погружалась в свои мысли, ей легко было представить, что она находилась вообще в другом месте.
— Это был долгий день, не правда ли? — король заговорил в деланно непринужденной манере, как всегда, когда пытался завести с ней светскую беседу.
У нее возникло ощущение, что он говорил скорее с собой, чем с ней, или с пустым пространством в воздухе, где можно было бы обнаружить ее, если искать достаточно усердно.
— Тем не менее, вполне приятный, — ответила она, прикладывая усилия, чтобы окрасить голос воодушевлением.
Самый высокий комплимент, который она могла сделать прожитому дню: он был не слишком ужасным.
Сегодня случилось несколько проблесков радости. Сердце Алисенты забилось вдвое быстрее. Рейнира прикоснулась к ней. Не в порыве ненависти, не потому что что-то было не так. Они обменялись добрыми словами впервые с тех пор, как была объявлена королевская свадьба, и в голосе Рейниры звучало тепло, когда она сказала Алисенте, что скучала по ней. Ей хотелось стиснуть руки Рейниры в своих: держаться за что-то, от чего веяло уверенностью, в надежде, что частичка этой самой уверенности передастся ей через прикосновение.
— Вы с Рейнирой… — начал король и запнулся, словно не зная, что сказать.
— Да, моя любовь? — она бездумно подтолкнула его продолжить.
— Ваше общение кажется сердечным, — закончил он мысль, — в большей степени, чем в последнее время. Я понимаю, что из-за всех событий ваши отношения стали напряженными, но я рад видеть, что вам лучше удается найти общий язык. Давно пора.
— Конечно, моя любовь, — согласилась она.
Алисента сама удивилась тому, как часто за последние четыре года использовала это обращение, и тому, каким мертвым оно слетало с ее языка. Она сомневалась, что осознавала это.
— Я тоже очень рада. Она была моей близкой подругой.
Единственной подругой. Лучшей подругой. Алисента хотела спрятать ее в своем сердце и хранить под кожей.
— Было бы жаль, если бы жизнь омрачилась из-за такой мелочи, как наши отношения.
Он похлопал ее по руке с характерной для него грубоватой отрывистостью. Ей хотелось уйти от прикосновения.
— Славно это слышать, — ответил он. — Мне нужно уладить кое-какие дела. Ты не расстроишься, если я ненадолго покину тебя?
Она кивнула.
— Мне нравится в Богороще. Все в порядке.
— Не сиди слишком долго, — у него вырвался смешок. — Дети будут скучать по тебе.
Дети. Точно, без остановки плачущая Хелейна и Эйгон, чья серебристая копна волос во время беременности превратила ее живот в бурлящий котел. Ее дети, которых она любила, и которых временами хотела больше никогда не видеть. Потому что в один день они вырастут, и когда это случится, она не знала, как все обернется для нее и для ее семьи. Для Рейниры.
Она надеялась, что ничем. Но Алисента давно оставила всякие надежды.
Король ушел. Алисента осталась одна. Она попыталась воскресить в памяти воображаемую сцену, но небо слишком потемнело, и, к тому же, она все еще чувствовала следы грубого, нечуткого прикосновения короля к своей руке. Незаметно она вытерла тыльную сторону ладони о шелк платья, словно пытаясь стряхнуть касание.
— Мелочь? — раздался голос.
Алисента обернулась, и ее сердце гулко забилось в груди. Рейнира стояла у стены замка позади скамьи, где сидела Алисента, в тени, вне досягаемости света ближайшего факела. Трудно было сказать, как долго она пробыла там и сколько слышала.
— Ты подслушивала? — отчаяние сдавило горло Алисенты.
Нет. Не снова. Она только вернула Рейниру — она не могла опять потерять ее.
Рейнира медленно подступила ближе: огонь факелов сверкал в ее волосах и ласкал лицо, когда Алисента выхватывала ее взглядом в тусклом свете.
— Я пришла в Богорощу. То, что вы уже были здесь, не моя вина.
— Это не… я не… не это имела в виду, Рейнира, клянусь тебе, — Алисента не призналась бы в этом даже себе, но она практически умоляла.
Прошло четыре года, она так долго жила в одиночестве, и даже мысль об утрате искры надежды на то, что они смогут все исправить, была невыносимой. Может, она и выставляла себя на посмешище, чтобы вернуть расположение Рейниры. Может, оно того стоило.
— Так что же ты имела в виду? — спросила Рейнира, но она не выглядела разгневанной.
Она наклонилась, поставив локти на спинку скамьи, и оказалась к Алисенте ближе, чем позволяли приличия. Лицо Рейниры было бесстрастно, но в глазах мелькала заинтересованность в ответе Алисенты.
— Я сказала то, что он ожидал услышать, — прошептала Алисента на грани слышимости. — Я не уверена, что он понимает хрупкость дружбы между двумя девушками.
— Насколько я помню, она была не такой уж хрупкой. Но даже самый твердый камень может расколоть молот, который лежит в нужных руках, не правда ли?
