Least favourite life

This is my least favorite life

The one where you fly and I don’t (1).

Узкие тонкие пальцы сплетают из резинки причудливые фигуры – пародия на собаку, вроде бы кролик. Понадобилась всего лишь пара подсказок, и у мальчика начало получаться почти само собой. Настолько же легко, как у самого японца.

Федя покосился на Дазая. В тёмно-коричном, почти непроницаемом взгляде тень неясной, непонятной эмоции, отдалённо напоминающей недоумение. Непохоже, чтобы он ожидал от него подобных успехов, или вообще ожидал от него чего бы то ни было. Пока они оба сидели на краю пристани, упираясь ботинками о покачивающийся лениво на волнах труп, и только поэтому пока не замочили ни обувь, ни носки.

– Слишком быстро, – глухим безэмоциональным голосом сказал японец. Непохоже, чтобы его опекун или с кем он там живёт ещё втолковал ему важность имитации человеческих реакций, или он вёл бы себя совершенно иначе.

Федя точно знал. На собственном примере.

– Что именно? – сказал он, а после перевел взгляд на труп. Вокруг их громоздились множество. Добрых пара десятков разбросана вокруг, еще больше поодаль, и воздух пропитал стылый привычно терпкий запах смерти.

– Уловил принцип. Ты никогда раньше этого не делал, – тихо сказал японец. В его радужке светилось нечто неясное. Скорее для него самого. Он не обращал внимания, как чуть волнистые волосы прилипли к немного влажной после короткого, но напряжённого боя коже.

– А ты раньше не видел никого, кто так быстро бы улавливал принцип? – уточнил Федя. Тот кивнул и попытался уловить собственную реакцию, но, похоже, так и не смог. Вместо этого нащупал валяющийся рядом окровавленный камень и уронил его на труп. Чуть надавил его ботинком и стал возить по нему.

– А правда, что у вас есть легенда о кролике на луне? – тихо спросил Федя скорее, чтобы поддержать разговор, чем из реального любопытства. В мире много легенд, и большая часть из них похожа друг на друга как отражения в кривых зеркалах и повествуют о похожих вещах. Однако резинка снова изобразила кролика.

Дазай пожал плечами немного небрежно и прервал свое с виду бессмысленное занятие, чтобы обратить на него внимание. Темные глаза обрели по большей части осмысленное выражение.

– Наверное. Мори-сан много о чем рассказывает. А тебе что? Интересно? – он стал шарить в поисках ещё одного камня, но тот никак не попадался. Потому Федя высвободил пальцы и протянул ему лежащий рядом с собой.

Дазай моргнул в лёгком недоумении и сжал его в кулаке, будто так и не решившись, что именно с ним нужно или стоит сделать.

– Подумал, что если бы на луне жил кролик, то он был бы похож на тебя, – Федя даже не задумался, что именно говорит. Такие речи не в его стиле, возможно, влияние определенного знакомого. Однако сейчас мысль пришлась кстати, и, похоже, он выбил собеседника из колеи. Дазай сжимал и разжимал пальцы, глупо таращась на переданный ему камень.

– И на каком основании ты так решил? – выдавил мальчик после затянувшейся паузы, когда, похоже, потерял все попытки подыскать какой-то иной ответ. Однако изумлении, светящееся в его взгляде, казалось почти искренним.

Феде нравилось видеть как оно расцветает буйным цветением. Он и сам не слишком понимал эту эмоцию, но она настолько сильная, что даже ему знакомо название.

– Если повязать тебе на волосах твоими бинтами ушки, то наводит на мысли о кролике, – он задумался. – Хотя нет. Коротко. Возможно, кот тебе больше нравится?

Дазай неопределенно повёл рукой, а после бросил камень под ноги себе, наступил опять на труп и спрыгнул туда, едва не уйдя под воду. Федя попытался поймать его за запястья, чтобы тот не ушел под воду, но не преуспел, и оба закончились в обнимку с обезображенным трупом с выкрученными наружу ребрами и в воде. У пирса глубина была не велика, но для их роста хватило. Он ощущал, как промокает одежда, переворачивается труп, и плотные кости втыкаются где-то выше щиколоток.

– Ты странный, – Дазай сделал паузу, осознав, что выбор слов не тот. – Нет. Особенный. Так говорят о том, что отличается, но в хорошем смысле. Я верно помню?

Федя чуть улыбнулся уголками губ. Он всё ещё крепко удерживал его, бинты промокли, и Дазай смотрел сверху вниз, словно ожидал какой-то реакции. Вода делала если и не видимым, то ощущаемым практически всё. Особенно то, что под бинтами.

– Верно. Давай вылезать. Он постоянно всплыть пытается и острый осколок пытается забраться мне под штанину. Не хочу царапаться о кости.

Дазай задумался.

– Трупный яд. Хороший способ.

– Не выйдет. Он мертв слишком недолго пока, – возразил Федя, вызвав у мальчика ещё одну естественную реакцию. Обиду. Тот оттопырил нижнюю губу и посмотрел куда-то в сторону и фыркнул.

– Мори-сан мог выражаться точнее... нечестно. Он ничего не говорил о времени.

Федя ухватился за пирс и вылез на него, а после вытянул и Дазая. Тот не сопротивлялся, продолжая возмущаться себе под нос. Он выжал край своей футболки, после дёрнул себя за край бинта.

– В следующий раз больше повезёт, – подбодрил его Федя. Дазай уставился на него ставшим бесстрастным взглядом.

– Ты единственный, кто говорит мне об этом без издёвки, действительно имея это в ввиду, – мальчик подобрал ноги под себя. – Ты тоже хочешь уйти?

Федя задумчиво на него посмотрел.

– Не думал об этом, – он легко пожал плечами. – Мне интересны некоторые вещи, но если я их не увижу, то не расстроюсь. Наверное, так. Ты задаёшь слишком сложные вопросы. И вообще мне кажется, что мы здесь задержались. Уже скоро стемнеет, а мы до сих пор не перешли в следующий сектор и не начали зачистку.

Дазай моментально потерял интерес к разговору, и его глаза почти остекленели, лишившись эмоций, сделав его похожим на не очень качественную куклу. Впрочем, Федя знал, что когда теряет контроль, выглядит не лучше.

– Но это скучно. Никто из них не противник. Особенно, когда прибудут остальные из отрядов… – он опёрся ладонями о камни и запрокинул голову, глядя ему прямо в глаза. – Ты кстати резиночку потерял…

– Она, наверное, в рёбрах застряла, – не дожидаясь реакции, Федя вернулся к воде, но зря. Похоже ее унесло отливной волной. Вместе с самим трупом. Мальчики перестали его удерживать, и тело оттащило на добрых пару десятков метров от берега.

Федя прикинул расстояние. Наверное, на сей раз стоит раздеться. Если потом придётся ходить в мокрой одежде, это чревато проблемами. Дазай подошёл к нему сзади, и Федя поймал его взгляд, который теперь снова полнился тенями эмоций.

– Ты всерьёз собрался за ним плыть? Ведь далеко не факт, что она застряла, ее могло просто унести водой. Тебе делать нечего?

Федя пожал плечами.

– Она же твоя, а я её потерял. Вроде бы...так надо делать? – в его голосе звучала тень неуверенности. Кажется, об этом болтал Коля. Или упоминал Куратор. Или говорил Максим. А может на занятиях в Комплексе. Если он потратит сейчас достаточно времени, то упорядочит информацию и достанет, откуда именно ему это известно. Но данные, связанные с некоторыми эмоциональными реакциями и дружескими взаимодействиями запоминались чрезвычайно плохо в пику любой другой.

Запомнить определение из словаря? Легко. Иллюстрировать ситуацию? Немного сложнее, но допустимо. Что-то другое уже требовало значительных усилий.

