иволга

Каждый приходит в этот мир со своим предназначением.

Кто-то рождён стать гениальным писателем, покоряющим своим словом сердца миллионов, кто-то — известным художником, чьими творениями восхищаются по всему земному шару, восхваляя творца; кому-то суждено быть великолепным танцором или интересным блоггером, талантливым поваром или виртуозным пилотом, непревзойдённым музыкантом или искусным хирургом, спасающим жизни сотен людей, доблестным полицейским или, наоборот, криминальным элементом. И так, на самом деле, хоть до бесконечности можно перебирать.

А кому-то вот не повезло. Кто-то рождён соединять сердца. Да блять, это даже звучит абсурдно!

В общем, Арсений купидон.

Он не божество, как вы, возможно, могли подумать — ему этот весьма сомнительный дар передался по наследству от матери. Его даже не спросили, хочет ли он этим заниматься: вручили волшебный лук и колчан стрел, как только Попову-младшему стукнуло двенадцать лет, объяснили, что он должен делать, сказали, что это его предназначение и были таковы.

Точнее, мать из жизни Арсения не исчезла. Как только владелец передаёт свой лук и стрелы кому-либо другому, он забывает всё связанное с этим родом деятельности. Она передала всю нужную информацию сыну, а позже и сам лук, и зажила обычной человеческой жизнью.

Теперь тайну предстояло хранить Арсению.

Суть его предназначения заключалась в том, что тот должен был каждый день в течение десяти лет сводить не менее одной пары, то есть, пронзить минимум два сердца стрелами любви. И он не может отказаться от этого: взять и не стрелять. Почему? Арсений сам не знает, но мама сказала, что верит в то, что он со всей серьёзностью отнесётся к их семейному делу, которое вот уже сотнями лет передаётся из поколения в поколение.

Поначалу Попов был в восторге от возложенной на него миссии соединять сердца, творить любовь, привносить в жизни людей счастье, а потом, когда ему стукнуло семнадцать, он словил загон, который не прошёл у него ни спустя месяц, ни полгода, ни год и ни два.

Его никто не просил об этом.

Людей, в которых Арсений стреляет, он выбирает самостоятельно. И он понятия не имеет, были ли эти два человека в отношениях с кем-либо другим — он тупо не может этого знать. Фактически, Попов принуждает людей быть вместе, принуждает людей быть счастливыми. Против их воли. Просто потому, что ему так вздумалось (на самом деле, у него нет иного выбора).

«Разве принуждение к счастью — плохо?» — звучит в голове хрипящим голосом Эда, с которым они тысячу раз говорили на эту тему, и тот упорно не видит ничего плохого в занятии Арсения. Выграновский для него — самый близкий человек на этой планете и единственный, который знает об арсеньевском проклятии даре (это был странный диалог, но Эд ему поверил тогда на слово, потому что Попов на тот момент свою норму — одна сведённая пара в день — уже выполнил и стрелять снова не собирался).

Отвечая на Эдов вопрос, Арсений скажет, что да, плохо. Если бы его словами через рот эти двое человек попросили стрельнуть в них его зачарованными стрелами, чтобы они всю оставшуюся жизнь были вместе, то это вообще другой разговор — Попов только рад будет им помочь, но сейчас получается, что он будто мнит себя богом, выбирая кому с кем быть. Но так как это невозможно, потому что никто не знает и не может узнать о способности Арсения, ему ничего другого не остаётся.

Как же ему мерзко и отвратительно с самого себя — была бы его воля, он бы этот лук сломал или вообще сжёг бы на костре ещё и с колчаном в придачу. Но лук волшебный: просто так не сломается, поэтому остаётся терпеть, стиснув зубы, и выполнять ебучий долг своего не менее ебучего предназначения, отсчитывая, когда же закончится его не иначе как карательный срок длиною в десять лет.

Люди, конечно, не будут знать, что подверглись влиянию любовных чар: они будут думать, что сами к этому пришли, им будет казаться это логичным и закономерным, мол, всё к этому и шло. И всё же их заставили.

Вот представьте себе: вы влюблены в человека, мечтаете об отношениях с ним, может, о семье даже, но потом в один день вы оказываетесь не в то время, не в том месте и не с тем человеком, а Арсений, ведомый чувством долга и обещанием, данным матери, в вас обоих выстрелит. И вот вы уже влюблены, допустим, в лучшего друга, а этот самый друг влюблён в вас. Попов вообще молчит о том, что у вас долгое время могли быть отношения с другим человеком.

И о каком соединении сердец может идти речь, если в итоге кто-то всё равно несчастен? В большинстве случаев (если не во всех в целом) несчастным остаётся сам Арсений.

Эд изрядно бесился с его позиции: «Как же в твоей голове насрано! Ты же сам вправе решать, кого сводить! У тебя есть ебучий лук специально для этого, чё ты выёбываешься, я не пойму» — один из примеров его пламенных речей, — но после первого года их дружбы перестал поднимать этот разговор совсем, просто смирился с тараканами в голове лучшего друга, за что Попов в глубине души ему благодарен, потому что своё видение ситуации он вряд ли когда-нибудь поменяет.

Арсений снова мысленно корит себя за то, что ответил тогда согласием, хотя у него и выбора не было — он единственный ребёнок в семье, а мать так не хотела, чтобы на нём их «божественная миссия» закончилась, так умоляюще смотрела…

Арсений кроет себя хуями, когда по дороге в универ уже привычно цепляет взглядом из толпы двух девушек и стреляет в них из лука — те, озарённые новым чувством, поворачиваются так, чтобы видеть глаза подруги, и улыбаются, будто впервые взглянули друг на друга под романтическим углом — хотя, по сути, так оно и есть. Попов натягивает капюшон торчащего из-под куртки двухцветного худи и прячет руки в карманы.

Ныряет в здание универа через пару минут и идёт в сторону раздевалок, где стягивает куртку и вешает её на крючок.

В аудиторию он заходит опустошённый с полностью безэмоциональным выражением лица, сразу же находя глазами Выграновского — тот стоит возле стола Егора, что-то воодушевлённо ему затирая, пока Булаткин смотрит на него отстранённо. Попов вздыхает глубоко, потому что ныться о том, что его динамят, Эд будет, конечно же, ему; поднимается по ступенькам к свободному столу, достаёт пенал и тетрадь, после чего кладёт голову на прохладную поверхность.

До начала первой пары всего каких-то десять минут, которые он тратит на бессмысленное разглядывание входящих в аудиторию одногруппников и одногруппниц.

За минуту до звонка в помещение влетает раскрасневшийся Антон — бежал, потому что первую пару ведёт у них Павел Алексеевич, который за опоздание не ругает, а закатывает целое шоу «Прожарка», во время которого вся группа ржёт, а опоздавший краснеет-бледнеет.

Антоновские русые кудри спутаны больше обычного, и Арсению прямо пропорционально больше обычного хочется запустить пальцы в мягкие волны и расчесать, поглаживая мягкими движениями кожу головы. Кажется, будто Шастун от такой незатейливой ласки непременно замурчит — тот же буквально человеческий котёныш. Почему он вообще родился человеком, если, очевидно, должен был быть котом? А может, он оборотень? Не, ну а что? Арсений тоже думал, что купидонов не существует, и вот где он сейчас (в пизде, то есть).

Арсений впервые увидел Антона на тусовке для первокурсников, куда его затащил Эд, с которым Попов только-только познакомился.

Шастун стоял к нему спиной, так что Арс мог видеть только его вихрастый затылок, а рядом с ним была девушка — крашеная блондинка, которая пялит на него, кокетливо накручивая локон вьющихся волос на палец. Арсений забивается в самый угол и, прищурившись, смотрит в импровизированный прицел своего лука и натягивает тетиву. В момент, когда он готовится расслабить пальцы и отправить стрелу в полёт, чтобы та безошибочно пронзила сердце высокого парня, тот поворачивает голову к окликнувшему его человеку так, что теперь Попов видит его лицо, и…

Арсений пропадает.

Теряется совершенно, вглядываясь в самый красивый профиль, что он когда-либо видел; чувствует, как тут же ускоряется сердечный ритм и к чёртовой матери сбивается дыхание, и Попов, раньше никогда ничего подобного не испытывавший, но прекрасно знающий, что это может означать, не знает, как ему реагировать на это всё.

Незнакомец чувствует его взгляд на себе и поворачивается к нему лицом, кивая, мол, что-то случилось? А случился, блять, пиздец, потому что следом парень растягивает губы в доброй улыбке, демонстрируя свои маленькие — словно кошачьи — зубки, и Арсений искренне не понимает, почему в комнате всё ещё царит полумрак, когда тот так ярко светит своей лыбой.

До Попова наконец допирает, что он стоит как дурак с этим невидимым луком и стрелой, а потому он срочно их убирает и принимает решение найти Эда. Поищет себе здесь других двух человек, которым (не)посчастливится друг в друга влюбиться, и свалит отсюда в закат.

Потому что в него он выстрелить не смог — Арсений не знает, на что он надеется: те двое могут и без его помощи сойтись.

Позднее Попов узнает, что тот незнакомец — его одногруппник. Имя его первой любви — Антон Шастун.

Арсений искренне надеялся, что эта влюблённость быстро пройдёт: как обычно, секундный краш, помутнение рассудка, не более, — потому что Попов никаких действий предпринимать уж точно не планировал, прекрасно понимая, что шансов у него с Антоном крайне мало, — но нет. Влюблённость мало того, что не прошла, она росла в геометрической прогрессии с каждым новым годом их обучения.

И вот, февраль четвёртого курса. Арсений влюблён в Шастуна до подкашивающихся коленок и сбившегося дыхания, уже не надеясь от этого всего избавиться. Может, когда-нибудь после выпуска и пройдёт, но и в этом Попов очень сомневается, потому что любить кого-то настолько сильно… Это точно не пройдёт без следа.

