Пристрастия маньяка

Сегодняшний день обещал быть идеальным: вчера вечером я встретил прекрасного аристократа, как он сказал, сбежавшего из дома. Он лучезарно улыбался мне, на коже его лица были редкие следы от юношеских прыщей.

Он много смеялся и мало шутил, постоянно дозаказывая выпивку. Через час он уже был пьян. Наваливаясь на мое плечо, он, кажется, заигрывал. Я слишком устал за этот вечер, но строил на него планы, поэтому отвел его в одну из своих любимых комнат.

Я оставил его там на ночь, и теперь собирался проведать. Я воодушевленно поправил галстук-бабочку и вышел в коридор.

В такое время все спали, кроме, конечно же, Ланы. Но мне было все равно. Я, окрыленный, шагал по темному коридору. В конце коридора остановился, почти нежно касаясь ручки заветной двери. Я улыбнулся нелепо и тихо вошел. Дверь за мной медленно закрылась.

Темная комната с одним лишь решетчатым окошком под потолком встретила меня холодом и сыростью, такими привычными и родными. Поправив перчатки я подошел к кровати, в темноте я отлично распознавал его силуэт. Он медленео сопел. Несло перегаром. Я сморщился. Он, шелестя одеялом, перевернулся на другой бок, я разглядел небольшой шрам около уха. Я присел у кровати, медленно очерчивая линию его губ. Я слышал как ткань перчаток трется о тонкую кожу. Он легко выдохнул, приоткрыв рот, я наклонил голову в сторону, другой рукой находя кое-что под кроватью. Все волшебство портил запах. Я решил, так не пойдет.

Подойдя к двери обратно, я, предварительно повесив табличку "не беспокоить", закрыл ее на ключ. Опустил металлический заслон, скрывавшийся под галтелью. Закусил губу, возвоащаясь к нему, снимая сковывающий движения жилет, он полетел в угол. Ах, белая рубашка.. Лана во всяком случае все выстирает. Плевать. Я глубоко вздохнул, взглянув себе под ноги.

Я запрыгнул на него, матрас прогнулся почти до пола, он открыл рот чтобы крикнуть, но смог лишь сипло захрипеть – я выбил воздух из его легких. Я резко провел от его живота до шеи руками, остановился, чувствуя как он дрожит, выгибаясь без воздуха. Было бы глупо дать ему умереть так нелепо. Я нажал еиу на грудь несколько раз, давая ему воздух, но только для того, чтобы снова забрать его. Он немного обмяк, глубоко вдыхая воздух. Он был до сих пор пьян, поэтому еще не понял что происходит. Я прижал его руки своими коленями, вдавил до боли. Руками мкдленно затягивал на его шее его же галстук – он тяжело дышал, мотая головой, кажется, до него начало доходить. Я не торопился, это было ни к чему. Конец глупого коричневого галстука (никогда не понимал этот пошлый аксессуар, похожий на ошейник с поводком) привязал к изголовью кровати. Туго, очень туго. Я неожиданно клацнул зубами, когда он резко брыкнулся ногами. Но тут же он засипел: дерганье не помогло, лишь затянуло узлы туже. Пальцы рук его все время сжимались словно мерзкие опарыши, извивались.

Решив тряхнуть стариной, я достал нож. Небольшой, около двух ладоней в длину и двух пальцев в ширину, он легко подцепил край его рубашки, теперь безвозвратно истерзаной, разорвав нитки, добрался до бледной кожи. Когда лезвие начало входить под ребра, он взвизгнул словно пороснок на скотобойне, я с силой затолкал ему в рот свой платок. Это по большей части заглушило звук.

