Кровь от крови моей

Горячая кровь бурлила и кипела. Спокойный, казалось бы, внешне охотник внутри был на пределе: он хищник, что на волоске от смертельного прыжка. Сильные руки сжимали тонкий дротик. Каждая мышца была напряжена, словно нить. Стальной взор был направлен вдаль, на одну единственную точку.

Он — природа. Её дыхание, её сердце, её кровь, её жизнь.

Минсок внимательно следил за небольшим стадом кенгуру. Его взгляд ни на секунду не отрывался: казалось, что он даже не мигал. Он сумел насчитать здесь больше трёх десятков особей. Хорошее стадо. Оно недавно обосновалось здесь, отделившись от основного семейства. Можно даже сказать, что кенгуру в этом плане чем-то были похожи на людей: племя Минсока тоже однажды вышло из-под опеки основной семьи, но очень и очень давно, когда Минсок ещё не родился. Старшие рассказывали легенды о том, как Старшей Жене приснился сон на этом месте: дух Великого Ящера явился ей. Во сне он взял с земли сухую палку и воткнул прямо там, где и сидел. И из этой палки вырос могучий эвкалипт. Он раскинул свои ветви высоко в небе и наслал тень везде, где смог дотянуться. Проснувшись, Старшая Жена сказала, что духи приняли их и теперь эта земля — их дом.

— Почему мы ушли? — кажется, тогда спрашивал маленький Минсок у своих старших братьев. Те лишь добродушно рассмеялись над маленьким мальчиком.

— Одна земля не может прокормить большое племя, но и маленькому племени выжить не дает, — сказал ему брат и потрепал по голове. — Однажды из нашей семьи тоже уйдут охотники и их жёны: так положено. Мы должны уйти, чтобы на новом месте выросло могучее дерево — так завещал Великий Ящер.

Минсок ещё долгое время вспоминал эту легенду. Ему даже снилось, как Старшая Жена сидит, улыбаясь, а рядом Великий Ящер показывает ей сорванные ветки эвкалиптового дерева.

Он моргнул, чтобы унять мысли о древних легендах и продолжил наблюдать за стадом. Это стадо кенгуру, пока ещё молодое и неокрепшее, отделилось и нашло свою новую землю и обосновалось совсем близко к поселению людей. Минсок обрадовался, когда обнаружил следы пребывания, а затем и само стадо кенгуру: им не нужно будет теперь оглядываться к себе за спину и торговаться с другими племенами за возможность охоты на их лугах. И не нужно будет охотиться на тех же лугах, что и их кровные семьи. Теперь у них есть своё место, и этого будет достаточно, чтобы прокормиться ближайшую пару лет.

Осталось лишь утвердиться, что стадо кенгуру полюбилось это место и они решили остаться. И заодно — поохотиться. Завтра у племени будет особый день: день Великого Ящера, поэтому надо насытиться не только сегодня, но и заготовить запасы на завтрашний день. Кроме того, шкуру кенгуру можно использовать для настила или в качестве занавеси. Или же шкуры можно было обменять на орудия или еду у племён, что жили на южном побережье: там холоднее, поэтому приходилось носить плащи из шкур.

Минсок пожалел, что он один вышел на разведку, не позвав своего верного друга или брата. Справится с одним кенгуру он вполне сможет, но не когда их целое стадо. Ноги этого зверя сильнее — как-то раз самец кенгуру проломил ногами грудь молодого охотника. Минсок сам это видел, но ничем уже не смог помочь. Лишь оплакать его жизнь перед духами.

От стада кенгуру в этот момент отделился один из молодых самцов, не самый крупный, но достаточно упитанный и высокий. Ближе к тому месту, где притаился Минсок: здесь трава была насыщенней, чем в том месте, где обосновалось само стадо. Минсок затаил дыхание: был слышен лишь ветер, гулявший над землёй по траве.

Самец заинтересованно шевелил ушами и принюхивался. Ещё один прыжок — и он не успеет вернуться к стаду. А Минсок как раз всё успеет. Кенгуру ещё раз настороженно потянул носом воздух, не обнаружил ничего опасного и принялся расслабленно жевать траву под ногами. Он смешно подёргивал носом, когда его горло пронзил метко брошенный дротик Минсока.

Зверь захрипел от невыносимой боли, взывая к своему стаду. Те тут же встрепенулись и завороженно наблюдали за происходившей сценой. Самки ринулись в обратную сторону, подгоняя своих детей. Самцы недовольно заворчали и тоже отошли назад, но не стали спасаться бегством.

Минсок вырвался из кустов, за которыми притаился, на ходу доставая нож, что был прикреплён к бедру. В один присест он оказался рядом с раненым самцом, и, приговаривая молитву духам, он перерезал сначала сухожилия на ногах, а затем и горло животному. Резким движением он выдернул дротик, выпрямляясь со весь рост и приготовился: самцы вполне могли и напасть на охотника-одиночку.

Но стадо медлило. Видимо, оно было совсем молодое и ещё не знало, как реагировать на смерть их члена семьи. Расхрабрившись, Минсок громко рыкнул и замахнулся дротиком в сторону оставшихся самцов: те, напуганные звуками, бросились за своим стадом. Но, как отметил Минсок, далеко не стали уходить, а лишь наблюдали издалека: они планировали вернуться назад, что не могло не порадовать.