Арсений, уносимый потоком не особо радостных мыслей, немного выпадает из реальности, следя за тем, как Антон бредёт к верхним партам, чтобы поздороваться с Эдом и, вероятно, занять своё место, которое находится там же.

А потом Шастун неожиданно начинает зачем-то спускаться, ловя на себе поплывший арсеньевский взгляд. Тот в это время подтирает метафорические слюни и выпрямляется, разглаживая складки на худи; смотрит на Антона запуганным зверьком, пока приближающийся к нему парень выглядит абсолютно спокойным.

Он подходит прямо к его парте, упираясь в неё руками, а после и вовсе плюхается рядом с охуевающим Арсением, у которого в голове (не)натурально бьют тревогу все его тараканы, истерично вопя о том, что же Антону от него может быть нужно. Звенит звонок, и Попов вздрагивает; сердце бешено бьётся, и Арс хочет, как опоссум в стрессовой ситуации, просто притвориться мёртвым.

Шастун улыбается ему виновато, делаясь невероятно похожим на крохотного неуверенного котёнка, будто только сейчас задумывается о том, что нельзя так нагло нарушать личное пространство человека, с которым они почти что не общаются. К сожалению.

— Я к тебе, ты не против? — шепчет, наклоняясь ближе к Арсению так, чтобы упираться своим плечом в арсеньевское. Тёплое, даже сквозь два слоя ткани, один из которых — плотное шастовское худи.

— Нет, — пискает Попов и спешит отодвинуться с горящим лицом от этого невинного прикосновения и от самого Антона, с повышенным интересом и зашкаливающим энтузиазмом открывая тетрадь с конспектами. С таким стрессом преподавателя вряд ли, конечно, получится слушать, но видимость создать лишним не будет.

Шастун следует его примеру и также открывает тетрадь, даже пишет там что-то, пока Арс, еле дыша, загипнотизированно следит краем глаза за окольцованной рукой, что выводит буквы на листочке в клеточку. У Попова в голове тысяча вопросов и ни одного внятного ответа: например, почему Антон сел с ним, если обычно сидит затворником на задних партах? смотивировало ли его то, что сегодня Эд решил отсесть от Арса — поближе к Егору? с какой целью он примостился рядом? Антон догадался об арсеньевской влюблённости, и теперь его это смущает, и тот хочет с ним поговорить о том, какой Арсений ужасный? Но почему тогда во время лекции?

Он несколько раз решительно поворачивает голову к Антону, чтобы выяснить всё прям сейчас и не мучиться больше, и уже не так уверенно смотрит на красивый шастовский профиль; оглаживает взглядом нахмуренный лоб и брови, ровный нос с родинкой на его кончике, приоткрытый рот и пухлые губы… Так, блять, надо остановиться, пока Арсений не стёк влюблённой лужей под стол.

Шастун, чувствуя на себе его взгляд, поворачивается к нему лицом и приподнимает брови, как бы намекая, что он внимательно Арсения слушает. Последний пялится на него, как дурак, а в голове мартышки оглушительно бьют в тарелки.

Блять-блять-блять, какой позор.

— А-арс, — зовёт его шёпотом Антон, когда они, по ощущениям, не меньше минуты безмолвно пялят друг другу в глаза, почти что не моргая, под монотонный голос Павла Алексеевича, который доносится до них словно через несколько слоёв ваты.

— Ау? — Попов, наверное, выглядит в это мгновение так, будто сейчас обосрётся от страха. Кошмар, он столько раз грезил о том, как они с Антоном сидят вместе, и в его мечтах всё было нормально! Так почему он сейчас не может вести себя адекватно?

Неловко отвести взгляд, как очень бы сейчас хотелось, Арс теперь не может: Шастун его позвал, и отвернуться будет просто невежливо. Поэтому Арсений сидит на жопе ровно и не рыпается, прикусывая от нервов внутреннюю сторону щёки и отчаянно стараясь не краснеть, что совсем скоро с треском проваливается, когда Антон придвигается к нему, как несколько минут назад, касаясь его бедра своим.

Неприлично близко, но Арсений нагло соврёт, если скажет, что не хочет испытывать это сексуальное давление каждое мгновение своей жизни. Он влюблённая нищенка и он не может (не хочет) с этим что-либо делать.

Антон дышит ртом, разомкнув увлажнённые слюной губы, на которые Арсений безбожно залипает, задерживая дыхание. Сердце бьётся где-то в горле, отдавая пульсацией в мокрые от пота ладони, что Попов с силой сжимает под столом.

— Арс, — повторяет Шастун ещё раз, в упор смотря в ясные (несмотря на непонятное состояние их обладателя) голубые глаза. С такого расстояния Арсений может детально рассмотреть узор радужки антоновских глаз, ему видно каждую ресничку и шрам на изогнутой правой брови, что делает парню слишком плохорошо. Антон ещё раз облизывает губы, перед тем как продолжить говорить, и Арсений примерно в это же мгновение умирает. — У меня дома сегодня вечеринка в честь Дня Святого Валентина…

Шастун замолкает, закусывая губу и опуская взгляд на парту, а Попов замирает в ожидании продолжения; с божьей помощью противостоит желанию закатить глаза, потому что этот сомнительный праздник он, по понятным причинам, на дух не переносит не празднует. Этот великий праздник — по удивительному стечению обстоятельств — именно сегодня, в пятницу, когда для вечеринки с алкоголем самое то, ведь завтра — выходные, и никуда идти не надо.

И всё же всем известно, что Арсений ведёт затворнический образ жизни — он не любит все эти тусовки и по возможности их избегает. Появляется на них крайне редко — только если небесные светила встанут в какое-то особое положение, тогда он более расположен к уговорам Эда.

Да ладно, кому он пиздит, ради Антона он хоть в берлогу зимовать пойдёт, если будет хоть какая-то возможность видеть его.

— …Ты придёшь?

Арсений так охуевает, что чуть ли не забывает, как нужно дышать — он может лишь открывать и закрывать рот, не издавая ни звука, и хлопать ресницами, хмуря брови.

В смысле, блять, Антон его спрашивает, не хочет ли Арсений прийти к нему (!) на вечеринку.

По мере осознания Поповым ситуации, Антон начинает всё больше выглядеть нерешительно, жалея, что вообще предложил парню это. Они же даже не друзья! Шастун одними губами матерится подходящим к ситуации «блять» и, сжимая руки, лежащие на парте, в кулаки, с силой жмурит глаза, начиная мямлить:

— Ладно, забудь, ты не обя…

— Я приду! — Арсений сразу же приходит в себя и в порыве чувств накрывает тыльную сторону антоновского кулака своей тёплой ладонью.

Нахера вот он это сделал, ёб твою мать, а.

Так, ладно, улыбаемся (и машем), будто всё так и задумывалось.

Арсений криво улыбается, но Антон на него не реагирует — тот смотрит с охуевшим выражением лица на стол, где лежат их руки. Шастун, до конца не веря, что это взаправду происходит с ним, расслабляет ладонь и аккуратно, будто бы боясь спугнуть, переворачивает её, крепче беря руку Арса в свою.

И не отпускает больше.

Так они и сидят до конца пары, притворяясь, что всё происходящее в порядке вещей, и, вообще, что они всегда держатся за ручки. Из-за того, что Антон сжимает правой рукой левую ладонь Арсения, он не может писать, поэтому тот сидит, словно каменное изваяние, смотря на распинающегося у доски Павла Алексеевича (Попов хотел бы быть скульптором, чтобы высечь прекрасный лик его возлюбленного из мрамора, потому что это искусство должен увидеть весь свет). Щёки у обоих пылают. Арс старается не коситься на объект своих нежных чувств так часто, потому что такими темпами у него скоро выработается косоглазие.

Когда звенит звонок, парни вздрагивают и одёргивают руки — ладони мокрые, что слегка неловко, и оба обтирают их о штаны, опустив конечности под стол. Чувствуют потребность что-то сказать.

— А ты…

— Я…

Одновременно.

Антон растягивает губы в доброй улыбке, смотря прямо в глаза Арсению, а Попов зеркалит его широкую лыбу и уступает:

— Говори, — с мягкой настойчивостью.

— Дашь свой номер? — Шаст склоняет голову в сторону и держит телефон наготове. — Я скину тебе адрес и все детали, — он почти сразу же объясняется, потому что это прозвучало слишком двусмысленно. Но Арсений бы ему дал номер в любом случае. И просто дал бы тоже.

— Конечно, — кивает и, касаясь своими пальцами шастовских, перенимает из рук Антона протянутый мобильник, чтобы вбить в его телефонную книжку заветные одиннадцать цифр.

На этой же перемене Шастун уходит за свою парту, и Арс испытывает некую грусть.

***

Неизвестный номер

У тебя есть кто-нибудь?

Арсений, носящийся по квартире с горящей жопой в одних обтягивающих джинсах с дырками на коленях, в которых не то чтобы разумно выходить в середине холодного февраля, но Попову буква ю, чувствует жопой вибрацию в заднем кармане и достаёт телефон, замирая у отпаривателя. Глядя на сообщение в чате телеграма, он подвисает, но через несколько секунд понимает, что за этими одиннадцатью цифрами скрывается Антон.

Арсений вчитывается ещё раз в сообщение, и он, конечно, догадывается, о чём его спрашивают, но решает переспросить на всякий случай, чтобы не позориться перед Антоном ещё сильнее. Хватило ему уже горящего лица во время их посиделок за одной партой.

Вы

В смысле?

