Мори стоит у окна в своем кабинете, смотрит на простирающийся под его ногами город, зловеще утопающий в сумерках. В Йокогаме уже давно неспокойно, но нынешнее положение дел заставляет тревожиться даже такого невозмутимого человека как он.
— Ринтаро! — Элиза сегодня на удивление молчалива, но к концу дня, по всей видимости, ей это наскучило. — Я хочу играть!
Жесткое выражение лица, залитое закатными лучами солнца, сменяется искренней улыбкой — никто бы никогда и не подумал, что босс Портовой мафии умеет так кому-то улыбаться.
— Элиза, милая, — щебечет Мори, — дай мне десять минут, и я с тобой поиграю.
Элиза дует пухлые щечки и хмыкает на его слова. Разворачивается на каблуках и уходит в дальний угол кабинета, громко топая и всем своим видом показывая, что тот ее очень огорчает.
Мори слышит приглушенный стук в дверь.
— Войдите! — произносит он, вновь поворачиваясь к окну.
Дверь открывается, и в кабинет заходит Чуя. Он поспешно кланяется у порога и проходит в центр комнаты, останавливаясь у стола.
— Вызывали, босс?
— Вызывал, — Мори кивает и краем глаза смотрит на Чую.
Выглядит он, мягко говоря, не очень: Мори с лёгкостью может все понять по бледному осунувшемуся лицу и пролежням под глазами, но ничего ему на этот счёт предпочитает не говорить. Не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответов, по крайней мере, произнесенных вслух. Мори не идиот, а Чуя попробует соврать.
Чуя служит Портовой мафии уже много лет, но еще ни разу ему не удавалось угадать настроение босса — он даже не пытается предсказывать тему разговора, если не знает о ней заранее. Сейчас он не знает.
— Вы о чем-то хотели поговорить?
— Присаживайся, — мягко говорит Мори, указывая на кресло у стола.
Чуя молча повинуется, наблюдая за тем, как босс наконец отходит от окна и садится напротив, по-хозяйски раскидывая руки на подлокотники. Смотрит на него абсолютно нечитаемым взглядом, и Чуе хочется отвернуться — он научился стойко его выдерживать, но каждый раз чувствует себя неуютно.
— Как дела? — Мори склоняет голову набок и чуть заметно улыбается.
— За последние два дня зараженных стало меньше, босс. По возвращении на базу все тщательно проверяются на наличие вируса. Отчет предоставлю завтра с утра на собрании, — без запинки отвечает Чуя.
— Подвижки радуют. Нам совершенно не нужно, чтобы они проникли в сердце мафии — сюда, иначе нам конец. Ты же понимаешь, как это важно? — в его словах слышится предупреждение, и Чуя уверенно кивает. — Я уже потерял «Черных Ящериц», не хочется потерять еще и свою лучшую боевую единицу в твоем лице.
— Я предельно осторожен. Со всеми. «Черных ящериц» застали врасплох. Сейчас мы подготовлены к нападению.
— А у тебя… — окидывает его заинтересованным взглядом Мори, — как дела?
Любопытство берет свое.
— У меня? — Чуя непроизвольно вскидывает бровь. — Нормально, босс, — как и думал — врет. Вот же засранец.
Мори удовлетворенно кивает и поджимает губы, будто что-то обдумывая. Чуя прекрасно понимает, что его вызвали сюда не для того, чтобы вести праздные беседы или спрашивать про количество зараженных вампиризмом, о которых тот узнает из отчета через несколько часов — здесь что-то другое. Но что?
Чуе кажется, что в тишине проходит целая вечность, но он молча ждет, когда Мори наконец заговорит — был бы на его месте кто-то другой, Чуя бы уже взбесился. Он не из самых терпеливых — так уж вышло.
