Мда уж, денёк не задался с самого его начала: Антон проспал.
Он заподозрил неладное ещё тогда, когда разлепил глаза и с удивлением понял, что выспался — такое с ним происходит крайне редко и каждый раз поражает мужчину до глубины души. Шастун неспешно потягивается, улыбаясь в потолок, но замирает с так и вытянутыми вверх руками почти сразу же, потому что вспоминает, что сегодня, во-первых, не выходной, а во-вторых, он не слышал всратую мелодию своего будильника. Бля-ять…
Антон подрывается с постели, скидывая с себя одеяло, и в панике ищет телефон, чтобы посмотреть на время и убедить себя, что всё не так плохо и он может ещё успеть. На экране без двадцати девять, и у него до выхода остаётся восемь минут, потому что ровно без десяти приезжает нужный ему автобус.
Восхитительно.
Ругается звучно избитым «фак», потому что уже привык так выражаться в английском обществе, чтобы не сильно резать слух нежным британцам обилием великих и могучих русских матов. Этого в чужой стране ему действительно не хватает, потому что Антон всей необъятной воронежской душой любит свой родной язык и то огромное количество так называемых неприличных выражений в нём. Первый месяц его пребывания здесь он ещё активно пользовался своим довольно обширным матерным словарным запасом, но на втором это уже пошло на спад, потому что его временные знакомые то и делали, что ругались своими этими оу факин щитами, битчами и бесконечно заезженными факами. Как же они много словосочетаний с этим словом придумали, с ума сойти! Нет бы что-нибудь новое и оригинальное… И Антон, к его сожалению, в этой среде стал таким же в большинстве своём ничем не выделяющимся и неоригинальным мужчиной с одними «факами» на уме.
Где-то в далёкой Москве один Макар, выросший вместе с ним на Левом берегу ещё более далёкого Воронежа, неодобрительно качает головой и бормочет себе под нос, обязательно покачивая головой: «Кем же ты, дружище, стал?» Антон и сам не знает — знает лишь то, что, если сейчас не начнёт собираться, точно опоздает на работу и получит нагоняй.
Шастун кабанчиком носится по квартире, ища джинсы, и, находя их на диване, залезает в них одной ногой, а другой пытается сделать это во время поисков теперь уже рубашки, что чуть не заканчивается его падением на твёрдый пол. Заглядывает в холодильник, чтобы сделать какой-нибудь бутерброд, но в нём почти что буквально мышь повесилась. Он стискивает зубы и выдыхает сквозь них в попытке успокоиться, но не особо-таки это спасает дверцу всё того же холодильника от сильного хлопка. Причёсывает чёлку руками, пулей залетая в ванную и выдавливая зубную пасту на щётку так обильно, что она случайно попадает ему на расстёгнутую рубашку.
Он подносит ткань к лицу, и его брови страдальчески изгибаются:
— Да твою же! — прикрикивает Антон и всё же отправляет щётку в рот, перед этим собрав пальцем с рубашки излишки пасты и намазав её на щетинки.
Сплёвывает, полощет рот и бежит скорее в спальню, хватая более менее приличную футболку и накидывая сверху пиджак. Предварительно Шастун посмотрел прогноз погоды — дождя быть не должно, что довольно редко в Великобритании, где дожди ебашат не реже двух-трёх раз в неделю. К тому же, сегодня первый день самого дождливого месяца, величаемого в народе ноябрём. Везёт, видимо.
Из квартиры Антон вылетает, будто пробка из бутылки шампанского, ровно за две минуты до приезда автобуса.
Голодный и раздражённый с утра пораньше Шастун бежит к остановке. Если бы успевал, он бы обязательно поглазел на украшения, что остались на домах после вчерашнего празднования Хэллоуина.
Запрыгивает в непривычно полный автобус, расплачивается с водителем на входе и встаёт в проходе, держась за поручень: все сидячие места заняты, а на второй этаж подниматься нет смысла, ведь выходить ему относительно скоро. Любопытство своё он утолил ещё в первый месяц пребывания здесь — прикольно, конечно, но от первого мало чем отличается.
На одной остановке выходят несколько человек, освобождая сидения, и Антон спешит прижать задницу к месту рядом с миловидной старушкой. Достаёт телефон из заднего кармана и заходит в чат с лучшим другом, Эдиком Выграновским, набирая сообщение:
Вы
утро-хуютро
надеюсь у тебя лучше
По общению вживую со своими друзьями Антон тоскует будь здоров — не видел тех же самых Эда и Макара уже три полных месяца. Он скучает и по стране, и по семье, и даже по пыли в собственной квартире, и Шастун бы с радостью вернулся домой — можно даже исключительно на жопной тяге, потому что климат Англии его прилично так подзаебал со своими вечными дождями, — да вот только незадача: зарабатывает он здесь прилично и может позволить себе жить, почти ни в чём себе не отказывая — не это ли предел его мечтаний?
И всё же эдовский хриплый голос и смех хочется слышать рядом, а не в голосовом сообщении в телеграме.
На небе сгущаются свинцовые тучи, когда Шастун заходит в здание офиса, где теперь будет проходить практику. Три месяца отсиживал жопу на лекциях в институте, где повышал квалификацию, и с нетерпением ждал момента, когда необъятная теоретическая часть подойдёт к концу.
Остался последний месяц его командировки.
***
Первый рабочий день проходит не очень, и Антон невольно удивляется, как его временный руководитель, Павел, не погнал его ссаными тряпками с порога их офиса — тот лишь приободряюще хлопает его по плечу и говорит с улыбкой, мол, бывает. На английском, конечно. Шастун криво улыбается в ответ и мысленно обещает себе не лажать так больше.
Когда он выходит из здания, невольно охуевает, ибо какого хуя, он же смотрел прогноз! Даже сейчас Антон заходит, чтобы убедиться, что сегодня должно быть солнечно, тыкает в экран гневно и понимает, что — барабанная дробь — посмотрел с утра погоду не на ту дату, и в итоге у него с собой ни зонта, ни дождевика, ни нормальной куртки.
Шикарно просто. Потрясающе, блять!
А ещё в магазин зайти нужно обязательно, иначе он умрёт от голода. Шастун тяжело вздыхает, ищет в Яндекс.Картах ближайший к нему гипермаркет и агрессивным шагом идёт туда. Бежать смысла нет, потому что дождь льёт как из ведра и он не сможет на сильно долго отсрочить момент, когда вымокнет до нитки. Ноги в кроссовках от количества луж на тротуарах пропитываются водой сразу же и хлюпают на каждом шаге. Неприятно.
Горящие буквы гипермаркета светятся для него путеводной звездой, и он ускоряется, сам не зная для чего. В магазине тепло, но Антон этого не чувствует, потому что к его торсу прилегает мокрая куртка, промокший из-за неё пиджак и футболка, а про джинсы на ногах вообще лучше промолчать. Ему искренне жаль уборщицу: вслед за ним ещё пара-тройка человек заскочили под крышу здания в надежде переждать ненастье, так внезапно настигнувшее таких же сонных тетерь, как Антон, что забыли зонт. Удивительно, что такие в Англии вообще существуют.
Шастун берёт корзину и ходит меж рядами, набирая нужные ему продукты и следя за тем, чтобы пакет потом получился не слишком тяжёлый. Выкладывает на кассовую ленту товары и терпеливо ждёт своей очереди, пока с волос по лицу и спине катятся капли воды.
— Один пакет, пожалуйста, — просит Антон, после чего заёбанная жизнью кассирша протягивает ему его, и он начинает складывать туда продукты. Расплачивается и неспешным шагом ковыляет к выходу из гипермаркета, оставляя за собой мокрые следы, ведь ноги всё ещё не высохли.
Шастун снова ныряет под дождь, что, кажется, действительно сделался слабее за те двадцать минут его шастанья меж рядами. До остановки, куда приходит нужный ему автобус, — Антон посмотрел — переть семь минут. С его быстрым шагом, наверное, пять, но это всё равно не сильно радует.
Когда он, по ощущениям, прошёл три четверти пути, ручки пакета, что так больно впивались в кожу с каждой секундой всё сильнее из-за льющейся прямо к продуктам воды, рвутся, оставаясь в руках мужчины двумя тонкими полосочками, а всё купленное вываливается на тротуар.
Он в ахуе, как дебил, стоит с этими ручками в кулаке и смотрит на яйцо, что выпало из упаковки и разбилось. Желток, уносимый потоками воды в канализацию, ярким пятном выделяется на фоне лондонской серости. Это становится ебучей последней каплей: Антон забивает на всех прохожих, что неуклюжими зигзагами передвигаются по тротуарам, и начинает на всю улицу материть производителей пакетов на чём свет стоял.