Минсок обернулся на кенгуру, что уже испустил свой дух. Он был красив и, как было ранее, полон жизни. Его мех был чистым, а потому охотник был счастлив, что удалось убить зверя так аккуратно. Цельная шкура выше по стоимости, а значит, можно сторговаться с семьями южнее за связку бамбука или даже за добротный лук. Ладонью он огладил бока животного, словно извиняясь за его смерть.

— Духи примут тебя и не держи зла.

Он подождал ещё какое-то время, а после принялся перевязывать ноги животного. Минсок достал небольшую сеть, которую он сплёл перед охотой, и сделал своеобразные носилки: обвязал тушу и закинул себе на плечи. Пора возвращаться назад.

Его поселение находилось не так уж и далеко, рядом с небольшим озером: летом даже при сильной засухе хватало воды всему поселению. Ещё чуть дальше была витиеватая река, которой так и не дали название — летом они уходили в ту сторону, глубже в прохладные и дождливые эвкалиптовые леса, прячась от засухи и пустынных ветров.

Минсок принёс тушу кенгуру и положил её в центре поселения, где уже начинали собираться охотники, чтобы освежевать добычу. Чуть в стороне женщины очищали клубни и разделывали плоды. Кажется, он успел даже заметить одну корзину крупных ягод. Хороший день, что-то из запасов останется на завтра и им не придется голодать. И праздник будет богат, на милость их Великому Духу Ящера.

После того, как он сгрузил кенгуру и поприветствовал других охотников, Минсок двинулся в сторону своего шалаша. Он ни с кем не делил его, а был одним из охотников-одиночек. В жёны ему пророчили много кого, но Минсок всегда отказывался, уступая очередь другим. Ему ни к чему лишние заботы о другом человеке, да и привык он одиночестве коротать свои дни.

Он вынес из шалаша свой нож, который он выточил ещё до обряда взросления, и вернулся к племени. Два охотника уже приступили к разделке кенгуру, поэтому он поспешил присоединиться: то был грузный самец, с которым не управится в одиночку. Минсок почти не прислушивался к тихим переговорам семьи, лишь один раз показав жестами, что завтра с утра он вместе с остальными охотниками отправиться к реке за рыбой.

Он предпочитал работать в молчании; умеренная работа сохраняла умиротворение и единение с природой. Возможно, в семье считали его неправильным или чужим: ведь у него так и не было жены. Но тем не менее, он являлся охотником семьи и с радостью делил с ними пищу и всячески помогал в строительстве нового шалаша, починке орудий, обмене с племенами. Минсоку нравилась такая вот размеренная жизнь, лишенная потрясений. Семья приняла его таким, а шаман благословил и наказал духам оберегать охотника.

После разделки туши подошли женщины и принялись готовить обед. И пока он не наступил, можно было заниматься другими делами или даже немного поспать. К Минсоку тут же подскочил Сехун — мальчик, который готовился вскоре вступить во взрослую пору. Обряд взросления ещё не начался, но все в семье знали: вот-вот случится этот торжественный момент.

В прошлом году они уже потеряли одного: мальчик не выдержал тяжёлого обряда и духи забрали слабую душу в свой мир. Такое случалось часто: если ты не можешь выжить, то и семья не будет тебя оберегать.

Сехун чудесный мальчик. Он был Минсоку братом, кровь от крови одной, самый близкий человек в семье. Потому-то всегда его хотелось оберегать и помогать. Его любили все, потому что он был очень любопытным и ловким, со скоростью и ловкостью зверя карабкался по стволам деревьев и достигал до самой кроны, спокойно раскачиваясь в вышине на ветвях. Все боялись, что мальчик рано или поздно рухнет вниз, но тот так же ловко спускался назад и смеялся в ответ.

Минсок один раз даже тайком узнавал у шамана судьбу Сехуна, и тот пророчил ему долгую жизнь славного воина и мужа. И в жёны ему достанется хорошая женщина, такая же крепкая и сильная, властная. И даже возможно, что дети их станут новой сильной семьёй. Ещё шаман попросил помогать Сехуну и его жене на этом пути.

— Научи его, и он будет защищать тебя так же, как ты его. И сможешь сам уйти с его семьей в поисках пристанища. Братья должны держаться вместе. Одна кровь — одна сила.

Поэтому Минсок никогда не противился, когда Сехун приходил к нему, даже если он прибегал в ночи к костру с простейшим вопросом. Он интересовался всем: охотой, лесом и пустыней, животными, растениями, учился делать ножи и настилы из веток.

Сегодня Сехун должен был собрать как можно больше острых и узких камней, чтобы создать острый и прочный наконечник для своего собственного дротика.

— Брат Минсок! — Сехун подбежал и сбросил под ноги несколько разных камней.

Минсок принялся рассматривать добычу Сехуна: многие из них прекрасно подходили, чтобы стать наконечником.

— Недурно, мой младший брат. Но теперь тебе самому нужно выбрать тот камень, что нравится тебе больше всего. Лишь ты сможешь после сделать из него нужную форму и пользоваться этим. Я выберу из оставшихся, и ты будешь повторять за мной.

Сехун напряженно кивнул и стал всматриваться в камни. Он вертел их из стороны в сторону, пока не остановился на самом большом из всех. Минсок кивнул и взял самый ближайший к нему камень: он был меньше всех и не такой острой формы.

— А теперь возьми этот камень, — Минсок протянул ему округлый камешек, край которого был обтёсан. — Он удобен в руке и с помощью него ты сможешь заточить края. Повторяй за мной.

И занялись делом. Сехун, высунув от усердия язык, колотил камнем по наконечнику: каменная крошка летела во все стороны. Минсок же не был так усерден, но его удары были чёткими и точными.

