Сирень

— Простите, я не знала, что здесь кто-то есть!

      Игнис остановился, услышав голоса в оранжерее, нахмурился. Королевские оранжереи всегда открыты, заходить и любоваться цветами может кто угодно, что же тогда так удивило садовницу? Не мог же Промпто опять средь бела дня привести подружку, потому что «обжиматься среди цветов чертовски романтично»? Наиболее вероятная версия, учитывая то, что Игнис, помимо должности советника, ещё подрабатывал жандармом на полставки и выгонял беспечного друга с его очередной пассией из розовых кустов. Но он отмёл её. Из оранжереи после слов садовницы не послышалось ни извинений, ни женских возгласов. Значит, что-то другое.

      Глеф там тоже быть не могло – большинство из них либо в казармах, либо патрулировали город, подавляя мятежи и беспорядки. Игнис вздохнул. Похоже, осталось последнее. Он мысленно пролистал в голове список последних лиц, прибывших в столицу по официальному приглашению короля, соотнёс по датам и не смог сдержать улыбки, поняв, кого всё же испугалась садовница.

      Сердце предательски дрогнуло. Игнис глянул на папку в руках, размышляя, может ли он себе это позволить. Его ждут нерешённый вопрос о найме новых глеф, проблемы поставок строительных материалов и гуманитарной помощи пострадавшим районам, и ещё ворох дел разной степени государственной важности, которые без его надзора, кажется, не умеют решать. Даже сейчас, отвлёкшись на шум, Игнис продолжал в голове считать, сколько минут прошло и как нужно сместить остальные дела в его графике, чтобы всё успеть. Ноктис бы сказал, что это нездорово и по возможности постарался бы разгрузить советника.

      Он бы сказал то же самое.

      Непрофессионально ставить свои интересы превыше должностных, – особенно в его возрасте, – но эмоции брали верх над разумом и логикой. Возможность увидеться выпадала преступно редко, и упустить её сейчас казалось Игнису одной из самых больших ошибок. А совершал он их, к своему собственному сожалению, достаточно. Поэтому ещё раз глянув на папку, он резонно отметил, что в его плотном графике найдутся личные десять минут, и толкнул дверь в оранжерею.

      Вторым по важности указом, – после восстановительных работ в стране, конечно, – Ноктис приказал реконструировать оранжерею и высадить по возможности все виды цветов, которые только можно встретить по всему Эосу. Мир слишком сильно пострадал за годы непроглядной тьмы и вечной ночи, и наша обязанность как населяющих его обителей – попытаться его исцелить, насколько это возможно. Так сказал король, и Игнис задумался, есть ли предел восхищения этим человеком. Неисповедимы пути Богов, но он был искренне рад, что они не ошиблись с выбором и что сам он верил до последнего. Задыхающемуся в агонии, тлеющему и медленно гибнущему миру был нужен такой король. Ведь благодаря ему, по крайней мере, смогли выжить редкие и столь прекрасные цветы.

      То ли ещё будет.

      Обогнув куст с карминово-красными лилейниками, Игнис на мгновение остановился, заметив знакомую фигуру. Равус стоял к нему спиной у пышной сирени, в одной белой рубашке и тёмных брюках, непривычно уязвимый, притягательный, тёплый. Он чуть повернул голову, услышав шаги, и солнце, пробивающееся сквозь выкрашенные белым стёкла, очертило золотой линией его профиль.

      Игнис почувствовал, как внутри разливается странное тепло.

      Не ошибся.

      — Не ожидал Вас здесь встретить, советник, — сказал Равус и отвернулся к цветам.

      — Аналогично, лорд Флёре, — Игнис жестом освободил садовницу, которая попыталась слиться с гроздями амаранта, и встал рядом с Равусом, — я думал у Вас назначена встреча с Его Величеством в это время.

      — Верно. Но Его Величество занят, и я решил взглянуть на оранжерею. Её нахваливала прислуга.

      Губы Игниса тронула усмешка. Он успел отвыкнуть от приторно-официального тона, которого они придерживались исключительно на людях и исключительно в стенах дворца. Сейчас, почему-то, хотелось поговорить более доверительно. Более близко.

      — Не боишься, что она будет подсматривать и распускать слухи? — спросил Равус, стоило хлопнуть стеклянной двери, и в его словах Игнис уловил изящно скрытую издёвку.

      — Боюсь, — просто ответил Игнис, любуясь игрой солнечных лучей на щеках и ресницах Равуса.

      — Тогда зачем пришёл? Не ты ли хотел сохранить в тайне то, что между нами происходит?

      Игнис снова усмехнулся. О, ему и самому бы хотелось знать, что между ними происходит. Страница их общей истории началась в те ужасные десять лет, когда дни становились короче, а ночи темнее и гуще, и Игнис хватался за любую возможность вернуться к свету. Белый плащ, платина волос и бледная кожа бывшего имперского генерала стали для него персональной лучиной. Веткой, за которую он зацепился, пока летел в бездну безвременья.

      Игнис пытался заполнить пустоту внутри после того, как Ноктис ушёл, и спастись от удушающего одиночества. Искал того, кто скажет, что он всё сделал правильно. Равус не был исповедником или святым, он просто оказался рядом тогда, когда чьё-то присутствие было необходимо как воздух.

      Эта связь должна была истлеть также быстро, как и вспыхнула. У неё не было и шанса, не было будущего. Она с самого начала была обречена.

