Гермиона не обрадовалась, что теперь подозревали не ее. Слишком уж хорошо знала, каково это — быть тем, кого обвиняют первым и без всяких доказательств.

И если раньше она и сама отчаянно подозревала Драко в нечестной игре, теперь всерьез раздумывала, не перейти ли на его сторону.

Защищать слабых было для нее привычным, понятным и правильным, и доказать себе, что Малфой ничего общего с ними не имеет, оказалось нелегко.

И все же единожды позволив сомнение, что странные связанные с Драко совпадения всего лишь совпадения, как он с самого начала и говорил, Гермиона уже не могла откинуть крамольную мысль об этом прочь.

Малфой коллекционировал недостатки, и вполне мог неудачно пошутить, а при определенных обстоятельствах даже специально напакостить, как тогда с котлом, но смертельно проклясть человека, даже которого он на дух не переносит… Верилось с трудом. Точнее, не верилось совсем.

Для такого преступления нужен мотив, злость и характер, а ничего из этого у Малфоя не наблюдалось. Или Гермиона о чем-то не знала.

Снейп оставил ее одну.

Постояв в прихожей у кабинета Дамблдора еще немного, не зная, что ей делать с новым знанием, но отчаянно желая что-то сделать — если не помочь, то прояснить или исправить — Гермиона вышла следом за профессором.

Иногда отступить и дать себе подумать — лучшее решение, чтобы не навредить словами и не запутать все еще сильнее.

Драко, связанный заклинанием слежки, никуда от нее не денется — если, конечно, она найдет приличную карту замка и маятник, чтобы за ним проследить и не упустить возможность, которую себе представила.

Впрочем, выражение лица Драко, вломись она к директору и бросься она его защищать после всего, что устроила в последние дни, было бы бесценно. Только ради этого стоило попробовать, наплевав на все свое благоразумие разом.

Может, в другой раз.

Заглянув в дамскую комнату и дважды вымыв с мылом руки, стараясь смыть с себя вину за заклинание, на которое, конечно же, не имела никакого права, Гермиона спустилась в Больничное крыло и, спросив разрешения у мадам Помфри, присела у кровати Гарри.

Когда-то давно она обещала, что никогда не станет поступать с людьми так, как они поступали с ней, но сегодня нарушила это обещание. Конечно, ее подозрения, как простуда, не могли по воздуху передаться дальше, но все же Гермиона чувствовала себя виноватой из-за того, что случилось с Драко. Если Дамблдор подозревал Малфоя всерьез, у него, наверняка, были на то основания, но все же… Слишком много «все же», слишком тяжело закрыть на них глаза.

— Мне так жаль, — сказала Гермиона, ни то Гарри, ни то себе самой.

Спрятанный под покровом больничного полога, Гарри спал. Такой близкий и далекий одновременно.

Гермиона отчаянно хотела одернуть полог и посмотреть на него, убедиться, что жизнь никуда не ушла и все еще с ним и в нем, но потревожить сон не могла. Гарри и так пришлось несладко, и сделать хуже она бы просто не посмела.

Будто почувствовав ее присутствие, Поттер зашевелился. Грудь его вздымалась неровно, рвано, руки метались по кровати, то сминая покрывало, то отбрасывая его прочь, и Гермиона вдруг поняла, что это не просто сон, навеянный сонными травами, но самый настоящий кошмар.

Где бы Гарри ни плутал, хорошо ему там не было.

— Гарри? — тихонько позвала она.

Он открыл глаза, нечеловечески быстро, словно вовсе не спал и, раньше, чем она успела среагировать или испугаться, одернул полог и крепко ухватил ее за запястье.

С силой встряхнул.

— Это всего лишь я, — Гермиона попыталась аккуратно снять его руку, но не смогла. — Мне больно. Отпусти, пожалуйста.

Он невидяще посмотрел сначала на нее, потом на свои руки, и наконец ее отпустил.

Гермиона поежилась.

Она испугалась самую малость и, к своему удивлению, почувствовала что-то еще: глухое и тяжелое, мрачное. Саму темноту — странную и чужую, накатившую на нее будто случайно и по ошибке.

— Прости, — сказал Гарри севшим голосом.

— Я тебя напугала, только и всего, — она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла грустной. — Сама виновата.

Невозможно улыбаться и чувствовать себя собой, когда вокруг эта темнота — давит, ползет, плещется у ног и кусает за ступни.

— Все в порядке? — спросил Гарри, откидываясь обратно на подушки.

— Это я должна у тебя спрашивать.

Ощущение жути отступило также внезапно, как появилось. Гермиона даже решила, что оно ей просто почудилось.

