Чун Юнь без преувеличений был едва ли не единственным человеком во всём Ли Юэ, кто мог похвастаться тем, что знает Син Цю как самого себя. Громкое заявление, бесспорно, но он мог позволить себе такую вольность. За годы их дружбы были многие горести, многие печали, многие путешествия, которые они разделяли на двоих. И многие чувства, со временем принявшие форму пылкого желания.
Они были так юны и охочи до новых ощущений, что ни один не сомневался. Син Цю словно ждал этого годами, а Чун Юнь просто отдал все свои ключи в эти знакомые руки.
И считал, что готов ко всему.
До тех пор, пока однажды утром Син Цю не пришёл к нему с предложением погулять, держа в руках ошейник.
— Ты правда не шутишь? — с надеждой спросил Чун Юнь, уже по глазам напротив видя, что ситуация предельно серьёзная.
— Никаких шуток, — плутовски улыбнулся Син Цю, поднимая ошейник повыше, словно хвалясь: тонкая, аккуратная полоска кожи, такую даже на собаку не наденешь, уж больно кажется хрупкой. Неужели такие бывают? Или это… — Повернись.
Чун Юнь дёрнулся, поднял глаза. Во взгляде Син Цю не было ни намёка на милосердие. Чун Юнь сглотнул вязкую слюну и медленно повернулся, чувствуя, как горит лицо. Резко поднялась температура, перед глазами на секунду потемнело, и он зажмурился, справляясь с наваждением. Просто ужасно — Син Цю ещё ничего не сделал, а его уже ведёт.
За спиной скрипнули половицы. Син Цю подошёл почти вплотную, можно было почувствовать исходящий от него жар.
— Опусти ворот, — мягко попросил он, и Чун Юнь деревянными пальцами открыл шею.
Касание дублёной тонкой кожи заставило вздрогнуть. Она легко сдавила горло, не достаточно для того, чтобы с трудом дышать, но достаточно, чтобы органы внутри связались в тугой узел. Чун Юнь боялся открывать глаза, боялся, что увидит себя таким, хватит и того, что на шею ложится тёплое дыхание и пальцы иногда царапают ногтями, посылая тонкие импульсы по телу.
Син Цю застегнул ошейник и погладил его. Чун Юню показалось, что он вот-вот потеряет сознание.
— Подойди-ка сюда, — ухо обожгло шёпотом. По ладони скользнули прохладные пальцы, утягивая куда-то. Чун Юнь на ватных ногах шёл следом, по-прежнему не открывая глаз.
Его остановили руки на плечах, развернули. Внутри зародилось неприятное предчувствие того, что последует дальше.
— Посмотри на себя.
Вот оно. Чун Юнь вздрогнул, но ослушаться почему-то не посмел. Он медленно открыл глаза и пошатнулся, встретившись со своим отражением в зеркале. Син Цю заботливо удержал его на месте, кольнув лёгким поцелуем за ухо.
— Ты выглядишь чудесно, — прошептал он, оставляя мягкие поцелуи и поглаживая шею, задевая края ошейника. — Скроешь его воротом, и никто не узнает, что он на тебе. Но сам ты будешь знать эту маленькую тайну.
Последнюю фразу он выдохнул буквально на ухо, и Чун Юнь ахнул, с трудом удерживаясь на ногах. В зеркале на него смотрело его собственное красное лицо и два горящих золотом глаза, обещавшие превратить сегодняшний день в самую настоящую пытку.
И Чун Юнь вовсе не был против.
***
Чун Юнь был убеждён, что фантазии свои Син Цю черпает из прочитанных книг. Сам он любовных романов никогда не читал, но глядя на то, что каждый раз выдумывает его друг — друг ли? — он всё сильнее убеждался, что это ужасно греховное чтиво. Разве можно написать книгу, где юноша будет надевать на свою возлюбленную ошейник, как на дворняжку, и вести её в город? Это же ужасная пошлость! Но Чун Юнь вместо смущения испытывал чувства совсем иного толка, и сгорал отнюдь не со стыда.
Погода выдалась солнечной, и Син Цю скорее всего даже это предусмотрел. Он держал Чун Юня за руку, вёл по рынку и выглядел как образцовый отпрыск скучающих аристократов, который решил развеяться со своим другом. На его лице не было ни тени смущения, он разговаривал и двигался плавно, размеренно, а Чун Юнь едва не задыхался. Он не хотел думать, как выглядит со стороны, потому что и так знал, что выглядит ужасно. Солнце припекало, голова шла кругом и перед глазами с каждым шагом предметы смешивались в грязное пятно, вынуждая хрустеть одним мороженым за другим.