— Не думаю, что у меня получается, — через некоторое время заметил Сехун, посматривая на наконечник. С одной стороны он смотрелся как-то криво и однобоко, словно от него откололся большой кусок камня.

— Переверни и стучи здесь, — показал Минсок пальцем. — Ещё немного, и ты сможешь увидеть неплохой наконечник.

Сехун кивнул и принялся дальше за дело. К тому времени, как он закончил, Минсок начал обтёсывать палку для дротика. Лишнее орудие Сехуну никогда не помешает, даже если оно не было сделано им самим.

Вскоре раздался восторженный восклик: Сехун радостно вертел в руках добротный наконечник. Минсок забрал его и рассмотрел со всех сторон: младший брат аккуратно отбил остриё. Он одобрительно хмыкнул и вернулся к своей палке.

— Что сидишь? Наконечник не единственная важная вещь. Ты помнишь о той палке, которую я велел тебе припрятать вчера?

Сехун кивнул, а после подорвался, чтобы принести её с собой. Минсок добродушно улыбался ему в спину. Охотник из него хороший, но в жизни он был всё ещё рассеянным ребёнком. Возможно, лишь на будущую весну начнётся его обряд, слишком юн он был душой.

Но тут как решить его Мать, сестра Минсока по крови. Только женщины их племени могли решать, когда мальчики готовы стать полноправной частью семьи. Он вспомнил, как собственная мать на кануне проливала незаметно от всех слёзы, а по утру выгнала из жилища с криками и наказала не возвращаться. Таков был путь, и все это знали.

Он вернулся к обтёсыванию палки и принялся напевать под нос легенду о Змее-Радуге и одном из сыновей его Великом Ящере. Завтра будет великий день.

***

 Следующее утро было подобно времени Сновидений. Когда предки их спали и были едиными с духами природы, были богами рядом с богами. Шаман окуривал селение душными травами, раскладывал пучки вокруг костра и взывал к духам с самого утра. Женщины готовили и подносили каждому мужу по горсти орехов и куску прожаренного мяса.

— Великий Дух, снизойди и одари своей милостью семью свою. Приди на праздник наш, прими угощение!

Мужи вторили голосу шамана. Раздавался крик и рычание, женские напевы. Раздались первые глухие звуки диджериду [1] их Старшей Матери. Праздник начался и погрузил всю семью во Время Сновидений, где была лишь безграничная любовь.

У самого костра сидели все старшие охотники: семья подходила к ним и рисовала на их коже узоры племени. Минсок чувствовал прикосновения, полные любви. Краска из растений и ягод покрывала его кожу, так, что не оставалось пустого места. Они раскачивались в так ускоряющейся музыки, пока их сестры и братья говорили напутственные слова.

— Великий Ящер, вот Сыны твои бравые и сильные. Они опора твоя и наша, защити их, приди к ним духом своим и укажи путь. Приди же!

Они встали; семья их расселась вокруг костра. Зазвучала песнь Великих Народов и с новой силой зазвучали диджериду. Теперь не только Старшая Мать играла на ней, но присоединялись и другие, вплетали в общую Песнь новые звуки и слова.

Минсок танцевал и танец был подобен гибкому хвосту ящерицы. Он чувствовал в танце род свой и своего первопредка: Великого Ящера. Он дышал костром и ночным воздухом, землёй и свежей росой, лучами солнца и ветром. Надрывно пели бамбуковые диджериду, и даже не получалось понять, сколько инструментов звучит вокруг них. Звуки отскакивали эхом и отдавались в груди, где билось сердце. Минсоку хотелось смеяться и плакать одновременно, а после поймать за хвост Радужного Змея и унестись в страну духов на праздник.

Искры костра последний раз взметнулись вверх, уносясь к звёздам, растворяясь в чёрном небе. Древняя песня закончилась. Время Сновидений ушло. На какой-то миг настала абсолютная тишина, где каждый мог услышать дыхание соседа.

Вдали закричала ночная птица, и сонное наваждение наконец спало.

Все разом зашевелились: кто-то закапывал остатки еды и тлеющие угли. Кто-то убирал инструменты и орудия. Женщины сопровождали своих детей обратно, после них ушли и мужчины.

Минсок вернулся к себе и плотно закрыл шкурами вход. Никому с этих пор не позволялось выйти наружу, пока не встанет новое солнце.

Праздник закончился и оставил после себя глубокий и излечивающий дух сон.

***

— Пришла весь из рода Пустынной Змеи. Кровь от крови нашей, достопочтенный Чунмён и сын его, что прошёл обряд взросления, прибудут к нам, чтобы смогли мы поприветствовать нового члена семьи. Они будут к началу новой луны, мы встретим их у начала эвкалиптовых лесов.

— Я пойду с вами, Старшая Мать, — вызвался Минсок, зная, как в эти дни будут заняты остальные охотники. К тому же это была его обязанность, как самого старшего и опытного из охотников встретить таких гостей в своём доме. — Можем ли мы взять нашего младшего брата Сехуна на встречу?

— Конечно. Мы уйдём по утру и разожжём сигнальный костёр, чтобы указать путь нашим гостям. Приготовьте приветственные дары к тому времени.

Сехун был радостным и как никогда оживлённым. Редко получалось встретить родственников Дальней Крови, так как не часто выживали после обряда взросления охотники. Кто-то мог даже просто не достигнуть родственного племени и представить своего охотника. Но каждый раз это был большой праздник.