— Со мной все хорошо, — хмыкнул он. — Твоими стараниями.

Неужели проклятие ушло от Гарри не до конца, а она просто перехватила его отголосок через прикосновение? Или виной всему темное заклинание?

Книга не обещала страшных последствий и грома-молний на голову за его использование. Но, на сколько помнилось Гермионе, о последствиях там в принципе не говорилось, что в случае сложных магических манипуляций означало, что можно ожидать чего угодно.

Тогда она об этом не подумала.

Не заметила у себя и Гарри хвоста или рогов на голове, и успокоилась.

И только теперь, перехватив эту странную эмоцию, забеспокоилась.

— Эликсиры мадам Помфри творят чудеса.

— Ну-ну.

Они помолчали, глядя друг на друга.

Гермиона так обрадовалась, увидев его живым и почти здоровым, что на время забыла о том, что услышала от девчонок-сплетниц. А теперь вдруг вспомнила.

Гарри ее любит? Правда любит?

Почувствовав, как к лицу приливает краска, Гермиона опустила глаза, уверенная на миллион процентов, что в жизни теперь ему в глаза не посмотрит.

— Гермиона, ты точно в порядке? — спросил Гарри после долгой паузы.

Она кивнула.

— Это же не меня прокляли.

— Кто-то по-идиотски пошутил, вот и все.

Гермиона почувствовала, что Гарри врет, и это так сильно ее удивило, что она все же подняла глаза. Посмотрела в самый уголок его губ, искривленный улыбкой, отогнав смущение прочь.

Гарри знал, что проклятие не было случайностью и врал намеренно — уверенно и с улыбкой на губах. Она бы поверила, не чувствуй всем своим существом эту ложь. Совсем как до — удушающую темноту.

От него или из-за него?

— Ты правда так думаешь?

Его улыбка стала шире, а щит, защищающий мысли, совсем непонятные, крепче. Гермиону словно вытолкнуло прочь из его сознания, в которое она едва успела заглянуть, толком не осмотревшись.

— Отвечу, если расскажешь, как на самом деле меня спасла, — пообещал Гарри.

От чего-то она вспомнила совсем не темное заклинание, а нелепый поцелуй, последовавший за ним.

Боги, если бы он только знал…

— Ну…

— Ладно, — махнул рукой Гарри, заметив, как она замялась. — Как-нибудь потом и не здесь.

Они еще поговорили ни о чем, и Гермиона, перехватив строгий взгляд мадам Помфри, засобиралась прочь.

Она могла оттягивать момент сколько угодно, но рано или поздно ей все равно пришлось бы встать и сделать то, что она должна была сделать сразу, как заметила пропажу маховика.

Рассказать обо всем и принять наказание за оплошность, которую уже никак не исправить и которой она позволила случиться — в здравом уме и по искренней глупости.

Профессор Макгонагалл пригласила Гермиону в кабинет едва та постучала, словно тоже ждала их разговора.

— Присаживайтесь, мисс Грейнджер, — профессор сняла очки и устало потерла переносицу, перед тем, как водрузить их обратно. — То, что случилось с мистером Поттером — страшная трагедия, и, конечно же, мы сделаем все, чтобы найти ученика, которому пришла в голову столь неуместная шутка. Хочу вас заверить, что после я лично буду настаивать на его исключении.

Гермиона сглотнула, представив себе Драко — разбитого и уничтоженного, собирающего чемоданы, чтобы выскользнуть из замка в ночь, когда никто не увидит его позора. А потом себя на его месте.

Оба варианта пришлись ей не по душе.

— Вы думаете это была чья-то шутка? — спросила Гермиона.

— Мне бы хотелось услышать ваше мнение, мисс Грейнджер.

Макгонагалл опасливо огляделась, словно боялась, что кто-то может подслушать их разговор.

— Именное смертельное проклятие не кажется мне предметом для шуток.

Гермиона знала, что расположить к себе Макгонагалл можно только правдой, поэтому готова была пойти на отчаянную откровенность. Чтобы то, что она скажет после, также приняли на веру.

— Странно, что удар Поттеру хотели нанести через вас. Заклинание ведь сработало, когда он переступил порог вашей комнаты?

— Вероятно, они хотели, чтобы подумали на меня.

Хотела бы Гермиона знать, кому насолила так сильно, что ее выбрали орудием в столь отвратительном деле.

— Профессор Снейп придерживается такой версии, но остальные преподаватели, вовлеченные в вопрос — нет.

Гермиона замерла. Конечно, преподаватели в курсе и уже «вовлечены» в вопрос. И Снейп среди них.

