Олег Михайлович выдвинулся в сторону приемного отделения, но так и не дошел, потому что еще из коридора увидел прелюбопытнейшую картинку.
К Нарочинской подкатывал пациент. В том, что это пациент, Брагин не сомневался — оперировал его вместе с Мариной. Операция прошла успешно, дальнейшая реабилитация тоже, и теперь мужчина, получивший второй шанс, решил использовать его, не отходя от кассы.
Правда нейрохирург ни о чем не подозревала, потому что изучала очередную историю болезни, потеряв интерес ко всему остальному.
Олег прислушался.
— Извините, Марина Владимировна, могу я вас куда-нибудь пригласить?
Нарочинская оторвалась от бумаг:
— Что, простите? — посмотрела на излечившегося гражданина и удивилась, что он еще не ушел. А так рвался наружу сначала.
— Ну, пригласить вас.
Теперь до Марины дошло, но в лице она не поменялась:
— Куда?
— В кино. Или в кафе.
Нарочинская пожала плечами:
— Пригласить-то, конечно, можете, только я не смогу.
— Я так понимаю — никогда не сможете? — верно истолковал ответ ex-пациент, тем самым еще раз подтвердив, что мозг во время операции не пострадал.
— Правильно понимаете.
Он кивнул, мысленно говоря себе, что такая женщина не может быть одна. Если сама не захочет, конечно же.
— Извините.
— Всего хорошего.
— И вам. Спасибо еще раз, — мужчина пошел к выходу. — До свидания!
Дубровская дождалась, пока он скроется из виду, и негромко хмыкнула:
— Что вы так сходу, Марина Владимировна. А если судьба?
Нине нравилась Нарочинская. Однако так было не сразу. Когда Марина только пришла, она показалась Дубровской высокомерной, холодной и излишне жесткой. Но это не имело особого значения, потому что Нарочинская была отличным нейрохирургом.
Прошло время, и Нина поняла, что заблуждалась — не в профессионализме Марины, а в ее личностных качествах. Нарочинская оказалась совсем не злой, по-хорошему принципиальной и, что вызывало у Дубровской особое восхищение, очень смелой. Нина так не умела. Да и, если честно, не хотела уметь.
А что касается первого впечатления… сложно не закрыться, когда все твои заслуги приписывают исключительно отцу, рвутся с тобой общаться тоже из-за отца, а потом еще и мусолят его смерть на каждом углу.
— Никогда бы не подумала, что вы верите в судьбу, Нина Дмитриевна.
Марине нравилась Дубровская. Регистратор сохраняла оптимизм в самых печальных ситуациях, умела подбодрить словом и делом, не терялась при форс-мажорах и ко всем старалась относиться хорошо. Ну, или хотя бы с пониманием.
И Брагин ее ценил. Возможно, даже больше других товарищей. Кроме того, Нина была единственной из друзей Олега, у кого он мог попросить совета и к чьему мнению по-настоящему прислушивался.
Дубровская фыркнула:
— Ну а чего? Такой импозантный мужчина, а вдруг.
Брагин аж воздухом подавился от возмущения. Нинка обалдела там, что ли, совсем, подстрекать Маринку к подобным вещам? Тот факт, что Нина могла даже не подозревать, что у Нарочинской с кем-то роман, Олег, разумеется, не учитывал.
— Импозантный, — согласилась Марина, только на провокацию не повелась. — Но мне есть с кем сходить — и в кино, и в кафе.
— И как, давно была? — заинтересовалась регистратор.
— Давно, — ответила нейрохирург без тени сожаления в голосе. Слишком любила свою работу, чтобы переживать, что та занимает практически все время.
— Вот-вот.
— Некогда, сама понимаешь.
Дубровская тоже слыла фанатиком от медицины:
— Я-то понимаю. Странно, что твой избранник не возмущается.
Но у Нарочинской был готов ответ и на это:
— А он тоже занятой, порой побольше меня.
***
Брагин не ожидал, что так загрузится.
Они с Нарочинской действительно почти нигде не были — только в ресторанах, и периодически гуляли, благо, в Москве хватало интересных мест. Сказать, что это критично, было нельзя, но… Олег знал, что Марина любит искусство, и захотел сделать ей приятное. И самому приобщиться, если получится.
Впрочем, особых надежд Брагин не питал — понимал, что далек от искусства примерно так же, как и госпожа Нарочинская от нарушения общественного порядка.
Кино Олег не любил, но ради Марины готов был потерпеть. Хотя этот вариант показался слишком банальным, и мужчина оставил его на крайний случай.
Впрочем, с альтернативами было как-то не очень.
В опере Брагин мог уснуть. В балете точно бы стебался над мужиками в трико. В галерее Марине пришлось бы взять на себя роль гида и объяснять, что имел в виду автор того или иного экспоната.
Оставались драматический театр и музыка. Но представить Нарочинскую, скачущую у сцены, Олег не мог, как ни старался. Значит, рок-концерты, несмотря на любовь женщины к этому жанру, скорее всего, отпадали.
Брагин полез в телефон и стал искать мероприятия на ближайшие дни.
***
Марина открыла шкафчик и увидела плитку шоколада. Ее любимого, между прочим. Не то чтобы Нарочинская отличалась какими-то особенными вкусами, но все же.
Она не была сладкоежкой… пока они с Олегом не бросили курить. А Брагин так вообще превратился в сладкоежку в квадрате и старательно подбивал на это Марину. На все возмущения и вопросы о том, как потом избавляться от новой зависимости, отмахивался и обещал что-нибудь придумать.