— Ебучий пакет, какого хуя ты, блять, порвался, гандон ты штопанный! — он со злостью замахивается и выбрасывает до этого зажатые в руке белые обрывки пакета, что быстро прибиваются каплями дождя к земле. Плывут вместе с ручьями и застревают под лежащим на земле батоном хлеба. — Да за что мне это всё, сука, за что, блять, я спрашиваю! — Антон задирает голову и смотрит на небо, видимо, вызывая бога на поединок, чтобы тот пояснил, чем он это всё заслужил. Аккурат в это время гремит гром — поразительное совпадение. — Дед-пердед конченный, блять, — о да, обзывательства уровня пятиклассника — его тема. — Ебучий дождь, ебучая работа, ебучая Англия, и… — замах и пинок. Банка сгущёнки катится по плитке к чьим-то ногам, и Шастун переводит взгляд на — сумасшедшего, не иначе — человека, что остановился, чтобы посмотреть на Антона, будто он тут клоун ебучий. Тот стоит весь из себя такой грациозный и аристократичный: чёрное вымокшее пальто, классические брюки, насквозь пропитанные водой, и лакированные туфли; чёрные мокрые волосы зачёсаны назад, а глаза выделяются двумя яркими голубыми пятнами. Шаст смотрит на него гневно: — Чё ты вылупился, блять? Отъебись и пиздуй дальше своей дорогой, здесь нихуя интересного, — Шастун наугад вытягивая руку в сторону, предполагая, куда движется странный брюнет. — Ай, блять, ты ж ни слова не понимаешь, америкос ссаный, — Антон знает прекрасно, что Англия и Америка — две разные страны, но сейчас ему на все эти тонкости плевать с высокой колокольни: он голоден и бесконечно зол на Вселенную за то, что та мастерски организовала ему настолько феерически плохой день. — Гоу ту зе нахуй, — всё же говорит ему Антон, расплываясь в наигранно доброй улыбочке, которая, впрочем, меркнет так же быстро.
На него наваливается усталость: он абсолютно не знает, что делать дальше и как ему нести все эти продукты в руках. Хочется прямо здесь сесть и разреветься, потому что в последнее время и так нервы шалят, а сегодняшний день стремительно сокращает расстояние до нервного срыва. Оно у Шастуна сейчас как из того мема с крышкой от пива на голове дедули с волосами длиной в три миллиметра — такое же милипиздрическое.
Незнакомец, вопреки явно недружелюбному настрою Антона, который прямо-таки витает в воздухе, наклоняется, чтобы поднять банку сгущёнки, и подходит ближе к нему. Он это делает так плавно и неспешно, будто совсем не хочет уходить из-под тарабанящих ему по голове и стекающих по лицу холодных капель дождя, будто у него своих дел нет.
— Вам помочь? — на чистом русском языке спрашивает его этот странный тип, всё ещё держа в руках его сгущёнку. Антон отфыркивается от льющейся на лицо воды и зачёсывает пятёрней мокрую чёлку назад.
— И как ты мне поможешь? Добрым словом? Охуенная затея, братан, что б я без тебя делал! — сарказм льётся из всех щелей — заткните его кто-нибудь. Этот человек не виноват в том, что у Шастуна был хуёвый день, а тот сейчас так на нём отыгрывается, когда ему из лучших побуждений вызываются помочь.
Незнакомец поджимает губы и склоняет голову в сторону; смотрит на Антона пару секунд мягко так, совсем без укора, после чего приседает и начинает подбирать раскатившиеся в стороны продукты. Берёт, сколько только может взять, и кивает Шасту на оставшиеся, тот хмурится, но всё же подбирает хлеб, молоко и упаковку с несколькими парами уцелевших яиц.
Брюнет усмехается и идёт задом, пока Антон продолжает стоять на месте, глотая холодные капли дождя.
— Я боюсь, что без вас не смогу найти ваш дом.
Шастун догоняет его, и они молча идут к остановке. Антон думает, что нужно будет обязательно извиниться перед мужчиной и поблагодарить.
Автобус приходит почти что вовремя, и Шастун платит за них двоих, потому что у него более свободные руки и он чувствует себя должником мужчины. Народу снова полно — все такие же мокрые и недовольные сидят, словно нахохлившиеся воробьи.
Они проходят дальше и встают друг к другу вплотную, а Антон старается не чаще раза в пять секунд косить глазами на знакомого незнакомца, что стоит бездвижно и бессмысленным взглядом смотрит ему куда-то в район шеи.
На одном из поворотов мужчина прижимается к нему сильнее, и так как у него заняты руки, ему не за что схватиться; он чуть было не падает, но Шастун вовремя приобнимает его одной рукой, крепко держа на месте. Тот поднимает голову, сталкиваясь с ним носами и заглядывая в глаза, и будто бы неосознанно выдыхает ему в рот — но Антон клянётся, это он сделал специально. Именно тогда это и происходит: между ними повисает сексуальное напряжение.
Взгляд глаза в глаза прерывается, и Шастун, вздрагивая, сглатывает и краснеет, отворачивая лицо в сторону и принимаясь увлечённо рассматривать пейзаж за окном, что мешают сделать капли дождя, стекающие по стеклу сплошным потоком, будто ёбаный водопад. Зазевавшись, Шаст чуть было не пропускает нужную остановку и дёргает мужчину за собой, а тот послушно за ним следует.
На лестничной площадке перед входом в его квартиру у Антона будто прорезается голос, и он решается сказать:
— Простите, я не должен был срываться на вас, — говорит и утыкается пристыженным взглядом в пол.
— Плохие дни случаются, — спокойно пожимает плечами с лёгкой улыбкой его спутник и дёргает головой так, чтобы мокрая чёлка не спадала на глаз.
— Я очень благодарен вам за помощь, — Шастун широко улыбается и лезет в карман за ключами. — Вы не хотите зайти? Посидите у меня, пока не высохнете, — предлагает, кивая на свою квартиру.
— Нет-нет, что вы! Я к себе пойду, — отнекивается его спутник и мотает головой со всё той же вежливо-дружелюбной улыбкой. Антон её зеркалит и следующее произносит с ней:
— И всё же я настаиваю, — открывает дверь и пропускает поддавшегося его уговорам мужчину вперёд себя. — Меня, кстати, Антон зовут. Можно Шаст, это от Шастун, — бормочет он, пока стягивает кроссовки вместе с носками и сразу же ставит их сушиться.
— Арсений, — представляется тот в ответ, и в этот момент его дежурная улыбка будто превращается в настоящую — в уголках глаз появляются лучики морщинок. — Очень приятно, — он протягивает раскрытую ладонь, и мужчина спешит её пожать.
— Проходите в зал, снимайте одежду, я сейчас вам что-нибудь из своего принесу, — отчитывается Шастун, махая рукой вперёд, перед тем как скрыться за дверью спальни, где сам стягивает осточертевшие мокрые вещи и извлекает из шкафа сухие и чистые. Надевает и цепляет пару шмоток для Арсения, выходит из комнаты, накидывая на плечи ещё и плед, чтобы точно согреться. Заходит по пути в ванную и берёт полотенца — так хоть немного волосы подсушат.
Попов стоит возле кофейного столика без футболки и обнимает себя руками, а Антон, засмотревшись, запинается будто о воздух и чуть ли не падает, но вовремя выравнивается и протягивает мужчине комплект вещей и полотенце. У того на теле целые созвездия из родинок, но так, Шастун, пялиться на голых людей неприлично.
— Благодарю, — подаёт голос Арсений, принимая одежду и натягивая футболку. Следом снимает штаны, и Антон, краснея, кутается в плед и спешит удалиться на кухню, чтобы не смущать Попова своим присутствием. Хотя своим присутствием Антон больше смущает себя самого.
Он ставит чайник, когда слышит, что Арсений переместился к нему, и выдыхает шумно, упираясь руками в столешницу.
— Согрелись хоть немного? — спрашивает Шастун не только для того, чтобы заполнить тишину (не неловкую, а просто повисшую в воздухе), но и потому, что действительно интересуется состоянием его гостя. Отчего-то начинает нервничать.
— Нет, и вы можете мне с этим помочь, — Арсений улыбается и опирается на стол поясницей, смотря на мужчину исподлобья пристальным взглядом. Шастун невольно сглатывает — это что, подкат? — и оборачивается снова лицом к столешнице, открывает навесной шкаф с чаем и печеньем и спрашивает:
— Чай? Кофе? — вытянутая рука замирает, не зная, за что браться. Через мгновение он всё же тянется к чайной упаковке для себя, доставая оттуда один запечатанный квадратик. Руки дрожат, и когда он пытается разорвать обёртку, у него выходит слишком резко.