— Сегодня я общался с господином Фуказавой — директором Вооруженного детективного агенства, — как будто Чуе требуется уточнение. — По его словам Дазай-кун скоро будет на свободе, — задумчиво произносит Мори, закидывая ногу на ногу, и откидывается на спинку кресла. — Если, конечно, Достоевский не прикончит его раньше. Он бы нам оказал большую услугу: Дазай-кун еще та заноза в заднице, согласись? — он усмехается, заметив, как у Чуи под чокером дрогнул кадык, и продолжает. — Но, к превеликому сожалению, всем нам сейчас нужно, чтобы все произошло с точностью да наоборот.
— Понимаю, — на самом деле ничерта он не понимает. К чему он ведет?
— Но, если Дазай-кун умрет, ты останешься без «Порчи», — размышляет вслух Мори.
— Дазай не умрет, — усмехается Чуя, ловя на себе удивленный взгляд босса. — Он живучий как таракан.
— Ты прав, но у него сильный противник, кто знает, чем закончится эта очередная их игра, — равнодушно пожимает плечами Мори. — В прошлый раз ему едва это не стоило жизни. Если бы конечно ты там не оказался весьма вовремя.
— Я защищал город, — Чуя хмурится, вспоминая события той ночи.
— Я знаю, и я очень рад, что в моих рядах есть такой человек, как ты. Но в этот раз я прошу тебя воздержаться от вмешательства до моего личного распоряжения, которого, скорее всего, не поступит. Ты мне нужен с «Порчей» или без нее. Дазай уже много лет головная боль Вооруженного детективного агентства, а не наша.
— Вы не собираетесь им помогать? — спрашивает Чуя. — Не думаю, что кучка одаренных может справиться со всем этим. На кону не только жизнь Дазая.
— Я не говорил, что я не буду помогать, — качает головой Мори. — Мы с господином Фуказавой обсудили некоторые детали, но ты там задействован не будешь. Если что-то понадобится, я тебе сообщу.
— Но… — Чуя уже было хочет возразить, но Мори его прерывает.
— Надеюсь, мы друг друга услышали.
— Да, босс, — Чуя неохотно кивает.
— Можешь идти.
Чуя встает с кресла и кланяется Мори. Разворачивается и твердым шагом направляется прочь из кабинета.
На время бедственного положения все члены мафии расположились в этом здании и были распределены по комнатам. Никому не разрешалось покидать его без приказа, как и не разрешалось ходить по одиночке. Чуя проходит мимо поста охраны, жмет кнопку лифта, нетерпеливо топая ногой.
— Доброй ночи, Чуя-сан! — Чуя коротко кивает охраннику и шагает в кабину лифта.
Оказавшись в комнате, он, наконец, позволяет себе выдохнуть: закрывает дверь на ключ и медленно спускается по стенке, закинув голову к высокому потолку. Отчасти, он понимает приказ Мори и желание того сохранить ему жизнь. Если посмотреть на ситуацию здраво, смерть Чуи очень сильно ударит по состоянию Портовой мафии. После понесенных ими потерь, после обращения «Черных ящериц» — эти опасения вполне себе справедливы. Но клокочущее чувство неправильности и раздражения не дают Чуе принять этот приказ как должное.
Вокруг творится черт-те что, и никто понятия не имеет, как это остановить, в то время как Чуя должен отсиживаться в стороне только потому, что может пострадать. Если это не остановить, то неизбежно пострадают все, в том числе и он сам.
Чуя подходит к бару и открывает дверцу, бегло оценивая его содержимое. Взгляд цепляется за коллекционную бутылку вина, которую он урвал по счастливой случайности будучи в Италии, и останавливает свой выбор на ней.
— Опять заставляешь меня опустошать свои лучшие запасы, — недовольно бурчит себе под нос. — Когда ты выберешься — я тебя убью.
Чуя поджимает губы и хмурится, потому что был уверен, что причина его злости в бездействии, но слова срываются с губ быстрее, чем он успевает их обдумать:
— Точно убью.