Дазай глупо моргнул, и выражение его лица выглядело очень...забавным. Да. Точно. Оно. Это самое слово.

– Пойдем. Нас наверняка заждались, – он сжал его ладонь пальцами и потащил за собой. Федя послушался и последовал за ним, постепенно переходя на бег, и сжимая его пальцы в ответ, время от времени касаясь вымокших бинтов. Жест знакомый, пусть он привык к нему именно в приятном не доставляющем дискомфорта смысле... Но сейчас он казался немного другим, особенным. Однако не понимал, в чем именно и почему.

Возможно, он поймёт позже.

***

We're wandering in the shade

And the rustle of fallen leaves.(2)

Дазай крутанулся на стуле, кинул последний раз взгляд на монитор, демонстрирующий часть улицы, где ещё работала камера, с которой чудом не перехватили сигнал, а после ещё один, через плечо, чтобы удостовериться, что соглядатаев поблизости нет.

Настолько напряжно.

Однако он смог получить то, что хотел, и уже через несколько мгновений вприпрыжку пересёк коридор, обманул систему безопасности и выскользнул наружу.

В воздухе стоял терпкий запах гари. Йокогама пылала, и клубья дыма поднимались в воздух, закручивались спиралями, чтобы в вышине смешаться с десятками точно таких же, закрывая небо плотным серым полотном.

Дазай испытывал почти детский восторг при этом зрелище, потому что прошло почти четыре года с момента встречи с тем человеком, и игра, в которой они столкнулись, определённо того стоила.

Он пробежал через несколько почти опустевших улиц и остановился возле горящего магазина одежды. Прямо напротив него находился ювелирный. Фёдор стоял там. За несколько лет он не слишком сильно изменился – вытянулся, но остался все таким же худым и хрупким, тонкокостным. Казалось, дунь и рассыпется.

– Выбираешь для кого-то подарок? Это прекрасная леди? – поинтересовался он угадать. Дазаю любопытно. Эмоций много. Он не так давно научился их распознавать, но наслаивать на них другие – любопытно-забавный опыт. Снова и снова, пока перестаешь понимать, где настоящий.

Фёдор обернулся на него, и его равнодушный знакомый взгляд скользнул по его лицу и одежде. Дазай уловил знакомо-незнакомое ощущение, словно они последний раз виделись вчера и увидятся снова. Сродни его фальшивым эмоциям, и он не знал, реально оно или нет.

– Нет, не для леди. – коротко ответил русский. Он говорил без того лёгкого акцента, который он помнил по их прошлой встрече. – Друг.

Дазай подошёл ближе, разглядывая изящный браслет в его руках, серебристую плетёнку инкрустированную жемчугом.

– Твой друг любит драгоценности? Он хороший? – Дазай начал постигать понятие дружбы совсем недавно, благодаря Одасаку, бывшему элитному наемному убийце, с которым его познакомил Мори-сан.

– Он любит некоторые вещи. Надеюсь, эта ему тоже понравится, – он кинул на другой, почти такой же браслет с янтарем, взгляд почти с сожалением, и убрал этот в карман. – Мне сложно судить. Иногда он помогает мне, иногда ему помогаю я. Так это работает.

Дазай задумчиво кивнул. Он слышал что-то такое. Однако сейчас его интересовала не личность загадочного друга Фёдора. Возможно, он узнает что-то о нем. Хотя, у него имелись собственные догадки на этот счёт.

Он перелез через разбитую витрину, не обращая внимания на всполохи пламени, тянущиеся из соседнего магазина. Смерть в огне его не слишком привлекала. Долго и мучительно. Чересчур долго и мучительно. И это решало.

Фёдор не двигался с места. Его тёмные ботинки не сдвинулись не на миллиметр, и он даже не пытался податься назад, когда Дазай ухватил его за руку. Как давно, во время совместной работы. Только повторил его жест, перехватив его запястье, словно птица-пересмешник.

– Ты забыл, что мы сейчас работаем не вместе, а против друг друга? – поинтересовался он. Интонации должны быть участливыми, но вместо этого звучали нарочито безразлично. Однако угадывался в них тлеющий огонек интереса. Возможно искренний, возможно фальшивый.

Дазай фыркнул, сдувая лезущую в лицо навязчивую прядь. Прекрасно он знал, с какой целью русские пришли в Японию. Имперцы всегда отличались редкостным упрямством, и если уж негласно направили свой Комплекс, то и вовсе стыд потеряли. По такому делу мафия объединилась с агентством, где верховодил какой-то там знакомый Мори-сана. Дазай не интересовался. Его дело маленькое – обнаружить Достоевского и выкурить из города.

Вот только…

– Я хотел с тобой поболтать, – признался он легко. – Я соскучился. Мы давно не виделись. В прошлый раз было весело, правда?

Фёдор склонил голову набок, моргнул в жесте недоумения, явно ощущая себя выбитым из колеи. И его реакция казалась настолько откровенно смешной, что Дазай заулыбался.

– Нестандартное желание для человека, который тогда чуть не умер, лежа подо мной и паре горелых трупов, – негромко прокомментировал он. – Ты скучаешь по ощущениям удушения? – он отпустил его руку, пальцы скользнули выше, до тонкой, пока ещё детской шеи, едва сжимая. От этого по позвоночнику мурашки пробежали. – Или тяжёлому весу неподатливых чужих тел, от которых исходит неприятный запах испражнений и гари? У тебя достаточно специфические вкусы, Осаму.

Дазай хихикнул.

– Но ты тогда тоже чуть не умер. Они же на тебе были, – он округлил глаза, хотя хватка разжалась быстро. Слишком быстро на его вкус. – И все же ты не отрицаешь того, что было весело? – поддел он собеседника.

Фёдор посмотрел на запястье, которое все ещё сжимали чужие тонкие пальцы и медленно кивнул.

– Нет, – также лаконично отозвался он, позволяя ему самому интерпретировать его реакцию. – Однако ни помощник босса мафии, ни мой Куратор не порадуются нашей болтовне. Нам бы следовало убить друг друга.

– О! Давай, начинай! – одухотворился Дазай, кинув взгляд на пояс, где, как он прекрасно знал, покоился в ножнах кинжал.

Фёдор меланхолично на него посмотрел, отпустил его и, облокотившись о целую витрину, покачал головой в каком-то непонятном разочаровании.

– Однако я посмотрю, эти годы прошли зря, и тебя ничему особо не научили.

Дазай сложил руки на груди, сделал шаг и заглянул в глаза, смотря на него снизу-вверх. В отличие от него, Федор уже начал израстаться. Но он планировал его догнать через пару лет.

– А чему должны были? – Дазай не понимал, на что именно намекает Достоевский. Он мог прочитать его во многом, но сейчас спасовал, и это его откровенно обескуражило.

– Твои реакции, – немного помедлив, пояснил тот. – Неестественно.

Оскорбленным. Вот как Дазай себя почувствовал. Не хватало ему Мори-сана, стоявшего над душой часами и повторяющего, как именно стоит себя вести, чтобы другие ему поверили. И вот теперь этот говорит примерно то же самое.

– А ты, безусловно, лучше, – язвительно заметил он, и сам понимая, что звучит это не слишком хорошо.

– Нет. Я просто не кажусь и не пытаюсь казаться. Только если мне изначально это не нужно в определённой ситуации, – он молниеносно поменял положение, и оказался рядом с Дазаем, снова ухватив его за руку. Совсем как тогда, когда они спешили по темным улицам к командам своих, работающих сообща. Кожа к коже, очень близко. – Ну так что, хочешь повторить? Видел недалеко парочку подходящих трупов. Они обгорели до нужного состояния. Только я уйду. У меня здесь ещё остались дела.