— Потанцуем, Антон, — сзади подходит Арсений, нежно прислоняя свою тёплую руку к тыльной стороне ладони мужчины и прижимая того своим телом к столешнице. Шастун вздрагивает, вдруг начиная дышать прерывисто, когда Попов ставит свой подбородок ему на плечо и заглядывает в глаза спокойным взглядом. — Вы слишком нервничаете, вам нужно расслабиться, — шепчет он, как змей-искуситель, и обе его руки скользят вверх по антоновскому торсу, а потом — вниз, прямо к резинке штанов, и замирают. Ждёт каких-то ответных действий от Антона: позволит или выставит за порог.
Шастун тупит недолго: плюёт на всё, разворачивается в кольце арсеньевских рук и сразу же размещает свою ладонь на его затылке, подаваясь вперёд и целуя с напором, — а почему бы, собственно, и нет. Арсений отвечает сразу же, тыкается своим мокрым языком ему меж губ, а после играется с шастовским, вылизывает Антону рот и не перестаёт тереться об его пах своим. Мычит в губы, кусает нижнюю и прогибается в пояснице, когда чувствует руки мужчины, что забираются под полу футболки. Отрывается от него и смотрит хитро, хлопая ресницами, а Шаст снова подаётся вперёд, но Арс уворачивается от его припухших губ.
— Мне в душ надо, — шепчет ему на ухо, прикусывает мочку и мягко выбирается из Антоновых объятий. У того в голове схема складывается: Арсений хочет себя подготовить, чтобы потом не тратить на это время — как мило с его стороны; Шастун кивает ему на прикрытую дверь ванной комнаты.
— Я же правильно понял, ты снизу быть хочешь? — вопрос звучит вдогонку, и Шаст, сам не замечая как, переходит на «ты». Попов оборачивается, улыбаясь будто бы снисходительно:
— Технически снизу, фактически — сверху, — и скрывается за дверью, оставляя Антона в непонятках. Тот хмурится, прокручивая в голове сказанное этим соблазнителем, и бредёт к дивану, складывая подушки в сторону и освобождая место — в спальне срач тот ещё, потому что, уж извините, он сегодня никого не ждал.
Эрекция топорщит домашние штаны. Когда Шастун садится на диван и глубокомысленным взглядом на неё смотрит, до него доходит: поза наездника. От картинок, появляющихся против его воли в голове, дыхание снова становится частым и член в штанах возбуждённо дёргается. Надо же, Антон и не думал, что его унылое «в кулачок и на бочок» в течение всего месяца разбавится таким красивущим мужиком, который к тому же сам выступил с этой инициативой. И, может, сегодня всё же его день?
Арсений выходит из ванной в одном полотенце — действительно, зачем же они здесь собрались — и идёт к Антону с зажатой в руке смазкой и квадратиком фольги — у него по всему дому распиханы упаковки презервативов (кто знает, где повезёт этому случиться?), неудивительно, что Попов их нашёл.
Тот придерживает полотенце на талии, после чего плюхается ему на бёдра, цепляя длинными пальцами и стягивая с него футболку; выгибает поясницу, прижимаясь к мужчине всем телом и доверчиво льнёт с поцелуем. Шастун, всё ещё робея, касается ладонями его разгорячённого после душа тела, а секундой позже уже смелее перемещает их на упругую задницу, скрытую махровым полотенцем, которое держится не иначе как с божьей помощью.
Антон хлопает несильно Арса по бедру, и он без слов его понимает — стекает с бёдер, позволяя Антону стянуть штаны с трусами. Налитый кровью член с естественной смазкой на головке почти что прижимается к животу, а Попов смотрит на него загипнотизировано и облизывается. Шастун падает обратно на диван и смотрит на Арсения, кивает на покачивающийся ствол, приглашая. Арс хмыкает и разрывает зубами упаковку презерватива, раскатывая его по члену, смазывает лубрикантом и себя сзади и убирает наконец мешающее полотенце.
Перекидывает ногу через смотрящего на него восхищённым взглядом Антона и заводит руку назад, приподнимаясь и направляя ствол внутрь. Опускается со стоном до упора и замирает, пока Шастун для большего удобства чуть сползает вниз и кладёт ладони на трогательно оголённые ягодицы Арса, раздвигая их в стороны и представляя, как охуенно его член смотрится меж них. Антон сжимает бархатную кожу правой рукой, тем самым будто принуждая (хотя абсолютно всё происходит по взаимному согласию) Арсения двигаться.
Тот приподнимается, оставляя внутри себя только головку, и вновь насаживается со шлепком кожи о кожу обратно. Делает так ещё и ещё, с каждым разом увеличивая амплитуду — ствол пару раз выходит из него полностью, и Арсений нетерпеливо и недовольно направляет его обратно в себя.
Попов искренне кайфует, выражая это через громкие стоны с порнушным «фак» — эта привычка и мимо него не прошла — и поскуливания, от ощущения горячего и твёрдого члена внутри себя и приятно на нём сжимается, особенно когда Антон подмахивает бёдрами и толкается ещё глубже, прижимая мужчину к себе. Арсеньевский член шлёпается Шастуну на живот при каждом скачке своего обладателя, пачкая его естественной смазкой.
Антон всё не может перестать мять в руках Арсовы ягодицы, отчего те уже красные. Кажется, у него появилась новая гиперфиксация. И эта гиперфиксация — задница его нового знакомого, который так охуенно скачет на его члене.
Подумать только, какой сегодня прекрасный день!
Арсений замирает, тянется за поцелуем, и Антон с охотой ему отвечает, а кончиками пальцев гладит его напряжённую дырку, так восхитительно распираемую Шастовым членом. Так приятно и будто бы правильно осознавать, что она распирается им.
У Шастуна внутри слишком много чувств для обычной ебли без обязательств. Эти чувства напоминают замотанный клубок колючей проволоки, да ещё и под напряжением — не суйся, убьёт. И Антон бы рад отложить на потом, освободить голову от мешающих мыслей и вбиваться в податливое арсеньевское тело, как тот этого хочет и всем видом просит, но неуместная нежность всё же находит выход через слова:
— Ты прекрасен, Арсений.
И это действительно так, слова идут от чистого сердца (и почек). Его глаза зажмурены, а ресницы очаровательно подрагивают, рот приоткрыт почти идеальной буквой «о» и издаёт такие потрясающие стоны хрипловатым голосом, что хочется записать их и поставить на все уведомления в телефоне, чтобы внутренне обмирать каждый раз, как слышит. Но сейчас не время умирать. Сейчас, когда Арсений смотрит на него сверху вниз подёрнутыми дымкой удовольствия глазами с расширенными зрачками и теряется неуловимо, но двигаться не перестаёт.
Антон обхватывает его член, перед этим облизав ладонь, и дрочит в такт скачкам, ни на секунду не смея прервать зрительный контакт. Арсений в один момент останавливается, мышцы его ног напрягаются, и он обхватывает поверх (ь) Антоновой руки свой ствол.
Попов кончает, дыша прерывисто, так, что его ноги дрожат, а Шастун видит, как тот хочет закрыть глаза, но Арс тоже, будто завороженный, не хочет отводить взгляд, и это почему-то интимнее, чем всё, что было до. Антон кончает в презерватив от ощущения того, как Арсений сжимает его внутри, и ловит мужчину в свои объятия, мягко почёсывая ему затылок и выцеловывая место за ухом.
Чай они всё же распивают на кухне в уютно-ленивом молчании. Говорить не хочется — хочется обнимать растрёпанного Попова, кутающегося в плед, отданный ему Антоном, но вместо этого тот и слова выдавить из себя не может. Приходит в себя он лишь тогда, когда Арсений отодвигает стул и идёт в зал, где снимает с батареи более менее подсохшую одежду. Одевается, пока Шастун смотрит на него нищенским взглядом и почему-то не хочет, чтобы Арс уходил.
— Спасибо за секс и чай, — благодарит Арсений, улыбаясь обворожительно и приставляя два пальца к виску, салютуя ими. Направляется к выходу, и Антон, сидящий в одной футболке и трусах подрывается за ним, аккуратно хватая за руку.
— Арс, погоди! Мы можем ещё как-нибудь встретиться? Завтра, например, — Антон смотрит на него, улыбаясь кончиками губ, с надеждой во взгляде и прислоняется плечом к стене.
Арсений замирает на полпути к коридору, гипнотизирует глазами антоновскую руку, обхватывающую его запястье, и хмурится, переводя растерянный взгляд на Шастуна.