Чуя свободной рукой подцепляет бокал и пачку сигарет с кухонной тумбочки, которая всегда есть на такой вот случай, и направляется к журнальному столику. Наливает в бокал вино, усаживается на диван, щелкает плохо работающей зажигалкой у сигареты — получается раза с пятого. С непривычки горло дерет: Чуя нехотя морщится и выдыхает дым в потолок — не курил никогда особо, нечего и начинать.
Что, если Мори прав? Чуя знает Дазая достаточно хорошо — по крайней мере, ему хочется в это верить. Вокруг Дазая, пока он был в Портовой мафии, всегда умирали и страдали люди, все горело ярким пламенем, но, благодаря его уму и холодному расчету, он всегда выживал. Иронично для человека, который пытается свести счеты с жизнью чаще, чем дышит, не так ли? Но что, если сейчас этого не произойдет? Что, если Достоевский его взаправду переиграет?
Чую, по правде говоря, жизнь Дазая должна интересовать ровно настолько же, насколько она интересует его босса — он нужен лишь для использования «Порчи». Только и всего. Так бы было правильно.
Только вот в отношениях Дазая и Чуи с самого начала ничего правильного не было.
Они никогда не ладили: будучи напарниками, и уж тем более после. Но по какой-то из миллиона непонятных до сих пор причин, о которых Чуя старается не думать — Дазай был единственным человеком, которому он доверял самое ценное, что у него было — свою жизнь. Каждый раз, когда он на поле боя активировал «Порчу», в его голове даже не возникало такой простой, разумной, правильной мысли о том, что тот его просто не спасет. Чуе казалось это суждение таким же глупым, как сегодняшнее суждение Мори о том, что Дазай не вернется из тюрьмы. Возможно, не такие уж они и глупые оба.
Дазай убивал. Убивал много. С особым изяществом, будто это приносило ему удовольствие или не приносило ничего вообще. Он то смеялся как безумный, то его выражение лица было до пугающего безразличным и пустым — будь то руки запачканные в крови злоумышленника или ни в чем неповинного ребенка, которому просто не повезло родиться не в той семье. Дазаю бы не составило труда убить Чую в любые из тех разов, когда тот от него зависел — ради того, чтобы понаблюдать, как скоропостижно жизнь будет покидать Чую. Просто потому что не успеет. Просто потому что больше не захочет его спасать.
Возможно, Дазаю приносило удовольствие наблюдать за тщетными попытками Чуи огрызаться и давать сдачи. Возможно, тут что-то другое, о чем Чуя никогда не узнает. Потому что Дазай прав: он знает Чую как облупленного, он у него как на ладони, как бы тяжело не было это признавать. Но сам Чуя… знает ли он Дазая хотя бы немного? Хотелось бы верить.
У Чуи в подчинении сотни людей, он им доверяет все, кроме собственной жизни. Они доверяют ему свои, а он свою — только себе. Ну, или от случая к случаю, Дазаю. Ловить себя на этих мыслях неприятно — это же, мать его, Дазай — последний человек на планете Земля из его окружения, которому можно верить. Этот факт Чуя о Дазае знает наверняка.
Он берет в руку бокал и делает глоток. Терпкое вино стекает по горлу, согревает внутренности, но не приносит никакого удовольствия. Нужно было открыть что-то не такое дорогое: впору для оплакивания того, кто еще не умер. Впору для Дазая. Чуя понимает, что его не так заботит факт того, что Мори не учитывает его в плане. Еще меньше его заботит, что без Дазая у него не будет возможности пользоваться «Порчей» — это огромная потеря лично для него и организации, но он справится и без нее. Стоит только захотеть и стать еще сильнее.
Впервые в жизни он позволяет себе почувствовать этот первобытный страх, который он уже испытывал раньше, но всегда игнорировал, заталкивал на самые задворки, потому что это неправильно — такое к Дазаю чувствовать.
Страх, что в этот раз Дазай умрет, и никто с этим ничего уже сделать не сможет.
Что тогда будет с Чуей? Что он почувствует, а чего чувствовать не должен? Сама мысль о том, что его жизнь изменится после того, как Дазая не станет — пугает. А ведь он еще даже не умер!