Лезвие двинулось глубже. Он орал, пытался выбраться, все сильнее затягивая петлю на своей шее. Я было начал беспокоиться о том, как бы он сам себя не задушил раньше времени. Когда я вглянул ему в лицо, я увидел эти глаза. Наполненные страхом и отчаянием. По лицу размазались слезы, градом катившиеся по лицу. Когда я увидел их, я резко наклонился к его лицу, чувствуя его горячее дыхание, слыша юиение его сердца. Я осторожно приблизился, его зрачки следили за каждым моим движением. Я приоткрыл рот, будто боясь сделать это. Секунду помедлив, я слизнул одну из слезинок, медленно катившихся по его виску. Их стало слишком мало, поэтому я шевельнул ножом. Все вокруг заливала его кровь, тонкими ручейками она стекала на кое-как откинутое одеяло, застиранную простыню, древний матрас. Мои руки были поностью в ней, они липко и влажно скользили по его окровавленному торсу. Запах перегара перебил металл крови и тонкий аромат смерти.

Я приложил руку к его шее, чувствуя как под моей ладонью бъется жизнь, загнанная в клетку. Весь в моей власти, одно движение – и конец. И в этот момент во мне что-то затрепетало. Мягко завилось в животе, опускаясь ниже. Мне стало жарко, хотя вокруг было прохладно. Я заерзал, немного отодвинув зад назад, охнул, почувствовав как мне было тесно. Мой член пульсировал и резко выпирал из обтягивающей ткани брюк. Я снова двинулся вперед, слегка потираясь о него. Он, кажется, испугался еще больше. Я снова приблизился в его лицу, почти вплотную и порывисто выдохнул, когда двинулся снова. Я прикусил губу, делая это снова и снова, все сильнее всаживая нож. Он орал и извивался, пытался говорить мне что-то, но петля на шее не давала ему нормально сделать это. Я кончил с резким выдохом, дернулся, упершись в его холодное плечо. Через несколько секунд я привстал, взглянул ему в лицо. Он плакал, и теперь мне не надо было приченять ему физическую боль, чтобы увидеть это. Он действительно был прекрасен. И-де-а-лен. Я медленно наклонился и нежно поцеловал его в лоб.

Пристально глядя в глаза, чтобы снова попытаться уловить этот миг, когда живой превращается в мертвого, я всадил нож по самую рукоять. Он вошел под наклоном и кончиками пальцев я почувствовал как он пробил ему легкое. Он захрипел, забился в конвульсиях, попытался что-то выхрипеть. Платок в его рту быстро пропитался кровью, которой вскоре стало слишком много, и она стала вытекать через верх. Он быстро успокоился и застыл. Я, не моргая, затаил дыхание, вглядываясь в его лицо, в его глаза. Они уже опустели. Я снова пропустил момент, я снова не смог. Я почти печально хмыкнул и снова поцеловал его в скулу. С влажным чавканьем вышел из тела нож, я встал. Оглядел себя и понял, что весь в крови, рубашка неприятно липла к телу, в штанах было влажно. Я вытер руку о шатны и поправил растрепавшуюся прическу. Подняв заслон и спрятав его обратно за галтель я обернулся на него, он безвольно, словно кукла, лежал на побагровевшей постели. Я глубоко вдохнул воздух, наполненый этим славным убийством, и, достав ключ, вышел в коридор.

Чуть позже я приказал Лане все убрать и принести мне чистую одежду. Сам я отправился принимать горячую ванну, смывать с себя следы уже запекшейся к тому времени крови.

Тот день был отличным, пока в мои двери не постучалась полиция.

— Это из полиции! — озабоченно пролепетала Лана, забежав в мой кабинет, — они обо всем узнали! — она кинулась к моим ногам, отбивая себе колени, — что же нам делать? Что же делать..

Мне была непонятна ее растерянность. Неужели, она не задумывалась никогда о запасном плане на такой случай? Глупая. Глупая девка.