Алисента закрыла глаза и сделала глубокий, успокаивающий вдох. Рейнира была так близко, что Алисента чувствовала ее запах: слабый аромат лаванды, лимона и дракона. Это позволило ей легко ухватиться за мечтания и снова разыграть в глубине сознания ускользнувшую было сцену. Они сидели вдвоем, непоколебимые, словно камень, который нельзя расколоть, и Рейнира продолжала напевать незамысловатую песню, невесомо касаясь лица Алисенты.
Последнее оказалось реальностью. Алисента растерянно моргнула, когда Рейнира дотронулась до нее, заправив за ухо выбившийся из прически локон.
— Вы не очень хорошо выглядите, ваше величество, — мягко произнесла Рейнира.
— Со мной все нормально, — слабо запротестовала Алисента.
Трудно было делать вид, что все в порядке, когда Рейнира стояла рядом, когда все, чего хотелось Алисенте, — протянуть руки и преодолеть разделявшую их пропасть. Но она не знала, как это сделать, как вообще возможно вернуть прежние доверие и теплоту между ними.
— Ты уверена?
Рейнира выглядела так, будто ее совсем не убедила ложь Алисенты. Отлично. Алисента устала от людей, которые верят в ее ложь.
Вдруг в уголках ее глаз вскипели непрошенные слезы.
— Эти годы были одинокими, — задушено прошептала она.
— Разве дети не заполняют пустоту? Я слышала, что обычно они спасают замужних женщин от одиночества.
Алисента украдкой вытерла глаза. Она надеялась, что Рейнира не заметит движения — но знала, что та заметила.
— Дети многое умеют, — она попыталась снова натянуть улыбку. — В Богороще без тебя стало слишком тихо.
Рейнира молчала несколько долгих минут. Затем она выпрямилась, и Алисента испугалась, что сейчас Рейнира уйдет и оставит ее позади навсегда. Но Рейнира только обошла скамейку и села рядом. Она взяла Алисенту за руку так же, как днем ранее, поднесла ее к губам и запечатлела легкий поцелуй на тыльной стороне ладони.
Алисента не смогла помешать румянцу разлиться по щекам. Когда они были детьми, никто бы не придал значения этому жесту. Но теперь они стали женщинами, и Алисента знала, что другие женщины не делали подобное между собой. Не так чувственно. Но Рейнира удерживала ее взгляд, пока длилось прикосновение, будто подначивая ее прокомментировать что-нибудь: мягкость губ или нежность рук Рейниры. Алисента ничего не сказала. Она не была уверена, смогла бы она вымолвить хоть слово, даже если хотела бы.
— Теперь я здесь, — Рейнира все еще держала Алисенту за руку. — И в Богороще станет заметно более шумно.
— Хорошо.
— Я скучала по тебе все это время. Это правда.
— Я рада. Ты не представляешь, насколько я рада это слышать.
Рейнира обхватила ладонь Алисенты так, чтобы держать ее обеими руками.
— Тогда понадеемся, что обстановка останется стабильной. Ради нашего общего блага, — усмехнулась Рейнира с оттенком сухой иронии.
— Да, — согласилась Алисента, потому что сейчас она готова была согласиться с Рейнирой в чем угодно. Потому что она не дернулась от прикосновения Рейниры и не захотела стереть его ощущение с кожи. Наоборот, оно зажгло в ней огонь, который заставил ее хотеть, словно ребенка, прижаться к Рейнире, позволить ей увидеть слезы, а затем стереть их с щек. То, что Алисента испытывала сейчас, сильнее всего за последние пару лет напоминало чувство комфорта и безопасности, и ее тело умоляло не отказываться от ощущения покоя и накинуть его на себя, как одеяло.
Но это неправильно. Она причинила Рейнире боль. Было бы несправедливо вынуждать ее утешать Алисенту в браке, лишенном любви. Но доводы разума не притупили желание — оно грызло Алисенту, словно острые зубы какого-то страшного зверя.
Рейнира ушла через пару минут. Алисента сжала руку в кулак, чтобы не дать ей самовольно потянуться и ухватиться за подругу. Глубоко похороненное, полубезумное желание всколыхнулось в ней: она хотела взять руки Рейниры и ощутить их на себе, она так сильно хотела позволить Рейнире дотронуться до каждой частички ее тела, будто это могло вернуть к жизни ее омертвевшую кожу. Наверное, и правда могло.
Алисента оглянулась на чардрево, скользнула взглядом по листьям цвета вина и бледно-фарфоровой коре. Теперь, когда стемнело, она представляла разные вещи. Такие мечты она оставляла на ночь: ласкающая женская рука развязывала шнуровку ее платья, ожидая, пока оно спадет, и расстилала его на корнях чардрева на манер одеяла для пикника. Алисента грезила о горячем дыхании, обжигающем кожу там, где соприкасались губы и плоть, о контрастном холоде металлических колец на ее животе, когда воображаемая девушка прижималась к ней. Она представляла, каково бы это было: стать мокрой и горячей, будто она плавилась, и кричать в упоении, как делали женщины из городских домов терпимости. Она не смела задумываться о подобном при свете дня, когда другие могли увидеть, как она краснела от смущения, когда ее могли поймать. Она полагала, что ночью должно было происходить хоть что-то хорошее.
Она знала, что ей следовало вернуться в покои. Но дети обойдутся без нее. Поэтому Алисента осталась в Богороще и погрузилась в мечтания.