Я слышала, бывает любовь на века,
но плата за неё чересчур высока.
И каждый, кто рискнёт — платит полную цену.
Негаданно, нежданно приходит сама.
Пытает, убивает и сводит с ума!
Не это ли трагедии финальная сцена?
Хуа Чэн чувствует, как все тело бьется ознобом и нестерпимой, ни с чем несравнимой болью — он и не думал никогда, что умирать настолько больно. Кровь заполняет легкие, заставляет задыхаться, давиться ею. Он ощущает ее металлический привкус на губах, но даже тогда они растягиваются в полуулыбке. Было честью дышать за него, сражаться за него и умереть — конец был предрешен в ту самую судьбоносную встречу. Хуа Чэн думает, что еще никогда его жизнь не была наполнена таким смыслом, как в последние несколько лет.
Улыбка становится еще шире. Он сдержал свое обещание. Он жил ради него. Ради него и умер.
Все правильно.
Ослабевшая рука тянется к безоблачному небу в последний раз, и тут же падает словно тряпичная на грудь безжизненного тела.
***
Хуа Чэн не совсем понимает, что происходит. Сознание затуманено, взор застилает яркий свет, не дающий ничего разглядеть. Он четко ощущает, что здесь не один. Вокруг него души умерших с ним солдат — он чувствует всю их боль, невозможность покинуть замкнутое пространство. Неужели такой у них конец — быть запертыми здесь, быть развлечением для живых?
Он не знает, сколько дрейфует в этом тесном пространстве, слушая рыдания и стенания маленьких призраков, прежде чем среди них он едва уловимо различает еще один голос.
Его голос.
При жизни, после смерти, спустя вечность — Хуа Чэн никогда ни с чьим другим не перепутает.
Если ты не знаешь ради чего жить, живи ради меня.
Фраза, всего один раз им произнесенная, у Хуа Чэна прокручивается в голове множество раз на протяжении нескольких лет. Когда он спотыкался, падал — в особенно тяжелые дни он слышал его мягкий голос, говорящий ему жить, видел перед собой его красивое взволнованное лицо, и он вставал, стискивал зубы до их скрежета и шел дальше.
На него никто и никогда не смотрел так.
Если бы сейчас он был человеком, а не бесформенным холодным огоньком, то его тело наверняка бы дрожало. Он беспокойно бьется о стенки фонарика, разгорается все ярче в попытках разглядеть хоть что-нибудь — все тщетно.
Он уже и не надеялся, что однажды у него появится шанс с ним встретиться. Упрямый огонек не может упустить этот подарок судьбы. Так близко. Он слышит обрывки фраз и ругань, а потом яркие звезды в вечернем небе и разлетающиеся в разные стороны призрачные огоньки, взмывающие вверх.
Хуа Чэн совсем не торопится рассеиваться вместе с ними. Не сейчас, когда он снова так близко.
Се Лянь стоит к нему спиной, наблюдая за ускользающими призраками, и Хуа Чэн на мгновение теряется, оглядев его внешний вид — грязные и рваные одежды, некогда нежная кожа рук в порезах и ссадинах, нижняя половина лица плотно перемотана белой тканью. Эти глаза непривычно печальны, Хуа Чэн не может поверить в увиденное. Как же так вышло, Ваше Высочество Наследный принц?
Хуа Чэн кружит вокруг него и пытается вглядеться в каждую черту его лица. Се Лянь выглядит несчастным и разбитым. Больно видеть его таким. Он должен улыбаться. Всегда.
Если сейчас он может парить здесь ярким огоньком, значит и сможет нести свое обещание дальше — оно дерзкое, почти невыполнимое, но бросить все так он не в силах, — упрямый маленький призрак не рассеется в звездном небе, пока Се Лянь жив. Он будет защищать его от всех бед в этом мире и заставит его искренне улыбаться, во что бы то ему не встало.
— Ваше Высочество, я ваш самый преданный последователь! — без обиняков говорит он.
— Я тебе не верю. Я больше никому не верю.
Это ничего, думает Хуа Чэн. Он будет верить за двоих.
***
Хуа Чэн столько раз ощущал себя ненужным и бесполезным в этом мире, но таким беспомощным еще никогда. Он лишь мог блуждать рядом с Се Лянем, сидевшим напротив чьей-то могилы и опустошающим второй сосуд с вином.
— Остановись, пожалуйста, остановись! — просит он, но Се Лянь его не слышит, не хочет слышать и просто смотрит невидящим взглядом на каменное надгробие совершенно незнакомого ему человека. Глаза все еще печальны и блестят от выпитого им алкоголя. Хуа Чэну кажется, что тот даже не моргает.
Ему обязательно нужно найти способ, как помочь Се Ляню, ему обязательно нужно принять физическую форму. Без нее он лишь бесполезный огонек холодного света, неспособный даже уберечь от ледяного ветра.
— Только подожди! Подожди немного, — шепчет Хуа Чэн, — подожди меня!
Пусть все отвернутся от Се Ляня, пусть каждый из них уйдет безвозвратно — жалкие слабаки, недостойные его доброты и доверия. Хуа Чэн никогда так с ним не поступит, не оставит, не уйдет. Он навеки останется с ним рядом.