Дазай закатил глаза, в после резко сделал шаг вперёд, попытавшись перехватить инициативу, и привстал на цыпочки. Он знал, что с учётом разницы в росте и возраста выглядит со стороны смешно. При этой мысли он и сам по-идиотски разулыбался, едва сдерживая смех. Едва ли не качнулся на каблуках и не разрушил тщательно создаваемую им же самим ситуацию.

Фёдор либо подчинился, либо сделал вид, прислонившийся поясницей к витрине, смотрел Дазаю в глаза и ожидал его дальнейших действий.

– Без тебя будет скукотища, – заявил мальчик. – Пропадет интерес к происходящему. И вообще я начинаю думать над тем, что уходить одному, скучно. Буду искать кого-нибудь другого.

– Прекрасная дама – лучший выбор, – посоветовал Фёдор, улыбаясь уголками губ, а после сделал шаг вбок, ускользнув в угол магазина. Однако его интонации звучали настолько фальшиво, что мальчик ни на йоту не поверил ему. Он попытался снова ухватить его за руку, но не успел. – Полагаю, продолжим наше противостояние позже. Рад был поболтать, Дазай. До встречи.

В углу раскрылась серебристая воронка портала, куда он шагнул спиной и беззвучно туда провалился, и она сразу же исчезла. Осталось только надоедливое потрескивание огня. Чем это пожарные занимаются, что не могут разобраться с этим всем?

Дазай обиженно поджал губы, нарочито громко топая по осколкам разбитого стекла прошел к двери, и открыл ее.

Ну и ладно. Он не обижен. Ни чуточки.

До встречи. Они ещё увидятся. Обязательно.

***

This is my least favorite you

Who floats far above earth and stone.(3)

Федя посмотрел на темнеющее здание штаб-квартиры мафии и сделал несколько шагов к дверям. Те беззвучно разъехались в стороны, пропуская его в широкий холл, заканчивающийся металлодетектором, возле которого его ожидал знакомый человек.

Дазай махал ему рукой, облокотившись на перекладины по ту сторону детектора.

– Приветик! – радостно поприветствовал он его, а после обратился к охране. – Это гость, его пропустите.

Два двухметровых мужика неохотно переглянулись, но не стали препятствовать молодому заместителю босса, пока тот самый босс в отъезде и послушно позволили ему пройти металлодетектор и присоединиться к Дазаю. Под сапогами ложился красный ковер.

– Я посмотрю, ты все также играешь с огнем, – негромко сказал Федя. Зная Дазая, тот скорее всего позаботился о ликвидации всего видеонаблюдения в здании на этот вечер, и можно говорить свободно.

– Вроде того, – легко согласился тот, и ухватил его под руку. Они прошли так до лифта и поднялись на самый верхний этаж. Охрану парень, похоже, отпустил заблаговременно, потому что по пути к кабинету им никто не встретится.

– Мне казалось, у босса должно быть побольше подчинённых, – заметил Федя, когда Дазай толкнул огромные двустворчатые двери и прошел в огромный зал, представляющий собой апартаменты босса и, по совместительству, его кабинет.

– Они и есть, но я сегодня всех распустил. Кто на задании, кто территорию или другие этажи охраняет, – беззаботно отозвался он, устраиваясь в массивном черном кресле, и улыбаясь широко. – Удобно. Не хочешь со мной?

– Ты бы ещё что-нибудь другое предложил, – Федя не удержал улыбки, а Дазай захихикал отъезжая чуть от стола, чтобы край не мешался.

– Вообще-то это моя реплика, – заявил он, пока Федя не приблизился. Тогда младший ухватил его за воротник рубашки и заставил наклониться. С точки зрения Феди заставить его сесть на достаточно широкое кресло, не освободив его прежде всего самому, идея не из лучших.

– Может слезешь?

– Неа, – Дазай потянул его на себя, обхватив руками за шею, и они чуть не опрокинулись вместе с креслом назад. Оно удержалось буквально чудом. И, возможно, потому что Федя в подходящий момент подался чуть назад, чтобы не свалиться вместе с ним. Его нарочито осуждающий взгляд на нынешнем заместителе босса, естественно, совершенно не сработал. Тот только хитро заулыбался и сдвинулся чуть вбок, завертелся на гладкой кожаной поверхности кресла, словно угорь. – Ну давай.

Федя подхватил его за бедра и резко дёрнул на себя, вынуждая потерять равновесие и пересадил на стол, глядя в глаза.

Именно этот момент какой-то незадачливый смертник из шестёрок мафии выбрал, чтобы заглянуть в кабинет.

– Осаму-сама, я слышал шум. Вы в...

Федя безмолвно отстранился и махнул рукой. Только всплеск крови и, последовавший за этим, стук упавшего тела. Дазай недовольно надулся.

– Ты ковер испачкал, – капризно буркнул он, глядя на расплывающиеся на ворсистой поверхности пятна. – Черт! Мори-сан меня убьёт.

Федя безмятежно пожал плечами и сделал пару шагов в сторону. Он по этому поводу совершенно ничего не чувствовал. Как и всегда, впрочем.

– Ты сам сказал, что нам никто не помешает. Если подчинённые здесь идиоты, ничего не поделаешь.

Лицо подростка приобрело недовольное выражение.

– Федь, я не о том. Я мог сделать это чище. Ты сам мог это сделать чище. Зачем сразу способностью?

Федя не знал, что ему ответить. Да и не хотел копаться в себе в поисках приемлемой фразы. Особенно сейчас. Особенно с ним. Чем проще, тем лучше.

– Наверное, рефлекс, – отозвался он. – Но ты прав. Стоило использовать кинжал. Затащим его внутрь и продолжим. Ты же не хочешь заняться уборкой прямо сейчас. Посреди нашей встречи? Или, по крайней мере, в данный момент.

Дазай поджал губы.

– Чёрт с ним. Придумаю что-нибудь потом.

Они вместе затащили труп незадачливого охранника в кабинет и в угол, чтобы не мешал, и теперь Дазай закрыл дверь изнутри на щеколду. Федя следил за его действиями внимательным цепким взглядом.

– Не комментируй, – предупредил его Дазай. – Не смей.

– Вероятно, сразу сделать это потребовало бы слишком напряжённой работы мысли, – Федя не удержался, а после увернулся ловко, уходя от попытки воткнуть возникшую в пальцах словно из ниоткуда иглу в глаз, и метнулся в сторону стола.

Ловко оббежал его с одной стороны, Дазай попытался обойти с другой. Федя облегчил ему задачу и устроился в злосчастном кресле, куда он так пытался усадить его рядом с собой. Дазай влез следом, расставив колени по по обе стороны от его бёдер и снова нацелил иглу в глазницу.

– Ммм...рискнешь? – спокойно спросил Федя, перехватив одной рукой забинтованное запястье. Чужие пальцы были испачканы в крови. Узкая ладонь легла чуть пониже спины, поглаживая мягкими движениями. Он ощутил, как по его телу прошла дрожь.

– Не собираюсь тратить на тебя хорошее оружие. Потом ещё его мыть, – возмутился тот. Федя потянулся и поцеловал его, дразняще. Дазай перехватил инициативу.

– Не припомню, чтобы подобные мелочи тебя останавливали во время битв, – поддел он его, когда они разорвали поцелуй. Дазай отстранился и удобнее устроился на его коленях, как, похоже, и собирался сделать с самого начала. Его реплику он оставил без внимания.

– Вот и сиди в нем. А то это дурацкое кресло такое мягкое, что у меня задница уже затекла проводить в нём целые часы, – пожаловался он, откинувшись затылком ему на плечо. Кудряшки немного щекотали шею, принося странные, но приятные ощущения.