В верхней строке почти что сразу же появляется «Квакает…» (у Попова установлен язык с жабками), и Арсений начинает нервно ходить туда-сюда, всё так же держа в левой руке отпариватель, а в правой — телефон. Чистого интереса ради, он, пока ждёт, тыкает на антоновскую аватарку, чтобы рассмотреть внимательнее розовое нечто на тёмном фоне; обнаруживает на ней одну из главных героинь сериала «Аркейн» — Вай — и хлопает себя по лбу: как он сразу не узнал, Арс же смотрел этот шедевр совсем недавно! Пока он рассматривает нахмурившую брови и принявшую боевую стойку розоволосую девушку, пытаясь вспомнить, в каком именно моменте это было, телефон снова вибрирует, высвечивая в верхней строке знак бумажного самолётика.

Новое сообщение. Мда, Арсений никогда не думал, что общение с любовью всей его жизни (возможно, он слегка преувеличивает, но это не точно, потому что в данный конкретный момент Попов железнобетонно в этом уверен) принесёт ему столько стресса.

Неизвестный номер

В смысле у тебя есть вторая половинка?

Очень здорово, а зачем он интересуется? — тысяча скобочек, чередуемых с нулями, и дёргающийся арсеньевский глаз.

Нет, нет, нет, Антон, конечно, спрашивает не для себя, а для какой-нибудь своей подруги, которая его об этом наверняка попросила. Ну не может быть, чтобы он ответил на его чувства взаимностью!

Неизвестный номер

Ты можешь прийти с ней, я про это

Вечеринка же ко дню влюблённых

И смайлик ковбоя.

Арсений не знает, рад ли он убедиться в глупости своих домыслов — в них же нет ничего общего с реальностью. Как он вообще мог только подумать о том, что между ним и Антоном может быть хоть что-то большее, чем просто знакомство? За ручку по нелепой случайности подержались один-единственный раз, и хватит с него — он и так уже нагрешил по полной в делах любовных.

Нагрешил так, что самому от себя тошно и закрадываются мысли о том, что он любви и не достоин — тем более антоновской. Арсений старается гнать эти мысли из головы ссаными тряпками, потому что ему слишком сильно хочется быть с Шастуном; так сильно, что всё остальное на этом фоне меркнет и становится таким мелким и неважным, а отказаться от самой идеи кажется чем-то за гранью возможного.

Но он со временем привык к этим загонам; они ему уже родными стали: тусит в них почти что всю сознательную жизнь. Почти с самого начала его пути в роли купидона.

Попов стоит истуканом и тупит, смотря расстроенно-разочарованным взглядом в телефон так долго, что Антон, видимо, заебавшись ждать ответа, выходит из сети. Не жабится. Бля.

Арсений всё же вешает отпариватель на специальный держатель и принимается уже двумя руками печатать сообщение.

Вы

Нет, я одинок

Закусывает губу и хмурит брови; думает: а надо ли? А потом, следуя своему желанию, необъяснимому и глупому, всё же набирает:

Вы

А ты?

Блять, нахуя.

Это всё выглядит слишком стрёмно! То его красное поплывшее лицо в паре сантиметров от антоновского, когда Арс бессовестно пялился на его губы, то сейчас эти двусмысленные вопросы… Если Шастун сочтёт его ебанутым на всю голову, заблочит и растреплет всему универу о том, что Арсений влюблён в него, он поймёт, правда. И пусть у Антона с саранчой больше общего, чем со сплетником, это не мешает ему загоняться. Говорит же — его родная среда обитания.

Арсению хочется удалить, очевидно, неудачное сообщение, да уже поздно — Антон появился в сети сразу же после отправки первого, а значит, и прочитал второе в то же мгновение, что оно пришло. Что ж, ситуация прямо как на паре сегодня: ведём себя так, будто именно это и было задумано.

Антон начинает что-то набирать, а Попов жмурится, потому что ответа он и правда не знает — у самого Шастуна напрямую спрашивать опасно для арсеньевской психики (она умрёт в конвульсиях, как только Арсений приблизится к объекту своих нежных чувств), а Эд общается с ним не так близко, чтобы знать подробности этой стороны его жизни, так что никаких иных вариантов узнать не остаётся.

Этому источнику, конечно, нельзя доверять, но Арс часто слышит, как одногруппницы на переменах — а иногда и на самих занятиях — шепчутся о любовных успехах Шастуна и Кузнецовой в постели, которые зачастую звучат как «Они накинулись друг на друга с поцелуями, он разорвал её одежду, а потом у них начался страстный секс, который длился как обычно семь-восемь часов». Отвратительно написанный фанфик, короче.

Арсению вообще решительно непонятно, почему у этой сомнительной парочки так много восторженных фанаток, которые как у моря погоды ждут их и без того редкие взаимодействия. Ира Антону не подходит совсем — это же видно невооружённым взглядом, и тут даже не про арсеньевскую влюблённость речь.

Но Попов не будет отрицать, что лучше всех рядом с Антоном будет выглядеть он сам. Органично и правильно.

Неизвестный номер

Я тоже

Арсений растягивает губы в глупой улыбке: у него есть шанс. Призрачный и по большей части нереальный, но есть!

Неизвестный номер

Ноооо я влюблён в кое-кого

Давно уже и очень сильно….

Хочу признаться сегодня, романтика, все дела ;)

Арсений как будто со стороны видит, как его взгляд в секунду тухнет, мигает блёкло с перебоями, словно ненароком раздавленный светлячок; уголки губ медленно опускаются, позволяя улыбке стечь с лица, брови самую малость изгибаются домиком, а сам Попов чувствует такое опустошение, что аж страшно становится. Страшно и больно; страшно больно — вот такая игра слов.

Он идёт к близстоящему дивану и, подогнув под себя ногу, плюхается на него. Тело покрывается мурашками от соприкосновения с прохладной искусственной кожей, но Арс не обращает на это ни малейшего внимания; откидывает голову назад и жмурит глаза, в которых скапливается предательская влага — плакать сейчас он не будет, ну уж нет. Дышит глубоко, умоляя сердце успокоиться.

Усмехается зло как-то: ревнует к неизвестной ему девушке и завидует ей далеко не белой завистью. Скорее всего, после сегодняшнего дня Антон с этой девушкой обязательно сойдутся, потому что в Шастуна невозможно не влюбиться. Та девушка — настоящая счастливица.

А что, если это Кузнецова? Арсений кривится и, разблокировав телефон, печатает:

Вы

Здорово

Удачи тебе с ней ;))

И, не дожидаясь появления Антона онлайн, выходит из сети, отбрасывая мобильник к мягким подушками. Вытягивает ноги и трёт тыльными сторонами ладоней глаза.

Нет. Сегодня он точно никуда не пойдёт. На хуй тусовки, на хуй ебаное четырнадцатое февраля, на хуй Антона (он ни в коем случае не винит его за то, что тот решил отдать своё сердце другому человеку, потому что этому жизненно важному органу приказать кого любить невозможно, Шастун просто попал под горячую руку), на хуй…

Арсеньевские посылы в пешее эротическое прерываются глухой вибрацией в глубине дивана. Попов недовольно тянется за трезвонящим телефоном и, видя имя звонящего, сбрасывает.

Эда тоже на хуй.

Но Выграновский, блять, настойчивый: набирает Арса раз за разом, пока тот, в очередной раз увидев на заставке их общую размазанную фотку, не берёт наконец-то трубку и, зло пыхтя, не прижимает её к уху.

— Слышь, пёс, ты охуел меня сбрасывать? — хрипит в трубку Эд, агрессивно куда-то шагая по скрипучему снегу — вероятно, к Арсову дому.

— Я не пойду никуда, — бубнит он, нахохлившись. От нечего делать ковыряет пальцем дырку на колене, вытаскивая из джинс чёрные нитки. В совокупности с его страдальческим выражением лица и голым торсом это выглядит со стороны, наверное, весьма занимательно.

— Ути-бозе, а шо случилось у нашего мальчика-зайчика? — шепелявит Выграновский, а Арсений закатывает глаза. Он как-нибудь потом обязательно расскажет Эду об этом душераздирающем событии, но сейчас ему хочется лишь одного — впасть в спячку на сто лет.

— Просто не хочу.

— А я не хочу, шоб ты опять тух дома, пока все веселятся. Просираешь лучшие годы своей молодости, а потом жешь пердак рвать будешь и меня обвинять… Ух, бля! — на пару секунд в трубке повисает тишина, и Арсений уже открывает рот, чтобы спросить, в порядке ли его друг, как тот снова подаёт голос: — Прикинь, бля, чуть не ёбнулся.

— Будь аккуратней, пожалуйста, — несмотря на своё нерадостное состояние, Попов за друга переживает и просит того искренне.

— Не расшибусь, не ссы, — шмыгает текущим от мороза носом. — Я через минуты две уже у тебя буду, так что жопу в руки и иди марафет наводить, красотка.

— Но Эд, я не…

— Ла-ла-ла, нихуя не слышу, связь как в жопе. Шоб через пять минут как штык, бай! — тараторит и сбрасывает сразу же — вот скотина!

Арсений тяжко вздыхает и всё же поднимается, чтобы отпарить заждавшуюся розовую футболку.

***

Снег под ногами действительно хрустит. На улице темно и холодно так, что хочется прыгнуть головой в ближайший сугроб и умереть, и это только очередное подтверждение тому, чтобы не идти никуда — но хер там плавал. Эд, идущий рядом, крепко держит его рукой — а мог бы ведь сунуть её в карман — за сгиб локтя, чтобы тот даже не думал куда-нибудь удрать.

Как только они встретились, Арсений первым делом спросил Выграновского про Егора, потому что, во-первых, он не испытывает желания с кем-либо сейчас общаться, а во-вторых, про Булаткина его друг может пиздеть бесконечно, чем Арс бессовестно пользуется. Попов сам себя осуждает, но в этот вечер по-другому не получается.

Арсений слушает эдовские воодушевлённые трепания о его возлюбленном вполуха, а сам думает-думает-думает; так громко думает, что удивительно, как Эд ещё не заметил.

Антона увидеть хочется как-то даже по-мазохистски: знает же, что будет больно от мысли, насколько сильно ему хочется, чтобы это кудрявое великолепие было его, хочется и самому принадлежать Антону, но… Тот уже влюблён в другую, которой признается сегодня.