— Вряд ли, — виноватая улыбка без капли раскаяния во взгляде. — Меня не интересуют…
— Но ты бы не переспал со мной, если бы я тебе не понравился, не пизди, — Шастун прижимает руки к себе, отпуская Попова, и выглядит, наверное, слишком самоуверенно для того, кого сейчас отшивают.
— А я и не отрицаю это, — Арсений улыбается и мягко мотает головой. — Просто… Я не ищу отношений. Мне вот этого вот, — он вырисовывает кистью руки несколько кругов в воздухе, явно имея в виду то, что между ними было, — вполне достаточно.
И идёт дальше к выходу, забирая свои выёбистые туфли с сушилки. Надевает и смотрится в зеркало, висящее у входа, поправляя растрёпанные после секса — с ним, с Антоном! простите, он просто до сих пор под впечатлением — волосы. Антон смотрит на него взглядом побитой собаки — всё его существо сопротивляется мысли, что тот сейчас уйдёт. В это мгновение он прямо на себе ощущает тот завирусившийся звук из мультика, где нужно срочно что-то выдумать такое, только не чтобы прийти домой, а чтобы Арсений остался дома у него. В голову какие только всратые мысли ни лезут, и Шастун с трудом выделяет из них более менее адекватную:
— А может, я твоя судьба? — говорит он и уже жалеет: ну что за бред? В любом случае остановиться уже не получается: — И ты меня сейчас так просрёшь, а потом будешь жалеть всю жизнь!
— Прям всю жизнь? — Арсений смотрит на него проказливо и улыбается вовсю, подхватывая антоновскую идею.
— Да. Всю. Полностью. Без вариантов, — отдельными предложениями с уверенным видом Антон продолжает втирать Попову эту херню, а тот смеётся переливисто, опуская голову и мотая ею.
— Ну раз так, тогда ладно, — согласно кивает он и хватает с вешалки пальто, встряхивая его.
Шастун радуется — у него аж желание жить появляется. Хочется в благодарность сжать Арсения в объятиях, но он мысленно обещает себе непременно сделать это завтра после свидания.
— Дашь свой номер? — одухотворённо спрашивает он, подходя на полшага ближе.
— Нет. Ты же сам сказал — судьба, — Арсений пожимает плечами и накидывает своё пальто, после чего зябко ведёт плечами: то высохло не до конца, пока Шастун стоит с почти что видимым знаком загрузки на лбу. — Так что, если это действительно так, — он делает акцент на последних словах и всем своим видом источает скептицизм, — мы ещё обязательно встретимся, — Антон, обработав наконец информацию, хочет встрять с недовольствами: он не это имел в виду, но Арсений его будто не замечает. — И учти, — направляет указательный палец на Шастуна и смотрит строго, — это должна быть случайность. Если я узнаю — а я узнаю, будь уверен, — что ты меня искал нарочно, я пошлю тебя нахер без сожалений. И не на свой.
Антон замирает и растерянно хмурится, смотря, как Арсений делает два оборота дверного замка и открывает дверь. Выходит на лестничную площадку и оборачивается:
— Прощай, Антон, — сучья интонация и милая улыбочка. И в этом «прощай» Арсений прекрасно дал понять, как относится к идеи их возможного родства душ. — Был рад узнать тебя.
Дверь закрывается, и Шастун больше не видит красивое лицо Арса. Бежать за ним он не будет — он же не совсем конченный дурак, да и вдруг Арсений засчитает это за «искал нарочно», так что ему остаётся только стоять на месте и хлопать глазами.
Что ж, Вселенная, не подведи.
***
Антон никогда так часто не гулял, как в следующие две недели: с работы шёл непременно пешком и наплевать ему было на погоду и дождь стеной, а взгляд бегал по лицам прохожих в поисках того самого, что зацепило его столь сильно и не давало покоя по ночам. Ладно, возможно Шаст слегка утрирует, но то, что тот ему очень понравился, отрицать глупо.
Правда в скором времени Антон начал понимать всю глупость этой затеи: со сколькими (с пятью, если считать Попова) людьми он здесь переспал и ни разу не видел их после того, как те покинули его квартиру или как он сам ушёл от них. Население Лондона около восьми миллионов человек, а Арсений мог быть здесь проездом или же он обыкновенный турист, который уже давно вернулся в Россию — две недели всё-таки прошло, и Антон серьёзно планировал его найти, ой, то есть, случайно встретить на улице? Чтобы они так романтично заметили лица друг друга среди многотысячной толпы и побежали навстречу, расталкивая окружающих в стороны? Какой же бред!
Выграновский, которому Антон побежал ныться ещё в первый (и единственный) день знакомства с Арсением о том, какой тот охуенный и как красиво его отшил, советует Шастуну перестать маяться хернёй и забить на своего ненаглядного огромный хуй, на который его этот самый ненаглядный и послал.
Действительно, Эду его страдания не понять, Эду с Егором легко, у них всё как у людей: встретились, познакомились, походили, как нормальные люди, на свидания и начали встречаться, а у Шастуна всё, как обычно, через жопу. Причём в прямом смысле. Он буквально в их первую встречу побывал в заднице человека, в придуманный образ которого впоследствии и влюбился так совершенно не по-взрослому.
Хотя Антон сомневается, что что-то изменится, узнай он его настоящего.
Проходит две недели, и с Арсением всё ещё хочется встретиться — он просит об этом у Вселенной каждую ночь и каждое утро, но та его откровенно игнорирует, поэтому Антону приходится лишь смириться с тем, что Попов — не его судьба, и Шастуну придётся о нём позабыть навсегда.
Плакало его разбитое сердечко над могилкой их так и не сложившейся любви, которая непременно спасла бы мир. Любовь буквально до гроба: умерла, так и не начавшись.
Грустно, очень грустно, но такова жизнь, и Антону, безвольному рабу божьему, не остаётся ничего иного, кроме как подчиниться и пробовать жить дальше.
Действительно, чё это он должен из-за несложившихся отношений с каким-то типом, которого он видел первый и последний раз (ну и что, что тот ему до жути понравился! плевать вообще), выпадать из своей бурной жизни. Шастун принимает решение наведаться в его любимый гей-клуб «Bead» (спасибо Иисусу и Христосу, что сегодня суббота и завтра он может спать хоть до обеда, потому что напиться он планирует конкретно так), в котором не был аккурат за неделю до знакомства с Арсением.
Он надевает свои лучшие джинсы и розовое худи, оценивает в зеркале свой лук на отметку «заебись» и выходит из дома в осенней куртке, не забыв подцепить на входе зонт — тот теперь его постоянный спутник.
Вызывает себе такси и в скором времени оказывается на входе в клуб; дёргает на себя дверь и оказывается в помещении с приглушённым освещением и громкими битами, долбящими по ушным перепонкам. Толпа в центре просторного зала пьяно двигается под попсовую песню, парочки целуются то там, то здесь — Антон, пробираясь к барной стойке, наталкивается на, как минимум, пять желающих друг друга сожрать пар.
Он добирается до своего пункта назначения, заказывает у бармена напиток и оглядывается. Диджейская установка напоминает ему о Выграновском: тот некоторое время подрабатывал в ночном клубе и проводил туда Антона, организовывая ему бесплатное бухло и подыскивая приятную компанию. Именно там он с Егором и познакомился, кстати.
Шот оказывается перед ним, и Шастун опрокидывает в себя алкоголь, закусывая лаймом на бортике рюмки. Антон чувствует, как напиток даёт в голову: он тот самый человек, что пьянеет, понюхав винную пробку. Мужчину тянет танцевать, и кто он такой, чтобы отказывать этому желанию — выпить он всегда успеет, барная стойка от него не уйдёт никуда.
Он пробирается в самый центр толпы, растворяется в ритме музыки и забывается в танце, переставая контролировать конечности. Двигается, наверное, слишком плавно для динамики песни, но не то чтобы это сильно его волнует — точнее, совсем нет.
Антон чувствует себя потрясающе, любое подобие мысли покидает голову с каждым новым движением, и вскоре Шасту удаётся забыться настолько, что он приходит в себя оттого, что его сместили с центра к краю толпы, ближе к туалетам. И Шастун было хочет протиснуться обратно и снова сиять, как звёздочка на утреннике в детском саду, потому что, у него хоть и с рифмами проблема, он всё равно королева, но что-то дёргает его посмотреть назад. Предчувствие будто какое-то.
В метрах трёх от него практически у двери в мужской туалет стоят два парня, и одному из них явно не нравится компания второго, но второй, видимо, тугодум. А ещё вдвое больше другого.
Когда первый поворачивает голову, Антон узнаёт в нём Арсения. На лице того смешанная со страхом растерянность оттого, что этот хер всё сильнее притесняет его к стене, ещё и руку на задницу кладёт, вот же обмудок! Шастун гневно раздувает ноздри и сразу же серьёзнеет, идя к ним.
