Сарухико почти совсем забыл, каково это, — когда о тебе заботятся. Так что то, как Мисаки взволнованно околачивался рядом по возвращению Фушими из больницы, стало для него неожиданностью, — одновременно и незнакомой, и привычной.

— Сколько швов? — спросил Мисаки, нахмурившись при виде хромоты Сарухико.

«Скорее, сколько ножевых ранений», — подумал Сарухико и помрачнел; сколько пинт¹ крови он должен был получить, сколько часов проваляться без сознания, сколько дней проторчать в больнице, удивляясь количеству людей, что приходило в гости (и тому, как долго они оставались).

Мисаки держался дольше всех, упрямо спал на уродливом диване в углу комнаты, пока они не отпустили Сарухико, чтобы он полностью восстановился дома.

— Мне не нужно…

Мисаки все равно сунул ему в руку воду и обезболивающее и нахмурился.

— Если тебе что-то понадобится, просто дай мне знать. У меня хороший слух.

Сарухико это помнил. Помнил хороший слух, открытое окно, то, как он приносил все, что ему было нужно. Странное чувство — Фушими долго разглядывал Мисаки, который старался смотреть куда угодно, только не на него; слабый румянец заливал все его лицо.

Мисаки всегда легко краснел, от смущения или от яркого, яростного гнева своего вспыльчивого характера (еще прежде, чем тот перейдет в негодование).

Были и слова, немного неестественные из-за неупотребления, такие, как спасибо, которые ни один из них никогда не умел использовать. Вместо этого Сарухико проглотил таблетки, выпил воду и откинулся на спинку дивана, медленно и неглубоко дыша, стараясь не обращать внимания на стреляющие боли от ран, которые ещё долго не заживут.

Он взял свой КПК только для того, чтобы Мисаки скептически уставился на него со скрещенными руками.

«Что?»

— Обезьяна, ты должен отдыхать, — и это был его обычный безобразный способ показать, что он заботится. Ноль баллов.

Однако этого было достаточно, чтобы вызвать раздраженный вздох Сарухико.

 — У меня есть работа, которую нужно закончить.

— Позже.

По крайней мере, он не предпринял попытку на самом деле забрать КПК. Сарухико не собирался гоняться за ним, но все же отложил устройство, планируя поработать позже, когда Мисаки выйдет из комнаты.

Мисаки удивил его, когда подставил плечо под руку Сарухико — чтобы помочь подняться обратно в спальню. «Сарухико устал» — понял тот. Его нога действительно сильно болела; он устроился на футоне², не протестуя, пока Мисаки не повернулся, чтобы уйти.

— Мисаки, — остановил его Сарухико, схватив за рукав, — тебе необязательно готовить мне что-нибудь. Я не голоден.

На самом деле он имел в виду, что ему не нужно уходить. Он действительно немного проголодался по чему-то, что не было больничной едой, и помнил все времена, когда Мисаки готовил для него (прежде, чем он покинул Хомру), но дело было не в этом. Сарухико смотрел на Мисаки и ждал.

Обычно Мисаки ничего не понимал, но если вдруг это случалось, он догадывался обо всем. Ноль или сто.

Мисаки посмотрел на руку на его рукаве, потом снова на лицо Сарухико. Удивление на его лице сменилось любопытством, — он нетерпеливо помахал рукой Сарухико.

— Подвинься, обезьяна, — он толкнул Сарухико на другую сторону футона, чтобы забраться рядом с ним. Каким-то образом он умудрился не касаться его там, где Сарухико был ранен, как будто уже запомнил каждое болящее место.

Было немного легче дышать, — бок о бок. Мир вращался вокруг, пока не вернулся в состояние, которое они потеряли давным-давно. Сейчас вес товарищества казался таким реальным и прочным между ними — как одеяло, но более теплое и успокаивающее. Сарухико посмотрел на Мисаки, откинувшего голову назад и вытянувшего руки над головой, словно погрузившегося в свои мысли.

Что бы тебе ни понадобилось, просто дай мне знать.

— Мисаки.

Мисаки оглянулся, и губы его расплылись в широкой улыбке.

— Не мог бы ты принести мне мой КПК? Ты оставил его на диване.

Мисаки застонал.

— Ты захотел этого после того, как я лег?

— У меня есть дела, — сухо ответил Сарухико.

— Не работай, — но Мисаки уже встал, чтобы взять КПК.

Сарухико был довольно хорош в самоконтроле и принятии решений во многих ситуациях, но все же не был уверен, насколько это относится к Мисаки. Вместо того чтобы взять предложенное устройство, он обхватил рукой рубашку Мисаки, как делал это много раз в сражениях с Хомрой, — в раздражении, в гневе, — и притянул Мисаки к себе, чтобы поцеловать.

— Что за… что это было? — пробормотал Мисаки, покраснев, когда Сарухико отпустил его.

Сарухико бросил на него недобрый взгляд. Прочесть поцелуй было не так уж трудно.

— Ничего, — мрачно пробормотал он, отворачиваясь и пытаясь перевернуться на бок, чтобы не видеть Мисаки. Это именно то, чего он должен был ожидать, он просто думал, или, скорее, надеялся—

— Идиотская обезьяна, — пробормотал Мисаки в ответ, почти прямо в ухо Сарухико. Внезапное тепло накрыло его спину, и дыхание Мисаки обожгло его шею: Мисаки крепко обнял Сарухико за талию. Бормотание стихло, и их уютная тишина медленно вернулась.

В животе у Сарухико образовался тяжелый узел, и ему показалось, что его лицо горит огнем. Он ничего не говорил, когда Мисаки вторгался в его личное пространство, когда тот был не нужен, когда был слишком взволнован, или «концентрация» его превышала норму. Сарухико осмелился взять Мисаки за руку и удержать ее.

Тишина не была нарушена, как и объятия Мисаки.

Сто баллов.