Арсений желает Шастуну счастья. Даже если не с ним.

Попов будет просто, как раньше, из своего угла смотреть на Антона, ловить каждый его жест, видеть каждый задумчивый взгляд, направленный, конечно же, не на него, и вспоминать то, как однажды они больше часа сидели на паре, держась за руки, ловя на себе шутливые взгляды Павла Алексеевича.

— Арс, — Выграновский дёргает его за локоть, насильно вытаскивая из омута безрадостных мыслей и обращая на себя внимание.

— А?

— Говна, — фыркает. — Ты меня ваще слушаешь?

— Не слушаю, — кивает честно — а зачем ему врать? Здесь его никто не осудит и не обидится на него. — Прости.

— Та мне-то чё, это ж ты заебатую гейскую драму пропускаешь, — пожимает плечами невозмутимо и улыбается, поворачивает голову к Арсению.

Оранжевый свет фонарей красиво лежит на его лице, и Попов невольно задумывается о том, как бы всё было просто, если бы он был влюблён в Эда, но душа этой мысли противится буйно, мол, как это так в Эда, когда он рождён для того, чтобы любить Антона. И вот с этой мыслью Арсений согласен на все сто процентов.

Знаете ли, у Арса тоже в жизни своего рода гейская драма. Но меряться письками в этом вопросе будет глупо и бесполезно. А ещё Попов не хочет это с Эдом обсуждать. Когда-нибудь — да, но не сегодня.

— Долго ещё идти? — или, если сформулировать по-другому, сколько ещё минут у него есть для того, чтобы пожить спокойно. Хотя сердце уже сейчас бьётся в истерическом припадке.

— Во-он тот дом, — Эд тычет пальцем в оранжевую высотку. Попов сглатывает нервно и замедляет шаг, но Выграновский невозмутимо тащит друга вперёд. — Знаешь, Поповский, я вот всё жду, как у моря погоды, когда же ты мне расскажешь предысторию того, как вы с Шастом мило держались за ручки. Я даже сфоткал — Егор вами умилялся очень.

Картина Репина «Приплыли». Хотя картина, вообще-то, не Репина, а Соловьёва, и не «Приплыли», а «Монахи (Не туда заехали)», но душнить в мыслях на самого же себя — это, конечно, что-то новенькое. Тогда считается ли дыхание за проветривание?

Арсений вспоминает песенку из мультсериала «Новаторы», потому что ему сейчас тоже нужно срочно что-то выдумать такое, чтобы Эд от него отъебался. И почему у Попова нет холодильника-телепорта? Он бы хотел сейчас оказаться дома.

— А может поговорим о том, как Егор вообще пустил тебя за свою парту? — переведение стрелок, оно самое.

— Потому что он в меня очевидно влюблён, но почему-то до сих пор это отрицает, — проговаривает Эд скороговоркой, а после уставляется на Арсения и хлопает ресницами. — Теперь твоя очередь.

Попов вздыхает и тоже поворачивает голову к другу, устремляя в того щенячий взгляд в попытке того разжалобить.

— А мы можем…

— Замять? Не, дядь, хуй ты отвертишься, мне интересно.

Арсений кривит лицо так, будто ему в глаза стрельнул грейпфрутовый сок, и со вздохом великого мученика словно тисками из себя выдавливает:

— Он просто хотел позвать меня на эту вечеринку, ничего особенного, хотя я и с этого знатно охуел, а потом… — закрывает глаза на мгновение; дыхание спирается снова. — А потом я зачем-то накрыл его руку своей, а он почему-то не стал сопротивляться. Я не знаю и не хочу знать, что он вкладывал в этот жест, но для меня это было чуть ли не образованием новой Вселенной… — улыбается горько и поднимает глаза к тёмному небу, на котором, если очень приглядеться, видны крошки-звёздочки. Арсений по привычке вертит головой в попытке найти созвездие Ориона и сразу же успокаивается, когда находит три звезды по диагонали и четыре по бокам, — любит это созвездие необъяснимой любовью.

— И когда вы мутить начнёте?

— Мутят воду в унитазе, Эд, — Арсений пихает его локтем, тем самым, за который Выграновский его держит, в рёбра, а друг в отместку этот самый локоть сжимает не сильно, конечно, но ощутимо. — Не будем мы с ним встречаться, — поджимает губы и морщит нос, приподнимая верхнюю губу, словно скалящийся пёс.

— А чё так? Ты ж который год по нему сохнешь, а тут он тебя за руку лапает, — Эд улыбается и приподнимает бровь.

— Я знаю, что по нему сохну, спасибо за озвучивание очевидных фактов, что б я без этого делал, — сарказм рекой льётся из его уст. — Он уже влюблён, и у меня нет шансов.

— Ты эт откуда знаешь?

— Он сам мне сказал, — пожимает плечами и смотрит себе под ноги. — Он признаться этой девушке сегодня хочет.

— А может, он имел в виду…

— Нет! Заткнись, Эд, прошу тебя… — Попов аж останавливается, выдёргивая руку из Эдовой хватки, и прижимает её к себе так, будто она замёрзший уличный котёнок, нуждающийся в защите. Арсений сам себя защитить не в силах. — Закрой. Рот.

Выграновский смотрит на друга обеспокоенно и растерянно — не знает, что ему следует сделать и сказать, чтобы успокоить Арсения, потому что тот сейчас явно не в порядке, на грани слёз. Эд под прицелом внимательных голубых глаз делает шаг навстречу Попову, боясь спугнуть того.

— Арс…

— Замолчи, — поднимает на него предупреждающий взгляд. — Я понял, что ты хотел сказать, и… Не надо, — отрицательно качает головой и морщится, будто от мигрени. — Просто не надо. Я не хочу самообманываться, Эд.

Арсений уже смирился с тем, что им с Антоном, видимо, не судьба быть вместе, а за этот вечер повторил эту же процедуру принятия в темпе вальса ещё раз. Он не гарантирует, что перестанет мечтать о Шастуне (а уж тем более смотреть), но что его мечтам не бывать в реальности, он понял прекрасно.

— Хорошо, Арс, молчу, — Эд кивает послушно и указывает глазами на место рядом с собой, куда Попов через несколько секунд становится, снова пихая руки в карманы и шевеля левым локтем. Выграновский намёк понимает и возвращает руку на прежнее место.

У Эда вопросов куча, но он решает больше не тревожить друга, который и без того находится в нервном состоянии.

Парни снова возобновляют шаг. До антоновского дома осталось каких-то двадцать метров.

***

Когда они поднимаются по лифту на нужную им лестничную площадку, Арсений различает приглушённую музыку, доносящуюся из-за двери, в которую им, по всей видимости, и нужно. Попов заранее поминает свои барабанные перепонки — ему ж мало того, что он не любит громкие звуки (кроме фальцетного смеха Антона, естественно).

Он замирает, и Эд снова тащит его вперёд.

— Пошли, чё замер-то?

Звонит в дверной звонок, а Арсений, словно погоней загнанный в угол заяц, смотрит на железную дверь квартиры, как на страшного хищника, который вот-вот нападёт, и сглатывает громко.

Эд повторно жмёт на звонок.

Наконец оба слышат поворот дверного замка, а следом она открывается. На пороге стоит Антон, который, сообразив, делает пару шагов назад, чтобы Арсений и Эд смогли нормально зайти в квартиру. Выграновский прикрывает за ними дверь и делает два оборота замка. Все пути арсеньевского возможного побега отрезаны, хотя самая главная причина стоит прямо перед ним и смотрит таким взглядом, под которым Попов не в состоянии не то что двигаться — дышать.

Шастун улыбается, смотря прямо ему в глаза; улыбается, демонстрируя ровный ряд крошечных кошачьих зубов; улыбается так, что в уголках его добрых травянистых глаз собираются лучики-морщинки, кажется, освещая полутьму коридора. Арсений, смотря, словно загипнотизированный, на это солнечное кудрявое великолепие, не может сдержаться и улыбается ему в ответ так же широко, потому что по-другому не может.

В арсеньевском мире всё просто: улыбается Антон — улыбается и Арсений.

Любовь всей его жизни делает шаг вперёд, чтобы ближе стоять к нему, Арсу, и тот, кажется, задыхается.

— Я так рад тебя видеть! — растягивает губы в улыбке ещё шире, хотя это казалось невозможным, и дёргает руками так, будто хочет их поднять, но сам себя останавливает в этом порыве. Арсений не хочет сейчас думать о том, что бы это могло значить. — Спасибо, что пришёл.

Он точно к нему обращается? Попов точно не спит?

— Спасибо, что позвал, — пожимает плечами так, будто не он недавно рассматривал вариант не приходить вовсе. Блять. Зачем он вспомнил.

Причина, по которой он не хотел идти, снова маячит перед глазами навязчивым пятном, как непонятные расплывчатые круги на глазу, которые появляются время от времени и которые убрать ты не можешь никак. Пытаешься следить за ними глазами, но они сразу же уползают, что тоже раздражает. Так и сейчас его спокойствие от него ускользает.

— Номер себе снимите, — бормочет сзади Эд так, чтобы это было слышно только Арсению, и вжикает молнией. Арсений бросает на него убийственный взгляд и нерешительно тянет собачку на куртке вниз.

Из глубины квартиры Антона, кажется, кто-то зовёт, но тот стоит, будто ничего не слышал, и смотрит за тем, как его гости стягивают верхнюю одежду. Крик повторяется, и Арсений различает сквозь громкую музыку голос Кузнецовой.

Шастун закатывает глаза, после чего смотрит на Попова с Эдом извиняющимся взглядом:

— Мне идти надо, — поджимает губы виновато, а Арс ему кивает понимающе, хотя внутри так и бурлит желание схватить его за руку, прижать к себе в крепких объятиях и не отпускать никогда в жизни. — Вы, короче, разувайтесь, проходите. Бухло с соками на кухне — это там, — Антон тыкает пальцем в сторону, и Арсений ещё раз ему кивает, мол, зафиксировал. — Я потом найду тебя.

