Мо Жань обхватывает плечи руками, чтобы унять дрожь. Здесь холодно, и стоит мертвая пугающая тишина. Он медленно опускает голову и просто смотрит перед собой, не моргая. Сложно поверить в то, что шицзуня нет. Больше нет. Его лицо бледнее обычного, покрытое тонким слоем инея, но все такое же невероятно красивое, неприступное даже сейчас, после его смерти.
Мо Жаню хочется верить, что его шицзунь мирно спит. Вот-вот с минуты на минуту он откроет свои глаза и посмотрит на него своим сдержанным безразличным, полным льда, который не растопить, взглядом, спросит его, что он здесь делает. Он поджимает губы и ждет. Ничего не происходит.
— Шицзунь… — губы едва слушаются, когда он тихо зовет его, — шицзунь… ты правда спас меня? Если ты не кивнешь, я не поверю.
Ответа, конечно, не следует. Мо Жань злится. Прошло столько лет с тех пор, как он привык его ненавидеть, привык презирать человека, уничтожившего его жизнь, и что же теперь?
Кого ему теперь ненавидеть? Кого презирать?
Ответ находится без труда, вертится на языке, пугает до безобразия.
Он ошибся. Всю свою прошлую жизнь он прожил неправильно. Он уничтожил, растоптал, унизил человека, который заботился о нем больше всего.
Осознание ударяет в голову, будто молотком бьет, и заставляет подкоситься ослабевшие ноги. Он шумно падает на колени и хватается за стенку гроба, смотря ему в лицо.
— Шицзунь… — голос дрожит, по щекам скатываются слезы, контролировать которые он уже не может, — вставай, пожалуйста, вставай.
В глубине души он знает, что Чу Ваньнин не встанет, он мертв, но отказывается в это верить. Ему нужно сказать, ему важно, чтобы тот знал, что Мо Жань его не ненавидит. Больше нет.
— Пожалуйста, шицзунь, — его пальцы цепляются в покрытое инеем, ледяное запястье, — дай мне шанс.
Чу Ваньнин второго шанса не дает, как и Мо Жань когда-то, в какой-то уже далекой, такой чужой прошлой жизни не дал этого шанса ему. Крупные капли слез падают на пол, согревая своим теплом замерзшие щеки.
В ответ лишь удушающая тишина. Он никогда не скажет этих слов ему лично, никогда не узнает ответа на них. Мо Жань отворачивается от Чу Ваньнина — видеть его лицо таким нестерпимо больно — и облокачивается спиной о стенку гроба, опуская голову.
Ни в одной из своих жизней по-настоящему он не хотел, чтобы его шицзунь умирал. Ни в одной из своих жизней Мо Жань не представляет, кем он является без него.
Он еще долго сидит так на месте, зарывшись пальцами в своих волосах и давится приглушенными рыданиями, пока глаза обессиленно не закрываются. Холодно и хочется спать.
Мо Жаню снится сон.
Он открывает глаза от теплого порыва ветра, ласкающего лицо. Яркие солнечные лучи, пробравшиеся сквозь крону дерева, ударяют по глазам, заставив его зажмурится и прикрыть лицо рукой.
— Ты проснулся, — когда он слышит мягкий и глубокий голос над своей головой, сердце забивается словно сумасшедшее и подскакивает к самому горлу, не давая ни вздохнуть, ни слова сказать. Это реальность? Или сон? Возможно, смерть Чу Ваньнина ему на самом деле приснилась, и сейчас все хорошо?
Он подрывается с его колен, скидывая с себя накидку, которой он бережно был укрыт, и резко разворачивается в его сторону, широко раскрыв глаза. Без всяких раздумий, он кидается Чу Ваньнину на шею, крепко сжимая в своих объятиях. Длинные пальцы путаются в темных волосах, и Мо Жань с усердием вдыхает такой знакомый ему запах из прошлого. А он такой теплый, живой, осязаемый — становится страшно, что сейчас он растворится, снова исчезнет.
— Шицзунь!
— Что ты делаешь? — он слышит в голосе Чу Ваньнина нотки раздражения и стали, а в душе искренне радуется, что снова может его слышать, тут же отстраняется, но не отводит своих темных мерцающих глаз.
Чу Ваньнин, сидит перед ним ровно, все с таким же нечитаемым взглядом, смотрит холодно, губы сжаты в тонкую линию. Если бы теперь Мо Жань не знал, какая забота под этим всем кроется, то снова бы был полон злобы и обиды.
— Шицзунь, — Мо Жань улыбается и неловко чешет голову, опуская взгляд. — Доброе утро.
Он продолжает сидеть неподвижно, лишь если приглядеться, то можно заметить, как подрагивают его ресницы и колышутся пряди волос от легкого ветра. Мо Жаню слепит глаза и смотреть больно так же, как на солнечные лучи в небе.
Он должен сказать, думает он себе. Возможно, другого шанса не будет. Возможно, это сон, другая жизнь, перерождение, или еще черт знает что, но он должен.
— Прости меня, шицзунь, — тихо говорит он, еле губами шевелит. — Этот ученик был не прав. Я не ненавижу тебя. Никогда не ненавидел.
Порыв ветра вихрем проносится над ними, заставив шелестеть листья на дереве и тонкую траву у их ног. Губы Чу Ваньнина медленно приходят в движение, что-то проговорив, одну короткую фразу, которая не долетает до ушей Мо Жаня.
Он хочет спросить снова, но не может произнести ни слова, голос его не слушается. Мо Жань тянет руку к Чу Ваньнину, но яркая картинка перед ним неумолимо меркнет.
Он снова открывает глаза и подскакивает на кровати, оглядываясь кругом. Он находился в своей спальне. Мо Жань тяжело дышит, вытирает со лба ладонью выступивший пот и подходит к приоткрытому окну, вдыхая прохладный воздух.
Его шицзунь мертв. Второго шанса не будет.