Они вышли по утру, как и хотели, а после развели костер, дым которого поднялся высоко, к самому небу. Старшая Мать одобрительно кивала: погода была хорошая, не было ветра и было много солнца: такой дым гости увидят с любого расстояния и пойдут на него.

Долго не пришлось ждать: они услышали приветственные звуки диджериду, а после появилось два охотника. Статный мужчина со шрамом на лице, и низкий, совсем юный на вид охотник. Он выглядел едва старше Сехуна, но по глазам было видно: из мальчика тот уже стал молодым охотником.

— Кровь от крови моей, — поприветствовала их Старшая Мать. — Да присоединятся к нам ваши побеги. Отныне наш кров — ваш кров, наша еда — ваша еда. Прошу к нашему костру и племени.

Мужчина поклонился Матери и подтолкнул молодого охотника.

— Спасибо, Старшая Мать. Я — Чунмён рода Змеи, а это сын мой, Кёнсу. Кровь от крови нашей, прими нового охотника как новый лист на своей ветви.

Кёнсу оторвал свой взгляд от земли и посмотрел глаза в глаза Минсоку. Тот тоже глянул на молодого охотника и не смог оторваться: тёмный взгляд был похож на ночные солёные воды.

***

Минсок искоса посматривал на Кёнсу, который увлечённо занимался починкой дротика. Молодой охотник присоединился к нему и Сехуну за вечерними хлопотами у костра: с одной стороны он помогал Сехуну в учебе, с другой учился сам у Минсока. Он всегда внимательно выслушивал и смотрел за тем, как чужие пальцы ловко орудуют камнями или скручивают жгуты. А после сам повторял точь-в-точь.

Несмотря на то, что Кёнсу уже стал самостоятельным охотником, ему не хватало опыта. Поэтому не удивительно, что его приставили обучаться у самого опытного и старшего охотника семьи. Минсок и не был против — он даже сам вызвался для этого дела. Ему это не причиняло каких-либо неудобств, он всё равно так или иначе занимался с Сехуном и другими ребятишками время от времени. Кёнсу же — их гость и кровь от крови.

Единственная проблема состояла в том, где разместить гостей.

— Мы сможем построить ещё один навес, но это потребует все силы семьи, чтобы скорее управиться, — сказал кто-то из охотников.

— Не стоит, — тут же запротестовал Чунмён. — Это большая почесть, но не нужно утруждать всю семью ради нас.

— Вдвоём мы вас точно не сможем поселить под одной крышей…

— А что, если расселим их? — вступился Минсок. — Навес Старшей Матери широк и сможет вместить одного охотника: там может поселиться Чунмён, как старший по праву. Я же одиночка и места у меня достаточно, чтобы пустить на ночлег молодого охотника. И я смогу присмотреть за ним. Что скажешь, Старшая Мать?

Все взгляды обратились на неё. Она долго не раздумывала и кивнула.

— На том и порешим.

Вот так Минсок принял под свою опеку молодого охотника. Он обязался оберегать его и научить тому, что он знает за отведённый ему срок. Чунмёну и Кёнсу ещё предстояло обойти пару семей, что жили южнее, в том числе посетить семью у Большой Солёной Воды. После они должны были вернуться обратно в свой дом.

— Что это? — внезапно раздался сбоку голос Кёнсу, который внимательно следил за Минсоком.

— Это ловушка для пустынной змеи. Наши зимние жилища находятся близко к пустыне, где мы можем поживиться и змеями. Ты, наверное, не видел таких, Кёнсу из рода Змеи. Ведь предок твой — Змея, а семья не может есть братьев своих.

— Ныне ты — кровь от крови нашей и оберегает меня Великий Ящер. Научи меня, как сделать такую ловушку и покажи, как охотиться на змей, — Кёнсу уставился пронзительным взглядом, в глубине которого горел буйный огонь. — Я хочу увидеть.

На следующий день по утру они двинулись в путь, сквозь эвкалиптовый лес к пустынным скалам. Пусть они и находились не так далеко, но дорога и охота могли занять несколько дней.

— Когда будем у реки, можем поискать гнездовья птиц или поймать рыбу в дорогу, — поделился Минсок. — Я знаю эту реку и где охота будет лучше идти. Там переночуем и вернёмся обратно.

— Но сначала покажешь мне пустынных змей, — упрямился Кёнсу.

Минсок покачал головой, не пристало охотнику быть таким.

— Иногда радость — в мелочах.

Они дошли до края пустыни, когда полуденная жара немного спала.

— Ближе к скалам находятся гнёзда. Они могут быть и в оврагах, там прохладней и хищные птицы не смогут с высоты заметить. Осторожнее, смотри, чтобы змея не бросилась в ноги твои.

Вскоре им повезло. Минсок издали увидел пустынную змею, которая лениво скручивалась рядом с большим валуном. Минсок жестами указал на неё и показал, где Кёнсу следует обходить. Тот лишь кратко кивнул и последовал совету.

Змея была сытая, оттого и неповоротливая. Она не сразу сообразила, что на неё напали два сильных охотника, а потому не сопротивлялась. Змея быстро испустила дух, и пока Кёнсу отрубал ей голову, Минсок нашёл неподалёку нетронутую кладку яиц. Яйца были крепкие, нигде не было видно ни малейшего кусочка от скорлупы. Хороший знак, значит в дороге не придётся им случайно принести корзинку, полную маленьких змей. Минсок сложил все яйца в плетённую корзинку, а после пошёл показывать Кёнсу, как правильно разделывать змею.