— Что тут происходит? — он встаёт между этими двумя, загораживая собой Арсения, и слышит облегчённый выдох последнего. Тот сразу же цепляется за его левую руку, обнимая её, и прижимается к нему, смотря враждебно на всё ещё не сдрыснувшего мужика, что так нагло его лапал. Арс, видимо, тоже Шаста узнаёт, привстаёт на носочки и шепчет Антону на ухо быстро шёпотом так, чтобы их нежеланный собеседник не подслушивал, хотя, даже если тот и услышит, он ни слова не поймёт — русский же:
— Не думал, что скажу это, но я рад тебя видеть, — комкает от нервов рукав антоновского худи, и Шаст невольно накрывает его руку своей в попытке успокоить. — Помоги мне, пожалуйста, — Арсений переводит взгляд на того хмыря, а после говорит уже на английском, чтобы тот тоже слышал: — Я же говорил, что я здесь не один.
— Сам отъебёшься, или помочь? — в такие моменты Антон жалеет, что у него нет разрешения на оружие: было бы очень кстати сейчас, как в фильмах, приподнять полу худи и показать кобуру с непременно заряженным пистолетом, чтобы этого типа́ как ветром сдуло. Хочется, по-хорошему, ему морду набить, потому что кто знает, скольким ещё беззащитным девушкам или мужчинам это мудло испортит вечер.
— Мы так мило общались, сладкий, не оставишь свой номер на случай, если этот хахаль тебя бросит? — и улыбается так сально, что Антон не выдерживает: выпутывает руку из арсеньевской хватки и с силой толкает уёбка назад, упираясь обеими ладонями ему в грудь. Шастун, может, и выглядит как худая глиста, но на деле таковой точно не является.
— Ты чё, блять, непонятливый?! — уже на русском спрашивает Антон, потому что в стрессовой ситуации он думает явно не на английском, и толкает охуевшего мужика к стене, занося руку для удара.
— Антон! — Арсений сзади хватает его за плечо и тянет с силой на себя. — Оставь его, пойдём отсюда, — он тащит брыкающегося мужчину на выход, что так и норовит вернуться и въебать тому мудиле по наглой роже.
При выходе из тёплого клуба мужчин обдаёт прохладным воздухом, и Шастун вынуждено трезвеет и от алкоголя, и от нахлынувшей на него ярости и желания защитить своё, хотя Арсений не принадлежит ни тому мужику, ни ему самому. Только сейчас до Антона доходит, что он встретил Попова: не выискивал его, а именно натолкнулся! Случайно, нежданно-негаданно Вселенная свела его с человеком, что не покидает его мысли вот уже две недели, именно тогда, когда он разочаровался в этой идее.
Антон стопорится, прокручивая в голове последние три минуты, и вот теперь на него волнами накатывает охуевание. Он оборачивается, чтобы убедиться, что за его спиной стоит действительно Арсений, и замирает — тот настолько красивый, что у Шастуна позорно подкашиваются колени и ему хочется прямо сейчас устремить свой ясный взор в небо и орать сто часов, потому что это не-вы-но-си-мо!
— Господь святой, какой же ты красивый, даже лучше, чем в воспоминаниях, — позорно лепечет Антон, всё же слегка приседая и хватая Попова за плечи, и всё никак не может насмотреться на растрёпанные волосы, теперь уже уложенные таким образом, короткую щетину и блядские подведённые чёрным карандашом глаза. Как же сильно ему это всё идёт! Где подписать петицию, чтобы тот ходил так постоянно? — Прости, пожалуйста, я выпил и такой бред несу, но я… — он замолкает резко и выпрямляется, убирая свою хватку с арсеньевских конечностей и отходит от него на полшага назад. — Я скучал, — буркает Шаст и утыкает глаза в плитку тротуара.
Он не видит, как Арсений расплывается в улыбке и смотрит на Антона лучистым взглядом. Тот цепляется снова за руку мужчины и ведёт его куда-то вверх по улице.
— Спасибо, что помог мне с этим… — заминается, подбирая слово, но Шаст ему кивает, что он может не продолжать, потому что Антон и так прекрасно понял, о ком он говорит. — Я бы и сам мог справиться, конечно… — в ход идут горделивая интонация и наклон головы в сторону с улыбкой, но видя по-детски надувшего губы от обиды мужчину, Арс, хихикая, исправляется: — Ладно, ты был очень кстати. Принцесса спасена и довольна, а храбрый рыцарь заслужил поцелуй.
Арсений тормозит и поворачивается к Антону лицом, приподнимаясь на носочки и прислоняясь к его губам своими. Выдыхает через нос и зарывается руками в волны шастовских волос, пока тот, отвечая на поцелуй, нежно приобнимает его за талию и крепко прижимает к себе, будто Арс хрустальный. Промозглый ветер всё же заставляет их разлепиться, и Попов как ни в чём не бывало продолжает идти дальше, а Антон через пару секунд его нагоняет.
— Вау, ты прям так… Это точно ты? Тебя не подменили? — шутливо спрашивает Антон и смотрит на Арса с надеждой во взгляде — тот же не продинамит его второй раз?
— Я же обещал, — пожимает Попов плечами и тоже поворачивает голову к мужчине. — Я тогда так уверенно сказал, что узнаю, если ты меня специально найдёшь, а сейчас даже не знаю, как проверять буду, — тот хихикает со своего проёба и излишнего пафоса, легко утыкаясь лбом Антону в плечо.
— Я честно не выслеживал.
— Верю, — Арсений переводит на него тёплый взгляд. — Но даже при таком раскладе я был бы не против тебя увидеть, — и прикусывает губу, ожидая антоновской реакции. Шастун смотрит на него удивлённо, но широкая улыбка уже проклёвывается у него на лице, и он, растягивая первую гласную алфавита, откидывает голову назад и делает ею полукруг, будто на физре в школе.
— То есть, ты не против начать с самого начала? — помогите, у Антона сейчас лицо по швам от улыбки разойдётся без возможности сойтись обратно. Разве что с Арсением.
— Только за, — и переплетает свои пальцы с антоновскими.
***
— Что привело тебя в Англию?
На часах половина одиннадцатого, когда мужчины уже сделали заказы и довольные сидят за столиком Макдональдса. В просторном помещении, кроме них, находятся ещё человек пять: сидят за своими столиками, а двое из них тихо переговариваются. Атмосфера ночного общепита привлекает, и Антону хочется остаться здесь, в этом мгновении, навсегда. Арсений сидит напротив, отправляя энную порцию картошки фри, которую до этого обмакнул в мороженое, в рот, и после антоновского вопроса поднимает на него глаза, старательно прожёвывая пищу, чтобы не оставлять его без ответа.
— Всегда хотел здесь побывать, — пожимает плечами Попов, комкая в руке салфетку и вытирая ею уголки рта. — Я здесь занимаюсь волонтёрством. Это долгая история, — улыбается смущённо и смотрит на мужчину устало, но вместе с тем нежно.
— У нас как раз полно времени, — Антон с интересом подаётся вперёд и складывает руки на столе, чуть двигая поднос с едой, будто он в начальной школе. Арсений улыбается и также отодвигает от себя еду.
И он рассказывает.
Рассказывает про то, что с подросткового возраста занимается волонтёрством, но никогда не думал, что существуют для этого специальные программы, которые позволяют поехать в одну из стран Европы и заниматься любимым делом там. Арсений волонтёрил всё свободное время, узнавал информацию о проектах, горел этой идеей долгие месяцы, и когда ему исполнилось достаточно лет (двадцать четыре), чтобы решиться воплотить её, идею, в жизнь, он встретил девушку, на которой через три года женился. А там уже и речи про волонтёрство не шло: тупо времени свободного не было — всё собой занимала работа по образованию и частые подработки, чтобы обеспечить себе, своей жене и их будущей дочурке достойный уровень жизни, и…
И всё бы хорошо, но он не чувствовал себя счастливым от слова совсем.
Всё чаще он задумывался над тем, что быть отцом — это не его призвание вовсе. Нет, он любил свою дочь безусловной любовью, но рядом с ней и со своей женой он чувствовал себя неправильно. Будто он живёт не своей жизнью. Жизнью, которая приносит ему лишь внутреннюю боль и саморазрушение. Арсений стал понимать, что всё его видение семьи оно на самом деле не его — отец и мать ему так твёрдо вбили в голову установку «найдёшь невесту, родишь ребёнка, будешь счастлив», что Попов даже не подвергал её сомнению, но вот он вырос, женился, и ничего. Воспитывает двухгодовалую дочь и чувствует внутри лишь опустошение.