Я оттуолкнул ее, она что-то пискнула и сжалась на полу. Я слышал топот ног в коридоре, медлить было нельзя. Я повернулся спиной к двери, тупо глядя в натертую поверхность стола. Я, мягко ступая, обошел его. В первом ящике я нашел револьвер. Не пользовался им так давно, но пришло время. Мои губы горько искривились, когда я коснулся холодного металла. Лана что-то хныкала. Я раздраженно направил на нее дуло, зная, что он уже заряжен, она этого даже не заметила. Я выстрелил в нее три раза, она успела лишь хрипнуть. Багровое пятно стало расползаться под ней, она осела словно мешок картофеля. Мне кажется, она стала красивее он этого, ее лицо наконец перестало быть таким услужливо-печальным, словно бы она была запертой навеки принцессой. Это тоскливое выражение лица и тон всегда раздражали меня. Теперь она, наконец, была спокойна. В дверь громко забили.

Одним выстрелом я снес себе половину лица. Лежал на полу, истекая кровью. Я не мог закончить это, мне было так больно, кровь заливала глаза. Я, кажется пытался плакать, хрипел и присвистывал, кровь была повсюду, я не мог чувствовать или замечать ничего кроме нее. Я не мог слышать ничего, я чувствовал, что кто-то пытается со мной говорить. В какой-то неуловимый момент я, наконец, испустил дух.

Я стоял над своим телом, растерянный и несколько напуганный. Я умер – это был неоспоримый факт. Но как тогда я мог смотреть на себя? В таком случае, я был жив. Но я ведь был мертв. Это же невозможно. Хотя нет, возможно. Это была загробная жизнь? Может, ад? Нет, это не выглядело как ад..

Вот так я и умер. Прекрасный с утра день закончился так плачевно. Тогда я не знал, что проведу я здесь еще ой как много времени. Успею прочитать и перечитать все книги, нарисовать картины. Все от скуки. Я не знал тогда, что моя драгоценнейшая супруга приберет все мое к своим рукам, хотя мертвому мне было на это по большей части все равно. Я же уже мертв. Поэтому я в свое удовольствие занимался своими делами и иногда пробовал что-то новенькое. Я попробовал огромное количество способов убивать. Я даже наконец испробовал медленное четвертование, о котором при жизни мог лишь мечтать. Я познакомился с разными интересными людьми, хотя все они уже мертвы. Почти. Но не суть! У бытия мертвым есть свои плюсы. Один из них – тебя не убить. Никому. Никак. Я пытался сделать это и сам, и просил кого-нибудь из здешних обитателей – ничего не получилось. Я уже говорил, что здесь остались все? Ну, вобще все.

Когда я на следующий день встретил того аристократа, рыдающего в углу и он бросился на меня, я был ошарашен и очень напуган, хотя сейчас понимаю, что было странно думать, что я один такой. Оказалось, его зовут Джеффри, хотя он уже представлялся мне. Я не запоминал имена тех, кого собирался убить. Джеффри нравилось искусство, он часами рассказывал мне о книгах, которые прочел, о картинах, которые видел и местах, где он был. Оказалось, что он, несмотря на то, что был достаточно молод, был умен. В какой-то момент я, кажется, почувствовал жалость к нему. Теперь он был заперт со мной навсегда. Хотя он не выглядел расстроеным, иногда даже наоборот, счастливым. Я узнал имена всех, кто жил здесь, хотя большую половину уже забыл. Я проводил много времени наедине, иногда даже просто лежал, разглядывая древесный потолок. В такие моменты я не чувствовал себя ужасно. Я больше не мог чувствовать той страсти, удовольствия, когда убивал людей. Все будто бы поблекло. Джеффри давал себя расчленять снова и снова, кажется, ему начало это нравиться, но мне становилось плохо. Не от "мерзкого" вида, а от того, что я ничего не чувствовал. Я начал отказываться, когда он опять предлагал мне это.

В какой-то момент я решил задуматься о том, чтобы что-то менять в своем сушествовании. Мир вокруг двигался дальше, все снаружи менялось, но внутри отеля все текло гораздо тяжелее.

Мне стало скучно.