Закончив с одной змеёй, Минсок предложить попробовать поохотиться Кёнсу в одиночку, а он посмотрит за ним и поможет в случае опасности. Вторая охота вышла такой же удачной: молодому охотнику получилось в одиночку справиться. А после он так же самостоятельно занялся свежеванием.

Они чередовались: пока один занимался охотой, второй искал гнездовье и разделывал змею. Когда выносить жар стало невозможно, они ушли в тень высоких скал и отправились на отдых. Минсок предложил Кёнсу подремать, а сам принялся чистить дротик и свой нож. Когда он закончил с этим, то принялся наблюдать, как мерно вздымается грудь молодого охотника.

Это был удивительный человек. С виду не скажешь, что он достаточно взрослый, чтобы пройти обряд взросления. Он не был похож на сильного воина — хрупкий и невысокий, не похож на воинов и охотников из семьи Минсока. Тем не менее, он поражал своей ловкостью и силой. Это был хороший охотник и муж, и было немного жаль, что он из рода Змеи. Ему придётся вернуться назад в родную землю.

Когда Кёнсу проснулся, они отправились к небольшому ручью, который видели по дороге в пустыню. Насытившись влагой, они засобирались обратно, но тут взор Кёнсу обострился. Минсок обернулся и увидел: меж скал, откуда они ушли, ныряла небольшая хохлатая птица, задорно курлыкав.

— Я умею делать силки. Я взял с собой веревку и жуков, надеялся, что застанем гнездовье.

Серая хохлатая птица продолжала нырять между скалами. На солнце перья птицы отливали причудливыми цветами: то светло-серым цветом, то цветом красной сухой пустыни, то чёрным, будто ночное небо. Хохолок на голове птицы забавно трясся при перелёте.

— Там точно не одна птица, — задумчиво проговорил Кёнсу. — Если повезет, поймаем сразу две и найдём их гнездо с яйцами.

— Хорошо, приступай, а я посмотрю на тебя.

Кёнсу кивнул, а после вытащил веревку, тонкую, будто волос, и принялся скручивать в силки. Крадучись, он подобрался к скалам, где всё ещё восторженно скакала птица.

Минсок был уверен, что долго ждать не придётся. Он привык на охоте доверять лишь себе и предпочитал это делать в одиночестве, но сейчас даже не заметил, как стал безгранично доверять Кёнсу и радоваться совместной охоте.

Охота затянулась, а потому они остались на ночлег недалеко от пустыни. Кёнсу тем временем ощипал птицу и сложил аккуратно большие и красивые перья в свой набедренный мешок. Утром, едва стало светло, они проснулись, разделили меж собой по яйцу, найденных ранее в гнездовье птицы, и жареному кусочку змеи, а после двинулись назад.

Семья радостно встретила их: Старшая Мать одобрительно хмыкнула, увидев их добычу. Они не так часто охотились на птиц, предпочитая ловлю рыбы в ближайшей реке, поэтому мясо птицы было редкостью в их трапезе. Она похвалила Кёнсу перед Чунмёном, говоря, что они воспитали хорошего охотника.

Кёнсу был доволен собой. После обеда он уселся у костра и принялся мастерить из собранных перьев браслет на руку. Детишки, завидев это, тут же столпились рядом и наблюдали, как он скручивает тонкие волокна травы и коры. Кроме перьев из мешочка он достал когти птицы и небольшие ракушки, которые он так же вплёл в свой браслет.

— Откуда у тебя эти ракушки?

— Мы выменяли их у одного поселения на добычу. Её было много на нас двоих, а у них было много украшений.

Дети ещё долго и восторженно галдели вокруг Кёнсу. Минсок наблюдал, а ним со стороны и улыбался. Приподнятое настроение было и у всей семьи: детская радость и сытость — что ещё может быть лучше?

Вечером Кёнсу неожиданно подошёл к Минсоку, поймав его до вечернего собрания семьи. И ничего не говоря протянул готовый браслет из перьев.

— Я не могу принять его, он из твоих личных сокровищ и добычи, — начал отказываться Минсок.

— Это благодарность за хорошую охоту. Не отказывайся от моей признательности тебе.

Минсоку не оставалось ничего другого, как трепетно взять браслет и надеть на свою руку. Он был красив и был впору запястью.

— Я принимаю твой дар, прими и ты мой, в благодарность за хорошую охоту, — Кёнсу не успел ничего сказать и, возможно, отказаться, как Минсок открепил от своего бедра свой охотничий бумеранг. — Возьми дар, что будет способствовать удаче во время твоей охоты.

— Но это же… — Кёнсу бережно держал бумеранг в руках. — Ты же был на охоте с ним!

— Поэтому он будет оберегать тебя. Он впитал весь мой опыт и силу, теперь они все отныне твои.

Кёнсу поднял взгляд на Минсока и искренне улыбнулся. Минсок же в ответ потрепал его по голове и направился к костру.

***

Минсок всё также наблюдал за Кёнсу краем глаза, точнее за его ловкими пальцами. Юный охотник увлечённо плел корзину из коры деревьев и длинных плотных листьев. У него это замечательно получалось: аккуратная и прочная, она долго сможет прослужить семье. Не каждому ещё удастся с первого раза сплести корзину так, чтобы не торчали листья. У иных и вовсе плетенья не держались и рассыпались прямо в руках. Плетение корзин не было основным занятием охотников — этим занимались в основном женщины, но охотники тоже должны были знать, как сделать корзину. Иногда была необходимость что-то перенести именно в корзине, тогда охотник должен был уметь сплести её прямо на месте охоты, а не нести с собой из селения.