      А в итоге она продолжается до сих пор, переродившись в пошлый служебный роман. Игнис не знал, хорошо это или плохо. Ему было спокойно с Равусом, он чувствовал, что это взаимно, и пускай видеться им удавалось либо по дипломатическим причинам, либо в редкие неофициальные встречи. Игнис раз за разом ловил себя на мысли, что это по меньшей мере приятно. Если не сказать, непривычно.

      — Почему сирень? Ноктису удалось сохранить все виды силлецветов.

      Игнис повернул голову к клумбе с ярко-голубыми цветами. За его спиной раздался смешок.

      — Снова не отвечаешь на мои вопросы, — Равус покачал головой, возвращая взгляд к нежно-лиловым цветкам.

      Игнис проследил за его взглядом, не найдя, что ответить. На некоторые вопросы, увы, он не может дать ответов даже самому себе. Равус это знал, но всё равно продолжал спрашивать, словно от произнесённых вслух признаний могло что-то кардинально поменяться. Не мог же Игнис искренне сказать, что попросту боится. Порой сам не понимая, чего. Кричащих заголовков жёлтой прессы, обвиняющих преданного советника короля в преступной связи с бывшим имперским генералом и, следовательно, в измене? Или персонального королевского осуждения? Ноктис уже давно не ребёнок, который сбегал через сад и которому нужно было подбирать рецепт тенебрийских пирожных. Он вырос и сел на трон, логично было бы сузить свою заботу до уровня должностных полномочий и пожить, наконец, своей жизнью.

      Но от старых привычек не так просто отказаться.

      Перекроить старый образ жизни и того труднее.

      Игнис снова посмотрел на Равуса, заметив россыпь веснушек у него на щеках. В памяти предательски загорелся образ из прошлого. Один из немногих официальных визитов, Равус в расстёгнутой рубашке стягивает волосы в небрежный пучок и пьёт кофе за барной стойкой у Игниса дома. У него заспанное лицо, несколько багровых пятен на шее и те же трогательно конопатые щёки.

      Была весна. Апрель, кажется.

      — У матери в саду росло много кустов звёздной сирени, — мягко заговорил Равус, сорвав одну веточку и подняв на уровень глаз, — Она любила их даже больше, чем силлецветы, говорила, что сирень означает первую любовь и её дарят всего один раз. Отец приказал высадить целую клумбу, когда женился. — Равус ненадолго замолчал, но, глубоко вдохнув, закончил, — Они все сгорели во время пожара.

      Лепестки сирени, поймав солнечные лучики, заискрились всеми оттенками розового и лилового. Игнис вздрогнул. Равус нечасто поднимал тему семьи, точнее, не говорил об этом вовсе. Он, возможно, также, как и Игнис когда-то, ищет утешение в этом служебном романе, но Игнис ни разу не претендовал на то, чтобы заменить собой кого-то, – такие утраты невозможно восполнить, – просто хотел быть рядом и не позволить тащить всё это в одиночку. Разделить этот груз. Поддержать, когда опускаются руки.

      Вылилось всё в итоге в совершенно непредсказуемое, но Игнис соврёт, если скажет, что разочарован. Быть может, они оба нашли что-то выгодное в этих отношениях. Равус – куда направить всю свою нерастраченную заботу о младшей сестре. Игнис – понимание, что его мир не сосредоточен вокруг Ноктиса.

      Он не догадывался, что способен отдаваться без остатка кому-то ещё.

      На деле оказалось, что в его сердце достаточно места для ещё одного человека.

      Однажды Равус сказал, что Игнису нужно меньше думать, тогда вещи начнут представать перед ним такими, какими они являются на самом деле. Сначала это задело. Сейчас, кажется, он постепенно начинает понимать.

      Игнис засмотрелся на игру цвета, не заметив, как Равус повернулся к нему, приблизился всего на один шаг и осторожно заправил веточку ему за ухо. Мягко, как бы невзначай очертил подушечками пальцев ушную раковину, провёл по линии челюсти и легко поддел подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Случайное движение, мимолётное, словно соскользнула рука, но Игнис знал, что оно чётко выверенное. Полностью подконтрольное и идеально исполненное. Он охнул, заставив себя стоять ровно и не тянуться следом за рукой, чтобы продлить контакт, вспомнить теплоту этих пальцев, перешагнуть незримую черту.

      Но Игнис стоял и смотрел в глаза напротив, в которых читались те же крамольные мысли, – и не мог оторваться.

      — Тебе идёт, — тихо, почти шёпотом.

      Лепестки сирени чуть холодили кожу на виске, щекотали и путались в волосах. Игнис подавил желание прикоснуться к ним и глупо, совершенно по-детски заулыбаться, но ничего не смог с собой поделать. Уголки губ дрогнули сами собой, Игнис закрыл глаза и попытался мысленно сосчитать до десяти.

      Сбился на шести.

      Он сжал папку с отчётами не столько для того, чтобы не притянуть к себе Равуса, сколько чтобы скрыть дрожащие пальцы. Несерьёзно вести себя так, разменяв третий десяток, но рядом с Равусом Игнис чувствовал себя гораздо моложе.

      Они оба пропустили возраст, когда можно совершать глупости, верить в утопию и любить так, что и целого мира мало. Детство кончилось слишком быстро, а юность и вовсе не успела начаться. Нечего удивляться, что сердце требует компенсации, правда, навёрстывать уже слишком поздно.

      — Теперь вопрос времени, когда об этом будет знать весь дворец, — Игнис сказал первое, что пришло в голову. Соображать было немного трудно.

      На губах Равуса залегла тень улыбки.

      — Ты сам пришёл.

      И нисколько не жалею. Игнис прикоснулся кончиками пальцев к лепесткам.

      Быть может, ещё не поздно любить так, что и целого мира мало?