Музыка оглушающе грохочет в ушах даже на удалении от сцены с огромными колонками, пробирая насквозь всё тело вторым пульсом, и пультами диджеев, а запах фальшивого тумана и кальянов чувствуется даже у барной стойки. Во тьме клуба мелькают яркие огни, ослепляющие, дезориентирующие, но глаза не закрыть − растворишься в вибрирующей битами музыке, потеряешь последнюю координацию. Остаётся лишь смотреть на людей в баре, относительно неподвижных в ожидании заказанных напитков, смешивающих их барменов, умудряющихся даже в таком безумии действовать спокойно и слаженно, да на нестройные ряды цветных бутылок.
Лань Чжань терпеливо ждёт в сторонке, пока Вэй Ин, в свою очередь, дожидается своих коктейлей, успевая наболтаться вдоволь со всеми, кто его окружает, наулыбаться каждому, как солнце, что светит всем, кто в поле досягаемости его лучей. Лань Чжань уже не ревнует − привык. Это Вэй Ин, он не может иначе, не может не раздаривать своё тепло, как вечный двигатель, полный неостановимой энергии. Лань Чжань знает, что в этих улыбках нет любви и серьёзного флирта: вся любовь и серьёзность, всё истинное тепло адресовано лишь ему одному. Лань Чжань доверяет. И продолжает смотреть на Вэй Ина, безумно красивого, на цветные блики ламп, играющие на его тронутом косметикой лице.
Наконец, Вэй Ин возвращается. В каждой его руке по большому цветному коктейлю, в нём самом − уже не меньше полудюжины, под мышкой зажата бутылка простой воды − не забыл. Вэй Ин нетрезв, но двигается всё так же ловко, а мыслит так же ясно. Огибая людей, он устремляется к любимому.
− Лань Чжань! − вопит он, с трудом перекрывая грохочущую музыку, словно звать Лань Чжаня каждый раз, как видит, ему жизненно необходимо, как воздух. Он улыбается широко, зубы белоснежной полоской сияют в темноте, щёки и веки переливаются глиттером, глаза сверкают ярче всяких ламп.
− Лань Чжань! − повторяет Вэй Ин. − Вода сейчас упадёт.
Лань Чжань успевает подхватить стеклянную бутылку, прижатую локтем к телу, не может удержать себя от касаний, легко проводя кончиками пальцев по рёбрам. Вэй Ин хихикает и в награду коротко целует Лань Чжаня. Губы сладкие от ликёров и сиропов, блеска на них давно уже нет − остался на бокалах и губах Лань Чжаня. Вэй Ин отстраняется и смотрит ему в глаза, ведя его взглядом прочь от бара, ближе к сцене, к грохоту, свету, дыму и вздрагивающей в трансе, в бестолковом ритме толпе. Он идёт спиной, плавно и медленно, легко огибая танцующих людей, и отводит взгляд лишь тогда, когда Лань Чжань ставит начатую воду на ближайший столик и ловит его, обвивая руками обнажённую коротким топом талию. Вэй Ин с готовностью подаётся назад, ближе к нему, прижимаясь.
− Точно не хочешь попробовать? − дразнит он, глядя озорно через плечо, и делает большой глоток чего-то неоново-розового. Лань Чжань мотает головой и кладёт одну руку ему на шею, чтобы поймать этот глоток, почувствовать движение горла и скачущего кадыка. Проводит губами по капюшонной мышце, вырывая стон.
Вэй Ин двигается, чуть качая бёдрами, пока неспешно, но вот коктейли допиты, алкоголь приятно кружит голову не меньше эпилептично вспыхивающих ламп и возбуждения, и он возвращается к танцу, движется всё активнее, изгибаясь в руках Лань Чжаня, вздрагивая в такт грохочущей музыке. Лань Чжань не танцует − не умеет, двигаться ему неловко, весь этот отдых − не для него, здесь слишком шумно, слишком ярко, слишком громко, слишком душно, слишком людно, всего − слишком. Но Вэй Ину нравится, и он готов примиряться с этим, не отпуская одного, оберегая. Лань Чжаню важен лишь Вэй Ин, двигающийся, танцующий то вокруг него, то в его руках, подставляя под них изгибы своего пластичного тела. Вэй Ин, то и дело, выгибаясь, притирающийся бёдрами к его паху, откидывающий голову ему на плечо, подставляя шею под его поцелуи.
