У меня совершенно нет времени. Ни на что. Нет времени, чтобы остановиться и передохнуть; нет времени, чтобы посмотреть наверх и улыбнуться солнцу. У меня нет на это времени.
И, знаешь, я безумно рад этому, потому что за последние семнадцать месяцев солнце успело выжечь мне глаза, облака надоели, простые будни застряли в горле, вызывая болезненный спазм.
Сейчас я бегу, спасаю, спасаюсь, вытаскиваю занпакто, размахиваю им, прыгаю, падаю, встаю и снова бегу. И у меня совершенно нет времени, чтобы обернуться и посмотреть на тебя. Однако я прекрасно знаю, что ты рядом, близко — я даже могу слышать твоё напряжённое сопение.
Войны делают нас сильнее, закаляют дух, позволяют натренировать как тело, так и разум. Битва с другом плечом к плечу помогает осознать, насколько он тебе дорог — ты беспокоишься, защищаешь, подстраховываешь. И тут тоже совершенно нет времени, чтобы что-то обдумать, прийти к какому-нибудь решению.
Действовать — быстро, на инстинктах; рубить — с плеча, насмерть; защищать — неистово, бездумно.
У меня нет ни капли свободного времени, даже чтобы просто подумать.
Обычно.
Однако я с удивлением понимаю, что сейчас — вот именно в это мгновение — можно расслабиться, оглянуться и увидеть тебя. Ты сидишь на тумбочке, поджав ноги, — такая маленькая и серьёзная, что хочется подойти и потрепать тебя по голове. Но за такое ты можешь и по шее накостылять, поэтому я просто пользуюсь выдавшейся свободной минутой и во все глаза смотрю на тебя.
За время нашего отсутствия ты изменилась. И это не пустой комплимент, потому что ты действительно изменилась не столько внешне, сколько духовно. Реяцу, исходящая от тебя, значительно возросла, поэтому её можно уловить без труда — ты ещё не умеешь толком её скрывать, но упорно тренируешься — с собой, с Ренджи, с Бьякуей, стремясь овладеть собственной силой, подчинить её. И я абсолютно уверен, что у тебя всё получится, потому что ты, Рукия, невероятно сильный человек.
Я чуть поворачиваюсь, сидя на кровати, чтобы лучше тебя видеть, а ты не обращаешь на меня ни малейшего внимания, продолжая вчитываться в строчки лежащего у тебя на коленях учебника. Губы чуть шевелятся, когда ты читаешь, но ни звука с них не срывается. А потом ты удовлетворённо хмыкаешь и делаешь пометку на полях. Я улыбаюсь, но понимаю это лишь многим позже, когда уголки губ начинают побаливать.
Я ведь совсем разучился улыбаться… без тебя.
Осознавая это, я немного пугаюсь, но тут же ощущаю, как меня внутри затапливает невероятное чувство — тёплое и родное. Снова почти безудержно хочется подойти к тебе, положить руку на голову и растрепать чёрные короткие волосы. Мне так хочется, Рукия, хочется сказать, что тебе идёт новая причёска, хоть ты и похожа теперь на неуклюжего мальчишку. Ещё хочется спросить, что же ты делала всё это время там, в Сейрейтее; узнать, как дела у остальных капитанов и лейтенантов; поинтересоваться, какие именно тренировки ты использовала, чтобы добиться поста лейтенанта в отряде Укитаке. И я хочу задать все эти вопросы не потому, что мне нечего сказать — в том-то и проблема, что есть. Всё это нужно, чтобы отвлечься от мыслей, ведь тебе необязательно знать, как скучно протекали мои дни, как я на время абсолютно потерял себя. Не нужно знать, что я одно время избегал друзей, чтобы они не напоминали мне ежеминутно о том, каким беспомощным и бесполезным я стал с тех пор, как потерял свою силу. Я не хочу, чтобы ты знала, насколько сильно я погряз в этой беспросветности, позволяя себе опуститься до банального нытика, который смотрит на календарь и мечтает проснуться через день, через неделю, через год, через жизнь — лишь бы сбежать подальше от собственной никчёмности.
Ещё я уверен, что если начну говорить, то обязательно выложу, как я скучал всё это время. По войнам, битвам, опасностям… по тебе. Представлял каждую свободную минуту, как ты там, вспоминал наши приключения, твой голос и улыбку, твои тумаки и слова, которые, несмотря на всю опасность ситуации, могли вернуть мне уверенность в себе.
Почему, Рукия, почему ты всегда говоришь именно то, что я хочу услышать?..
Ты удивлённо оборачиваешься и смотришь на меня, и я с ужасом понимаю, что задал этот вопрос вслух.
— Что ты имеешь в виду? — чуть склонив голову набок, спрашиваешь ты.
— Ничего, — с наигранной беззаботностью отвечаю я и улыбаюсь в ответ на твой подозрительный взгляд.
И ты вдруг тоже улыбаешься. Задорно и заразительно, будто всё понимаешь.
Я чувствую, как в горле катаются слова. Всего пара слов.
«Я скучал, Рукия».
Но произносить это нельзя, потому что следом я выложу и остальное. Я не хочу, правда не хочу, чтобы ты знала, что творилось у меня внутри всё это время. Я умею сохранять невозмутимость, в то время как внутренности будет разрывать. Ты научила меня этому.
Ты смотришь на меня, не отводя взгляда, даже почти не моргая. И я смотрю на тебя.
«Я скучал по тебе, Рукия».
Ты опускаешь веки. Медленно, очень медленно, а затем снова смотришь прямо мне в глаза.
Это мгновение длится почти вечность, но заканчивается в одну секунду.
Раздаётся, и ты вздрагиваешь, хватаешь вибрирующий телефон. Ниточка рвётся, я выдыхаю, но уже в следующее мгновение ты оказываешься возле моей кровати и распахиваешь окно.
— Ичиго!
Нет, не говори. Я прекрасно знаю, что отдых закончился. И улыбаюсь, понимая, что в следующие несколько часов у меня совершенно ни на что не будет времени, потому что нужно бежать, доставать занпакто, отмахиваться от ударов, разить Пустых, защищать, спасать, оберегать сон Каракуры от посягательств. Не будет времени даже на то, чтобы обернуться и убедиться, что с тобой всё в порядке, потому что теперь беспокойство за тебя — это оскорбление лейтенанта.
Я запрыгиваю на подоконник и ещё секунду посвящаю тому, чтобы посмотреть на твоё сосредоточенное лицо. А потом срываюсь с места.
И, знаешь, Рукия, я чувствую себя абсолютно счастливым даже не потому, что ветер свистит в ушах, а мышцы начинает тянуть от предвкушения драки. Я счастлив потому, что рядом есть ты и что у меня совершенно нет времени, чтобы сказать тебе об этом.