Если подумать, Кёнсу удавалось всё, что связано с плетением: тот же браслет был куда лучше тех, что плёл Минсок.

— Хорошо получается, — негромко проговорил он, привлекая внимание Кёнсу.

— Я постоянно наблюдал за матерью: в моей семье она лучше всех плетёт корзины. Каждый, кто нуждается в новой корзине, всегда приходит к моей матери и просит сплести её. Даже у сестёр моих не всегда так получается.

Минсок одобрительно кивнул и вернулся к своему занятию. Он уже сточил деревянную рукоятку и подбирал камень, который станет лезвием ножа.

В компании с Кёнсу он чувствовал себя очень уютно. Он не мог выразить словами и даже жестами, что именно он ощущал. Но это чувство было очень похоже на то, которое всколыхнулось в нём при виде песчаного морского берега. Вместе со своим отцом они пришли туда к одной из их родственных семей после обряда взросления. Минсок был совсем юным мальчишкой и море оставило навсегда в его душе отпечаток. Оно манило всем своим видом и запахом, в него хотелось погрузиться с головой. Там же он получил в дар свой самый ценный первый нож, сделанный из крупной раковины с острыми краями. Этот нож был лучше всех остальных — острее и прочнее, им лучше всего было разделывать рыбу.

Минсок бережно хранил все эти воспоминания в себе и ему хотелось однажды показать тот берег и Большую Воду, что пленили разум до этих пор.

Кёнсу тоже пленил собой и пробрался дальше. В него, как и в море, хотелось погрузиться с головой и там так и остаться, пригретым его внутренним солнцем. Ему не требовались слова, чтобы понять Кёнсу: в его глазах отражалось всё, что тот хотел сказать.

Но внезапно сегодняшний покой их семьи потревожили два сигнальных дыма, которые показались к полудню за деревьями. Воины отправились в путь, чтобы разузнать вести и вернулись назад с мрачными лицами. Они созвали всех к центральному костру и принялись говорить.

— Два соседних племени, чьи земли находятся ближе к пустыне, повздорили друг с другом. Одна из семей пользовалась магией злых духов, чтобы напустить болезни и голод на своих соседей. Их воины готовятся для битвы.

— Не оказаться бы втянутыми в их ссору, — задумчиво проговорила одна из старших женщин. — Они не просили вашей помощи в решении спора?

— Нет, мы сказали, что мы прибыли узнать, по какому поводу были зажжены сигнальные костры. Они отпустили нас сразу же.

Вокруг загудели различные голоса, вся семья была встревожена. Возможно, племена после хорошей бойни могли обратить свой взгляд на соседнюю небольшую семью. А воинов у них не хватало, особенно опытных в таких делах.

— Пусть фазаны дерутся меж собой, — подала голос Старшая Мать. Голоса тут же затихли, все принялись внимать тому, что она скажет. — Мы подождём. А пока соберите дары дружественные да людей приготовьте: пора навестить соседей, славных и доблестных воинов.

Семья одобрительно откликнулась. Оно и верно, главное сохранить гармонию между ними.

Женщины тут же принялись за дело: готовили украшения, боевые орудия и угощения, мужчины стали раскрашивать тела свои цветными узорами, означающих мир и гармонию. Кёнсу завороженно вертел головой, наблюдая за приготовлениями. Минсок заметил это и подошел к Чунмёну и Старшей Матери, что переговаривались в стороне.

— Кажется, крови от крови нашей интересно, быть может, наши гости присоединяться к пиршеству? Это хороший опыт для юного охотника, — предложил Минсок им.

Чунмён задумчиво посмотрел на своё чадо. И вздохнул.

— Даже если против воли моей, он всё равно сам уйдёт. Если Старшая Мать не против взять нас с собой, то мы пойдём вместе.

— Мы приняли вас, а значит вы — семья. Идём те же с нами.

***

 Доблестное племя радушно приняло их. Это был славный для них день — славная бойня, принесшая им победу да дружественные соседи, пришедшие с почестями и дарами.

— Будем друзьями, мы будем рады видеть вас на своих землях. Присоединяйтесь к нашей славной охоте! — звали их охотники из рода Дикого Голубя.

— Почему бы и не присоединиться? После славного праздника, когда три звезды станут в ряд, ждите нас и вместе отправимся на охоту!

— На том и решим!

Вечерние костры разгорелись, всюду был слышен смех и первые напевы. В какой-то миг веселье достигло своего пика, и все объединились в едином танце. Сначала семья Минсока показывала свой танец и свои древние напевы, а после пришёл черед хозяев с их танцем ветра. Того, что гуляет над лугами в высокой траве и поднимает птиц ввысь.

Пока племя кружилось в яростном танце, Минсок с упоением подпевал. Их танцы были другими и другими были песни, но он чувствовал их своим сердцем. Правы были старшие, когда говорили, что все люди произошли от одного племени и разошлись по земле, куда звали их духи. Поэтому нужно жить друг с другом в гармонии и счастье.

Ритм ускорялся, и он чувствовал, как в груди сильнее бьётся сердце. От кончиков пальцев до макушки им охватило приятное возбуждение. Его кровью был огонь. Его было так много, что казалось ещё чуть-чуть, — и оно выплеснется наружу раскалёнными углями. Ему хотелось поделиться с кем-то этим жаром, чтобы не сгореть в нём.