Арсению двадцать девять, когда он болезненно проходит через кризис ориентации и теперь уже с кристальной ясностью осознаёт, что его жена и ребёнок есть ничто иное, как результат гетеронормативности, которой он был подвержен все эти годы.
Вопрос, как он будет из этого всего выпутываться, — изумительный.
Алёна подаёт на развод, когда ловит Арсения на измене с мужчиной. И тому вроде жутко стыдно, что он так поступил с ней, потому что, пусть последний год у них и были напряжённые отношения, никто не достоин такого конца, но с другой стороны рад, что это многолетнее бремя не его жизни наконец спадёт с его плеч. Всё ясно без слов: дочка остаётся с матерью, а её непутёвый папаша обещает никогда больше не появляться не то что в их жизни, но и вообще в России.
Шесть лет. Шесть грёбанных лет Арсений делал то, чего делать не хотел. Жаль только, что он понял это так поздно.
Попову тридцать, когда он прыгает в последний вагон с волонтёрством в Европе. Выбирает Англию, заключает договор с организацией, которая этим занимается, собирает чемоданы и покидает Россию, чтобы начать жизнь с чистого листа. Теперь всё будет так, как должно было быть изначально.
Этой весной он расцветал вместе с нею.
И Арс не ошибается. Он абсолютно чертовски счастлив, помогая людям безвозмездно, а заодно наслаждаясь красотами страны его мечты. Не верится даже, что всё это было настолько близко. После того, как его проект закончится, Арсений останется в этой стране навсегда, потому что она покорила его впечатлительное сердечко.
— А ты?
На протяжении всего рассказа Антон сидел с неосознанно приоткрытым ртом, с расширенными глазами и приподнятыми бровями, наклоняя корпус всё ближе к Арсению, так что вскоре он бы уже просто лёг на стол.
Попов смотрит вопросительно, и Шастун будто ото сна отходит: промаргивается и снова выпрямляется.
— Обалдеть, — выдаёт он и задумчиво пялит в пространство, хватаясь за порядком остывшую картошку фри и отправляя её в рот. — Моя история стара как мир: приехал повышать квалификацию, и это, в общем-то, всё, — он поджимает губы и смотрит на Арсения, что мягко ему улыбается.
Антону хочется рассказать мужчине, какую бурю чувств в нём он вызывает, как сильно хочется его сейчас коснуться, взять за руку, пересесть к нему на диван и поцеловать. А ещё Шастуну давно покоя не даёт одна мысль, и он пару минут собирается с духом, прежде чем всё же решается оформить её в слова:
— Почему ты тогда переспал со мной? — и смотрит взглядом побитой собаки. Арсений от этого вопроса неуловимо теряется и прикусывает губу, опуская глаза в пол.
— Если ты думаешь, что я прыгаю из койки в койку, то ты…
— Нет, Арс, ты чего? — Антон накрывает его тыльную сторону ладони своей рукой и чуть сжимает. Он не предполагал, что его фраза заставит Попова так ощетиниться и будто в мгновение обрасти иголками, подобно ежу. Тот смотрит на мужчину недоверчиво, но после того, как закрывает глаза, он перестаёт выглядеть враждебно — расслабляется снова и подносит наггетс ко рту свободной рукой.
— Я не знаю, что тогда на меня нашло, но я думал, мы оба здорово провели время.
— И ты прав абсолютно, просто… Бля, даже не знаю, как сформулировать, — Антон хмурится и жмурится, пытаясь подобрать правильные слова для описания своих переживаний. — Просто ты такой идеальный клюнул на такого меня, — говорит он с лицом, что выражает всё непонимание мира. — Я тебе же ещё и нагрубил тогда… А ты такой типа: «О-о, вот оно нам надо», — Шастун улыбается, кривляясь, а Арсений прыскает.
— Так у нас ещё проблемы с самооценкой? Ладно, мы над этим поработаем, — это «мы», произнесённое таким мягким тоном, странным образом греет сердце — Арсений думает об их будущем! — Ты мне понравился сразу, Антон, но я и не рассчитывал на какое-либо продолжение, — он пожимает плечами и всё же забирает свою руку из антоновской хватки.
Шастун сникает: так бы и стёк неприглядной лужицей под стол, но агрегатное состояние у него, к счастью, не меняется, поэтому остаётся только сидеть и беспомощно хлопать непонимающими глазами. Он допирает, что своими действиями почти что заставил Арсения сходить с ним на свидание, а тот мог вообще не хотеть этого. Да, Антон помнит его слова, что он был бы не против увидеться ещё раз, но вдруг тот имел в виду совершенно не это? Он не может не переспросить, потому что разобраться в ситуации тянет нестерпимо:
— Арс, если ты не хочешь продолжения, мы можем прямо сейчас распрощаться. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя должным мне из-за того дурацкого обещания, — комкает нервно салфетку в руках, не поднимая взгляд на Арсения. Теперь очередь Попова накрывать его руки своими, перегнувшись через стол — неудобно, но ради Антона что угодно.
— Если бы я не хотел, я бы здесь не сидел, не находишь? — спрашивает, заглядывая в глаза, и улыбается уголками губ, чуть склоняя голову в сторону.
— То есть, ты не против стать моим мужчиной? — Антон зеркалит его движения и улыбается, а в глазах плещется надежда.
— Спроси меня через десять свиданий, — Арс стреляет в него кокетливым взглядом и откидывается на спинку дивана, беря в руки всё ту же картошку.
***
И Антон действительно спрашивает, а Арсений отвечает согласием и прижимается своими губами к его — второй их поцелуй с того момента, как они переспали впервые. Их отношения развиваются стремительно, что не может не радовать.
Каждый день Попов встречает своего мужчину после работы, и вместе они зачастую под одним зонтом идут в квартиру Антона. Арсений там будто негласно прописался: часто остаётся у него на ночь, может прийти сюда в любой момент, даже когда Шастуна нет дома, и не то чтобы хозяин квартиры против — наоборот, выделил ему запасные ключи.
И откуда только такое доверие? Они общаются тесно всего полторы недели, а находятся в отношениях и того меньше…
Желание интимной близости — оба спят в одной кровати, тут оно хочешь не хочешь появится, а, как известно, когда присутствует желание, его сложно побороть — растёт в геометрической прогрессии, но оба по причине «мы только недавно начали встречаться» морозятся и отказываются идти на поводу у своих хотелок (ну и что, что они уже переспали). Но потом одно утро расставляет все точки над «i», и мужчины словами через рот проговаривают этот момент и приходят к выводу, что оба не против всё так же продолжать узнавать друг друга и иметь такое дополнение. И вот тогда-то у них и разблокировались все прелести совместной жизни.
Арсений выглядит (и ощущается) как человек, которого Антон искал всю жизнь, и это странно, потому что ну невозможно совпадать с кем-то настолько сильно! В Арсении привлекает абсолютно всё: внешность, внутренний мир, который Шастун часто сравнивает с удивительной планетой, где всё непонятно, образ его мышления, потому что тот иногда может выдать такое, до чего сам Антон в жизни бы никогда не додумался. Арсения хочется узнавать — Шастун, кажется, в жизни никогда так много не разговаривал, как в эти почти две недели с Поповым, Арсения хочется трогать и быть рядом с ним в каждое мгновение своего существования.
Арсения просто хочется — всего, полностью, без остатка.
И как же приятно видеть и чувствовать, что Попов разделяет его желания: котёнком ластится к нему при любом удобном случае, активно делится с ним информацией о себе и сам задаёт вопросы о личности Антона, смотрит на него своими голубыми глазищами, в которых слишком явно читается влюблённость и восхищение — напоминает тот тренд из тиктока, где у людей в глазах сердечки. Шастун смотрит на Арсения точно так же и даже не пытается оправдать себя.
Как говорится, прими в себе влюблённую нищенку.
Они встречаются чуть больше двух недель, но просыпаться в объятиях друг друга уже стало привычным настолько, что теперь без этого утро не утро.
Шастун пробуждается оттого, что Арсений прижимает его так сильно к себе, будто видит его в последний раз. Ничего не соображающий с утра Антон на автомате выводит кончиками пальцев одной руки на спине Попова узоры, известные ему одному, а второй зарывается в тёмные волосы и массирующими движениями гладит кожу головы. Целует в лоб, задерживаясь ненадолго в таком положении, и шепчет на ухо:
— Ты чего, мой хороший?
На несколько секунд Арс обнимает его ещё крепче, а потом чуть отстраняется, позволяя Антону дышать. Поднимает на мужчину свои невозможные голубые глаза, что на фоне находящегося позади него окна кажутся яркими-яркими и в которых Шаст видит — не снег в океане, и слава богу (андрей сатане) — безразмерную тоску.