Ожидать от него другого, пожалуй, не стоило, и все же она почувствовала укол обиды и острой злости. Словно после странных попыток помочь ее все-таки предали. Впрочем, так оно и было.

— Профессор Дамблдор другого мнения.

— Вы видели профессора Дамблдора? — удивление, прозвучавшее в голосе профессора Макгонагалл показалось Гермионе странным, но она не стала заострять на нем внимания.

— Нет, он хотел меня принять, но передумал.

— О, конечно, — профессор Макгонагалл кивнула своим мыслям. — Думаю, у него был…. хм… другой важный разговор.

Гермиона смяла край школьной мантии, нервничая и не решаясь перевести разговор в нужное русло.

Продолжать разговор, и переходить на подозрения в адрес Драко ей тоже не хотелось.

— Могу я попросить вас об услуге, мисс Грейнджер?

— Конечно, профессор.

— Присмотрите за мистером Поттером, пока мы не найдем виновного, — Макгонагалл посмотрела ей в глаза, стараясь уловить в них… что?

— Мы больше не друзья, — зачем-то призналась Гермиона.

— О, я знаю, но… — Макгонагалл задумалась, подбирая нужные слова. — Но всем нам иногда нужен кто-то рядом. Друг, который не позволит случиться плохому.

Гермиона сглотнула комок, подступивший к горлу.

— А что-то плохое должно случиться?

Макгонагалл не стала отвечать, и ее молчание сказало Гермионе о многом.

Ей впервые стало по-настоящему страшно — что какая-нибудь жуть случится снова, и на этот раз Гарри повезет меньше, или ее не окажется рядом.

О, Мерлин.

— Профессор, мне нужно еще кое о чем рассказать, — начала Гермиона неуверенно. — Это касается маховика времени.

— Маховика? — удивленно приподняла бровь профессор. — О, вам не стоит беспокоиться об этом, дорогая. Они все уничтожены по приказу Министерства.

Не все — Гермиона знала это, и профессор тоже должна была знать.

— И все школьные маховики тоже? — осторожно спросила Гермиона, начиная подозревать что-то плохое, от чего волосы на затылке шевельнулись.

Ее заготовленный текст разбился о замечание профессора. Она хотела признаться во всем, попросить у Макгонагалл помощи в поисках украденного маховика, но теперь засомневалась, что та сможет ей помочь. И что вообще знает о маховике, который сама же ей передала.

Уверенность, с какой Макгонагалл говорила обо всех уничтоженных маховиках, Гермиону смутила. И напугала.

— До единого.

Этого не могло и не должно было быть.

Но случилось.

Вор не только украл маховик, он уже изменил ход времени.

На сколько сильно? И почему Гермиона все еще помнит, как было до?

— Признаться, я хотела дать вам один на третьем курсе, — продолжила профессор Макгонагалл. — Но так и не решилась.

Ее жизнь перекроили и слова не спросив. Украли события, каникулы и праздники. Аккуратно вырезали все пятницы и, пока она спала и занималась всякой ерундой, отвлекаясь на вещи важные и не очень, подменили на новые. Незнакомые и чужие, опасные.

Гермиона до крови прикусила губу, и только вспышка боли вернула ее к реальности.

— Почему? — спросила Гермиона.

— Разговорилась с одним человеком и поняла, что такие эксперименты приносят только разочарование и боль.

Гермиона все еще могла рассказать профессору правду — о том, что случилось на самом деле, и о чем она забыла, но от чего-то не решилась. В лучшем случае Макгонагалл бы ей не поверила, а в худшем — и думать страшно.

Скомкано попрощавшись и сведя разговор к чисто научному интересу (дополнительное эссе по маховикам, ага, конечно), Гермиона вернулась в свою комнату.

Теперь она поняла, что найдет вора, во что бы то ни стало, а с ним — и того, кто пытается убить Гарри.

Слишком частыми и странными казались совпадения, чтобы не быть связанными между собой.

Да и в случайности Гермиона давно перестала верить.

Отыскав маятник и карту, она весь вечер следила за Малфоем, не делающим ровным счетом ничего подозрительного или хотя бы интересного.

Дамблдор все же отпустил его с миром, и где-то глубоко в душе Гермиона даже была этому рада.

Заснув за письменным столом, так и не добравшись до кровати, Гермиона почти не удивилась, что Малфой объявился и в ее снах — непривычно тяжелых, жарких и лихорадочных.

Гермиона не запомнила, о чем они говорили и почему снова разругались, но как он оттолкнул ее к стене и, прожигая улыбкой, поцеловал — не как в романтических фильмах, что она так любила, а по-настоящему, с чувством и горечью на обветренных губах — забыть не смогла. Даже если бы захотела.