И смотрит не на Эда, а на Арсения, а после упархивает в гущу толпы — туда, где, вероятно, сидит Кузнецова. И зачем только он Антону понадобился?

— Это была ошибка, мне не стоило приходить, я лучше… — разворачивается, принимаясь обратно натягивать куртку, и порывается к двери, как вдруг Выграновский ловит его сильными руками поперёк торса и тормозит на месте.

— А ну стоямба, блять, — поворачивает Арса на сто восемьдесят градусов и преграждает собой выход из квартиры. — Я догоняю, шо это сложно — забыть о Тохе, но ты постарайся хотя бы на один вечер это сделать. Я буду рядом, слышишь? Или алкоголь.

— А как же Егор? — язвит, но послушно отдаёт Эду куртку.

— Переживёт как-нибудь один вечер без моей компании.

Арсений не хочет, чтобы его друг упускал возможность лишний раз потусить с объектом своих нежных чувств, так что Попов просто мотает головой, натягивая улыбку:

— Иди веселись. Я на кухне буду. Не говори Антону, где я, — не хочу с ним видеться.

Выграновский щурится, склоняя голову в сторону, но кивает.

— Идёт, — пауза. — Но если ты всё же хочешь услышать моё видение ситуации… — как бы невзначай начинает с умным видом Эд, стягивая ботинок, при этом чуть ли не заваливаясь на Попова, но тот его тормозит:

— Не хочу, я же уже сказал, — он быстро наступает на заднюю часть ботинок и спешит скорее свалить на кухню.

На кухне — спасибо всевышнему — никого не обнаруживается, поэтому Арсений со спокойной душой прикрывает дверь и бредёт к столу, где в хаотичном порядке расставлены бутылки алкоголя, всякой колы, фанты и спрайтов, упаковки различных соков и несколько лимонов и лаймов. Внушительный набор, однако.

Арсений хватает за горлышко бутылку колы, находит в каком-то из подвесных шкафов чистый бокал (и откуда только их у Антона так много?) и наливает туда газировку. К шампанскому он обязательно присосётся попозже, а сейчас ему хочется побыть трезвым.

Он садится на стул, задирая одну ногу и устало ставя на неё подбородок. Сидит и пялится в стену напротив, одними губами подпевая звучащей знакомой ему песни. Изредка на кухню кто-то заходит, чтобы подлить алкоголь в опустевшие стаканы, — на Попова внимания особо не обращают, и на том спасибо.

И снова Арсений думает. Всё тот же вопрос: зачем Шастун его вообще сюда пригласил и зачем ему понадобилось потом его искать?

Внезапная догадка озаряет. Вероятно, Антон хочет как-либо задействовать его в признании в любви той девушке, о которой он говорил. Это и объясняет то, почему здесь собралась почти вся их с Антоном группа: Шастун просто хочет поделиться своим счастьем со своими приятелями, хочет, чтобы они стали свидетелями сей душещипательной сцены, хочет, чтобы потом ни у кого не возникало вопросов в моменты, когда Антон на виду у их одногруппников и одногруппниц будет миловаться со своей девушкой.

Арсению мерзко, и он не хочет в этом участвовать.

Он мысленно воплощает эти моменты. Представляет, как в один момент музыка стихнет, а Антон попросит танцующих образовать небольшой круг, выцепит из толпы ту самую и признается ей. А та улыбнётся обрадованно и кивнёт, а все зааплодируют. Поцелуй, и Арсений морщится, хватая бутылку игристого шампанского.

Он делает несколько глотков прямо из горла, что, вообще-то, некрасиво (ему тоже не нравится), но сейчас, честно, так срать на это всё. Ему бы о себе больше заботиться, а не трястись за других.

Послевкусие крутое, и это самое главное.

Дверь на кухню в очередной раз открывается, и Арсений, запрокинувший голову и глубокомысленно смотрящий в потолок, уже не обращает на это внимание. Делает очередной глоток и чуть ли не обливается шампанским, когда совсем рядом раздаётся антоновский голос:

— Вот ты где, еле нашёл тебя! — Шастун не выглядит рассерженным и просто произносит это, как констатацию факта. Арсений ставит поднятую ногу на пол, а после и вовсе встаёт, потому что чё это он сидит, когда хозяин квартиры стоит. Невежливо. — А ты чего тут? Вечеринка не нравится? — спрашивает, изгибая брови, и будто бы грустнеет сразу же, словно арсеньевское мнение имеет для него хоть какое-то значение.

— Нет, что ты! — Арс восклицает и делает шаг ближе. — Я просто не люблю особо все эти тусовки, — ведёт плечом и мотает головой, спеша добавить: — Но твоя крутая. Да.

— Пизда, — задумавшись, выпаливает Антон, а потом осознаёт и в извиняющемся жесте поднимает руки, демонстрируя открытые ладони. — Бля, прости, я на автомате уже…

Арсений хихикает, и Шастун улыбается, расслабляя напрягшиеся плечи.

Антон сегодня (прямо сейчас) красивый нереально. На кухне основной свет не включён — работает только светодиодная лента, наклеенная на низ подвесных шкафов, и в этой полутьме Антон в белоснежной рубашке, чёрном пиджаке сверху и такого же цвета штанах выглядит органично и очень-очень возбуждающе.

Арсений хочет, чтобы у них было как в фильмах: чтобы Шаст повалил его на этот стол и жарко целовал в шею, чтобы Попов под ним стонал и извивался, чтобы они, блять, потрахались занялись любовью на этом самом столе, но, но, но.

Арсений вспоминает про жестокую действительность, где Антон влюблён в другую, и это действует на него как ушат холодной воды, вылитый на голову в качестве будильника: он растерян, зол и совершенно не понимает, что делать.

— Ты признался уже? — спрашивает как бы невзначай, но на самом деле внутренности неприятно сжимает, а сердце бьётся где-то в горле.

— В чём? — Антон либо профессионально косит под дурака, либо реально не понимает, о чём его спрашивают.

— В любви, — как само собой разумеющееся.

— Кому? — Шастун переводит почему-то напуганный взгляд на Арса и хмурится. Арсений удивлённо моргает: что это с ним? Если Антон действительно притворяется, то эта игра достойна Оскара.

— Той девушке, о которой ты мне писал…

— Девушке? — вопросительной интонации с каждым вопросом становится всё больше — удивительно. Наконец Антон, кажется, понимает, чего от него Арсений добивается, и его лицо проясняется, а брови взлетают к самым волосам. — А-а-а! — смеётся; уголок арсовских губ предательски дёргается вверх, потому что когда улыбается Антон — улыбается и он сам, это уже как аксиома, даром, что улыбаться ему сейчас не хочется совсем. — Нет, не признался ещё, — смотрит на Арса лучисто и мотает головой отрицательно. Попову хочется, чтобы этот тёплый взгляд Антона всегда был направлен на него.

Арсений неловко треплет волосы на затылке и закусывает губу. Антон всё так же стоит и следит за каждым его движением. Наверное, надо что-то сказать…

— Когда планируешь признаться? — Арсению хочется простого человеческого отвесить себе оплеуху, желательно так сильно, чтобы из него всю дурь разом вышибло, блять. Ну вот нахера он продолжает себя мучить этим разговором?

Антон улыбается ещё шире и смущённо — Попов не сомневается, что это именно эта эмоция, — смотрит себе под ноги.

— Как выгадаю момент, так обязательно, — и подмигивает.

Подмигивает, блять!

Арсений краснеет. Господи, стыд-то какой.

— Ладно, сейчас, — Антон делает быстрый вдох и шумный выдох, делая шаг ближе к Арсу. Он что, хочет попросить, чтобы Арсений пошёл с ним? Или он хочет, чтобы Арсений его успокоил? Что делать-то, блять…

— Антон! — орёт кто-то из глубины квартиры. Музыка, кажется, становится тише. — Антон, тут Щербаков разлил что-то! Где тряпка?

— Да ёб твою мать, — ругается тихо Шаст так, чтобы слышал только Арсений, закатывая глаза. — В ванной!

Антон моргает, сосредотачиваясь и сильно жмуря глаза, а потом, когда открывает их и готовится что-то сказать, его снова зовут.

— Её нет там!

Глубокий вдох, глубокий выдох в тщетной попытке успокоиться. Антон сейчас, кажется, пойдёт сносить бошки — выглядит раздражённым.

— Да как это нет, блять! Посмотрите нормально!

— Антон… — тихонько зовёт его Арсений и, преодолевая страх и неловкость, кладёт ладонь Шастуну на ключицу. — Иди. Я никуда не денусь, организуем мы ещё твоё признание ей, — и улыбается подбадривающе. Антон бегает глазами по его лицу, выглядя менее раздражённым, чем был до Арсова прикосновения, но в итоге соглашается и кивает.

— Ты не хочешь туда пойти? — указывает головой на зал, а Попов поджимает губы. — Ладно, будь тут тогда.

— Антон!

— Да иду я, блять! — успокоенный Арсением, он снова заводится и быстрым шагом покидает кухню.

На пороге тот с секундным удивлением сталкивается с Эдом, который хер знает сколько времени стоял, облокотившись на дверной проём, — тогда-то его замечает и Арсений и невольно пугается: как много тот видел?

— Давно ты тут стоишь? — Арс скрещивает руки на груди и упирается бедром в стол с напитками. Но долго в закрытой позе он не стоит: довольно скоро Попов возвращает руку на горлышко бутылки шампанского и делает глоток.

— Считай, что только пришёл, — Эд усмехается и вальяжным шагом проходит к Арсению, вставая рядом с ним. — У меня к тебе просьба.