И сначала Антон не понимает, в чём дело, хочет спросить, что так тревожит его мужчину, а потом вспоминает: сегодня. Первая неделя декабря ожидаемо, но всё равно неожиданно подошла к концу, ровно как и антоновская командировка.
Сегодня Шастун уезжает домой — запакованный чемодан уже стоит в углу комнаты в ожидании своего звёздного часа, а билет на самолёт, вложенный в паспорт, лежит на комоде в коридоре.
Всё так странно…
Ещё какой-то месяц с лишним назад, в октябре, Антон ждал приближения этой даты с нетерпением, а сейчас он уезжать не хочет совсем. Причина этому доверчиво тыкается прохладным кончиком носа ему в шею и сопит, чередуя это с редкими поцелуями туда же.
Попов перекидывает через него ногу, седлая бёдра, и тянется за смазкой и презервативами, лежащими на прикроватной тумбочке. Антон, не задумываясь, располагает свои руки на его талии, и смотрит на него снизу вверх встревоженно:
— Арс…
— Замолчи, — прижимается губами, целует почти отчаянно, и Антону это не нравится — слишком похоже на прощание, хотя, по факту, это оно и есть. Будто они видятся в последний раз, а это же точно не так! И несмотря на странное состояние, тело реагирует на арсеньевские ёрзанья: член топорщит ткань трусов. — Я тебя не увижу хер знает сколько, хочу запомнить ощущение тебя в себе, — шепчет в губы он и отстраняется, чтобы стянуть боксеры с себя и с Шастуна. Раскатывает резинку по стволу, щедро льёт смазку и со стоном насаживается сразу до упора — растягивать Арсения не надо, потому что несколько часов назад перед сном Антон втрахивал его в эту самую кровать.
Кто-то приседает на дорожку, а кто-то, чьё имя начинается на «а» и заканчивается на «рсений», решает потрахаться. Антона всё полностью устраивает.
***
— Ты точно не передумал?
Антон отодвигает тарелку с доеденным завтраком, что приготовил им Арсений, и смотрит на него вопросительно (не на тарелку — на Попова. Было бы странно ждать ответа от посудины).
— Шастун, блять, ещё раз ты про это скажешь хоть что-то, и я стрельну в шашлык, — он раздувает ноздри и под столом не сильно, но ощутимо пинает голень мужчины.
— О нет, только не шашлык, — Антон театрально прикладывает ладони к груди, а Арсений смотрит на него возмущённо.
— Ну сколько можно об этом трындеть! — Попов поднимается со стула, шумно его отодвигая, и принимается убирать грязную посуду со стола, складывая её в раковину. — Ты если хочешь со мной расстаться, просто так и скажи! — скрещённые на груди руки, взгляд исподлобья со шутливо приподнятой бровью и ухмылка — беззлобная, но уже изрядно заёбанная подобными разговорами.
— Не хочу я с тобой расставаться! — возражает Антон, хмуря брови, и смотрит на Арсения во все глаза: как тому вообще такая мысль в голову пришла? — бредовее ведь и быть не может.
— Ну вот и не надо мне тут, — он улыбается с теплотой во взгляде. — Я знал, что это в большинстве своём будут отношения на расстоянии, и был к этому готов. Ты меня ещё на первом свидании предупредил, и если бы меня это не устраивало, я бы тебе сообщил, — в сотый, кажется, раз повторяет ему Арсений.
Он не уверен, что Антон перестанет чувствовать безосновательную вину, но если потребуется, Попов продолжит уверять мужчину, что всё будет хорошо — Шастун же наверняка будет приезжать. Да, нечасто, но всяко лучше, чем ничего.
Антон также поднимается из-за стола и подходит к своему любовнику, заключая того в тёплый кокон своих объятий. Водит носом по виску, невесомо касаясь его губами, пока Арсений запускает руки под шастовскую футболку и пальцами пересчитывает позвонки. Они замирают в таком положении на долгие минуты, пытаясь врасти друг в друга надышаться запахом друг друга перед разлукой, которая неизвестно сколько продлится.
— Спасибо, — шепчет Шаст и в который раз прижимается губами к виску Арса, а тот решает не уточнять, за что именно он благодарит, прижимая его ближе к себе. Оба будут очень сильно тосковать по этому всему.
Антон настаивал на том, чтобы Арсений сегодня остался в шастовской квартире — было решено, что он будет продолжать снимать её, чтобы, когда Шастун приезжал сюда, не приходилось париться с жильём (мужчина мягонько намекнул Попову, что тот может обустроиться здесь в его отсутствие, тем более, что тот бывает здесь чаще, чем в квартире, аренду которой оплачивает ему волонтёрская организация) — но тот наотрез отказался: хочу тебя проводить, и всё тут. Не хватает только по-детски топнуть ногой.
В аэропорту Арсений почти не выпускает антоновскую ладонь из своей.
Когда они доходят до пограничного контроля, где им предстоит попрощаться, тот крепко обвивает его шею руками, приподнимаясь на носочки, и сопит туда же, пока Антон закрывает глаза и с жалостливым выражением лица так же крепко прижимает того к себе, выцеловывая доступные ему участки арсеньевского лица — они отошли в сторонку, так что никому не должны мешать своими ласканиями. Здесь люди, во-первых, нормально относятся к однополой любви, а во-вторых, им банально не до них, ведь все спешат пройти нужные этапы для перелёта скорее.
— Зато теперь ты можешь выпустить из шкафа своего любовника, — бормочет Шастун, и чувствует, как Арсений беззвучно смеётся.
Шутки про несуществующего любовника уже давно стали их локальным приколом — Антон пошутил так однажды, Арсений подхватил, и вот что мы имеем. Эти шутки странным образом их сближают и каждый раз вызывают лишь одну реакцию: улыбку до морщинок в уголках глаз и мягкое Арсово:
— Дурак, — тот отстраняется так, чтобы заглянуть в травянистые глаза своего мужчины, и радость медленно стекает с лица. Попов дышит глубоко и часто, замирая в его руках. — Я буду очень скучать, — доверительно шепчет он, и Антон улыбается уголками губ. Состояние такое паршивое, что хочется разреветься; знает, что они прощаются не навсегда, и всё равно, как говорится в известном меме, на улице rain на душе pain.
— Мы будем списываться каждый день, мой хороший, обещаю, — Шаст чмокает его в губы три раза и смотрит в любимые глаза.
— Да знаю я, — Арс тыкается носом ему в скулу, целуя его в мешок под левым глазом. — Всё, иди, а то нюни развёл, и я тут с тобой тоже расклеился.
Антон смеётся фырчащим смехом и смотрит на Арсения влюблённым взглядом — решает не уточнять, что первым дал слабину именно Попов. Тот тянется к нему за поцелуем, зарывается рукой в волосы на затылке и льнёт всем телом доверчиво, и мужчина ответить не успевает, как Арс уже отстраняется и идёт задом к эскалатору.
— Напиши, когда долетишь! — просит он, прежде чем улыбается ярко и машет открытой ладонью, а потом поворачивается спиной к нему и больше не оборачивается. Антон провожает его взглядом до тех пор, пока тёмная макушка не исчезает за верхней ступенькой эскалатора. Он улыбается ему вслед, пусть тот и не увидит, и продолжает свой путь — всё равно спишутся через некоторое время, когда Шаст уже будет в зале ожидания.
***
Четырёхчасовой перелёт — скажи коленным чашечкам гудбай, — Антон представляет себя в какой-нибудь дурацкой рекламе, где в конце он непременно стоит с гордо поднятым вверх большим пальцем и ненатурально широкой лыбой.
Шастун ковыляет к залу выдачи багажа, где проводит, по ощущениям, сто часов в ожидании, когда же его чемодан появится на ленте. Наконец он его вылавливает и отправляется на квест поинтересней: найти Эда, который великодушно вызвался его встретить.
Он пишет ему сообщение, спрашивая, где тот ходит, а Выграновский в ответ кидает селфи на фоне какой-то колонны. Шаст набирает «понял-принял» и идёт к другу.
Эд стоит, копаясь в телефоне, и не сразу замечает подкатившего к нему чемодан Антона. Он растягивает широкую лыбу и с хлопком пожимает руку Шастуну, притягивая того к себе для полуобъятий. Антон скучал по этому всему очень сильно — четыре месяца это вам не хухры-мухры.
— Мне очень радостно в душе тебя видеть, но нахуя ты, Тоха, припёрся? — Выграновский неспешно идёт рядом с мужчиной и насвистывает под нос какую-то мелодию; Антону из вредности хочется сказать, что у того денег не будет.