– Соболезную. А я вот пожалуй потерплю, – Федя слабо улыбнулся, – Хм...я сижу в кресле босса Портовой Мафии, а у меня на коленях его негласная правая рука. Повод возгордиться, – он положил ладонь ему на грудь, прижимая к себе плотнее.

– Ты только смотри осторожнее, – фыркнул он, оттолкнулся носком ботинка от пола и повернул их обоих в стороны окна. С этого этажа открывался поразительный вид на город. Почти такой же, как с крыши, где они зависали несколько раз. Безопасность и странное положение, в котором они сейчас находились, будоражила, и дарила невнятные ощущения. Казалось, вот-вот кто-то ворвётся, и начнется очередная гонка.

Но секунды текли, а они так и сидели вдвоём. Приятный вес чужого тела, знакомое тепло. Почти умиротворяюще. Он даже немного расслабился.

Дазаю, однако, это, похоже, наскучило через некоторое время, и он спрыгнул на пол и подошёл к домашнему бару, загремел бутылками, перебирая их, рассматривая, что там за ближними.

– Хочешь выпить?

– Давай.

Федя не возражал. Приглашение распространялось на всю ночь.

– Вино? Виски? Бурбон? – смешок, и слово с придыханием. – Водка?

Федя закатил глаза, имитируя недоуменное «ну да, конечно, что ещё ты можешь мне предложить, как не это».

– Здесь вообще сакэ ещё есть, – он показал на бутылку. – Но его лучше бы согреть конечно. Так вкуснее.

– Вино давай.

– Разлей пока. Я руки помою схожу. Дурацкий труп.

Федя достал бокалы, оставленные здесь предусмотрительным хозяином и выбрал красное полусладкое вино. Сказать по правде, для него не было особой разницы, что именно пить, и выбрал он скорее наугад.

Дазай подкрался сзади, вероятно, считая, что действует тихо, и закрыл ему глаза. Не пролил мимо стакана Федя только потому что уже начал наливать.

– Твой готов.

– Бу. Неинтересно, – Дазай отпустил его, взял свой. Федя свой.

Некоторое время они оба молчали, и Федя невольно любовался каплями вина, оставшимися на светлой коже, наклонился и слизнул, вызвав приступ тихого смеха.

– Точно! Про предложить! Давай в кресле...– он наклонился к нему и прошептал на ухо окончание фразы таким же интригующим тоном, как и ранее.

– Как же я сочувствую твоим коллегам, – Федя совершенно не изменился в лице, несмотря на высказанное предложение. – С тобой постоянно.

– Ты должен сочувствовать мне, а не им. Мне их терпеть! – Дазай обвиняюще ткнул ему пальцем в грудь, на что дождался только одной реакции. Его поцеловали. Федя пытался его успокоить, но в процессе немного увлёкся.

– В кресле неудобно. Давай хотя бы на столе.

– А я хочу в кресле! – стоял на своем Дазай.

Федя фыркнул и увлек его за собой обратно к креслу, допив бокал вина одним глотком.

– Только попробуй потом сказать, что у тебя хоть что-нибудь болит, – предостерёг он его.

– Не буду я говорить!

– Правильно. Ты будешь ныть. Долго и много.

– Ну Федя! – попытался возмутиться Дазай, но его снова заткнули поцелуем, а руки скользнули по плечам и пошли ниже.

***

A kiss holds a million deceits

And a lifetime goes up in smoke. (4)

В тот вечер они встречались в этом забытом богами отеле не впервые. Вроде бы Фёдор пришёл первым. Темный плащ с меховой подкладкой висел на вешалке, сапоги стояли на этажерке для обуви. Свой собственный он повесил рядом, если не сверху, по какой-то глупой причине. Возможно, тоже сказывалась будничная усталость последних дней. Или, как ему казалось, перерыв после Войны Драконьих Голов, оказался слишком длинным.

Или была какая-то другая причина? Если и да, она должна представлять из себя что-то на редкость идиотское.

Дазай уткнулся носом ему в плечо. Федя положил ладонь ему на волосы, перебирая пряди, но почти невесомо. Дазаю хотелось порой поинтересоваться, откуда в нем этот невесомый такт и тактильность, учитывая, что сам Дазай почти всегда не признаёт личные границы и лезет к нему с полным нежеланием их соблюдать, а он относится к этому с абсолютным принятием.

Однако каждый раз, когда появлялась почти подходящая ситуация для вопроса, тот так и не звучал вслух. Незачем.

– Мне кажется, совсем скоро что-то произойдёт, – глухо сказал Дазай. – И я не смогу на это повлиять. У меня совсем идиотское предчувствие, и пусть я в них не верю, предпочитаю полагаться на логику, а интуицию оставлять для боёв...веришь?

– Верю. Хочешь, чтобы я остался и помог тебе?

Дазай неохотно отстранился и медленно покачал головой.

– У тебя достаточно своих проблем, чтобы я втягивал тебя в собственные. Да ещё и верить в предчувствия. Я ещё не до конца выжил из ума, – он тяжело вздохнул. Тема для беседы в текущей ситуации выбрана не лучшая, но он ничего не мог с собой поделать. Ещё ничего не случилось, но он определённо знал, что на горизонте сгущались тучи, и эти слухи об эсперах из Европы.

– А кажется, мы изначально в него не приходили, – взгляд Достоевского блуждал по жалкому убранству комнатки, пока Дазай только прижимался плотнее, утыкаясь носом в тонкую шею. Он не стал настаивать, отчего Дазай испытал минутный укол разочарования. А потом стало смешно с себя же. Неужели ему хочется, чтобы его ещё и поуговаривали: «давай я тебе помогу»?

Как некоторым дамам. Или как он иной раз вынуждал других принять свою собственную. Попросту не оставляя им выбора.

Здесь все было иначе.

– Ты прав. Может, нам и не нужно.

– И все же…?

Дазай вздрогнул от следующей фразы и встретился с выжидающим почти пустым взглядом.

– Нет. В порядке. Я даже понятия не имею, что случится. Как я могу принять твою помощь, если не знаю, чего ждать, – Дазай закатил глаза. – Сейчас, достану чай, погадаю, и вот тогда.... Ты серьезно, Федь?

Русский сделал глубокий вздох и сфокусировал на нём взгляд.

– Я мог бы сказать, что не я начал этот разговор, но это неправда… – он сделал паузу. – Ты сам знаешь...

Фраза повисла в воздухе, оставляя пространство для интерпретации.

Дазай фыркнул и цапнул его за плечо, сильнее, чем мог бы. Тот даже не пошевелился. Только сфокусировал на нём взгляд с чуть насмешливо-удивленным выражением.

– Допустим. И чего ты хотел этим добиться?

– Мне интересно, мог бы я причинить тебе достаточно боли, чтобы ты почувствовал? – он поменял позицию, оседлав его бедра.

– Хм, сомневаюсь, что ты захотел бы, – Фёдор даже не пошевелился, лениво проследив за ним взглядом. – Я бы также не стал утруждаться.

– А если я возьму твой нож и попробую? – Дазай смешливо прищурился, наклонился и снова его цапнул, уже за шею. Тот не возражал, позволил даже взять себя за запястье и ухватить себя зубами. Выражение его лица также не изменилось. Дазай фыркнул в ответ на такое игнорирование своих действий.

Хотя невольно в этом был смысл.

Ты отвлекаешь меня?

– Хм, мне любопытно. С твоими навыками, скорее нам придётся оттирать от крови простыни. И платить двойную цену за номер, – прокомментировал он, прежде чем его собственный кинжал упёрся ему под горло. Глаза чуть расширились от изумления, а после Дазай ощутил, что между ребер и ему упирается его игла.

На губах Федора застыла спокойная улыбка.