— Какая? — Попов с интересом выгибает бровь, а друг не торопится с ответом.

Они стоят так несколько долгих секунд, а может и минут. Без слов. Арсений слышит, как громко думает Выграновский: он явно мнётся, боится озвучивать эту свою просьбу почему-то, и чем больше тот молчит, тем тревожнее становится Арсу. Что все сегодня от него хотят?

— Обещай, что не психанёшь, — Эд смотрит на него неуверенно исподлобья и тыкает ему в солнечное сплетение указательным пальцем.

Арсений щурится и не отвечает ничего: вспылить он может очень легко и не может обещать, что этого не сделает.

— Говори уже.

— Стрельни в Егора, пожалуйста.

Долгий взгляд глаза в глаза, пока Арсений открывает и закрывает рот, так и не издавая и звука, думая, что ему послышалось. Ведь так? Эд же прекрасно знает арсеньевское отношение к этому и не пришёл бы просить об этом, правда? Или простым языком: пиздец, он чё, охуел?

— Что? Нет, блять, Эд! Нет, нет, нет! — Арсений в ахуе ставит бутылку на стол и делает несколько шагов назад, будто боится, что Выграновский может заставить его это сделать, применив физическую силу.

— Арс, послушай…

— Это ты, блять, послушай! — Арсений совершенно не контролирует громкость своего голоса — он почти что кричит; спасибо, что музыка громкая, и за закрытой дверью их разговор не услышит никто. — Иди просто и поговори с ним, Эд! Словами через рот, знаешь, так обычные люди и поступают.

— Но можно же сделать всё намного проще, — слабо возражает Выграновский и разводит руками в стороны. Ну охуеть аргумент, конечно.

— А если бы ты не знал, что я купидон? — он понижает голос, почти что шипит.

— Поговорил бы с ним тогда.

Арсений выпадает в осадок, захлёбываясь воздухом. Да он… Да как… Он прикалывается?!

— Так пойди и поговори! — Попов выпучивает глаза и трясёт напряжёнными ладонями в воздухе. Неужели Эд вообще не замечает то, что он сам себе противоречит?!

— Зачем, если можно сделать всё проще? А главное, результат стопроцентный.

Арсений, возмущённо дыша, хаотично бегает глазами по помещению, будто стены, пол и потолок покажут ему то, как следует поступить в этой ситуации.

— Но неужели тебе будет норм жить с мыслью, что Егора заставили тебя полюбить?.. — в голосе Попова неподдельная грусть, смешанная с толикой разочарования, и непонимание: как так можно поступить с человеком, которого любишь?

Выграновский молчит некоторое время, будто и правда задумался, а потом хмыкает, поднимая на Арсения взгляд и улыбаясь на одну сторону лица.

— Ты отговариваешься потому, что на самом деле не купидон? — усмешка.

Блять, этот день надо переименовать в день охуевания, потому что Арсений не перестаёт поражаться. Вот это заявочка, однако.

— В смысле, — Арс так озадачен, что забывает прибавить вопросительные интонации.

— В прямом. Откуда мне знать, что ты не пиздел мне всё это время? Ты ж ни разу не демонстрировал при мне свои способности, я тебе на слово верил всегда, — ведёт плечом и слегка качает головой.

Провокация совершенно дурацкая и глупая, на неё может повестись только ребёнок, но выпивший Арсений её не различает.

Арсений ведётся.

— И что ты хочешь этим сказать? — расправленные плечи и задранный вверх кнопочный нос.

— Докажи мне, что ты купидон, — такой же вскинутый вверх нос. — Влюби Егора в меня.

— Хорошо. Только мне придётся стрельнуть и в тебя.

— Нахуя? Я его ж и так люблю, — хмурится.

— Потому что это охуеть какая ответственность, Эд! Он тебя всю оставшуюся жизнь любить будет, — Арсений всплёскивает рукой, делая шаг ближе к другу. — Ты уверен, что сможешь так же?

— Да, — практически без раздумий.

В этом его Арс понимает: спроси его сейчас кто-нибудь, уверен ли он, что будет любить Антона до конца своих дней, он бы и секунды не медля ответил твёрдым «да», потому что так оно, наверное, и есть.

Но жизнь же штука непредсказуемая, и если он в Выграновского не стрельнет, то тот может и разлюбить. Есть и другая сторона медали, о которой Арсений Эду говорить не хочет, потому что тот тогда точно не согласится, чтобы в него стреляли: есть определённая вероятность того, что Выграновский про Арсения забудет.

Из его памяти сотрётся воспоминание о том, что внешние силы свели его с Егором, сотрутся все моменты, в которых Эд знал о том, что Арсений купидон (а это, между прочим, большая часть их дружбы). Попов эгоистично не хочет, чтобы это происходило, потому что другом он дорожит очень сильно.

Арс ещё раз смотрит на Эда, выискивает в его лице хоть малейшие сомнения, но их не находит. Вздыхает глубоко и сдаётся.

— Ладно. Где Егор?

Выграновский улыбается довольно и ведёт Арсения в зал к толпе людей. На противоположном краю комнаты стоит Булаткин, держа в руке какой-то напиток и разговаривающий с кем-то.

Народу — лишних свидетелей — куча, но с местом выбирать не приходится, потому что было бы намного страннее, если бы Арсений с Эдом позвали Егора в отдельную комнату — на ту же самую кухню, к примеру.

Арсений разминает шею, наклоняя голову сначала вправо, а потом влево, — эти действия, по сути своей, бессмысленны, но сейчас они, хоть и совсем чуть-чуть, но помогают снять напряжение, сковывающее его движения.

Вдох и закрытые глаза.

Выдох и опущенная вниз левая рука.

Откуда-то из пространства в его ладони появляется лук, и Арс сжимает его пальцами крепче. Правую руку заводит назад, будто у него за спиной колчан стрел, и так же практически из ниоткуда достаёт стрелу.

Для других его действия выглядят как всратая зарядка, потому что они не видят ни лука, ни стрелы, но сам Попов прекрасно ощущает их шероховатую поверхность в своих руках.

Они с Эдом стоят в каком-то углу, где людей не так много — рядом стоят только несколько сосущихся парочек, но те слишком увлечены друг другом и не обращают внимание ни на кого вокруг, — и потому Арсений спокойно вытягивает левую руку с зажатой в ней луком и прислоняет к нему стрелу.

Перья на её конце щекочут скулу, но Попов это игнорирует, выцеливая сердечком-наконечником из толпы Егора.

Совершенно случайно в его поле зрения попадает Антон, потягивающий напиток через трубочку и плавно танцующий под играющую песню. А что, если выстрелить в Шаста? Тогда не будет никаких проблем с неизвестными ему девушками, никакой тревоги и боли, а лишь бесконечное счастье рядом с любимым человеком. Жизнь рука об руку до самой старости и никаких проблем, ну разве ли не красота?

Нет. Это было бы ужасно подло, низко и мерзко по отношению к Антону. Антон такого не достоин. И Попову только от представления этого липового счастья тошно.

Арсений хочет, чтобы Антон полюбил его искренне, и именно поэтому всё же находит глазами Егора.

Шепчет стреле имя Выграновского, чтобы Булаткин не влюбился в него самого ненароком, и видит краем глаза, как на деревянном корпусе стрелы появляется красивая гравировка. Егор чувствует взгляд на себе и смотрит Арсению прямо в глаза, когда тот выпрямляет два пальца, держащих тетиву ещё каких-то несколько секунд назад, пуская стрелу в короткий полёт до сердца белобрысого парня.

Попов не опускает лук сразу: он стоит так ещё секунд пять, после чего морщится и опускает всё ту же левую руку с зажатым в ней луком, отпуская. Тот падает, но прежде чем он касается пола, исчезает.

— Всё, — Арсений оборачивается через плечо на замершего Эда и смотрит на того со смешанной эмоцией, в которых смешивается и превосходство, и недовольство, и чувство вины.

От выпитого алкоголя и громкой музыки неприятно болит голова, и Попов понимает, что не может больше, да и не хочет тоже, здесь находиться. Он хватает Выграновского, норовящего пойти к Егору, что тоже двинулся к нему на встречу, за шиворот худи и наклоняется к его уху:

— Я домой пойду.

— Но Антон же чё-то от тебя хотел, — хмурится и смотрит обеспокоенно.

Арсений матерится одними губами и кусает губу, думая.

— Скажи ему, что мне плохо стало, не знаю, придумай что-нибудь, — махает рукой и тенью скользит в прихожую.

Одевается и незаметно съёбывается, облегчённо выдыхая, когда оказывается на улице. Уши некоторое время привыкают к тишине, разбавляемой редким лаем собак, и даже на жуткий холод как-то в мгновение насрать становится.

Идя домой, Арсений убеждает себя, что Эд с Егором наконец-то будут счастливы вместе, глуша в себе голос, говорящий, что Булаткин его об этом не просил.

Арсений убеждает себя, что поступил правильно.

Антону с трудом, но удаётся отбиться от всех желающих с ним пообщаться, и теперь тот наконец-то может вернуться к заждавшемуся его Арсению. Шастун с необычайным рвением пробирается через толпу к кухне, радостно открывает дверь и с удивлением обнаруживает там сосущуюся парочку.

Шастун замирает, в ахуе хлопая глазами, но потом приглядывается и понимает, что тёмный затылок принадлежит вовсе не Попову, а Эду; словами не описать, как у Антона отлегает от сердца и сразу же дышать легче становится.

Но, подождите… Эд целуется с… Егором? Охуеть, неужели! Завтра, видать, метеорит на Землю рухнет.

Так, ладно, Антон этому обязательно удивится позже, а сейчас он достаёт из заднего кармана слегка помятое красное сердечко из картона и тактично прокашливается. Выграновский отлипает от губ Егора и хочет было наехать на чела, прервавшего их идиллию, но видит, что на пороге стоит Шастун, и смотрит теперь без злобы, лишь с вопросом в глазах.