На той стороне, сквозь языки пламени он увидел горящие глаза Кёнсу. Он смотрел на Минсока не отрывая взора. И было видно, что молодой охотник тоже горит изнутри, казалось, вот-вот он вспыхнет, будто огненная птица и унесётся ввысь, расплёскивая искры. Минсока тянуло на этот жар.

Они смотрели друг на друга целую вечность, не замечая суеты вокруг. Не было танцев и не было песен — мир стал крошечной точкой между ними. И здесь они говорили без слов и понимали друг друга.

Одновременно они встали со своих мест и покинули круг танцующих, оставшись незамеченными.

Минсок вступил в темноту, но он знал, куда идти. Как и знал, что Кёнсу тенью следует за ним, — если прислушаться, даже сквозь шум он мог различить его дыханье.

Они остановились на краю поселения, где племя выделило для гостей недавно поставленные навесы. Землю они устлали листьями: они чужаки и их следы не должны отпечататься на земле чужой семьи.

Внезапно на спину Минсока кто-то бросился. Он не успел среагировать, да и не хотел, потому что ощутил кожей знакомую кожу. Почувствовал чужое, но такое знакомое сердцебиение, знакомый запах. Это было приятно.

Минсок упал на листья, а после его заставили развернуться лицом к небу.

Горящие глаза Кёнсу были прямо напротив. Его руки были расставлены по обе стороны от Минсока, его грудь тяжело вздымалась, словно тот бежал без остановки с рассвета и до заката. Он почувствовал, как его тело содрогается от мелкой дрожи.

Минсок рванул вверх, укладывая на спину Кёнсу. Тот не сопротивлялся и лишь облизывал пересохшие полные губы.

— Стань моим кровным другом, семьей, что ближе родной семьи, — прохрипел Кёнсу, хватаясь руками за плечи.

— По традициям… — Минсок коснулся лбом его лба, пытаясь унять огонь в груди. Он несдержанно вдохнул запах Кёнсу и рвано выдохнул.

— Я знаю. Но духи ведут меня, и я не могу… так просто упустить эту возможность. Так нужно. Ты нужен мне, кровь от крови. Возьми меня.

Он замолчал в ожидании. Его руки скользили по плечам, вырисовывая огненные узоры. Минсок ни за что бы не смог остановить это буйство, даже если бы так сильно хотел.

— Хорошо.

Он почувствовал, что это было верно и правильно. Он провёл носом по горячей шее, где билась жилка, дальше по изгибам, пока губы не коснулись плеча. И что есть силы, он до крови укусил Кёнсу за плечо. Тот не закричал, не зашипел, лишь хрипло выдохнул, сильнее прижимая его к себе.

— Теперь ты, — он наклонился ниже, чтобы Кёнсу было удобней оставить свой след.

Молодой охотник приподнялся и схватил зубами за чужое плечо. Полилась густая кровь. Минсок смахнул капли крови со своего плеча и смешал их с кровью на плече Кёнсу.

— Одна кровь на двоих. Ты — тень моей тени, я тень — твоей. Едины как един весь мир под луной.

Теперь оставалось одно: доказать древнюю клятву перед ликом духов. Уголки губ Кёнсу подрагивали в улыбке, его глаза заволокла дымка возбуждения. Минсок повёл своими руками вниз по груди, ощутил биение жизни. Он задержал ладони на животе, согревая их, и спустился ниже, сбрасывая набедренную повязку Кёнсу. Он был одновременно крепким и податливым ниже, готовым впустить в себя.

Минсок склонился, касаясь носом его шеи, словил губами солоноватый пот и жар тела.

А после был лишь сладкий вскрик Кёнсу, принявшего Минсока в эту ночь.

***

 Казалось, что они всегда вот так мирно жили рядом друг с другом. Минсоку стало привычным просыпаться от того, что объятия Кёнсу становились жарче или от того, как он настойчиво водил грубыми ладонями по ногам. Привычно стало чувствовать и видеть его рядом с собой.

После возвращения домой, Кёнсу ни на шаг не отходил от Минсока. Он всегда сидел по правую руку от него даже на вечерних собраниях семьи. Он не принимал участия в обсуждениях, лишь молча внимал и ловил взглядом каждый жест Минсока, впитывал каждый звук его голоса.

Старшая Мать посмеивалась над ними, говоря, что Минсок приручил ласкового зверя и интересовалась произошедшими переменами. Минсок отмалчивался, ведь понимал, что обряд кровного родства ещё рано было совершать для Кёнсу — семья могла и не одобрить такой выбор. Обычно кровными охотниками становились два равных друг другу охотника одной семьи или хотя бы с охотником из соседнего племени, если все вместе делили охотничьи угодья. Став кровными охотниками, они через клятву делили кров, еду, постель, своих жён — словно они не два человека, а один. И Минсок боялся осуждения семьи, несмотря на то, что клятву уже не разрушить. 

Сехун тоже чувствовал перемены, но, как ни странно, не возмущался и не ревновал: он чувствовал, что Кёнсу имеет полное право находиться поблизости. Что-то таинственное, даже магическое происходило между двумя охотниками, поэтому никто не вмешивался. Если духи позволили, значит, никто не волен разбивать эту связь.

Однако, всё оказалось не так волшебно.

— Близится новая луна. Через день мы отправимся в путь, Старшая Мать, — обронил на очередном собрании Чунмён.

