Труднее всего Сонии даётся грустить.
Она ведь принцесса, принцесса должна показывать не то, что каждый имеет право на плохие дни и черные полосы. Последняя принцесса, которая пыталась это показать, разбилась в автокатастрофе. Не сказать, что Невермайнд боится смерти после всего того, что она пережила, но такой бунт не совсем в ее стиле. Она привыкла бунтовать, исследуя оккультные ритуалы и анализируя серийных убийц, когда вроде как должна изучать политологию и воинское ремесло - тоже очень далёкие от реальности вещи.
Сейчас Сонии даже кажется, что в реальности она никогда и не жила. Родилась Сония Невермайнд лишь несколько месяцев назад, когда очнулась в неоновой капсуле в окружении отдаленно знакомых лиц. И сейчас она пытается жить со всем тем грузом, который успела закинуть себе на плечи до своего рождения. Жить так, как она привыкла, как она должна.
Как принцесса.
Труднее всего жить как привыкла с призраком своего народа, который добровольно отдал ей свою многоликую жизнь.
Поэтому Сония понимает, что ей придется научиться грустить, в противном случае ее плечи сломаются и рухнут вниз, а ведь родилась она совсем недавно; слишком рано позволять себе умирать.
Сония Невермайнд - гордая принцесса.
Для своей грусти она выбирает самые красивые места. Необитаемый пляж, край холма, тропки, ведущие в гору. Она не боится пачкать красивые чулки, туфельки и платья, это тоже - часть бунта Сонии Невермайнд, будто бы весь ее народ следит за каждым ее шагом и оценивает. Хотя единственная, кто что-то в себе оценивает и сравнивает, это она сама. Это ее привычка, которую вбили гвоздями ещё давно. Так надо. Так принято.
Сония садится куда-нибудь на солнечное место и растворяется взглядом в небе, в отдаленном, глухом шуме воды. Она чувствует, как нити, которыми сама привязала к сердцу большой камень, натягиваются, потому что сейчас она очень хочет скинуть этот камень куда-нибудь в пропасть; но вместо облегчения нити стягиваются и режут сердце в глупый серпантин, создают иллюзию, что все ещё хуже, чем ей казалось до этого. Настолько сильную, что Сонии тяжело дышать.
Она совсем не против, когда ее находят Гандам и Казуичи. Она улыбается им, так же, как и всегда. Безлико. Очаровывающе. Как принцесса. Быть может, она и хочет показать что-то другое, но ее губы помнят только это. Когда они тянутся, нити тянутся вместе с ними, играя с сердцем, как с какой-то дешёвой марионеткой.
Сония думает, что это отвратительно. Она благодарит небеса за то, что ни Гандам, ни Казуичи не видят этого своими глазами.
Казуичи валится рядом, улыбаясь так, как сама Соня хочет улыбаться. Гандам садится с другой стороны - аккуратно, чтобы ни один из его Ангелов Разрушения не свалился на большой валун, на котором Сония Невермайнд учится грустить. Хомячки сами быстро бегут к Соне на юбку и там устраиваются в темных складках, Джам-Пи перелезает через них на колени Соде. Раньше Гандам пытался объяснить им, что это как минимум невежливо, но Соня и Казуичи смогли убедить его, что его животные ничуть не мешают.
Они ничего не говорят ей; просто сидят рядом, разгоняя бесчеловечную тишину и наполняя пустое пространство своей, уютной, теплой. Соня снисходительно улыбается и тянет к ним руки. Казуичи Сода и Гандам Танака - не бунт Сонии Невермайнд, хотя ее королевская семья подумала бы совсем по-другому. Казуичи Сода и Гандам Танака - это от сердца, наконец-то по-настоящему.
Сода первым кладет ей на плечо голову. Ее колет розовыми волосами, она неслышно и незаметно смеётся. У него очень горячие, шершавые руки, которые тянутся через талию в зелёном платье и, схватив Танаку за его плащ, тянут на себя, на Соню. Да. Это то, чего она хочет так сильно, почти сильнее всего на свете в данный момент. Чтобы неуклюжий Гандам Танака, гораздо менее смелый, чем панк с другой стороны, неуверенно обнял ее.
– Знаешь, - Сода первым режет воздух, пробуждая принцессу ото сна. - Никогда не видел, чтобы ты плакала.
Что-то, ворча, идёт собирать ее сердце обратно, когда она слышит простое "ты", а не фанатичное "мисс Соня". Она рада, что хоть кто-то из них троих борется с собой и растет.
– Неожиданно будет слышать это с моей стороны, но, - у Гандама голос тихий и низкий; он только привыкает говорить то, что хочет и то, что думает. - Но я тоже.
Соня снова улыбается и касается пальцами его шарфа, понимая, что оба раскусили ее состояние. Ей нравится наблюдать за Гандамом, за его осторожностью, которая перерастает не в страх, который она привыкла видеть ещё давно, а в неуклюжесть, в смущение. Ему тоже трудно, он тоже недавно родился, и она понимает. Соня очень ценит эту неуклюжесть: ей кажется, что она до сих пор не знает наверняка, каков тот, кто называет себя Темным Лордом, в шутку и всерьез. Но она узнает, обязательно.