– Полагаю, и теперь один-один, – он помолчал. – Брось. Нас не интересуют такие банальные способы убить друг друга. Мы могли бы это сделать, пожалуй, но что-то более изысканное устроило бы и тебя, и меня.

Дазай откинул дурацкий кинжал в сторону. Тяжёлый. Неудобная для него балансировка. Да, привыкнуть можно, но займет немного времени, чтобы приловчиться драться им на полном серьёзе. Он укусил его за запястье, там где тянулись синие паутинки вен. Сильно, чтобы до резкой боли. Так, чтобы русский выронил иглу. Он не стал сопротивляться, верно оценив намек.

На бледной коже выступила кровь, тонкими струйками стекала по запястью к пястью и пальцам.

– Хорошо, – легко согласился Дазай, слизывая с губ соленые капли. – Ты бы расстроился, если бы меня не стало? А если бы так сложилось, что ты сам убил меня?

Федя резко сел, но не позволил ему опрокинуться, ухватив его в объятия и заламывая одну руку за спину в продолжении имитации начатой им игры.

– Я не люблю твои провокации.

Очередная ложь. Что ж. Ну допустим.

– Как и мое вторжение в твое личное пространство во всех формах, – пользуясь, что вторая рука осталась свободной, Дазай дёрнул его за волосы, не разрывая зрительного контакта. Но по Достоевскому ничего нельзя было прочитать определенно. Сквозь его безразличную маску. – И всё же?

Фёдор едва заметно поморщился, и Дазаю показалось, что скорее на его первый жест, чем на слова. Какие-то свои ассоциации? Любопытная деталь. Стоит ли её запоминать? Значит ли она хоть что-то? Хотя, когда дело касается Достоевского, ни в чем нельзя быть уверенным.

– Ты знаешь, что я не могу сказать определенно, но требуешь точных ответов, – Фёдор также смотрел ему в глаза. – Можешь ли ты сам ответить на заданный тобой же вопрос? – он отпустил его руку и скользнул пальцами по забинтованной шее и ниже на грудь. – Если бы один из нас погиб во время какой-то из игр, что бы чувствовал другой? – ладонь двигалась плавно и почти нежно, почти бережно. – Сожаление? Радость? Горечь? Облегчение?

Дазай ощутил непонимание и неопределенность. Некоторый дискомфорт, с которым и пришел сюда, и который решил себе вернуть непрошенным вопросом.

– Не уверен, – нехотя признал он. – Возможно буду рад, самую малость. А может и нет.

– Вот и я не знаю. Если до этого дойдёт, тогда и подумаю, – Фёдор положил пальцами за щеки и прислонил его лоб к своему, заглядывая в глаза. – Ты сегодня сам сказал, что не хочешь слишком грузиться. И делаешь прямо противоположное. Может расслабишься уже?

– Слишком сложное слово для того, кто отвратительно умеет это делать, – Дазай толкнул его обратно в грудь, вынуждая откинуться обратно и сложил руки на груди, смотря на него сверху-вниз. Волосы разметались по подушке подобно пушистому облаку.

– У тебя есть повод меня заставить, – чуть задумчиво произнес Фёдор. – Попытаешь удачу или все же признаешь, что существует то, что даже тебе неподвластно?

– Неужели ты пытаешься провоцировать меня? – Дазай не знал, это слишком глупо, или он испытывал слабую тень возмущения.

– Когда у тебя это выражение лица, ты даже выглядишь милым. Или очаровательным, – задумчиво произнес русский, вынудив Дазая задохнуться от возмущения.

– Ты отвратительно делаешь комплименты.

– Если дерусь я хотя бы вполовину менее отвратительно, то сойдёт, – и он потянулся и его поцеловал. Дазай цапнул его за губу до крови.

Однако невольно, прикрывая глаза ресницами, подумал, что хотел бы забыть так опрометчиво заданный им же самим вопрос.

***

The whisper of two broken wings

May be they’re yours, maybe they’re mine. (5)

За всю игру они пересеклись лишь раз. В светлой комнате, наводящей его на определённые мысли. Просто слишком знакомый антураж, хотя сейчас он не имел ничего общего с прошлым. Федя осматривался, Дазай тяжело дышал, вытирая пот со лба. Похоже, с Сигмой он пока разделился, но вряд ли это надолго.

– Не устал?

Дазай вскинул на него коричный взгляд тёмных глаз, и это его позабавило. Дерзкая самоуверенность и весёлость идущего на смерть человека. Та самая черта, которую он всегда находил в нем очаровательной. То самое слово. Забавное совпадение.

– Нет. Что насчёт тебя?

– Идущие на смерть приветствуют тех, кто наблюдают за нами, – Федя привалился спиной к стене, не беспокоясь о ловушкой. Здесь их все равно нет. В следующей – да, там их будет предостаточно. – Помнишь наш давний разговор?

– Ты про игру? – Дазай на мгновение выглядел сбитым с толку. Федю, в общем-то, не волновало, слышит их сейчас Коля или нет. Не говоря уже о том, что они привычно болтали на шифре. Он не станет вмешиваться в ход событий. Даже сейчас, уже перейдя эту черту, он не будет подыгрывать кому бы то ни было.

Федя кивнул и задумчиво приложил пальцы к губам.

– Кажется, одному из нас выдастся случай проверить, что случится после смерти другого. Жду не дождусь, – он улыбнулся. Дазай всё также казался невозмутимым, но что-то было не так. Почти так же, как во время их разговора четырёхлетней давности.

– Это значит, что ты так ждёшь моей смерти? – уточнил тот. Федя вздохнул, отошёл от стены, сделал несколько шагов навстречу, ухватил его за руку, сжимая пальцы.

– Я, пожалуй, повторю то, что сказал тебе в тюрьме. Ты теряешь себя за маской, стремясь соответствовать своей роли хорошего человека. Это не мое дело и не касается меня. Никогда не касалось. Как тебе жить твою жизнь. Если решишь ее оборвать – тоже твое право, – он замолчал, заметив, что Дазай внимательно его слушает, не потрудившись отстраниться. – Но делай это, потому что хочешь сам.

Он высвободил руку и сделал шаг в сторону.

– Мы уже говорили об этом. И в тюрьме, и до неё, – отозвался Дазай. Немного резко, чем мог бы. Естественно. Один из них умрёт через четверть часа, пятиминутная передышка скоро иссякнет, а его интересуют только события четырёхлетней давности.

– Говорили, – согласился Федя. – И я не собираюсь учить тебя жить. Просто высказываю мнение.

– Я мог бы тоже тебе много всего сказать. Особенно касательно того, зачерта ты влез в этот мировой заговор и план Фукучи, – голос Дазая звучал почти обиженно, если не зло, и Федя приподнял брови в жесте тени изумления. Он действительно недоволен, что они встретились при таких обстоятельствах. Вот это новость. И смешно. Нет, правда. Приятно чувствовать себя искренне удивлённым время от времени.

– Мы оба знали, что это произойдет рано или поздно, – ответил Федя. – Мы с тобой, какая-нибудь глобальная заварушка, где нас выставят лицом к лицу. Ты ведь поборник справедливости, или, по крайней мере, играешь эту роль. Не смотри так. Скажешь, я не прав?

Дазай выдохнул и посмотрел на него на удивление пустым усталым взглядом, словно сдалась ему эта игра. И потёр виски.

– Абсолютно. Неизбежность есть неизбежность.

Федя снова прислонился к стене и посмотрел на потолок. В голове возникла дурацкая тема для разговора. Однако почему-то она показалась странно подходящей.

– Знаешь головоломку с токсином Кавки?

– Ты про тот мысленный эксперимент, о намерении совершить действие, которое ещё не было совершенно?