Сколько бы раз Чуя не грозился убить его собственными руками, всерьез хотел сделать это только один раз — когда Дазай его бросил. И то, наверняка бы не смог. Нет, точно бы не смог.
Чуя смеется в бокал и закуривает еще одну сигарету.
— Когда ты ушел, стало легче, — говорит ему каждый раз. — Спокойнее, лучше, правильнее. Я открыл по этому поводу лучшую бутылку вина 89 года, вот так я был счастлив.
Внутри обиженный восемнадцатилетний пацан кричит: Когда ты меня бросил, я напился до беспамятства и проспал сутки.
— А ты говорил, что к этому симпатичному чокеру, — Дазай легким взмахом руки указывает на его шею и улыбается от уха до уха — видит насквозь, у него вместо взгляда долбанный сканер, — не прилагается поводок. Ты, Чуя, парень простой, либо никак, либо со всей отдачей. И что же ты теперь делать будешь, когда я больше не в Портовой мафии? Больше не твой напарник. Как собираешься бороться со своими привязанностями?
— Я убью тебя, — зло отвечает Чуя.
— С нетерпением буду ждать, — Дазай разворачивается к нему спиной и машет рукой. — Только у меня одна просьба: давай разопьем перед этим хорошую бутылку вина из твоей коллекции — не чужие же друг другу люди. Ты знаешь, как меня найти.
Чуя знает, но никогда не ищет.
Дазай сам его всегда находит или Мори делает ему «одолжение» в виде временного сотрудничества, когда их работа предполагает вероятное использование «Порчи».
— Чу-у-я-я, — Дазай произносит его имя так, как его не произносит никто — просто не посмеет. Растягивает гласные — повторяет, повторяет, повторяет — будто пробует на вкус. — Чу-у-я, ты чего такой недовольный? — спрашивает с напускной обидой. — Так давно не виделись, давай проведем вместе побольше времени!
У Чуи натягивается каждая мышца на теле, когда он слышит тихие шаги за спиной — Дазай подбирается ближе как чертова змея, готовая в любой момент напасть, пока не останавливается в достаточной близости, чтобы Чуя мог остро почувствовать его присутствие. Он сжимает руки в кулаки и поджимает губы — так и хочется развернуться и ебнуть придурка, но он лишь медленно выдыхает и разворачивается. Разжимает кулаки и расслабляется. Дазай только и ждет от него привычной, предсказуемой, такой правильной для их взаимоотношений реакции — не дождется.
— Дазай, — он скалится и задирает голову, смотря в это улыбающееся лицо из-под полей своей шляпы, — ты хрен ли доебался до меня? Слишком самонадеянно произносить такие слова вслух.
Взгляд Дазая отчего-то Чуе всегда было выдерживать сложнее, чем взгляд Мори. Он спешит отвести свой.
— Давай покончим с этим поскорее.
— Так спешишь от меня отделаться, Чуя? Неужели песик совсем не скучал по хозяину? Я вот скучал!
К черту.
Возможно, его реакция и предсказуемая, но действительно самая правильная для их взаимоотношений. Он разворачивается и бьет точно в нос. Дазай по какой-то причине не уворачивается, но Чую это беспокоит меньше всего.
— Сдохни уже!
Какая ирония: Чуя желал смерти Дазаю за все семь лет их знакомства — не сосчитать сколько раз, а сегодня сидит в полумраке своих апартаментов и давится самым дорогим вином в своей коллекции, ощущая этот всепоглощающий страх. Страх перед смертью человека, который годами его изводил, обманом заставил вступить в Портовую мафию (это не то, о чем Чуя жалеет), заставил зависеть от него (это то, что Чуя ненавидит), а потом просто ушел (это то, за что Чуя никогда не сможет его простить).
Он ни раз задавался вопросом, какого черта он вообще реагирует. Какого черта его вообще задевают слова Дазая — ведь ясно как днем, что тот пытается вывести его на эмоции. Дазай из тех людей, которому доставляет удовольствие выводить других, манипулировать ими, смотреть, как перед ним теряют самообладание — будто потери контроля «Порчи» недостаточно.