Не задевая грызунов, она тянет бледную руку к пальцам Гандама, ощущая его бинты и пластыри, скрывающие результаты заботы о животных. У них своя история, живая, теплая; история какого-нибудь животноводческого клуба, может, даже на крыше школы, история школьных обедов и этих красивых бенто, которые она видела в аниме. Соня знает, что ни у Гандама, ни у Казуичи не было таких бенто, но все равно представляет их, эти эстетичные коробочки, наполненные несуществующей родительской любовью. История на руках Гандама молчит, позволяя только смотреть на себя, в то время как история Сонии Невермайнд кричит ей на уши умирающим стадом, которое слишком сильно доверилось короне на ее голове.
Она чувствует, как неуклюжесть Гандама Танаки выпрямляет ему плечи, чтобы он якобы не мешал ей, и как он неравномерно краснеет. Казуичи тоже это замечает, беззлобно улыбаясь. При иных обстоятельствах он бы выстрелил чем-то острым и смешным, отвлекая Гандама от того, к чему тот не привык.
– Не знаю, - пожимает она плечами. - Плакать... Не принято?
– Не принято? - Сода склоняет голову, и она чувствует серёжку в его ухе на своем плече. Он пытается посмотреть на нее и вызывает у Сонии улыбку. - Кто сказал?
Он просто смотрит на нее, дует щеки, или смеётся, или щурится от солнца, а она уже улыбается. Ей это нравится, это - то, чего у Сонии никогда не было. Она не сбегала из замка, чтобы гулять с кем-то простым, кем-то, кто всегда хотел просто работать с двигателями. А теперь оказалось, что замок сбежал от нее.
– Персоны королевских кровей должны показывать свою скорбь только словами, не теряя при этом лица, - ее голос плавно выносит на берег Джаббервока что-то из прошлой жизни, в которой у нее были родители, страна, строгие учителя, в которой она сама была чем-то. Кажется, символом надежды. Видимо, никудышным.
Гандам смотрит на нее, они играют в гляделки, где на кону утверждение, что принцессы не плачут. Соня проигрывает - она качает головой и неслышно смеётся, переводя внимание на что-то другое, что угодно, кроме подкатывающего к горлу комка. Она заправляет за ухо прядку, улыбается, хмыкает, поднимает глаза и делает вид, что рассматривает небо, играет пальцами со складками пушистого платья, чешет одного из хомяков за ухом и так отчаянно держится за нитки, которые только пару минут назад хотела отпустить, что самой становится тошно. От незнания, что ей нужно.
Наверное, Соне просто страшно отпускать камень с сердца. Наверное, ей кажется, что вместе с ним она оторвёт часть себя, а это очень больно.
До своей смерти и рождения в неоновой капсуле, принцессе не было покоя даже в собственной королевской комнате. Единственное, что могло хранить детские слезы (которых, к слову, было очень и очень мало), это подушка и одеяло. Это уголок, в котором было тепло, но все ещё пусто. Сейчас ее окружают Гандам и Казуичи, теплые, живые, касающиеся ее рук, играющие с волосами, шепчущие какие-то милые вещи. Соня отдаленно понимает, что ей нечего бояться, что отпустить будет не так больно, что теперь у нее есть поддержка, которая не даст оторваться кусочку ее сердца.
Она чувствует, как рука в бинтах, которую держала последние несколько мгновений, так же аккуратно перестраивается, и теперь уже по ее тонкой, чистой ладони пальцы Гандама выводят какие-то узоры. В эти моменты Соня сама становится не менее неловкой; хлопая ресницами, она исступленно смотрит на прикосновения, она слышит, с каким звоном что-то внутри нее летит вниз. Вот-вот ей станет легче, потому что, даже если придется падать, у принцессы есть руки, которые ее поймают.
Соня чувствует, как по щеке ползет холодная слезинка. А в носу уже внезапно хлипко, с чем-то солёным; она боится шмыгнуть, потому что это разобьёт образ сильной холодной принцессы, но ощущает, что Гандам притягивает их двоих, все ещё наверняка переступая через себя в плане прикосновений.
Соня всхлипывает. Слезы выпускают в воздух горечь, сожаления, страх, безумие. Отчаяние. Она чувствует, как Казуичи ведёт щекой по плечу – кивает, принимая ее слезы и плач, который она вытирает кулаком, и как молча берет ее руку в свою, не прерывая всхлипывающий голос. Как Гандам кладет голову на ее бант и аккуратно касается его губами, шепча что-то тонкое и незаметное.
Соня плачет, впервые за такое долгое время. Соня плачет, зная, что теперь ее воспоминания никто не отберёт. Соня плачет, помня, что она сделала со своей страной. Ей станет легче; это обещают руки, за которые она держится, и свободное от камней сердце.
Соня плачет, зная, что она сделает все, чтобы это исправить.
Тогда, когда будет готова. Когда они все будут готовы.