Но всё это было пустое по сравнению с тем знанием, что на шее, под воротом чёрного боди, находится ошейник. Ни прохожие, ни продавцы на них внимания не обращали, даже взглядом не удостаивали, занимаясь своими делами, но Чун Юнь чувствовал — они знают.
И от этого буквально плавился.
Сморённое духотой сознание рисовало картины одну хуже другой, искажало лица людей из скучающе будничных в осуждающе злые, и внутри вместо леденящего ужаса всё горело, а в паху характерно тяжелело.
Однажды Син Цю после очередного безумства в постели сказал, что порой хорошая фантазия лучше простого физического контакта. Представление того, что ждёт в будущем, того, что ты сделаешь с тем, кого хочешь, или что сделают с тобой — уже половина процесса. Изысканная приправа, делающая обычное соитие потрясающим блюдом, раскрывающим все его грани и нотки. Достаточно просто закрыть глаза и отдаться собственным мыслям.
Чун Юнь тогда этих гастрономических аллегорий не понял. Сейчас он их прочувствовал.
Милая старушка у лотков с фруктами советовала спелые яблоки и закатники, улыбалась приветливо и солнечно, и даже не догадывалась, что рядом с ней, в паре метров, стоит несчастный юноша, шею которого сдавливает кожаный ошейник.
Хозяин чайного домика, хлопочущий над двумя гостями, даже помыслить не мог, что раскраснелся юный господин далеко не от жары.
Посетители, которые общаются со своими спутниками и даже не смотрят в сторону таких же жителей города, им всем невдомёк, что творится внутри, а самое главное, в штанах одного молодого экзорциста.
Никто из них не знает, и от осознания этого маленького факта Чун Юнь сводит колени, когда садится за столик.
— Всё хорошо? — спросил Син Цю. В его взгляде переливался всеми оттенками янтарь, или Чун Юню просто кажется?
Сейчас Син Цю в принципе казался другим. На открытом воздухе, под летним солнцем, он списывал всё на перегрев организма, который мог стать критическим, но в помещении ничего не изменилось. Длинные пальцы словно нарочно гладили края пиалы, губы были сочнее и ярче, блеск в глазах призывнее и эта поза, это закинутое на ногу молочно-белое колено пробуждали ужасные мысли.
Бесстыдником в их отношениях был и остаётся Син Цю, но сейчас Чун Юнь думал только о том, как встаёт перед ним на колени и по-кошачьи трётся об эти бёдра, пока Син Цю просовывает пальцы под ошейник и тянет на себя.
Чун Юнь прикрыл глаза, рвано вдохнув и до побелевших костяшек вцепившись в палочки.
— Да, всё хорошо, — ответил он максимально ровно, насколько позволял ураган внутри. Син Цю только наклонил голову и улыбнулся одними уголками губ, но в глазах, в этих падших глазах, было самое настоящее пламя.
Чун Юнь носил свободную закрытую одежду, чтобы не чувствовать скованности в битве и защищаться от солнца, но сейчас он узнал о ещё одном невероятно полезном преимуществе — под такими штанами никто не заметит его каменный стояк.
Никто, кроме одного дьявола, сидящего напротив и нарочно качающего ногой так лениво и зазывно, что мир перед глазами тускнел.
Из них двоих Чун Юнь отличался поразительным терпением, но оно таяло как воск на свечах, и даже холодный чай не спасал. А уж стоило Син Цю, перегнувшись через стол, аккуратно вытащить листок гинкго из инеевых волос, который, оказывается, всё время был там и Син Цю — какая досада! — только сейчас его заметил, так и вовсе что-то лопнуло.
Из чайного домика они практически выбегали под недоумённые взгляды окружающих. Чун Юнь не помнит, оставил ли деньги, сказал ли что-то, сделал ли — на секунду мир потемнел, а налился цветом только когда он толкал дверь дома, волоком затаскивая туда Син Цю и сразу же прижимая его к стене.
Поцелуй вышел нетерпеливым и мокрым — Чун Юнь словно вкладывал в него всё своё возмущение вперемешку с хлещущим через край возбуждением. Весь день его водили по жаре в ошейнике явно не для того, чтобы продемонстрировать удобство данного аксессуара, но Син Цю нисколько не возражал. Он отвечал с жаром, просовывал язык в чужой рот и кусался, впиваясь пальцами в чужие плечи и тихонько постанывая.
Чун Юнь легко прикусил его нижнюю губу, когда ловкие пальцы прошлись по шее, оттянули ворот боди и поддели ошейник. В памяти вспыхнула недавняя фантазия, и тело прошила сладкая судорога. Он рухнул на колени как подкошенный.