Пусть у Се Ляня больше ни храмов, ни почестей, ни подношений, он будет следовать за ним всегда. Он построит для него храм краше, чем мог видеть этот мир, возведет тысячи монументов, запустит тысячи фонариков в небо, как самый преданный из всех.
Хуа Чэн еще заставит их всех раскаяться. Се Лянь обязательно встанет на ноги и еще затмит ярким светом своей улыбки.
Холодный ветер дует в лицо Се Ляню, но он, кажется, абсолютно не замечает, как дрожит всем телом, и делает очередной глоток дешевого вина из сосуда. Хуа Чэну так отчаянно хочется его согреть, но его свет такой же холодный, как и ветер, каким бы ярким не был этот свет.
Это ничего, думает Хуа Чэн. Он обязательно справится.
***
- Почему ты все еще преследуешь меня? — спрашивает Се Лянь однажды. Голос звучит отстраненно, обжигает своим безразличием. — Я же сказал, что могу тебе помочь, но ты отказался, так почему ты все еще здесь? Тебе нужно обрести покой, маленький призрак.
— Моя душа не успокоится, пока я не защищу того, кого хочу, — говорит он, крутясь вокруг Се Ляня.
— Но ты никогда не сможешь защитить ее, пока будешь здесь, со мной. Ты понимаешь? — Се Лянь повышает голос и пытается проследить за огоньком, что неугомонно кружит над его головой. — Тебе нужно уйти.
Это ничего, думает Хуа Чэн. Однажды он обязательно поймет.
И не уходит.
***
Не ходи.
Хуа Чэн хочет кричать, хочет вцепиться в белые одежды и остановить, но он все еще бесполезный огонек света — только и всего. Просто призрак, у которого ни имени, ни права слова нет.
Се Лянь останавливается перед стеной из маленьких призрачных огоньков, посмотрев прямо на него — самого яркого, самого упрямого. Хуа Чэн чувствует облегчение, но всего лишь на секунду, прежде чем Се Лянь снова продолжает ход, пройдя прямо сквозь него.
Не ходи.
Хуа Чэн устремляется вслед, закружив перед его лицом.
Не ходи.
Се Лянь лишь может махнуть рукой, отгоняя настойчивого призрака, словно он — назойливая муха.
Не ходи.
Се Лянь ускоряет шаг.
Подожди меня. Я скоро.
Хуа Чэн за всю жизнь испытал столько боли. Был на грани смерти, голода, холода, он умирал в конце концов не самой спокойной смертью. Но он готов пройти этот путь еще сотни тысяч раз лишь бы не видеть того, за чем ему пришлось наблюдать столько времени, будучи бесплотным призраком.
Толпа людей с заточенными клинками один за одним подходят к алтарю. Их глаза безумны и бесстрашны перед убийством, их одолевает только лишь страх собственной смерти — ничьей другой. Кровь стекает по белым одеждам, брызжет в лицо, застывает грязными алыми каплями на диких лицах. Крик разрывает тишину в храме. Хуа Чэн уже не может различить, кто из них двоих издает эти вопли и плачет.
Прекратите. Хватит.
Пожалуйста. Хватит.
— Черт, это не смертельная рана. Простите, Ваше Высочество.
За ударом следует еще один. Снова, снова и снова.
Капли слез катятся по окровавленному лицу. Се Лянь уже даже не кричит, и Хуа Чэн наверняка знает, о чем думает сейчас его бог.
Не сдавайся.
Он сотрет слезы с лица Се Ляня, раскрошит всех обидчиков в порошок, сожжет их на праведном огне, заставит сами небеса дрожать в страхе перед ним. Он поставит на место всех тех, кто причинил боль его принцу, его богу, его спасителю. Он обязательно станет сильнее.
Он видит, как это повторяется бесчисленное множество раз, и Се Лянь все еще держится в сознании, получая все новые и новые увечья.
Маленький призрак плачет и молит о том, чтобы они остановились, но никто его не слышит.
- Сань Лан! Сань Лан! — до боли знакомый голос прорывается в сознание, заглушая его собственные крики. — САНЬ ЛАН!
Хуа Чэн распахивает глаза и первое, что он видит перед собой — до смерти перепуганное лицо Се Ляня, склонившегося над ним и вцепившегося в его одежды.
— Я не мог тебя разбудить, — он облегченно вздыхает, — я так испугался, я…
Хуа Чэн ничего не отвечает и резко приподнимается на кровати, обхватив холодными ладонями лицо Се Ляня — кожа мягкая, никаких порезов и ссадин. Тепло от нее обжигает кончики пальцев, пробирается к каждой клетке тела. Се Лянь в непонимании хлопает длинными ресницами, и, склонив голову, льнет к его ладони, прикрыв глаза.
— Плохой сон? — спрашивает он.
— Да, — Хуа Чэн кивает, не отрывая от него своего взгляда. — Но теперь все в порядке.
— Все хорошо, я рядом, — на лице Се Ляня играет улыбка.
Хуа Чэн никому и никогда больше не позволит ее забрать.