— В конце концов, — говорил Олег, — всегда можно начать целоваться. Это полезно.
— Мы устанем. И губы заболят, — парировала Нарочинская.
Брагин не спорил. Он поступал проще: утаскивал Марину в укромный уголок — если они были в Склифе, или притягивал к себе, если находились дома. Тренировался, так сказать, чтобы меньше утомляться в потенциальном будущем. И Нарочинскую тренировал.
Поэтому теперь у нее со сладостями были максимально приятные ассоциации.
Марина достала шоколад и обнаружила под ним открытку. Та гласила:
«Многоуважаемая Ягода Владимировна!
Сочту за честь пригласить вас на концерт симфонического оркестра, который состоится в наш общий выходной, то есть послезавтра.
Обещают исполнять мировые хиты. Может и врут, но сбежать мы всегда успеем.
Ваш Медведь».
***
Олег нажал на звонок, и дверь почти сразу открылась.
— Привет, проходи, — сказала Нарочинская и вернулась к зеркалу.
Брагин не ответил, потому что подбирал челюсть с пола.
Марина надела синее платье. Оно было достаточно закрытым — без декольте, длиной чуть выше колена, с рукавами до локтей. Но Нарочинской дополнительные детали были не нужны: платье подчеркивало грациозность хозяйки и делало без того красивую женщину просто неотразимой.
Олег опустил взгляд на ее ноги, украшенные белыми туфлями на каблуках, и понял, что вечер будет потрясающим и тяжелым одновременно. Кровь отлила от головы и прилила к другому месту. Брагин с силой сжал руки в замок, дабы хоть как-то прийти в себя.
Марина, наконец, справилась с сережками, взяла сумку, подаренную Марго, и повернулась к мужчине, давая возможность оценить образ полностью.
И залюбовалась реакцией Олега и им самим.
Брагин изменил стилю «взять то, что первым вывалилось из шкафа»: надел темные брюки, такой же пиджак и, что примечательно, синюю рубашку. Поэтому со стороны могло показаться, что хирурги договорились о нарядах.
— Понимаю теперь, — хрипло начал Олег, скользя по Нарочинской хищным взглядом, — почему ты не носишь платья.
— И почему? — заинтересовалась она, пытаясь скрыть улыбку.
— Бережешь окружающих. Они же работать не смогут, их уволят к чертям, — Брагин приблизился и положил руки Марине на талию.
Женщина погладила его по груди и убедилась, что не ошиблась — рубашка оказалась шелковой. В голове тут же всплыли пошлые ассоциации, но Нарочинская быстренько прогнала их прочь:
— Бедные они, бедные.
— Конечно бедные, — пробормотал он, разглядывая Марину такими глазами, что она почувствовала себя леденцом, о котором мечтает ребенок с диатезом. Ах да, ягода и медведь… Безобидные прозвища моментально заиграли новыми красками.
— Ты-то сможешь работать или бросишь меня наедине с пациентами? — Нарочинская видела неподдельный восторг, млела от влияния на этого мужчину, чувствовала, как ускоряется сердечный ритм, но не могла не прикалываться.
— Пациенты перетопчутся, — пробурчал Олег. — Какая ты красивая, — заскользил ладонями по рукам и спине Марины, — в этом платье. И то, что внутри этого платья, тоже красивое.
Нарочинская хмыкнула:
— Да ладно?
— Угу.
— Ты тоже ничего так.
Ее комплименты, даже «снисходительные», порой смущали:
— Слушай, может, не пойдем никуда, а? — Брагин наклонился и стал покрывать поцелуями женскую шею, чувствуя, как Марина вздрогнула под его прикосновениями. Наслаждался нежностью кожи, кайфовал от запаха, ошеломительно быстро терял контроль… Воздействие Нарочинской слишком велико, конечно.
И коварство тоже. Она вывернулась и шагнула назад:
— Даже не думай, — Марина в очередной раз посмотрела на Олега и поняла, что сдерживать его придется и на концерте тоже. — Мы идем на выступление оркестра, я двести лет не была на культурных мероприятиях.
Брагин разочарованно выдохнул, на пару секунд прикрыл глаза и, кажется, смирился. Снова притянул Марину к себе, но с поцелуями уже (или пока) не лез:
— Ну, тогда ты неплохо сохранилась. Поделишься рецептиком?
— Регулярно пью кровь у одного симпатичного мужчины.
— Ну надо же, как тебе повезло, — оценил подкат симпатичный мужчина, после чего пощекотал ухо Марины вкрадчивым шепотом. — Надеюсь, после концерта ты не будешь торопиться?
Нарочинская усмехнулась:
— Брагин, меня пугают многозначительные интонации в твоем голосе.
— Никакого криминала, — Олег отлепил от Марины руки и театрально выставил их перед собой.
Нарочинская хитро прищурилась. Олег Михайлович тут же прикинулся ветошью, которая, как известно, всегда ни при делах. Тогда Марина Владимировна повела плечом и сделала вид, что загадки ее не интересуют.
Пришлось расколоться:
— Я нам стол в ресторане застолбил. Ты завтра с двух, я с шести, выспимся, — распланировал Брагин, хотя по интонации было понятно, что спать он не собирается. И в одиночку куковать тоже.
Вроде ничего особенного не сказал, но Нарочинская засияла:
— Брагин, ты все-таки романтик.
— Так от тебя же не дождешься, — якобы пожаловался он.
— Это для контраста.