Федя кивнул, задумчиво побарабанил по своей же руке и, чуть улыбнувшись, продолжил:

– К вам подошёл миллиардер и предложил сделку: если выпить токсин, то тот не принесет организму серьезных повреждений в долгосрочной перспективе, но в течении суток, вы будете чувствовать себя очень плохо. Миллиардер готов заплатить миллион завтра утром, если в полночь вы соберётесь выпить токсин завтра днём. Пить токсин вам не нужно. Деньги будут перечислены за несколько часов до того, как настанет время пить токсин. Вам нужно только подписать соглашение и собраться выпить токсин на следующий день. Вы можете и передумать. От вас требуется лишь намерение и его подтверждение.

Дазай кивнул. Он знал об этом парадоксе.

– Да. Кавка подводил к вопросу: может ли человек намереваться выпить токсин, если собирается поменять свое решение позже?

– И решений, естественно, много. К примеру, если сошлемся на Ньюкома, мы задумаемся, может ли решение человека стать известно ему самому ещё до принятия. Но это же значит, что человек, по собственной воле может свое решение и поменять, – Федя смотрел в потолок, не сводя взгляда. Не хотелось ему почему-то переводить взгляд на Дазая. Тот, там временем, подхватил разговор.

– Именно. Кавка, в свою очередь, ссылается на ретропричинность и утверждает, что человек не может намереваться делать то, что в конечном счёте не собирается. Он утверждает, что с точки зрения рационального человека, само действие «выпить яд» не приведёт ни к чему. Следовательно, он не намеревается его пить.

Федя улыбнулся. Создавалось забавное ощущение, будто они оба хвастаются хорошо выученной домашней работой. Дазай пихнул его в бок. Словно и нет слабости в теле и стремительно сокращающегося времени.

– Готье, в свою очередь, считает, что как только человек принимает решение выпить яд, он не может принять идею о том, чтобы его не пить. Рациональным результатом вашего намерения завтра утром будет действие, которое станет частью вашей жизни, насколько это возможно… – Дазай сделал паузу. – Ещё «токсиновый» парадокс возникает каждый раз, когда мы даём обещания и не знаем, исполним их или нет. И все же...к чему ты вообще поднял эту тему?

Федя выдохнул и, наконец, перевёл на него взгляд.

– Тебе не кажется, что все это похоже на такую ситуацию? В парадоксе, – он смотрел на собеседника спокойно. – Не с точки зрения яда, с точки зрения намерений. Кто-то из нас намерен идти до конца. А кто-то намерен поменять решение позже. Или мы оба? Как считаешь? Снова это выражение лица. Ты выглядишь слишком сбитым с толку, изволь. Возможно этот яд и эта ситуация – прямая иллюстрация. Как тебе аналогия?

– Не слишком нравится, – признался Дазай. Он внимательно на него смотрел, всматривался в глаза и пытался найти в его лице что-то ведомое только ему одному. Словно его что-то напрягало или, больше того, пугало.

Возможно, маленькая шалость того стоила. Чтобы увидеть эти эмоции – лёгкое замешательство, непонимание, неверие. И что-то ещё.

Он адресовал эту речь только для него и, признаться, чувствовал некую тень удовлетворения, когда осознал, что она достигла цели.

– Почему? Ты же хотел этого с самого начала. Или я не прав? А совсем скоро нам доведётся выяснить ответ на твой вопрос, – он махнул рукой, откинулся макушкой о стену, в после нехотя отстранился и послал в его сторону воздушный поцелуй. – Нам пора. Увидимся на финише.

Он пошел к одной из открывшейся дверей у противоположной стены первым. Дазай всё ещё смотрел ему вслед. Молча.

***

Тебя настолько нет, что ты везде:

В чужих словах, в течении под кожей.

Ты мне не снишься, в этом нет нужды,

Ты наяву мерещишься в прохожих. (с)

Дазай победил в смертельной битве. Победа принесла по итогу им возможность обыграть Фукучи, освободить Портовую Мафию и весь мир из-под влияния Стокера, исцелить Акутагаву, пусть и пришлось лично просить Есано, а также сделать много разных, бесспорно замечательных вещей, позволив Ацуши снова сиять.

Однако сам Дазай не чувствовал ничего, кроме опустошения. Он полагал, что будет испытывать хоть что-нибудь ещё, что-нибудь настоящее, но в результате снова пустота. Ничего кроме неё. Он не мог забыть спокойную улыбку на окровавленных губах Достоевского, затухающий амарантовый фиолет его взгляда.

Невольно Дазай никак не мог не думать: не поддался ли он по итогу. Не хотел ли на самом деле, что он жил? Тот Достоевский, которого он знал, не поступил бы так, но разве стольких часов, которые они провели вместе, достаточно, чтобы судить о его поступках с определенностью?

Тот странный разговор о парадоксах, те непонятные намёки. Намеренно? Случайно?

Он не знал.

Они понимали и принимали друг друга, но были и различия.

И им не хватало времени, которое они желали проводить друг с другом. Разные страны, разные ожидания окружающих, невидимые прочные цепи. И, в то же время, почти одинаковые отражения, когда оно смотрели друг другу в глаза. Возможно, пойди их жизни по другим развилкам, прими они иные решения, все закончилось бы иначе. Возможно, если бы кто-то из них предложил, или сказал, или попросту сделал, не поставив в известность другого. Изменения начинаются с шага… Но теперь думать о чём-то подобном не имело ровно никакого смысла.

Такая горькая ирония.

Дазай настолько хотел умереть, исчезнуть, но и на сей раз смерть оказалась к нему милосердна и забрала человека, которого он почитал для себя интересным.

Вот значит как теперь это называется? Интерес? И только-то?

Дазай усмехнулся, скатываясь с футона и упираясь носом в край покрывала. Все закончилось для агентства. Безоговорочная победа. Всё, что он делал в жизни, приносил победы. Для других.

Иногда он наслаждался этим сам, но чаще они отдавали прогорклым вкусом скуки и вызывали желание только поскорее выкинуть из памяти. И идти дальше. К очередным победам, к попыткам зацепиться за что-нибудь столь же бесполезно незначительное и по кругу.

Сейчас он испытывал горечь поражения. Война выиграна, но его личная битва проиграна. Он потерял что-то очень важное, и оно, рассыпалось и ещё одним фрагментом, исчезло.

Навсегда.

Как и в тот раз, когда погиб Одасаку. Только тогда он опоздал. Тогда действительно хотел что-нибудь предпринять, хотел защитить, уберечь, дать новый смысл, но не смог.

Сейчас он принял участие в игре, доставившей ему определенное удовольствие, в одной из их игр, если на то пошло. Втайне он надеялся, что именно его убьет яд, подарив долгожданное освобождение. Знал, что его планы практически безупречны, и обычно все решает только расчёт, умение следить за действиями противника. А ещё тот момент, когда один из игроков подметит ошибку другого.

Вопреки мнению большинства коллег в агентстве, игра, в которой высоки ставки, а противники почти равны, продолжается до первой серьезной ошибки одного из них. Маленькие ещё можно исправить, если один достаточно расторопен и может запутать другого, чтобы выиграть себе время.

Дазай прикрыл глаза, ногти бессильно заскребли по покрывалу. Эту эмоцию он знал. Она перекатывалась на языке, она прожигала глотку, желудок, отравляла его неделями, месяцами, годами после смерти Одасаку. Но сейчас она была словно во много раз сильнее, она, подобно яду, разъездала внутренности, мучительно, так долго, и это никак не могло прекратиться. Он не знал, что так будет.

По крайней мере, в случае проигрыша все закончилось бы относительно быстро.