— А Арсений?.. — Антон приподнимает брови и склоняет голову в сторону. Вертит в руках картонку.

— Он ушёл, Тох, — Эд поджимает губы и жмёт плечами. — Ему плохо стало.

— А, — только и может выдавить Шаст. Он замирает, брови опускаются в расслабленное положение, а внутренняя лампочка теперь не искрит, а лишь блёкло освещает закрома его души. — Ладно, — переминается с ноги на ногу. — Простите, что потревожил.

Шаст спешит удалиться с кухни, плотно прикрывая за собой дверь. Смотрит на ровный контур сердца у себя в руке и, поддаваясь секундному порыву злости, сминает его в руке и запихивает обратно в задний карман джинсов.

Видимо, сама Вселенная намекает ему, что с Арсением вместе ему не быть.

***

Арсений поступил охуеть как неправильно — первая мысль, пришедшая с утра в его светлую головушку, которой он вчера, видимо, совсем, блять, не думал.

Он вот уже полчаса бездвижно лежит на кровати и смотрит в одну точку на потолке, гоняя обрывки мыслей по пустой голове. Отчаяние и чувство вины медленно затапливают его тело: разрушающая смесь, кажется, заменяет кровь.

Что делать?

Пойти извиниться перед Егором? Да всралось ему его «извини, пожалуйста», если он даже не поймёт, за что конкретно Арсений прощения вымаливает.

В любом случае рыпаться уже поздно, если только не…

Арсений подрывается на кровати, натягивает футболку и встаёт, ныряя ногами в пушистые тапочки. Мчит на кухню, где возится не меньше часа, готовя некий антипод арсеньевской магии.

Окольными путями он раздобыл адрес Егоровой квартиры и теми же окольными путями туда попал; и теперь с утра пораньше (полдень после тусовки — это очень рано) в выходной день он стучит в желтоватую дверь, потому что это дело откладывать нельзя.

Арсений поздно задумывается о том, что вместе с Егором может жить кто-то ещё, но он переживает зря, потому что на пороге стоит заспанный Булаткин, который даже после попойки, только вставший с кровати, выглядит так, будто с минуты на минуту выйдет на подиум. За его спиной никого не обнаруживается, и Арс выдыхает.

— Арсений? — он хмурится, потирая один глаз, но всё же пропускает Попова внутрь комнаты. — Что-то случилось?

— Да, — Арс кивает и протягивает ему бутылку, которая всего на четверть заполнена какой-то жидкостью. — Выпей.

Егор перенимает в руки бутылку и смотрит на неё сомневающимся взглядом. Откручивает крышку и нюхает содержимое.

— Пахнет вкусно… Что это? Ты отравить меня хочешь? — смеётся, но смех этот слегка нервный.

— Да выпей ты, тебе чё, сложно, что ли? — Арс переминается с ноги на ногу и заламывает в волнении пальцы.

Он надеется, что Егор препираться не будет, потому что иначе Попову придётся применить физическую силу — хотя куда ему там: Булаткин в качалку ходит и при необходимости, которая обязательно появится, если Арсений на него нападёт, без всяких проблем сможет скрутить его в бараний рог.

Но Егор — храни его бог вообще — смотрит на Арсения ещё раз, а после действительно осушает бутылку за несколько глотков.

— Прикольная штука, — утирает рот тыльной стороной ладони.

— Что чувствуешь? — Попов не знает, как именно это действует — он может лишь догадываться, а потому пялит на Булаткина во все глаза с интересом учёного.

Егор тупит пару секунд, видимо, реально пытаясь определить, что же он чувствует, а потом с белозубой улыбкой произносит:

— Голод, — и хихикает. — Будешь есть?

Арсений кивает, потому что с этим приготовлением антипода совсем забыл позавтракать, и наконец стягивает куртку с ботинками, а Егор удаляется, по всей видимости, на кухню. Попов наугад находит ванную, где моет руки и смотрит в зеркало — выглядит неважно, но Булаткина он почему-то не стесняется.

В обществе этого парня Арсению вообще удивительно комфортно. Кто знает, может, если бы он с Егором познакомился быстрее, чем с Эдом, всё сложилось бы по-другому. Но получилось как получилось, и теперь Попову с ним нужно будет поговорить об этом самом Эде.

Вдох-выдох, пора выходить.

На сковородке шкворчит четырёхглазая яичница, а Егор стоит рядом и копается в телефоне.

— Ты не видел, мой телефон кто-нибудь брал вчера? У меня Эд почему-то записан как утёнок с тремя сердечками, — он поворачивает экран к Попову, демонстрируя эту уморительную нелепость. — И переписка… Я не помню, чтобы я писал это… — Егор хмурится, листая.

Вот бля. Сейчас будет явно интересная беседа.

— Егор, — зовёт его Арс, заставляя отвлечься от увлекательного листания чата с Эдом в телеграме, — давай поговорим по душам.

— Окей, — Булаткин добродушно улыбается, откладывая телефон экраном вниз на столешницу. Снимает с плиты сковородку и выкладывает равные части яичницы на заранее приготовленные тарелки. Пододвигает одну к Арсению и плюхается на стул, призывая взглядом Попова к тому же. — О чём?

— О Выграновском, — осторожно произносит Арс и берёт в руки вилку с ножиком. Егор неуловимо напрягается и смотрит на Попова, прищурившись. — Скажи честно, он тебе хоть чуть-чуть нравится?

Булаткин усмехается и показывает ему указательный палец, безмолвно прося подождать, пока он прожуёт.

— Нравится. Причём ну явно не чуть-чуть, — замечает он как-то зло и закатывает глаза, а Арсений с неуместным восторгом смотрит на это всё: антипод сто процентов подействовал.

— Но почему тогда?.. — Попов хлопает глазами, наклоняя голову в сторону, но его перебивают:

— Потому что он ведёт себя как долбоёб! — взрывается Егор. Господи, сколько ж он это в себе копил… Арсений с этим утверждением согласен абсолютно. — Потому что я не уверен, чувствует ли он ко мне тоже что-то или он так прикалывается, блять. Дебил, — Булаткин отправляет в рот кусок яичницы и замолкает, тщательно его жуя. — Идиот! — снова восклицает он, устремляя в Попова рассерженный взгляд, — глаза у него такие красивые, жуть просто. Весь Егор красивый вообще. — Ну что это за комплименты в духе «твои волосы как баранья жопа»! Вот как мне надо было на это реагировать?

Мда уж, Выграновский действительно умеет говорить так, что хер разберёт это комплимент или оскорбление.

— Я после этого его умозаключения постригся пошёл, блять, — всплёскивает рукой.

— А он потом ходил мне три дня жаловался на это…

— Фево? — с набитым ртом выпаливает Егор, после чего быстро сглатывает и повторяет: — Чего? Стой, он чё, реально? Я ему типа… нравлюсь?

— Ага, — Арсений кивает и улыбается нерешительно. — Прости, что ты узнал это от меня, там просто ситуация такая запутанная… Я совершил глупость, а сейчас исправляю, можно сказать, — виноватый взгляд исподлобья, хоть Егор и не понимает, где именно Попов проебался. — Я заставлю его поговорить с тобой, хер он теперь отвертится. Ты же хочешь?

— Хочу на правах законного парня отвесить ему подзатыльник. Еблан.

— И я тебя за это не осужу, — Арсений смеётся переливчато, и Егор тоже улыбается широко.

Вот бы и его любовная драма так легко решилась… Попов решает сейчас не думать об этом: лучше сосредоточить внимание на вкуснейшей яичнице и разговоре с Егором.

***

Напевая себе под нос песню о красном сарафане, в своё гнёздышко Арсений возвращается, когда стрелка часов уже перевалила за четыре, — слегка увлёкся беседой. С Булаткиным интересно и комфортно, так что он совершенно точно не жалеет о потраченном времени — даже повторить желает.

Попов раздевается, вешая куртку в шкаф, а ботинки оставляя на пороге, и проходит внутрь квартиры, где снова никого нет.

Вообще, эту квартиру он снимает со своим старым, ещё со школы, другом, который на их скромной жилплощади бывает, дай бог, раз в месяц. А может ведь и не заявиться ни разу. Арсений в душе не ебёт, где тот проводит всё своё время, но свою часть денег на оплату квартиры он исправно присылает, и на том спасибо. Но если быть честным, Арс скучает до тянущего внутри чувства по их совместным вечерам. Серёжка Матвиенко невероятно уютный человек.

Арсений цепляет свой ноутбук и заходит на сайт, где смотрел сериал: самое время для того, чтобы пересмотреть «Аркейн»! Он смотрит первую серию и запускает сразу же вторую, но аккурат после вступительных титров звонит дверной звонок, оповещая о приходе кого-то.

Тут два варианта: либо это Выграновский, который каким-то неведомым образом узнал о том, что Арсений сделал сегодня утром, пришёл давать ему пиздов, либо те чудики, которые «не желаете поговорить о боге нашем». В любом случае это явно кто-то, кого Попов не ждал.

Он со стоном кое-как поднимается с дивана. Кое-как, потому что парень отсидел ногу, и теперь ту неприятно колет от резкого притока крови. Арсений еле-еле, сквозь неприятную боль, плетётся в коридор и, не заглядывая в глазок — действительно, нахуй безопасность, — открывает дверь.

А Антон тут, блять, что делает.

— Привет, — Шастун неловко машет ему рукой и улыбается, как всегда, солнечно.

На Арсения разом наплывают все воспоминания о вчерашнем вечере: и антоновское откровение о влюблённости, и какой тот красивый был в освещении дискошара, и как пытался ему что-то сказать о плане признания.

Для чего Антон сейчас пришёл? Поиздеваться? Конечно, Шастун не знает о его чувствах, ему ничего не помешало вчера признаться этой его особе, а теперь тот приходит, чтобы этим похвастаться? Обвинить его, что тот не стал участвовать в плане воссоединения ещё одних сердец?