— В смысле? — он не врубается совершенно. — Я здесь живу так-то, — оборачивается и смотрит на друга с лицом лица. — У меня здесь друзья, семья…
— А там Арсений твой этот, — Эд невозмутимо пожимает плечами и протыкает трубочкой клубничное «Чудо», купленное им накануне. — Я думал, шо ты с ним там куковать останешься. Или ты сюда за шмотками?
— Но я… — Антон задумывается над тем, что было бы, если бы он действительно собрался и переехал в Лондон. Сердце на эту мысль радостно отзывается в груди, но разум отчаянно цепляется за это «дом, семья, друзья, родная страна». — Нет, Эд.
— Вы расстались, шо ли? — спрашивает, отрываясь от трубочки, и смотрит на него вопросительно, чуть склоняя голову в сторону.
— Нет, у нас… что-то типа отношений на расстоянии.
Мужчины покидают здание аэропорта и идут к парковке; на улице пушистыми хлопьями валит снег, и Антону после лондонских дождей непривычно. Даже зимой снег в Англии — большая редкость, потому что в основном там ебашат осточертевшие дожди.
— Так эт ж параша ваще, — Эд тянется за ключами в задний карман и снимает автомобиль с блокировки, а тот приветливо мигает фарами.
Выграновский пропускает Антона вперёд, а сам идёт к багажнику, помещая туда чемодан; Шаст в это время открывает дверь со стороны пассажирского сидения и садится, следя взглядом за Эдом, что огибает капот машины и плюхается рядом с ним. Заводит автомобиль и откидывается на спинку кресла, поворачивая голову к другу.
— Сам ты параша, — бубнит почти обиженно Антон.
— А ты мой Евгений? — ухмыляется Выграновский, и Шаст снова сидит со сложным лицом, в конце концов выдавая лишь:
— Чё, — даже без вопросительной интонации.
— Забей, — цокая, машет на него рукой Эд и смотрит в зеркало заднего вида, начиная выезжать с парковки.
Антон иногда поражается эдовской эрудиции — тот на самом деле куда умнее, чем может показаться на первый взгляд. Эд включает радио, и домой они едут в уютном молчании, изредка прерываемое их совместными подвываниями песням.
А может, действительно в Лондон?
***
Арсений с Антоном списываются почти каждую свободную минуту, обсуждая события, произошедшие с ними в течение дня, да и просто ведя бессмысленные диалоги обо всём на свете. В свободные вечера они непременно делают выбор в пользу того, чтобы поговорить по видеосвязи и увидеть друг друга хотя бы так.
Прикосновений не хватает очень сильно — особенно это чувствуется после двух недель почти постоянного телесного контакта: цепляться мизинчиками во время прогулки с работы до шастовской квартиры, объятия со спины, когда кто-то из них двоих стоит у плиты, переплетённые пальцы при просмотре какого-то фильма, нежные и невесомые или страстные и долгие поцелуи, а сон в обнимку…
Шастун тяжело вздыхает, вспоминая всё это, но он такой человек, который терпит-терпит, а потом берёт и терпит-терпит. Когда-нибудь он дотерпится, да и сорвётся к Арсению в Лондон.
Попов светит своей улыбкой через экран, и Антону хочется скулить оттого, какого же красивого и самого замечательного мужчину он себе урвал. Подумать только, вот Он (Шаст даже в мыслях выделяет это слово так, что заглавная буква прямо-таки чувствуется) отвечает на его чувства взаимностью.
Как говорится, сначала вот он, а потом уже Ариана Гранде, Леди Гага… Боже, надо прекращать смотреть тикток и побольше смотреть на Арсения.
В таком режиме они проживают три недели — почти что месяц, и Новый год дышит в затылок, всё сильнее подталкивая Антона на размышления о той самой «новой жизни».
За это время он в подробностях (но всё же опуская некоторые фрагменты) рассказал матери про его невероятные приключения в Лондоне, в том самом, который зе кепитал оф зе грейт Британ, да, мам, — женщина была в курсе, что сын уезжает в командировку за границу, но куда именно, не знала.
И вот чего Антон точно не ожидал, так это того, что его мама, в точности как Эд, спросит его, почему же он тогда не остался там с Арсюшей. Шастун только и смог проблеять его излюбленное «семья, друзья, дом», на что Майя лишь тяжело вздохнула и махнула на него рукой как на глубоко заблуждающегося в жизни человека.
Удачно совпало, что тот самый Павел, когда Шаст написал ему с целью спросить, может ли он в теории работать в их организации на постоянной основе, дал добро и сообщил, что с радостью примет его под своё крыло, если тот действительно надумает.
И вот тогда-то Антон понял: переезду точно быть.
Он наобнимался с матерью, побеседовал напоследок с отчимом, заглянул на тусовку к Эду и Егору в честь купленного билета на самолёт в один конец, чувствуя во время этого всего лёгкую тоску. Взял с последних слово, что те обязательно как-нибудь наведаются к ним с Арсением.
Вылет запланирован на двадцать девятое декабря, и сначала Шастун хотел сделать Попову своеобразный сюрприз, чтоб тот обосрался обрадовался, но Егор ему мягко намекнул, что о таких вещах стоит сообщать заранее. Тем более, кто его встретит в аэропорту, если не Арсений?
Пальцы предвкушающе подрагивают, когда Антон заходит в чат с Арсом и открывает строку набора сообщения.
Вы
мой хороший у меня новости!
мой мужчина
Ну-ка
Я весь внимание
Вы
я хотел сначала устроить сюрприз но потом подумал что нахуй надо поэтому вот…….
Антон зачем-то набирает полную грудь воздуха, перед тем как написать заветное:
Вы
я прилетаю завтра
Сердце бьётся в груди так сильно, что кажется, будто оно с минуты на минуту, хотя тут больше счёт на секунды, пробьёт грудную клетку в желании отправиться к Арсению прямо сейчас. Тот присылает ему гифку с котёнком, прикрывающим рот лапой, и уточняет, уедет ли тот сразу после нового года или задержится на новогодние каникулы.
Вы
я переезжаю арс ;)
Арсений молчит. В строке даже не появляется это загадочное «печатает…», и Шаст решает пустить в ход их общий прикол.
Вы
так что мой друг сердечный заталкивай снова любовника в шкаф я скоро буду!
И ждёт ответа, закусив губу.
Арсений набирает короткое «дурак» и выходит из сети, а Антон, блокируя телефон, широко улыбается, смеясь себе под нос. У него, кажется, лицо скоро треснет.
Шастун идёт собирать чемодан, но тормозит, когда слышит долгую вибрацию мобильника. Берёт его в руки и видит входящий звонок в телеграме.
— Ты дурак, Шастун, — ещё раз повторяет Арс таким мягким тоном, что обидеться просто невозможно, а в голосе чувствуется тёплая улыбка. — Ты правда? Не шутишь?
— Конечно нет, — Антон ходит туда-сюда по комнате, обнимая себя одной рукой, и не может перестать лыбиться, как дурак.
— Во сколько ты прилетаешь?
— В четыре часа дня, — только сейчас Антон вспоминает про арсеньевское волонтёрство: тот же наверняка занят в этот день. — Я сам добе…
— Я тебя встречу, — перебивает его Арс уверенным тоном, и сразу становится ясно, что никакие возражения не будут даже рассмотрены. — Отпрошусь на этот день.
— Хорошо, — Шаст кивает, будто Арсений стоит перед ним и видит этот жест.
— До скорой встречи, — полушепчет в трубку Попов, отчего его голос становится более хриплым, и Антон не может не продолжить:
— Моя любовь к тебе навечно, — и это, кажется, чистая правда.
***
В аэропорту Арсений несётся в объятия к Антону так, что чуть не сбивает его с ног. Сжимает руками крепко — ещё чуть-чуть, и рёбра сломает, тыкается носом в шею, рассыпает по его лицу крошки-поцелуи, пока Шастун, улыбаясь счастливо, обнимает его привычно за талию, прислоняя того ещё ближе к себе, и подставляется под тёплые губы своего мужчины.
— Хороший, мой мальчик, — бормочет между поцелуями Арсений и отстраняется слегка, чтобы с лучистой улыбкой посмотреть в травянистые глаза, цвет которых был так плохо виден по видеосвязи. — Я так по тебе тосковал…
— И я тоже, мой хороший, — теперь настала очередь Шастуна прижаться губами к лицу Арса — в этот раз сразу к губам; целует мягко, без единого намёка на углубление. — Не хочу больше тебя отпускать.
И ради Арсения Шастун готов терпеть и вечные тяжёлые облака над головой, и частые дожди, да вообще что угодно, лишь бы тот был рядом. Потому что, следуя совету Попова, ухватится за него и будет держаться всю жизнь — в этом можете не сомневаться.