Минсоку показалось, будто он упал в реку с высокого берега. И погрузился туда головой. Выныривать оттуда абсолютно не хотелось, не хотелось слышать эти слова. Кёнсу сбоку от него застыл, будто скала, и уставился на языки пламени. В их свете поднялась фигура шамана. Он кинул в костёр пучок сухой травы и произнёс:

— Дорога будет лёгкая и лишённая опасностей. Но предстоят испытания душевные. Духи помогут, мальчик мой, они сохранят древние обещания. Главное жди и всё вернётся на свои места.

Шаман замолчал. Затихла и вся семья, вслушиваясь в треск углей в костре, а после чего взяла слово Старшая Мать.

— Мы проводим вас до скал по утру.

— Не стоит. Наш путь прервался здесь и вновь начнётся он тоже здесь, — ответил Чунмён. — Спасибо, кровь от крови нашей, что приняли нас.

Она кивнула и велела расходиться на отдых.

Этой ночью Кёнсу с отчаянием сжимал Минсока за руки, шёпотом о чём-то умоляя. Стать ближе, стать целым. Снова дать ощутить тот пожар в груди. Ему нужно, иначе он умрёт от тоски и желания ещё раз в этой жизни прикоснуться кожа к коже.

Минсок ответил согласием.

***

Они ушли. Вся семья вышла их провожать. Все вокруг веселились и говорили напутственные слова. Старшие женщины дарили браслеты из перьев на удачу в долгом пути. Дети шаловливо бегали между ними и напевали песни.

Кёнсу даже не смотрел на Минсока, а лишь вымученно улыбался остальным. Отвечал благодарностью за пожелания и обещал однажды навестить их вместе с Чунмёном на обратном пути, если дороги пересекутся.

— Пусть духи оберегают ваши следы, — сказала последнее напутственное слово Старшая Мать.

Кёнсу обернулся и посмотрел Минсоку впервые за день глаза в глаза.

Минсок мысленно молил духов донести его голос, чтобы они передали ему все невысказанные слова. Донести надежду о скором возвращении назад.

Кёнсу смотрел целую вечность. А после отвернулся и двинулся следом за Чунмёном.

***

Минсок ощущал себя так, словно он вернулся во Время Сновидений. Он не мог сказать, когда он заснул и когда просыпался, и не было ли вообще всё это длинным беспробудным сном. Вся семья беспокоилась, но не высказывала даже жестом своего волнения. Лишь однажды один из старейшин подошёл и спросил, не хочет ли Минсок отправиться вместе с ними к дружественному племени на праздник Лун.

— Нет, не пойду я. Если все уйдут, кто будет присматривать за семьёй? Нет охотника ловчее меня, кто сможет прокормить семью в ваше отсутствие и уберечь от беды. Кто-то должен остаться. Да и на прошлом празднике Лун я уже бывал.

Старейшина понимающе кивнул и наказал беречь семью.

Когда отправились в путь они, Минсока отозвал к большому огню шаман их семьи. Он был уже стар, глаза его не видели ничего, кроме огня.

— Весть большая ожидает тебя. Она уже в пути. Прими её, когда настанет время.

— Это хорошая весть иль плохая?

— Ты сам это поймёшь, когда весть достигнет твоего сердца.

Минсок замолчал и посмотрел на костёр. Шаман больше ничего не говорил, но и уходить не собирался, явно чего-то ожидая.

— Дитя, я вижу твой незаданный вопрос на сердце. Если не спросишь у духов — ответа не будет.

— Можно ли принять в семью чужака, если тот явится сам? — решился Минсок.

Шаман повернулся лицом к нему, но в передёрнутых белесой дымкой глазах ничего нельзя было увидеть.

— Как ты думаешь, ветви одного дерева, что поднялись от одного ствола и выросли рядом — чужие или родные?

— Родные, — не задумываясь ответил Минсок, не понимая, к чему клонит шаман.

— Даже если одна ветвь растёт с другой стороны ствола того дерева?

— Да, родные они. Ствол же один и листья их одинаковые.

— Значит, своих семья всегда примет, откуда бы человек не пришёл. Не чужой он тебе, а семья. Кровью креплённые клятвы не разрушить даже Великим Духам. По своей воле придёт, если укажут ему сюда путь. Подожди и скоро, с дождевыми облаками, явится весть.

После праздника Лун, семья собиралась переместиться на другое место ночлега. Они уже долгое время были здесь, и вот уже менялась погода. Пора было уходить, глубже в леса, чтобы защититься. Они были заняты сбором навесов, как дозорные воскликнули:

— Сигнальный дым рядом со скалами!

Минсок и ещё несколько охотников и воинов вышли навстречу путнику. Он чувствовал некоторое волнение, из головы не уходило предсказание шамана.

— Вдали идут дождевые облака. Нужно успеть вернуться раньше дождей.

Они вышли на небольшую поляну, где уже их ждал одинокий путник.

Минсок обрадованно улыбнулся.

Он стал чуть выше и шире в руках и ногах. В глазах восторженный, всё ещё мальчишеский блеск, но во всей фигуре чувствовался сильный охотник. На плече его виднелся бледный витиеватый шрам. Оружие же и все пожитки лежали на земле.

— Кровь от крови моей, да примите в свой дом, под покровительство прародителя вашего, — громко прокричал Кёнсу.

— В чём нужда твоя? — ответил один из воинов ему.

— В том, что мой кровный друг в вашем племени, меж нами клятвой кровавой скрепленная связь. Примите меня в семью свою, как принял меня мой друг, — Кёнсу смотрел прямо в глаза Минсоку.

— Да будет так, кровь от моей крови.