Ты так прекрасна со спины, Джунко. Твоя напряжённость, эти прямые плечи… Даже в полной тьме ты остаёшься собой, Джунко и единственное, о чём я жалею — о том, что не могу видеть твою улыбку. Но мне хватит и твоего затылка. Мне хватит и твоей тени. Но, не буду скрывать, я хочу всю тебя. Хочу созерцать со всех точек. Фотографы вечно снимали тебя лишь спереди, и я никогда этого не понимала. Ты прекрасна со всех сторон, но их интересовало лишь твоё лицо. Мне всегда казалось это скучным. Но моя скука ничто по сравнению с твоей.
Я была скучна тебе, сестра. И, готова поспорить, скучна до сих пор. Я думаю, что даже моя смерть не была тебе интересна.
Но я никогда не могла понять, как развеселить тебя. Всё, что я делала, ты предвидела даже с закрытыми глазами. Я была такой же, как все. А ты хотела, чтобы я была как ты. Непохожей, непредсказуемой… Той, кем ты могла бы гордится. Ты испытывала меня, а я раз за разом проваливалась. Я так и оставалась тихим шорохом в твоей жизни, а ты хотела сделать из меня взрыв.
Такой же громкий, такой же яркий, такой же отчаянный. Но у тебя не вышло.
Потому что человеку никогда не стать богом. Жаль только, что я понимаю это только сейчас, когда для меня всё уже кончено, а тело моё, которое даже в твоём костюме даже близко не похоже на твоё, убрано в холод.
Кому-то так и суждено остаться шорохом. Но и взрывы долго не живут. Это я тоже понимаю поздно. Взрывы слишком яркие для этого мира, пусть даже их и много. Рано или поздно гаснут и они, оставляя после себя либо умеренный огонь, либо сразу пепел.
Ты, конечно, мгновенно достигла конечной стадии, едва посчитала, что это принесёт тебе больше отчаяния. И в итоге от тебя остался лишь шорох, который, конечно же, больше не потревожит прекрасного будущего надежды.
От меня же не осталось ничего. Даже в посмертии ты меня превосходишь.
Но я уверена: в новой, следующей жизни ты будешь такой же прекрасной. Ты не оставишь этот мир просто так. Ведь ты не согласна с тем, что шорохи должны оставаться шорохами.
Но я до сих пор не понимаю этого.