Есть вопросы, которыми лучше не задаваться, думает Чуя. Есть ответы, которые давать себе опасно. Все, что связано с человеком по имени Дазай Осаму — опасно по определению. Многие в Портовой мафии знают Дазая, как одного из самых жестоких и беспринципных людей, делающих все ради достижения результата. Знают его, как самого молодого исполнителя. Знают его, как протеже Мори. Знают, и даже сейчас, когда Дазай ушел из мафии — стараются лишний раз не вступать с ним в конфронтацию. Чуя знает все это о Дазае тоже.
Еще он знает, что Дазай не любит тратить время на сон.
— Ты, случаем, не вампир? — спрашивает Чуя.
Они тогда вернулись с тяжелого задания. Чуя едва стоит на ногах, на одной силе воли заставил себя сходить в душ и смыть чужую кровь со своих рук. Когда он выходит из ванной комнаты, то обнаруживает Дазая сидящим на подоконнике. Он задумчиво смотрит в окно, наблюдая за потоком проезжающих машин по дороге. Заслышав голос Чуи, вся его задумчивость в то же мгновение испаряется — рот растягивается в знакомой, не предвещающей ничего хорошего улыбке. Чую всегда удивляло, насколько быстро Дазай переключается между своим бесконечным количеством масок. В этой своей отрешенности Дазай нравился ему куда больше. Чуя жалеет о своих словах до того, как Дазай открывает свой рот.
— Мы можем это проверить, Чуя! — с удовольствием сообщает он. Дотрагивается рукой до пульсирующей жилки на своей шее. — Хочешь, укушу?
— Дебил? — устало спрашивает Чуя и отводит взгляд под его смешок. — Не отвечай, впрочем.
Чуя знает, что под его бинтами шрамов исчисляется на сотни — мелких порезов, глубоких и не очень, ранений от пуль и, небо только знает, от чего еще — Чуе не хочется вникать в его суицидальные попытки закончить свое существование. Его бесят люди, которые так расточительно относятся к своей жизни. Бесит, что ему приходилось выживать всеми возможными способами, мыкаться по группировкам, вырывать зубами это право на существование, а Дазай так просто хочет прекратить свое. Его бесит, что Дазай говорит о своей ненависти к боли, и каждый раз сам подставляется, сам себе ее причиняет, будто это ничего не значит.
На самом деле Чую просто бесит Дазай.
Чуя смотрит на свежий порез едва ли не с отвращением. Дазай, уловив его взгляд, улыбается.
— Прости, Чуя, — тянет нараспев. — Снова не получилось.
— Просто завались.
Чуя знает, что иногда в Дазае просыпается что-то отдаленно напоминающее настоящие человеческие эмоции.
— Не дергайся и не болтай, — просит Чуя, опускаясь на колени перед Дазаем. В руках держит иголку, в зубах зажата нитка, — иначе вместо раны зашью тебе рот.
Ранение несерьезное, но если не разобраться с этим сейчас, то могут быть последствия.
— Чуя, только будь со мной нежен, — бархатным голосом произносит Дазай, — ты же знаешь, что я не люблю боль.
— Тогда хрен ли подставляешься? — зло выплевывает Чуя. Так и хочется эту иголку под кожу ему загнать для остроты ощущений. — Если тебе надоело жить, в чем я не сомневаюсь, будь добр, занимайся своими суицидальными штучками подальше от меня и не на заданиях, усек? Иначе я сам тебя прикончу.
— Ладно, ты меня раскусил, — Дазай хрипло смеется. — Но ты знал, Чуя, что боль бывает разной?
Чуя подносит иголку, затянутую ниткой, к месту ранения, и после сказанных Дазаем слов замирает на мгновение. Ему хочется сказать, чтобы тот заткнулся и дал ему делать свою работу, но любопытство берет свое.