Вэй Ин разворачивается резко, в глазах − тёмное пламя; скользит пальцами по чёрным рукавам, он одолжил эту рубашку Лань Чжаню давным-давно, зная, что тому некомфортно выделяться в клубе своими белыми, светящимися флуоресцентно в свете ночных ламп. Тонкие руки в блестящих браслетах замирают на широких плечах.
Вэй Ин впивается в его губы жадно и голодно, и становится уже не до оглушающей до звона в ушах музыки, не до удушливого дыма и толкающихся в экстазе танца и алкоголя людей. Имеет значение лишь Вэй Ин, его мягкие губы, горячая и сладкая влажность его рта, цепкая хватка его рук. Лань Чжаню всё равно, что кругом люди, которым нет до них дела, он целует в ответ так же жадно, чувствуя сладость выпитых Вэй Ином коктейлей. Они сплетены языками и телами, вцепляясь, вплавляясь друг в друга, сливаясь воедино и покачиваясь вместе тягуче в такт.
Проходят минуты, одна композиция сменяется другой, почти неотличимой, и Вэй Ин стонет в поцелуй, с трудом его разрывая. Он возбуждён, в глазах полыхает чёрный пожар, и Лань Чжань взял бы его прямо здесь, под грохот музыки, но нельзя, никто не смеет видеть Вэй Ина таким. Вэй Ин тянет его прочь с танцпола, подальше от грохота, вниз, где, как любезно напомнила всем в клубе ведущая драг-квин ещё в начале шоу, можно уединиться, а не трахаться в грязных туалетах, занимая кабинки.
Лань Чжань следует за ним, ведомый Вэй Ином и собственным вожделением. Он мог бы взять Вэй Ина у стены, чтобы тот повис в его руках пришпиленным ночным мотыльком, обвив его талию ногами, или на столе, прижав грудью к гладкой поверхности, но Вэй Ин толкает его на мягкий диван и продолжает свой танец, снимая топ, с трудом выпутываясь из тесных джинсов и ботинок на высокой платформе, из-за которых этой ночью он был даже выше Лань Чжаня. Обнажённый, плавно двигающийся под отдалённый грохот, он распахивает рубашку на груди Лань Чжаня, тянет вниз его брюки, и Лань Чжань успевает только вытащить из кармана смазку и презервативы: оба каждый раз прекрасно знают, чем завершится их ночь.
Вэй Ин забирается сверху, упираясь широко расставленными коленями по обе стороны от его бёдер, и целует снова, стонет глухо, пока Лань Чжань растягивает его слишком быстро и резко, как всегда, когда страсть охватывает их вне дома, и нет времени на долгую размеренную подготовку. Вэй Ин вскрикивает, когда Лань Чжань проталкивает свой член в него; он расслаблен недостаточно, но ему плевать. Он сам насаживается, сжимаясь до слёз в своих глазах и до звёзд в глазах Лань Чжаня. Двигается сперва неспешно, поднимаясь и снова опускаясь, позволяя входить глубоко.
Их танец продолжается здесь, под отголоски грохота, но музыка сейчас − отчаянные стоны Вэй Ина, его вдохи и выдохи, ускоряющиеся вместе с темпом движений, его тонкие всхлипы.
− Пожалуйста, Лань Чжань, − умоляет он, и Лань Чжань сжимает пальцы на его бёдрах до боли и синяков.
Сжимает, помогая ему, насаживая ещё быстрее и резче, и Вэй Ин кричит, откидывая голову назад, прогибаясь в пояснице так сильно, что кончик хвоста длинных волос касается коленей Лань Чжаня. Они кончают одновременно, вся музыка для них затихает, и Вэй Ин обмякает в руках Лань Чжаня, утыкаясь острым подбородком ему в плечо.
Они полулежат на диване, расслабленные и оглушённые, грудь к груди, сердце к сердцу, пока звуки не начинают возвращаться. Вэй Ин загнано, сорвано дышит в шею Лань Чжаня, ещё дрожа всем телом, и тот приподнимает его голову за подбородок, целуя легко и нежно, почти целомудренно. Далёкая музыка становится неприятной и резкой, и это верный знак, что пора возвращаться домой, продолжить эту безумную ночь без лишних людей, занятых собственным возбуждением и танцевальным экстазом, без понимающих взглядов сотрудников клуба, привыкших к парочкам, которые не могут утерпеть, удержать себя в руках. Но они ещё пока слишком оглушены, слишком устали, слишком опьянены друг другом.
Всё подождёт.