Что, блять, ему надо!

— Привет, — несмотря на внутреннюю бурю эмоций и ураган мыслей, Арсений всё ещё робеет при виде Антона. Отходит назад, позволяя тому зайти в квартиру — невежливо держать гостя за порогом.

— Как ты себя чувствуешь?

Вопрос ошарашивает. Почему Шастуна заботит его состояние?

— Мне Эд сказал, что тебе плохо стало, поэтому ты ушёл, — добавляет Антон и под прицелом арсеньевских глаз вжикает собачкой куртки.

— Я поживаю хорошо, только лапы ломит и хвост отваливается, — произносит Арсений с улыбкой, решая задвинуть подальше свои переживания и насладиться как следует возможно последней беседой с любовью всей его жизни.

— А? — то ли не расслышал, то ли не въехал.

— А? — Арсений повторяет и улыбается ещё шире.

Но Антон выглядит не то чтобы радостным, и Арс затыкается, теперь просто смотря, как тот разувается и делает несколько шагов к нему ближе.

— Чай?

— Да, было бы круто, — Антон кивает и проходит вслед за Арсением на кухню.

Попов ставит чайник и облокачивается поясницей на столешницу позади себя. Антон садится на стул и нервно крутит на пальце массивный перстень. Ох, чует арсеньевская клёвая жопа, что чё-то щас будет, после чего хозяин жопы-гадалки будет ещё долго охуевать.

— Арс, — подаёт голос Шаст, и Арсений думает, что всё: пиздец настал, — а это правда, что ты купидон?

Если бы у Попова сейчас был во рту чай, он бы им сознательно захлебнулся, сейчас же он захлёбывается воздухом и открывает рот, беспомощно хлопая ресницами. А что говорить-то… К такому его жизнь точно не готовила. В голове неоновой бегущей строкой зациклено лишь одно слово — пиздец.

— Откуда ты знаешь, — в моменты сильнейшего ахуя, Арсений напрочь забывает о вопросительной интонации, да.

— Эд сказал. Он напился и, наверное, сболтнул лишнего… — Антон закусывает губу, и Арс видит, как тот, сжимая левую руку в кулак, оставляет на ладони следы-полумесяцы от ногтей. Он-то чего волнуется?

— Я его, блять, прибью, — Арсений сильно жмурится, со стоном откидывая голову назад.

— Так это правда? Серьёзно? Но как это возможно? — Шастун сыпет вопросами, а Арсению хочется лечь в пол лицом, но вместо этого тот неопределённо взмахивает рукой. Чайник закипает, но на него никто не обращает внимания. — Охуеть можно…

Антон проводит руками по лицу и выдыхает в прижатые к губам ладони.

— И ты выстрелил в Егора? Чтобы он в Эда влюбился?

Ну охуеть, а что ещё ему Выграновский рассказал! Если тот растрепал Антону о его влюблённости, Эда в живых не будет этим же вечером, и насрать Арсению глубоко на дружбу и все дела. Вспоминается егоровское «еблан», и Попов с ним как никогда согласен.

Арсений кивает, надеясь, что Шастуну хватит такого ответа.

— В меня ты тоже выстрелил?

Вопрос сбивает с толку, и Арс не дурачок, понимает его смысл. Он чувствует, как сердце бьётся с бешенной скоростью так, будто норовит пробить грудную клетку и лечь перед Антоном на блюдечке с голубой каёмочкой. Арсений чувствует, как ускоряется его дыхание, и он, словно рыба выброшенная на берег, не может сказать ничего — только махать руками, как плавниками, в надежде, что хоть кто-то поможет.

Антон смотрит на него взволнованно, заламывает пальцы и, вопреки стеснению, не прерывает зрительный контакт.

Арсению плохо с сердцем, он задыхается, Антон что, не видит?

— Что? — одними пересохшими губами. Попов до боли вцепляется пальцами в столешницу, пытаясь не терять связь с реальностью. Проверяет, а не сон ли это всё.

Антон читает по губам, хотя те еле шевелятся, и спрашивает уже конкретнее. Сам волнуется так, что страшно за сердце становится — то вот-вот разорвётся от чувств: страха неизвестности, облегчения оттого, что этот вопрос наконец-то прозвучит, и уже безусловной любви к Арсению, этому напуганному, еле заметно дрожащему котёнку.

— Мои чувства к тебе… — пауза, за которую оба успевают умереть и воскреснуть обратно, подобно фениксам. — Они настоящие?

— А? — Арсений явно косит под дурачка, боясь, что ему послышалось.

— А? — возвращает ему подколку Антон и улыбается.

Стэин элайв, блять. С этим у Попова проблемы конкретные, потому что сердце от переизбытка испытываемых в это мгновение чувств грозится откинуться.

— Я про тебя говорил, Арс. Ты мне нравишься. Очень.

Арсений закрывает руками лицо, потому что такое ощущение, что он сейчас заревёт. Ну невозможно просто!

— Можно тебя обнять? — спрашивает Антон, и Попов кивает нерешительно.

Шастун подходит к нему и сгребает в свои тёплые объятия, крепко прижимая к себе. Арсений убирает руки от лица, чтобы обнять Антона в ответ; приподнимается на носочки, чтобы закинуть руки ему на плечи, и плавится с того, как правильно эта разница в росте ощущается.

И как только Арсений раньше жил без этого? Попробовав всего один раз, он уверен, что больше не сможет жить без этого.

Антон тихонько пыхтит ему на ухо и, преодолевая страх, зарывается рукой в мягкие волосы на затылке, почёсывая кожу голову. Арсений, словно котёнок, укладывается щекой ему на плечо, утыкаясь носом в тёплую шею, и улыбается самому себе: прав был Билан — невозможное и вправду возможно.

— Я так долго об этом мечтал, — озвучивает его мысль Антон и трётся кончиком носа с очаровательной родинкой об Арсов висок. — С чего ты вообще взял про какую-то девушку, м? — мягко так, почти без упрёка.

— Не знаю, — шепчет, обнимая Шастуна ещё сильнее. Пиздец, двадцать один год мужику, а он так растрогался (в буквальном смысле). — Ты похож на гетеро. И эти слухи про вас с Кузнецовой…

— Да господи, — Антон смеётся своим фырчащим смехом прямо рядом с арсовским ухом, и слышать это так близко, оказывается, лучше, чем что-либо в этом мире. — Эти слухи сама Кузнецова и распространяет.

— Зато неплохое прикрытие, — Арсений с трудом отрывается от его плеча и поднимает голову, оказываясь с Антоном нос к носу.

— Да лучше б уж вообще никакое.

— Пойдём на свидание?

— А мы в конце поцелуемся?

— А ты хочешь?

Ответом кивок.

— Тогда обязательно.

***

Лето.

В этом году Арсений ждал лета так, как не делал этого никогда.

Почему же, наверняка спросите вы? А дело в том, что в середине июня ровно десять лет назад его мать возложила на его плечи обязанности купидона.

Когда настаёт тот самый день, отмеченный красным в календаре, Арсений клянётся, он плачет от счастья, потому что ему больше не придётся жить с постоянным чувством вины. Хотя за все предыдущие года оно никуда не денется, зато в дальнейшем ему не придётся жить в постоянной тревоге по этому поводу.

Он, словно Кипелов, наконец-то свободен.

Шестнадцатого июня Арсений беззвучно трясётся от слёз в успокаивающих объятиях Антона — тот со временем (что, в принципе, не удивительно) стал его самой главной поддержкой и опорой.

Арсений больше не берёт в руки лук, появляющийся из пространства, и живёт наконец-то как обычный человек.

В августе мужчины прилетают в Испанию, потому что Арсений давно мечтал побывать в этой стране, а Антон готов сделать что угодно, лишь бы его любовь была счастлива.

Они стоят на каком-то поле, на самом его краю — дальше только бескрайнее синее море. Тёплый ветер треплет одежду и волосы, и Арсений, подходя ближе к пропасти, крепче цепляется за антоновскую руку.

Здесь всё и закончится.

За почти два месяца Арс отвык от этого ощущения: он опускает свободную левую руку вниз, и лук послушно ложится в его ладонь. Антон с интересом следит за его движениями, хоть и, понятное дело, магический предмет не видит.

— Прощай, — одними губами шепчет Попов, вытягивая руку вперёд с зажатым параллельно земле луком и смотря на красивую форму, по которой скучать он не будет никогда, и без особого сожаления отпускает. Лук к нему больше не вернётся точно, потому что свой срок Арсений отстрелял и теперь волен распоряжаться им как пожелает. Мать бы хотела, чтобы он отдал предмет своему сыну или дочке, но тут по двум пунктам она просчиталась.

Он улыбается, ощущая как слёзы облегчения снова подступают, а в горле образовывается ком, и Арсений спешит развернуться к Антону, который сразу же ловит его в поддерживающие объятия.

— Поздравляю, мой хороший, — поцелуй в висок, и Арс всё же позволяет слезе покинуть ореол ресниц.

Он свободен. Он с этим справился.

Они стоят так некоторое время, после чего медленно двигаются к машине, оставленной в начале этого поля.

Успокоившийся и зарядившийся игривым настроением Арсений шепчет Антону, чтобы тот открыл багажник машины, где заранее выстелено покрывало.

Опрокидывает Шастуна на спину, стягивает с него и с себя мешающую одежду и седлает его бёдра, направляя в заранее растянутое тело антоновский ствол.

Прижимая к груди своего засыпающего любовника, Антон ещё не знает, что через несколько лет в этой же солнечной Испании сделает Арсению предложение, и тот обязательно ответит согласием. Не знает, что они проживут долгую и счастливую жизнь. Пройдут рука об руку до самой старости.

Не знает, но чувствует на интуитивном уровне, что всё у них с Арсением обязательно будет хорошо, потому что иначе быть не может.