Дазай поднялся на ноги, подошёл к шкафу и посмотрел на собственное отражение ничего не выражающим взглядом. Он видел только его, и за долгое время, это не приносило ему облегчения.

Его больше нет. Настолько нет, что он больше не услышит его мягкого голоса в трубке, зовущего в очередную игру или приглашающего на «шахматную» партию в Европе, где придется ещё избавляться от хвоста Ордена Часовой Башни.

Он вспомнил поездку пятилетней давности, незадолго до ухода из мафии. Пришлось изрядно побегать. В чужой стране, где нет нормальных связей и прикрытия, та ещё задача. Но ведь действительно было весело. Им обоим.

Возможно, тогда Федя был прав, когда они обменялись парой фраз в той комнате, во время битвы. В конце концов, они именно общались много лет.

Дазай запустил пальцы в волосы и чисто автоматически собрал непослушные каштановые прядки в два хвостика. В темных глазах полыхнуло что-то живое, оттенки эмоций. Как наяву всплыл очень давний разговор. ...или кот больше нравится? Кот тогда. Кот во время Конфликта с собирателем способностей.

Он не понимал тогда, но понимание приходило сейчас, медленно, мучительно, с хрустом и треском, словно в голове что-то ломалось и перестраивалось с каждой новой мыслью и новой усваиваемой концепцией. Но ему не хотелось этого.

Он быстро оделся и вышел на улицу, оставив телефон на столе. Тот звонил уже трижды – вероятно, его присутствие требовалось в агентстве. Дазаю стало плевать. Чужие желания, его собственные. Все стремительно теряло смысл. Он ведь действительно ничего не нашел.

Только потерял. Снова.

Ведь всё, на что он способен, терять. Сейчас он даже осознать то, что он, оказывается, потерял нечто безусловно ценное, смог гораздо позже, чем это случилось. Дазай не разбирался в таких вещах, но собственная ущербность даже ему была видна невооружённым глазом.

Игра без риска и ставок слишком скучна и банальна. Игра с риском, закончившаяся безоговорочным поражением, стоившим одному из них жизни, стоила, как оказалось, чего-то большего им обоим. Ироничный исход. Или все дело в том, что они играли по чужим правилам?

Нет. Произойди раньше что-то подобное, он ощутил бы нечто схожее. Или точно такое же.

Дазай остановился на улице, сжал пальцами воротник рубашки и сделал глубокий вдох. Вокруг, в центре Йокогамы, расстилалось постоянно находящееся в движении сплошное людское море. Все и каждый спешили на работу или по своим делам.

Ему почудилась свободного кроя рубашка и черные брюки – маскировочные вещи, которые Достоевский носил при паре их встреч. Какой дурак, скажите на милость, появится при Йокогамской погоде в теплой одежде, да ещё в сапогах, теплом плаще и шапке? Мало того, что жарко, так ещё и внимание привлекает со всех сторон.

Дазай моргнул, и иллюзия спала. Просто очередной офисный работник снял пиджак из-за неестественной жары. Всего лишь его рубашка странного фасона вызвала подобные ассоциации.

Дазай выдохнул, из-под полуприкрытых губ вырвался смешок. Теперь ему наяву видятся иллюзии человека, которого он убил, хотя игру инициировал даже не он на сей раз, и его даже косвенно виновником не назвать.

Почему? Почему он так хочет его увидеть?

Ответ на этот вопрос вертелся на кончике языка, звенел настолько очевидным, что слышать его совершенно не хотелось; возможно, именно поэтому Дазай обнаружил себя стоящим на пороге офиса Детективного Агентства.

– Ну наконец-то! – всплестнула руками Наоми. – Тебя не дождешься. Куникида рвет и мечет. Уже и Ацуши за тобой послал, но бесполезно. Ты и из квартиры куда-то делся.

– О, Дазай. Вернулся! – из комнатки выглянул Танизаки. – Мы уже думали, ты с концами пропал. Или убился.

...или услышать.

Чужие интонации сплетались в чужой речи. Так явственно, что Дазаю хотелось задыхаться. Самое смешное, что он знал: не впервые.

Именно поэтому он не желал выходить на улицу. Едва пытался, начиналось это. Причем он не мог даже иллюзиями это назвать. При необходимости он отстранялся и работал как обычно. Все шло так, как полагается. Как требовалось. Как от него хотели.

Проблема состояла в том, что он больше не хотел им помогать.

В конце концов, хороший человек из него получился такой же паршивый, как и все остальное. Неудивительно, в общем-то. Этого и следовало ожидать.

–...пришлось решать вопрос о зачислении Монтгомери в агентство без тебя. Дазай, черт тебя дери, ты слушаешь или нет?

Он поднял голову, чтобы обнаружить, что в коридоре уже возник Куникида и что-то ему выговаривал. Пожалуй, один из немногих людей, ради кого одержать победу было хоть самую малость не жаль. Не перевешивало, не оправдывало. Но, возможно, быть хорошим человеком, значит позволять таким людям как Куникида, двигаться дальше? И жить?

Дазай понятия не имел. И, сказать по правде, ему было плевать.

– Хотел поделиться с вами чудесным способом, который придумал сегодня утром, – он расплылся в такой фальшивой улыбке, что, признаться, сам бы себе не поверил. – Но передумал. Чего общаться с такими ограниченными людьми?

Вслед ему неслись проклятья.

Дазай избежал встречи с Ацуши и направился в ближайший переулок. Он не желал слушать одухотворенные речи тигра и вообще видеть его когда-нибудь в ближайшем обозримом и не очень будущем. Тот оказался гораздо утомительнее Акутагавы. Старший ученик был исполнительнее, спокойнее и молчаливее. Особенно, если на него надавить и задать направление. Вероятно, маска мешала направить и Ацуши по более подходящему пути. Пара пинков ему не помешала бы. Иногда некоторые планы оказывались гораздо проигрышнее, когда ты их начинаешь реализовывать. Знал бы, соломку подстелил, но уже ничего не поделать.

Да и неважно. Нынешние планы казались настолько бесконечно далёкими, что Дазаю даже не верилось, что он вообще о них размышляет. Они совершенно не имели значения.

Как и большая часть текущей жизни.

Дазай не сомневался: без него в агентстве справятся. Куникида умный, а Монтгомери неплохая девчонка. Ещё хоть какой-то адекватный человек, способный ему подсобить с бумажной работой и прочими важными делами.

Хотя, если разобраться, он никогда там не был нужен. С самого начала.

Если бы ты меня попросил, мог ли я уйти с тобой?

Дазай не знал ответ на этот вопрос. В мафии у него был босс, которого он уважал, а потом и Одасаку. И даже несмотря на то, как Мори-сан поступил в ситуации с получением лицензии, он не смог поставить его в ранг своих врагов, потому что понимал причины его действий. Будь это не Одасаку, а кто угодно другой, ему было бы наплевать. Мори-сан просчитался в единственном: личности того, кто попал под раздачу Мимика.

Хотя он ведь сам когда-то негласно их познакомил…через чужие руки конечно, но все же. Слишком много вопросов, на которые Дазай хотел бы узнать ответы, задумайся чуть раньше. На пару месяцев.

До смертельной битвы. До финальной игры.

Сейчас ему не было до этого никакого дела.

Мимо прошёл человек в темном плаще с темными волосами и Дазай невольно оглянулся. Вообще девушка похоже. Захотелось влепить себе пощечину, или того пуще, отправиться в штаб-квартиру мафии и попросить Чую, чтобы тот врезал. То-то напарничек обрадуется! Хотя, скорее, просто выпадет в осадок.

Желание чужих прикосновений обжигало. Строго определенных прикосновений. Возможно, ему только хотелось думать, что они не близки. Что их отношения строго определены постоянными играми, словно они притягиваются и отталкиваются, подобно магнитам, чтобы коснуться друг друга так, как никого другого, а после разойтись на неопределенный срок. И снова.

