Хисыну кажется, что он поправил свой воротник уже как минимум семь раз. Ещё больше, примерно бесконечность, перемещал взгляд от своего отражения в зеркале на Тэмина и обратно.
У него растрёпаны волосы, мелкие пряди топорщатся в разные стороны и совершенно игнорируют любые попытки пригладить их ладонью. На щеках застыли алые всполохи румянца, больше похожие на какие-то болезненные пятна, чем на что-то здоровое. Танцевальный прогон закончился десять минут назад, он даже дыхание не успел восстановить, а хён вот, выглядит свежо, пока разговаривает с матерью.
Собственные сомнения невероятно бесят, думает Хисын и вновь отворачивается от брата. Надо взять себя в руки, чтобы вновь не показаться перед Тэмином маленьким, требующим лишней опеки. Хотя от лёгкой, ненавязчивой заботы (самого) старшего брата отказываться не хочется никогда.
Минхо ушёл чуть раньше, напоследок оставив этот самый бедлам на голове. Непонятно почему, но у обоих братьев порой возникало странное желание сделать его внешний вид максимально беспорядочным, и они друг за другом то ерошили его волосы, то тянули одежду, оставляя её немного мятой.
После тренировки тупая боль засела в районе висков, и наушники без музыки мало облегчают участь. Хисын не знает, как он себя чувствует на самом деле. Самый понятный вывод — он устал настолько, что готов уснуть прямо тут, на лавочке в зале хореографии, и чего уж точно не хочется слышать, так это высокий, порой даже раздражающий, голос матери. Трудно оставаться в здравом рассудке, когда за два дня поспал всего три часа, потому что готовился к контрольным по физике и английскому языку, не вылезая из учебников. Бесконечные формулы и схемы построения предложений впечатались, кажется, во внутреннюю сторону век.
— Мама разрешила сегодня остаться у меня, — говорит Тэмин, и с плеч, кажется, падает целый вагон с кирпичами. — Давай выходить, чтобы я ужин успел приготовить до того, как ты вырубишься.
И чужая рука взъерошивает волосы, нарушая их покой ещё больше, чем это сделал Минхо.
— Прекрати, хён, - ноёт Хисын и опять пытается пригладить непослушные пряди. — Я опять выгляжу как бродячий щенок.
— Скорее, как котёнок, — пожимает плечами Тэмин, надевая идеально выглаженное пальто. — Ты не собака.
Хисын дёргает головой: почему-то кажется, что это какие-то особенные для него слова.
Выключенный свет и запертая дверь окончательно перекрывают доступ к залу хореографии — одному из немногих мест, где Хисын чувствует себя хоть немного в порядке. Рваный вздох вырывается из груди, и на смену ему в тишине студии приходит смешок Тэмина. Становится легче — рядом ведь человек, с которым всё всегда приходит в относительную норму.
В машине Тэмин включает не радио, а какой-то плейлист с музыкой без слов. Хисын даже вынимает наушники и складывает их в чехол, чтобы не потерялись. В них потребность пропадает, потому то такое звуковое сопровождение не действует на нервы. Совершенно наоборот: ему ещё больше хочется спать.
— Ты не уснёшь? — спрашивает он, подергав брата за рукав пальто. — Давай включим что-нибудь энергичнее?
— Не усну, не волнуйся, тут ехать пятнадцать минут. А тебе наоборот стоило бы отдохнуть.
С ним спорить бесполезно — явно пошёл этим в мать. Минхо, может быть, и попытался бы, но Хисын слишком привык слушать старших членов семьи. Это не всегда комфортно, однако не кажется, будто ещё больше тяжести наваливается на плечи с каждым новым словом в завязанном противостоянии. Спорить весело только, наверное, с Чонсоном, и то потому что он спорит со вкусом, умеет выбирать слова так, чтобы его правда хотелось переубедить. А ещё Чонсона просто интересно порой выводить на эмоции.
Окончательно Хисын выдыхает, когда рюкзак с вещами касается паркетного пола в коридоре тэминовой квартиры. Дома он бы поставил её на специальную полку, выделенную для сумок, но здесь такой нет, и от этого совершенно незначительного факта становится значительно легче.
— Что ты хочешь на ужин? — спрашивает Тэмин, помогая снять куртку. Хисын уже настолько не в себе, что умудрился запутаться в рукавах и засмеяться от собственной неловкости. — Мишленовский ресторан не обещаю, но хоть что-нибудь поесть надо.
— Рамён, — негромко говорит Хисын. — Просто рамён.
— Ну рамён, так рамён.
У Тэмина кухня не особо большая, уж точно меньше, чем у них дома. Но в ней куда уютнее, особенно когда хён шумит столовыми приборами, а Кунги, маленькая шкода, ластится к ногам и просит, чтобы её ещё больше гладили, прочесывая пальцами густую шерсть.
Собственная толстовка не греет совершенно, но в ней и не холодно. Хисыну в ней, если честно, никак, поэтому он снимает её и просит у Тэмина что-то из его одежды. Стоит принять быстрый душ — он пропах солёным потом, — и переодеться. Сил на это нет, но он благодарно принимает чужую одежду, полотенце и скрывается в ванной комнате.
Из всех мест на свете, никакое не заменит комфорт квартиры Тэмина. Из всех людей на свете никто (кроме, возможно, Чонсона, — думает Хисын, и тут же отгоняет ненужные мысли), не заменит заботы Тэмина. Потому что с Тэмином просто.
У Хисына есть лишь одно место, где он чувствует себя защищённым, и это место — рядом с Тэмином.