— Юнь, ох… что же это на тебя нашло? — Син Цю охнул, мелко подрагивая от дыхания, оседающего на животе. — Неужели это всё из-за ошей—ох… ах!
Син Цю подавился воздухом, когда горячий рот накрыл его вставший член прямо через ткань шорт. Чун Юнь широко провёл языком по стволу и мягко прихватил губами головку, от чего у Син Цю перед глазами взорвались искры. Он запрокинул голову и с удовольствием простонал, пальцами вцепившись в инеевые волосы отнюдь не нежно, но Чун Юнь, кажется, не был против. Он с удвоенным пылом принялся работать языком и только тихонько всхлипывал на выдохах, когда пальцы на затылке сжимались особенно крепко.
Ткань быстро пропиталась слюной и потемнела. Собственный член безнадёжно пачкал штаны и уже болезненно пульсировал, стоило сделать неосторожное движение, но Чун Юнь старался не обращать внимания. В голове давно сделалось пусто, и единственным желанием было слушать, как сладко стонет Син Цю в его руках, чувствовать, как дрожат его бёдра, и стараться-стараться, чтобы он кричал и выстанывал его имя на границе реальности.
Чун Юнь многое не умел и во многом был откровенно плох — там, где Син Цю показывал ему звезды своими ласками, он только пытался подражать и надеяться, что не позорится окончательно. Однако Син Цю ни разу не говорил, что он безнадёжен, и даже сейчас издавал такие звуки, что не было сомнений — ему и правда хорошо.
По телу прошла сладостная дрожь. Чун Юнь подцепил пояс шорт и потянул их вниз, сразу же взяв наполовину в рот. Он пытался повторить то, что делал для него Син Цю — мягко сомкнуть губы, взять как можно глубже, а затем плавно выпустить почти полностью, подцепив кончиком языка уздечку и погладив головку. Никакой техники, но Син Цю вдруг толкнулся навстречу, а с его губ сорвался такой развязный стон, что Чун Юнь сам едва не кончил просто от того, что делает всё правильно.
Син Цю такой потрясающе громкий, когда ему хорошо, и то, что именно Чун Юнь доводит его до такого состояния, тешит самолюбие. Он поднял на него взгляд — раскрасневшийся, тяжело дышит, прикрывает рот тыльной стороной ладони, но глаза горят как два драгоценных камня, смотрят безотрывно, внимательно, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждую мелочь. Чун Юнь никогда не признается, но готов на самые странные авантюры только ради этого пьяного от желания взгляда.
До тех пор, пока Син Цю так стонет и ласково гладит по волосам, Чун Юнь будет вставать на колени столько, сколько тому захочется.
Он заrрыл глаза и попытался пропустить член в глотку. В уголках глаз ожидаемо выступили слёзы, но он не отстранился. Пряди на затылке дёрнули до боли.
— Юнь, о Архонты, я же сейчас, ох! Юнь…
Чун Юнь расслабился, позволив Син Цю на границе оргазма дотрахать себя. Син Цю запрокинул голову, стукнувшись головой о деревянную стену, несколько раз толкнулся в жаркий влажный рот и кончил с чужим именем на губах так, словно мечтал об этом всю свою жизнь.
Чужие прикосновения для Син Цю ощущались как через толщу воды. Он опустил голову, тихо охнув — в момент оргазма почти вытащил член, и теперь по щеке и губам Чун Юня крупными каплями медленно стекала сперма. Тот только выпутал чужие пальцы из своих волос и вытер рот ладонью.
— Эй, Юнь, — Син Цю поразился, как хрипло звучал его голос. Он погладил Чун Юня по щеке, приподнял за подбородок и подтянул за ошейник к себе. Глаза у него были пьяные-пьяные, словно и сам не понял, что только что сделал. — Иди ко мне.
Ему не потребовалось много. Крепкая ладонь Син Цю, обхватившая мокрый член прямо через штаны, пара резких движений — и Чун Юнь задрожал, всхлипывая, цепляясь за чужие плечи.
— Хороший мальчик, — шептал Син Цю, целуя мокрый висок, одной рукой прижимая к себе, а второй поглаживая сквозь одежду, наслаждаясь тем, как дрожит и дышит ему в шею Чун Юнь.
Он прикрыл глаза, смакуя приятное зыбкое состояние после оргазма. Поднял руку и нежно очертил края ошейника, не упустив, как коротко дёрнулся Чун Юнь. У них вся ночь впереди и, пожалуй, эта вещица ещё пригодится.