Он выдаёт желаемое за действительное? Идеализирует? Без разницы. У него все равно больше ничего не осталось. Дыра вместо души. Она, бесспорно, и раньше была, но сейчас она растет и ширится. И даже иллюзиями ее не заткнуть. Не получается.

Дазай, если честно, чувствовал. Подсознательное ощущение, желание понимания, которое Достоевский мог ему дать. С самого первого дня их встречи, когда он ещё ни толком себя не мог осознать, ни какие-то здравые реакции внятно сымитировать. Он пытался ему помочь, и эта искренность с его стороны. Вот что всегда Дазая сбивало.

Его желания. И отзвуки в том, что заменяло его собственную.

...или знал.

С лёгкостью.

Если с самого начала, когда они оба были детьми, их что-то ограничивало. Федора – Комплекс, его самого – мафия, и они сами не понимали, что чувствуют, то после этого они оба держались за собственные желания, обещания и сомнения. Скажи каждый из них хоть одно слово, Дазай бы не сомневался, что они приняли бы решения.

Любой из них – если бы Достоевский позвал Дазая, или он Достоевского. Они бы нашли способ или, по крайней мере, попробовали бы.

Но оба молчали. Или каждый ждал предложения другого. Или что-то мешало.

Тебе дорог этот город?

А ты бы расстроился, если бы я умер?

Ноги сами принесли Дазая на одну из высоток, где он проводил время порой, когда не хотел никого видеть. Ещё со времён мафии. Об этом месте не знал даже Накахара.

Сейчас, днём, вид совсем не отличался чем-то особенным. Ночью здесь красивее.

Как-то, во время одного из визита Фёдора в Йокогаму, они сидели на этой крыше. Вроде бы во время Войны Драконьих Голов. Обсуждали философию и поэзию и наблюдали за бойней внизу в рассветных лучах.

Цепляться за прошлое глупее всего. Помнится, он сказал Одасаку, смотри вперёд, и ты обязательно увидишь, за что стоит держаться. Но он ответил, что для него уже все закончилось.

Интересно, тогда он ощущал себя схожим образом? Дазай даже тогда ощущал себя отвратительно, что не смог быть честен до самого конца. Очень хотел, но слова привычно терялись, их не хватало, чтобы выразить эмоции. Возможно, сумей он, изменил бы исход.

Сейчас же было гораздо хуже. Поэтому привычная последовательность и логичность рассудка изменила ему, приведя в беспорядок всё, что он испытывал, невольно вынуждая его сомневаться в себе и во всём, что он когда-либо знал.

Обычные люди плачут, когда им больно. Физически или душевно.

Дазай стоял на краю крыши и молча смотрел вдаль. Он не плакал тогда. И потом. И в этот раз.

Он очень хотел, но не слишком понимал как. Если убрать попытки сымитировать эмоции. Возможно, эта ему неподвластна. Возможно, что-то из детства, очень давно перегоревшее и уничтоженное в нем.

Признаться, он совершенно не помнил. Видимо, это не имело значения.

Дазай прикрыл глаза и слабо улыбнулся. Иногда он думал, почему улыбаться гораздо проще, чем плакать. Есть у кого спросить, но нет желания, потому что какая уже в сущности разница.

Такое знакомое отсутствие интереса. Он, кажется, научился ему у одного вполне определенного человека. Или они попросту похожи до такой степени.

Знакомый силуэт словно соткался рядом, знакомые полупрозрачные прикосновения к ладони вынудили сцепить зубы и выдохнуть.

Похоже, он наконец-то, нашёл то, что на самом деле его доведёт. Так хотелось чувствовать себя счастливым, потому, что долгожданный финал его мучений близок, но не получалось. Неужели так должно быть? Избавление мучительно. Сомнения также мучительно глупы. Наверняка и со стороны это кажется бесконечно глупым и нелепым, словно чьи-то подростковые страдания.

От собственных ассоциаций с губ сорвался смешок. Он, пожалуй, догадывался, каким выглядит со стороны. Возможно, стоило поговорить с Фёдором или, хотя бы, выслушать его раз.

Ведь тот действительно оказался прав. Ему не место в агентстве. Он мог бы попытаться сделать это место своим, пригласив Достоевского к ним. От одной этой мысли сделалось смешно, но они могли бы. Или он мог уйти к нему, в его компанию Крыс в Доме Смерти.

Но никто из них не пытался. Они просто плыли каждый по течению своих судеб, близких друг другу, собственные отражения, но так и неспособные до конца поверить, что могут что-то изменить.

Искаженные, чудовищные, монструозные. Заслужившие всё, что с ними произошло.

До самого последнего момента.

Дазай сожалел. Сожалел о его смерти. Он хотел оплакивать её. Он сожалел, что не умер на его месте. Сожалел, что не умер с ним.

Однако сожаления не меняют ничего. Удивительно хотя бы то, что он понял, что значит оно, сожаление. Казалось такая простая эмоция, а сколько в ней граней. С прошлого раза он и не осознавал...

Дазай сделал глубокий вдох и подошёл ещё ближе к краю. Но шаг так и не сделал.

– Почему это оказался ты?

Он оглянулся. На крыше стоял парень, тот самый. Светлые волосы, заплетённые в растрепавшуюся теперь косу, а глаза разноцветные, и второй теперь не прикрывала карта. К нему прижималась рука в изорванной перчатке.

Гоголь.

– Почему победил ты? – пробормотал Гоголь. Портал захлопнулся за его спиной почти со скрежетом, исказившись, словно контроль над его способностью давался ему с изрядным трудом. – Я думал, – он всхлипнул. – Они говорили, и я решил...мы решили...что если я убью его, то освобожусь! Но мы ошиблись! Я ошибся! Мне не стало легче! Я запутался! Я не хотел… я не хотел, чтобы Дос-кун...– он перескочил на русский. – Я не хотел, чтобы Федя умирал! Он мой друг, все, что у меня когда-либо было. Что мне теперь делать?

Хотел бы я сам знать...

Дазай равнодушно смотрел на него.

– Ты сам так решил. Живи с этим теперь.

Гоголь выхватил пистолет.

Дазай улыбнулся шире, поняв к чему все идёт.

– Это ты во всём виноват! Если бы не ты, он бы выжил, и все было бы здорово! Чудесно! Иначе!

Не было бы.

Дазай не стал говорить ничего вслух, пусть и не сомневался в этом. Но возможно прочитал это «не было бы» в смягчившевся на мгновении выражении лица Фёдора в светлой комнате во время игры.

Возможно, в его словах. В его фразах, в их коротком разговоре о парадоксе. Готов ли он был идти до конца? Не передумать? Принять решение и следовать ему до самого конца?

Он не знал ответа на парадокс. Зато знал ответ на свой собственный. И он не желал этого.

Не говоря уже о том, что и сам Гоголь легко мог передумать впоследствии и предпринять другую попытку. Но он все равно не послушает. Какая разница? Зачем вообще ему что-либо объяснять? Тому, кто не услышит... бессмысленно.

– Ты виноват! Ты! Иди к дьяволу!

Так даже проще.

Прозвучал выстрел. Дазай непроизвольно сделал шаг назад и слетел с крыши. Все ещё улыбаясь.

В самый последний момент он почувствовал как его пальцев коснулись чужие, полупрозрачные, и увидел знакомую фигуру. Она шагнула следом за ним. И исчезла, рассыпавшись в воздухе мириадами пылинок.

К дьяволу так к дьяволу. Надеюсь, к тому самому…

This is my least favorite life

The one where I am out of my mind

The one where you are just out of reach

The one where I stay and you fly. (6)