— Я-то знал, но вот откуда об этом можешь знать ты — очень интересный вопрос, — резкость в голосе пугает даже его самого.
Дазай молчит, и это заставляет Чую напрячься и взглянуть на него краем глаза из-под длинной челки. Всего на долю секунды Чуе кажется, что напускная маска Дазая — одна из его тысячи на любой случай — идет трещиной. В его глазах он видит что-то необычное для себя, чего раньше никогда в них не видел за все время их знакомства. Видит небо, Чуя в этих глазах видел много всякого дерьма, но ничего подобного даже в те моменты, когда Дазай находился при смерти.
Он ловит себя на мысли, что хочет еще. Хочет видеть Дазая таким, чтобы понять, что это не галлюцинация, и не глупая прихоть выдать желаемое за действительное.
— Чу-у-я-я! — выражение лица Дазая сменяется быстро — стоит Чуе только моргнуть. — Ты такой жестокий.
Чуе хочется превратить его лицо в кровавое месиво и его эту маску осточертелую заодно, загнать иголку под самую кожу, чтобы он перестал так делать. Возможно, даже сейчас это очередная уловка, новый способ Дазая вывести его, посмотреть на то, как он отреагирует — веселая игра, на которую Чуя с такой легкостью снова повелся, но
сердце не перестает учащенно стучать в груди.
Чуя встает с дивана и подходит к окну, наблюдая за тем, как над Йокагамой встает солнце, и залпом осушает бокал с вином. Утром город кажется таким, каким был до всего этого страшного беспорядка — успокаивающим и приветливым. Но, стоит только вспомнить, что это иллюзия — магия момента исчезает безвозвратно.
Всегда было сложно признавать правоту Дазая, но и отрицать ее с каждым разом становилось попросту невозможным.
Их отношения с самого начала были неправильными. С самого начала связь с Дазаем сулила тотальный провал — ему отсюда победителем не выйти, какой бы поводок в итоге он не ослабил.
Чуя привязан. И Чуя в себе это ненавидит больше всего на свете. Ему не нравится помнить все то, на что у него ушла вся сегодняшняя ночь. Ему не нравится испытывать этот всепоглощающий страх за жизнь человека, который никогда не чувствовал (да и не почувствует) хотя бы что-то отдаленно похожее в его сторону. Ему не нравится, что дело здесь совсем не в работе и не в «Порче», а в чем-то ином — иррациональном, непонятном, неправильном. В том, чего с Чуей случится не должно было.
Чуя — это десять преданных псов из десяти. Он был таким и с «Овцами», и с Портовой мафией, и с чертовым Дазаем. Все его привязанности и верность, так или иначе, никогда не приносили ему ничего хорошего.
Интересно, Дазай знает, чем все это кончится? Знает ли он, что выйдет победителем? Переиграет Достоевского? Чуе отчаянно хочет верить, что да. И это он тоже в себе ненавидит.
Он ставит пустой бокал на журнальный столик и смотрит на настенные часы. Пора.
Сейчас он выйдет из своих апартаментов, предоставит отчет Мори на утреннем собрании и получит дальнейшие указания от босса, которые должны занять его на время разрешения назревшего конфликта, в который Чуе настрого запретили вмешиваться.
После собрания Чуя выйдет из душного конференц-зала, размышляя о том, какое наказание понесет от Мори, если покинет здание, так хорошо его охраняющее. Он знает — почти уверен, насколько может предсказать действия босса — его не убьют. Если и убьют — Чуя слишком устал, чтобы думать об этом еще больше.
На посту охраны с ним здороваются и кланяются почти в пол. Чуя ничуть не удивляется, что охранники беспрепятственно выпускают его из здания. Мори не отдал приказ о его задержании, потому проверяет. Мори — не идиот, и никогда им не был. А вот Чуя — еще какой.
Он выходит на улицу навстречу такой обманчиво солнечной Йокогаме.
— Хоть раз в жизни сделай так, как делаешь всегда. Выживи.